Борис Докторов
Мысленные диалоги с Андреем Алексеевым
Социолог на сломе эпох: «включенное наблюдение»
2 564 
© Андрей Николаевич Алексеев. Фото: В. Паниотто
Введение
Месяц назад умер Андрей Николаевич Алексеев (22 июля 1934 – 29 сентября 2017) — социолог со своими взглядами на мир, человек высоких гражданских принципов, личность, высоко уважаемая в российском социологическом сообществе. Вот что говорили об Алексееве в 2009 году в связи с его 75-летним юбилеем его коллеги, многие годы знавшие его.
Татьяна Заславская:
«…А.Н. Алексеева я знаю с конца 1960-х годов еще по Новосибирску. Уже там он успел проявить себя и как глубокий исследователь, и как убежденный демократ, отстаивавший прогрессивные ценности в борьбе с авторитарным режимом. В дальнейшем же он стал одним из наиболее ярких и известных российских социологов».
Владимир Шляпентох:
«…Алексеев был моим ближайшим сотрудником в новосибирском Академгородке… А.Н. Алексеев принадлежит к очень небольшой группе истинно творческих ученых, постоянно вовлеченных в инновационный процесс в науке. …Мое глубокое восхищение Алексеевым вызвано не только его высоким статусом в реальной науке. …Я, пожалуй, почти не могу назвать ни одного имени, кроме покойного Юрия Левады, который был так поглощен желанием внести свой вклад в прогресс общества, что был бы готов пожертвовать ради этого своей карьерой и благополучием».
Борис Фирсов:
«…Наш атеизм не позволяет заимствовать слова из иного лексикона, но Андрей в реальности борец-великомученик. Его отличает способность противостоять любым вызовам времени, в котором он живет, и оставаться самим собой. Я знаю мало людей, которые выходили победителями из сражений с системой. [Есть люди, которые] посмели усомниться в научности четырехкнижия Андрея. Думаю, что это от их неспособности “парить” на высотах, где торжествует его талант и дух».
Моя жизнь сложилась удивительным образом. С Андреем Алексеевым мы были как бы знакомы еще во второй половине 1960-х годов, когда жили в одном старом петербургском доме по адресу: Поварской переулок, дом 13. Мы не знали друг друга и лишь раскланивались. И не знали, что наши встречи происходили на лестнице, по которой в разное время ходили Н.А. Некрасов, И.С. Тургенев, Н.Г. Чернышевский и их посетители.
Реально наше знакомство состоялось в начале 1970-х, тоже достаточно давно: мы оба работали в социологии, так что виделись регулярно. Мой переезд в Америку в начале 1990-х и появление у Алексеева электронной почты сблизили нас еще больше… Общим полем интереса стал биографический метод: я начинал применять его при изучении истории социологии, а у Алексеева он был важнейшим инструментом его «драматической социологии». Я задумал через биографии американских и российских социологов рассмотреть движение науки, у Алексеева его собственная биография стала одним из главных объектов и предметов социологической ауторефлекции. Много лет назад В.А. Ядов заметил, что А.Н. Алексеев является основателем нового направления в отечественной социологической науке — «социологии наблюдающего участия», сам же Алексеев утверждал, что «собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения». И принципиально то, что здесь мы имеем не только некий теоретический вывод, но ведущий принцип познавательной практики Алексеева. Осуществленное им в 1980–1988 годах исследование, в равной мере и то, что он делал в следующие десятилетия, невозможно отсечь от его биографии, и наоборот, многие важнейшие события его жизни стали предметом его собственного социологического анализа.
Все последние годы наше общение было практически ежедневным. Наши мнения относительно некоторых событий в прошлом и настоящем нашей социологии и относительно некоторых персоналий часто не совпадали. Тем не менее, наши отношения всегда оставались в высшей степени открытыми, доверительными и глубоко дружескими. Никого из моих коллег я не интервьюировал так часто, как Алексеева, да и не писал ни о ком столь регулярно, как о нем.
