Дэвид Бранденбергер. Кризис сталинского агитпропа: Пропаганда, политпросвещение и террор в СССР, 1927–1941

Мы привыкли считать советскую пропаганду невероятно успешной. Согласно общему мнению, коммунистическая партия всецело управляла умами и чувствами граждан СССР. С этим не согласен доктор исторических наук Гарвардского университета Дэвид Бранденбергер, автор книги «Кризис сталинского агитпропа: Пропаганда, политпросвещение и террор в СССР, 1927–1941». Бранденбергер утверждает, что история советской пропаганды состоит из поражений, приведших в итоге к массовому отказу от марксизма.

Что было не так с советской пропагандой?

Бранденбергер утверждает, что прогнозы Ленина о готовности русского большинства к переменам оказались слишком оптимистичными. Захватив Кремль, революционеры лоб в лоб столкнулись с политической культурой русских, напрямую связанной с сословным укладом, империей и монархией. Агитационные кампании, безупречные с точки зрения высокой марксистской теории, требуя отказа от религии и угнетения национальных меньшинств, вызывали раздражение. Большинство не понимало революционеров. Революционеры не понимали большинство. Чтобы сохранить позиции, революционерам пришлось мимикрировать.

Как утверждает Бранденбергер, кризис начался в середине 20-х с осторожного упрощения. И уже к концу 30-х, следуя за привычками русских, марксисты вернули в оборот риторику национального величия. Накануне Второй мировой было реанимировано даже православие. Сам культ личности сильно напоминал дореволюционный культ императора. С точки зрения Бранденбергера, это было поражение. Революционеры не смогли навязать русскому большинству левую повестку. Наоборот, русское большинство навязало им свою.

С чего все началось?

Весной 1920-го были созданы два института пропаганды: Агитационно-пропагандистский отдел ЦК и Главный политико-просветительный комитет. Вместе они отвечали за всю официальную деятельность в области устной и печатной пропаганды. Институты работали в строгом соответствии с марксистской догмой, сочетая художественный авангард с просвещением. Революционеры считали, что Россия в целом готова к построению коммунизма, поэтому пропаганда должна была сопровождать готовность, не форсируя.

Несмотря на масштабность агитации и ее яркость, в губерниях регулярно вспыхивали восстания под националистическими, антисемитскими и монархическими лозунгами. В городах положение дел было не лучше. Русское большинство отвергало левый проект. Ему не нравились атаки на частную собственность и институт брака. Новая национальная политика, согласно которой национальные меньшинства были уравнены с русским большинством, вызвала бурю негодования.

Низкая эффективность советской пропаганды привела к тому, что уже через шесть лет революционеры, забыв об авангарде, пытались сбить недовольство, распуская слухи о скорой войне. В 1926-м Коминтерн сообщил о военной угрозе со стороны Польши и Англии. В СМИ началась кампания. Вопреки ожиданиям, ситуация ухудшилась. На фоне слухов о скорой войне в армии участились случаи дезертирства. Бранденбергер приводит цитаты из разговоров, подслушанных агентами ОГПУ в деревнях Псковской губернии: «Советской власти не дадут праздновать своего десятилетия, так как только начнется война — всё, коммунисты будут перебиты».

Перелом

В мае-июне 1928 года в Москве состоялось всесоюзное совещание по вопросам агитации и пропаганды. Оба института были подвергнуты уничтожающей критике. Было указано, что за десять лет русское большинство так и не поверило в марксизм. Главы институтов были обвинены в разбазаривании средств. Объясняя провал, Бранденбергер указывает в том числе и на малограмотность: советская агитация была слишком заумной, в особенности для крестьян. По результатам совещания было принято решение радикально изменить подход. От пропагандистов потребовали оживить сухую марксистскую догматику средствами массовой культуры.

В октябре 1931-го Сталин опубликовал в журнале «Пролетарская революция» открытое письмо, в котором потребовал от ученых, изучающих историю партии, прекратить споры и умствования. Партии нужен простой и ясный взгляд на ее прошлое, исключающий критику и сомнения. Сталина поддержал Каганович, первый секретарь областного комитета партии, обвинив агитаторов в «формальном подходе».

С точки зрения Бранденбергера, с этого момента начался медленный дрейф вправо. Примерно через десять лет он закончится культом личности и реабилитацией русского национализма. При этом полного возврата в прошлое не произошло. Вплоть до распада СССР коммунистическая партия, стремясь сохранить равновесие, балансировала между ленинским авангардом и романовской архаикой.

Итоги

Удивительно, насколько возврат советской пропаганды к русской идее, описанный Бранденбергером, похож на ситуацию в российской пропаганде после «русской весны». Марксисты, спасая себя от дубины русского гнева, вспомнили о русской идее. Нынешнее руководство России, до недавнего сочувствующее свободной экономике, испугавшись Майдана, тоже о ней вспомнило. Отсюда следует, что русская идея, со всеми ее глупостями, — единственное, что есть в России основательного. Какими бы ни были проекты перемен, в случае неудачи россиян всегда ждет русская идея, как неудачливых воздухоплавателей ждет земля. В этом смысле, искусство реформ в России подразумевает умение не разбиться о русскую идею в случае экстренного приземления. Чем мягче оно будет, тем скорое можно будет повторить попытку взлететь.