Я должен и знаю, что хочу писать об Алексееве, но сейчас еще рано приниматься за нечто объемное, многоаспектное. Предстоит многое перечитать, о многом задуматься, да и настрой должен быть иной, чем в прошедшие недели… Сейчас ограничусь несколькими небольшими очерками, которые я рассматриваю как продолжение многолетнего диалога с Андреем. Но теперь этот диалог — мысленный. Я спрашиваю себя и отвечаю себе…
Андрей Алексеев соединил социальное познание с нравственными императивами
Андрей Николаевич Алексеев родился в 1934 году в Ленинграде. В школу пошел в 9 лет, сразу в 3-й класс, а через полгода — в 4-й. Золотой медалист, он при поступлении на филологический факультет ЛГУ представил в приемную комиссию свидетельство о рождении (ему еще не было 16 лет) и аттестат зрелости с пятерками по английскому, французскому и немецкому языкам. Окончил он славянское отделение, но его увлекла общественная деятельность, студенческие стройки, потому одновременно он получил журналистское образование. Был отличником-активистом, сталинским стипендиатом. Много позже, вспоминая былое, Алексеев назвал себя «правоверным комсомольцем».
В 1950–60-е годы, работая в ленинградской молодежной газете, Алексеев был «певцом» движения за коммунистическое отношение к труду и отчасти «изобретателем» бригад коммунистического труда. Чтобы лучше узнать производство, Алексеев на три года уходит в рабочие, потом возвращается в газету, и его карьера успешно развивается. Однако вскоре его профессиональная идентификация расшаталась, разочарование в журналистской деятельности углубилось, возникли серьезные политико-нравственные конфликты с газетным руководством. Середина 1960-х, он уже прочел ряд социологических книг, был знаком с несколькими ленинградскими социологами и поступил в аспирантуру факультета журналистики ЛГУ. Алексеев одним из первых в стране стал разрабатывать проблематику социологии прессы, шире — средств массовой коммуникации. В 1970 году он успешно защищает кандидатскую диссертацию. Период «ученичества» завершен, журналист стал социологом. Его учителями были Владимир Ядов, Владимир Шубкин и Владимир Шляпентох.
Пропущу многое. В 1980 году, будучи уже сложившимся ученым, Алексеев снова, уже третий раз, уходит в рабочие, становится наладчиком сложного станка. Но исследовательскую работу продолжает.
Поначалу все, что он делал, относилось к социологии труда, и выводы его носили критический характер. Но в один «прекрасный» день на его квартире был произведен обыск по надуманному поводу. Милиция вскоре признала «ошибку», но все его дневники, письма, материалы наблюдений были переданы в органы госбезопасности. КГБ начал искать подтверждения антигосударственной деятельности Алексеева. «Вредителя», «саботажника» и «шпиона» исключили из КПСС, из Союза журналистов и Советской социологической ассоциации.
Однако пришла перестройка, и о многом в отношении к труду, о котором писал Алексеев, заговорили в открытую, журналисты поддержали борьбу Алексеева за восстановление в партии. Его восстановили, но он сразу и добровольно вышел. Времена менялись, Алексеев вернулся в Академию наук.
Откроем страницу книг Алексеева на сайте Центра социального прогнозирования и маркетинга, в них — его жизнь, дело и его метод. В четырех томах «Драматической социологии и социологической ауторефлексии» (2002–2005) [1] отражен производственный и научный опыт многих лет включенного и участвующего наблюдения на производстве. Через десять лет были подготовлены три тома «Из неопубликованных глав» (2012), и в конце лета этого года вышли четыре из задуманных семи книг «После Миллениума». Это подарок Алексеева самому себе и нам к его недавнему 83-летию.
В 2010 году увидели свет четыре тома А.Н. Алексеева и Р.И. Ленчовского под общим названием «Профессия — социолог…». Алексеев так представлял этот труд: «Настоящая книга преследует по крайней мере три цели: документально-описательную, аналитическую и методологическую. Первая состоит в том, чтобы документально отобразить, насколько возможно полно и объективно, конкретную личностно-ценностную и профессионально-организационную коллизию в одном из российских академических институтов, а именно: в петербургском Социологическом институте РАН (СИ РАН). Вторая — попытка на этом и других примерах показать, в частности, путем включения аналитических материалов, принадлежащих разным авторам, некоторые универсальные социальные механизмы современной научной (а в известной мере и шире — общественной) жизни. Третья предполагает дальнейшую разработку и реализацию идей акционистской ветви социологии, в частности, тех ее разновидностей, которые представлены понятиями “наблюдающее участие”, “драматическая социология”, “экзистенциальная коммуникация” и др.».
А все это многотомие отражает фундаментальное многоуровневое исследование, в котором представлены уникальная личность Андрея Алексеева и его погруженность в познаваемый мир. Ему — как никому другому в нашей социологии — удалось соединить социальное познание с нравственными императивами. Его моральные нормы, и прежде всего – отношение к своему труду, были продолжением понятий о чести, присущих трудовой дворянской и разночинной российской интеллигенции, и итогом размышлений над уроками выдающихся ученых и гуманистов Альберта Швейцера, Алексея Алексеевича Ухтомского и Александра Александровича Любищева. Их Андрей Алексеев признавал «учителями жизни».
Наследие Андрея Николаевича Алексеева огромно. Говорил он тихо. Но прислушаться к его словам необходимо…
Игорь Кон Андрею Алексееву: «…подражать Вам мало кто захочет»
…Наступило время вспоминать А.Н. Алексеева, перечитывать написанное им, искать документы, относящиеся к его жизни и деятельности. В моем архиве хранится порядка 400 единиц переписки с И.С. Коном: его письма мне и мои ему. Ниже приводится поздравление Кона Алексееву по случаю его 75-летнего юбилея, письмо многое говорит о творчестве Андрея Алексеева и фокусируется на сути его исследовательского метода. Замечу, И.С. Кон был ученым, в высшей степени требовательным к себе и так же строго оценивавшим работы своих коллег.
Текст поздравления Игорь Семенович переслал и мне. Одна из ключевых фраз письма: «…люди предпочитают анализировать не свои, а чужие страдания, так что подражать Вам мало кто захочет» — была процитирована в моей статье «Скала Алексеева» (Социологической журнал. 2009. № 3. С. 136–158). В текстах Алексеева я не встречал этого письма, сам опубликовал лишь недавно в одном из постов на Фейсбуке.
«Дорогой Андрей Николаевич,
сердечно поздравляю Вас с юбилеем, но вместо юбиляра хочу похвалить Докторова, который опубликовал прекрасную статью, где просто и понятно объяснил совсем нетривиальные вещи, касающиеся деятельности и теоретических концепций юбиляра.
Обычно подобные вещи вызывают зависть, но в Вашем случае это едва ли возможно. С одной стороны, открывается прекрасная возможность забыть даже таблицу умножения и просто описывать собственную жизнь, причем чем больше тебя травят, тем шире твое исследовательское поле.
Но, с другой стороны, люди предпочитают анализировать не свои, а чужие страдания, так что подражать Вам мало кто захочет.
В общем, будьте здоровы, постарайтесь не реагировать на большие и мелкие пакости, а все остальное сделает Ваше конструктивное мировоззрение, позволяющее превращать житейский булыжник (“побивание камнями”) в интеллектуальное золото. Хорошо, что есть такие люди, как Вы! Жму руку.
И. Кон»
В письме упоминается моя работа «Профессия: социолог», приуроченная к тому же юбилею Алексеева.
«Дело Алексеева». Человеческие поступки определяют время
Пока сложно предсказать, как будут развиваться мысленные диалоги с Андреем Алексеевым, тем не менее, уже сейчас ясно, без чего при анализе жизненного пути и научного наследия Алексеева в принципе не обойтись, мимо чего нельзя пройти. Так, очевидно, что одной из поворотных точек и собственно в биографии Алексеева, и в его становлении как исследователя со своей темой, своим аналитическим методом, своим стилем описания информации и движения к выводам является комплекс обстоятельств, который Алексеев и знавшие, что происходило в его жизни накануне перестройки и в ранний период ее становления, называли кратко «Делом Алексеева». Ведь там — корни «Драматической социологии» и «участвующего наблюдения», там — риторика Алексеева, синтезирующая язык социологии и традиции журналистики. И что, допускаю, еще важнее, там — среда окончательного созревания гражданских установок Алексеева.
Теперь, когда жизнь Андрея Алексеева закончилась, можно утверждать, что рубежные 1970–80-е годы, включившие в себя проведение опроса «Ожидаете ли Вы перемен?», начало работы на заводе «Полиграфмаш» и завязку его противостояния с властью, определили его жизнь и характер исследований на все оставшиеся десятилетия. Так, в первых числах августа 2017 года он закончил редактировать и разместил в веб-пространстве четыре из семи томов книги «Драматическая социология. После Миллениума», из названия которой следует, что содержание этой работы охватывает итоги исследований всех лет нового столетия. Одновременно рискну утверждать, что перестройка дала жизнь «Драматической социологии», она позволила Алексееву огласить, довести до российского социологического сообщества итоги его наблюдений и раскрыть суть его исследовательской методологии.
По воспоминаниям Алексеева опросный документ «Ожидаете ли Вы перемен?» разрабатывался «незримым колледжем», неформальным соавторским коллективом, к которому были причастны до десятка человек, но основными составителями этого вопросника, помимо него самого, были ленинградский журналист Анатолий Семенович Соснин и москвичи — историк Михаил Яковлевич Гефтер и экономист Виктор Леонидович Шейнис. Обычно в таком (иногда суженном, иногда расширенном) составе они встречались дома у Соснина в дни приезда из Москвы Гефтера или/и Шейниса. Трудились они над этой экспертно-прогностической методикой несколько месяцев, пока в ноябре 1978 года не подготовили рабочий документ. Предполагалось не проведение широкого опроса общественного мнения, но сбор экспертных мнений. Хотя и это в то время было рискованным, но все же было меньше шансов попасть в поле зрения всевидящего «Старшего брата» (по Дж. Оруэллу). Результатом такой осторожности было то, что в ленинградском управлении КГБ пронюхали про эту затею с опозданием на несколько лет, когда, собрав 45 «пробных» экспертных интервью, исследователи приостановили работу. Но и тогда, за счет хорошо продуманной процедуры (анонимность как составителей методики, так и опрашиваемых экспертов — друг относительно друга) никто из участников этого изыскания под подозрение «компетентных органов» (по крайней мере по данному сюжету) не попал.
Итак, в течение 1979–1981 годов опрос был проведен. Опрашивались в основном представители научной и творческой интеллигенции, обычно — знакомые кого-либо из составителей вопросника. Записи бесед или (иногда!) тексты, написанные самими «респондентами», были распечатаны — в трех экземплярах. Когда же за этими «взрывоопасными» материалами в 1983 году началась «охота», два комплекта экспертных листов Алексеевым были сожжены, а один — удалось сберечь. Благодаря этому ставшие теперь историческими документы увидели свет уже в 90-е годы [2].
Описанию «дела Алексеева» предпошлю цитату из базовой книги А.Н. Алексеева «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия»: «“В каждой луже — запах океана, в каждом камне — шорохи (или “веянье”? — не помню!) пустынь” (Н. Гумилев) [верно “веянье”. — Б.Д.]. Но чтобы в капле лучше отразилось море, полезно ее сгустить. Можно сгустить силой художественного воображения, как в искусстве… Силой так называемого домысла к факту, как в публицистике… А можно сгустить — в самой жизненной практике, собственными действиями, способствующими превращению заурядной ситуации в моделирующую» [1, Том 1, с. 179]. Именно краткое описание такого «сгущения» мы обнаруживаем в небольшом тексте Алексеева «Извлечения из дела социолога-рабочего», построенном на серии официальных документов. В них — фактическая сторона его жизни в первой половине 1980-х годов.
Начало всему — справка от 12.03.84 № 5-3/493 о том, что в январе 1984 года Управление КГБ по Ленинградской области в соответствии с Указом Президиума Верховного Совета СССР от 25 декабря 1972 года «О применении органами государственной безопасности предостережения в качестве меры профилактического воздействия» объявило официальное предостережение Алексееву Андрею Николаевичу, 1934 года рождения, русскому, члену КПСС с 1961 года, кандидату философских наук, работающему слесарем-наладчиком завода «Полиграфмаш», проживающему по адресу: Ленинград, Наличная ул., дом 40, корп. 1, кв. 132.
Далее назывались основания этого предостережения А.Н. Алексееву: он хранил и распространял среди своих знакомых произведения политически вредного содержания, не издававшиеся в СССР и не подлежащие распространению на территории Советского Союза, а также распространял в своем окружении изготовленные им машинописные документы, содержащие политически вредные и идеологически невыдержанные оценки отдельных сторон советской действительности.
Затем все это конкретизировалось.
— Алексеев хранил и в 1978–1982 годах распространял среди своих знакомых копии изданных за границей клеветнических произведений «Зияющие высоты» и «Светлое будущее», автором которых является бывший советский гражданин Зиновьев А.А., сотрудничающий с эмигрантскими антисоветскими организациями.
— В 1980–1982 годах на основании полученных им материалов в процессе т.н. «включенного наблюдения» Алексеев написал несколько статей политически вредного содержания под названием «Письма любимым женщинам», в которых он в иносказательной форме допускает измышления о генеральной линии партии, с клеветнических позиций оценивает советскую пропаганду, оскорбительно отзывается о рабочем классе.
— Установлено, что в 1979–1981 годах Алексеев организовал и провел не санкционированное партийными органами и администрацией ИСЭП АН СССР социологическое исследование «О состоянии и перспективах развития советского общества». Вопросы анкеты «Ожидаете ли Вы перемен?» и методологический комментарий к ней носили тенденциозный характер и были построены таким образом, чтобы получить негативные ответы о состоянии и перспективах развития советского общества.
— По месту жительства у Алексеева изъяты (обыск состоялся 16.09.83. — А.А.) политически вредные произведения Дж. Оруэлла «1984» на английском языке, цитатник Мао-Цзэдуна, машинописные отрывки из книги Ф. Искандера «Сандро. Новые главы» клеветнического содержания и восемь документов с грифом «Для служебного пользования». Один из документов — доклад академика Т.И. Заславской «Социальный механизм развития экономики» — был размножен им и распространен в своем окружении. Такое обращение с документами «Для служебного пользования» является нарушением установленных правил работы с ними.
Все это запустило механизм очень жестких для того времени наказаний, вполне оправданно будет говорить — расправы.
Прежде всего был начат процесс исключения Алексеева из КПСС, членом которой он был с 1961 года. Вся эта многошаговая процедура была доведена до конца, все было завершено в начале перестройки. Точку поставило Постановление бюро Ленинградского ОК КПСС от 4 июня 1985 года: «…за проведение социологических исследований политически вредного характера, написание и распространение клеветнических материалов на советскую действительность и грубые нарушения порядка работы с документами для служебного пользования» Алексеев был исключен из рядов КПСС.
Одновременно разворачивались и другие дела.
30 августа 1984 года Алексеев был исключен из членов Союза журналистов СССР «за действия, несовместимые с этим высоким званием».
Летом 1986 года «за серьезные нарушения принципов Устава Советской социологической ассоциации (ст. 4 и 15-в), этики советского ученого, выразившиеся в проведении политически не выдержанного, тенденциозного исследования, грубых нарушениях правил использования и хранения документов служебного характера, распространении среди знакомых материалов политически вредного характера, а также материалов, имеющих гриф “для служебного пользования”» А.Н. Алексеева исключили из членов Советской социологической ассоциации.
Но победителем в «деле Алексеева» стал Человек, не Система. Алексеев считал себя правым, не мог согласиться с обвинениями, высказывавшимися в его адрес, был готов отстаивать результаты своих исследований, не видел в сделанном нарушений этики советского ученого, не считал клеветническими материалы своих наблюдений и выводов. К тому же он оказался способным вести борьбу с Системой, он был стратегом и тактиком. Если раньше он осуществлял включенное наблюдение на производстве, в рамках участка, цеха, предприятия, то здесь с той же методичностью он наблюдал Систему, нередко вынуждая ее действовать по разработанному им сценарию. В такой «игре» Система должна была проиграть.
В рассматриваемом нами тексте Алексеева «Извлечения из дела социолога-рабочего» приводится небольшой фрагмент из телевизионной передачи «Интерпретация», состоявшейся в августе 1988 года, это диалог Ведущего (В) и Алексеева (А):
«В. <…> — А иные голоса были?
А. — О да! Только до 1986 г. они были разрознены и приглушены. Но постепенно началась целая кампания гражданской защиты, в которой приняли участие и ученые, и журналисты, и рабочие. Как коммунисты, так и беспартийные. Из разных городов страны. Без этой товарищеской, гражданственной поддержки, я бы, наверное, и до сих пор числился бы по разряду “отщепенцев”.
В. — Тут, конечно, решающую роль сыграли общественные преобразования, ход исторического времени…
А. — И да, и нет. Не только время определяет человеческие поступки, но и человеческие поступки определяют время. Если бы я согласился с предъявленными обвинениями, вряд ли бы получил общественную поддержку. Сама эта поддержка явилась приметой времени, но также и фактором изменений, не только моей личной судьбы…»
В финальной фразе приведенного диалога читается важнейшая черта философии и практики поведения Алексеева: «человеческие поступки определяют время».
«После Миллениума». Последняя книга Андрея Алексеева
В ближайшее время я предполагаю рассказать, какой смысл вкладываю в слова: «Не по Фрейду, но по Цвейгу» и каким образом я намерен использовать это положение в моем историко-биографическом исследовании. Речь конечно же идет об одном из направлений микроанализа жизненных траекторий социологов, которые внесли заметный вклад в развитие нашей науки. В такую парадигматику естественно вписывается анализ деятельности ученых на разных этапах их работы, в частности того, что ими делалось в последние годы, месяцы, возможно, недели и дни жизни. Это приближает нас к пониманию глубинных интересов исследователей, их включенности в разработку близкой им научной проблематики и, в целом, полнее открывает мир человека.
Верный утверждению «Собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения», Андрей Алексеев в цикле многолетних исследований, составляющих содержание «Драматической социологии», раскрыл многие стороны своей биографии и своего познавательного метода. Но сейчас, после его смерти прожитое и сделанное им может и должно стать предметом науковедческого и историко-социологического изучения. Другой аналогичной по объему, масштабности охвата событий, открытости, даже — интимности информационной базы в российской социологии, скорее всего, нет. Алексеев избегал использования термина «эксперимент на себе», но именно эти слова точнее всего характеризуют и его жизнь, и его исследовательский метод. Его наследие включает в себя многое, в том числе самонаблюдение и честное описание увиденного и пережитого.
Научный интерес к жизненно-исследовательским или исследовательско-жизненным коллизиям в деятельности Андрея Алексеева возник у меня давно. Причиной этого стало знакомство с его четырехтомником «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» и, конечно же, начало моей работы в области истории социологии и биографического метода. Однако здесь следует сказать, что с содержанием многих страниц этой книги я был знаком задолго до того, как Алексеев завершил и издал ее. Своими первыми наблюдениями заводской жизни и приключениями социолога-наладчика он делился, когда заходил «поболтать» с коллегами в Институт социально-экономических проблем АН СССР, где мы работали в соседних дружественных секторах; он — у В.А. Ядова, я — у Б.М. Фирсова. Кроме того, на протяжении всех лет его заводских будней мы практически еженедельно встречались на рабочих заседаниях небольшого коллектива «Социология и театр», осуществлявшего социологический мониторинг драматического театра Ленинграда. И нередко, уже поздним вечером, мы пили чай и слушали «байки» Андрея о заводских делах. Как-то он познакомил нас с сюжетом, позже вошедшим в книгу под названием «Притча о Генеральной линейке» [1, Том 1, Гл. 2]. На этих посиделках я впервые услышал то, что в годы перестройки, благодаря осмелевшим журналистам, стало известно многим как «Письма любимым женщинам». 18 больших писем — жизненный и научный отчет перед друзьями — названы им в книге «неочевидной целостностью очевидного хаоса» [1, Том 1, с. 270]. Письма адресовались опытнейшим социологам и журналистам, которых Алексеев знал многие годы и которые понимали не только написанное, но и то, что он не мог написать, оберегая их и себя. Неслучайно по завершении этого цикла он писал: «Мои письма — принадлежат вам. Но все же прошу вас: не выпускайте их за пределы круга ваших личных друзей» [1, Том 1, с. 271].
Более того, в процессе подготовки настоящего текста я неожиданно обнаружил, скорее всего, первый след моего понимания и отношения к исследовательской методологии Алексеева. Речь идет о событии почти трехдесятилетней давности: еще существовал СССР, у меня не было даже намерения эмигрировать и еще оставалось полтора десятилетия до начала моего погружения в историю советской/российской социологии. В Гл. 22 «Драматической социологии и социологической ауторефлексии» Алексеев приводит первые реакции, отклики на эксперимент социолога-рабочего, есть там и мой отзыв на рукопись небольшой книги «Познание через действие», датированный 16 января 1990 года. Не мудрено, что я забыл об этом тексте и не помню точно, по какому поводу он был подготовлен; скорее всего, отдел социологии Института социально-экономических проблем АН СССР обсуждал текст книги для рекомендации его к печати [1, Том 4, с. 31].
Отзыв начинался словами, под которыми я и сейчас подписался бы: «…принципиально иным предстает перед читателем настоящее произведение, содержащее основное жизненное кредо (и одновременно — научную позицию) А.Н. Алексеева. Автор пристрастен. Эта пристрастность заявлена и в названии. Она и в методологической установке, при которой сам исследователь становится не только субъектом, но и “объектом” эксперимента. Эта нацеленность внимания к событиям, без которых нет автора и которых нет без автора, дает все основания быть пристрастными и будущим читателям, и рецензенту». В отзыве подчеркивается также способность автора опережать общественные события в социологическом рассуждении. Это обнаруживалось в современном характере взглядов и лексики Алексеева в текстах, написанных до перестройки. Особенно высоко была оценена «Притча о Генеральной линейке», которую я спустя десятилетия рассматриваю как одно из самых ярких литературно оформленных социологических наблюдений Алексеева.
Так все начиналось… Теперь — о днях недавних.
Обратившись к содержанию блога Андрея Алексеева на портале «Когита.Ру», легко заметить, что до последних дней жизни Алексеев активно работал. 26 сентября, за три дня до смерти, он разместил пост по случаю 85-летия Владимира Войновича. Пост озаглавлен в высшей степени оптимистично: «Слава Богу, автор — долгожитель. А его творения — бессмертны». 24 сентября было размещено сразу два поста. Вообще, я несколько раз писал Алексееву, что его публикации на «Когите» — это новые тома «Драматической социологии».
Но помимо оперативной деятельности по ведению блога Алексеев в начале лета приступил к осуществлению своего давнего замысла — собрать воедино сделанное им в новом столетии и опубликовать в виде дополнения к ранее изданным в бумажном и/или электронном виде томам его исследований. Такой формат нового произведения естественен, традиционен для Алексеева, он в полной мере был освоен (думаю, что можно сказать, создан) еще на рубеже столетий при работе над «Драматической социологией…». Здесь основная сложность — не в написании новых текстов, а в логическом (и хронологическом) упорядочении сделанного. Конечно, это предполагает, что завершенные в свое время материалы не растеряны. Замечу, Алексеев старался хранить не только завершенные статьи, эссе, но также конспекты прочитанного, достаточно развернутые цитаты, отклики на опубликованное им, письма; он всегда оговаривал со своими корреспондентами право на публикацию переписки. Такой архив — сильнейший индикатор отношения Алексеева к своему делу и понимания процессуального характера исследования.
В своей работе над книгами Алексеев выделял две составляющие жанра: исследовательскую и литературную. При этом вопрос о «жанре литературном» он в значительной степени сводил к особой драматургической роли композиции использованных им документов. По его мнению, документы: личные и публичные, житейские и деловые, научные, даже справки или обращения в официальные органы, — будучи поставленными в определенный контекст, приобретали смысл социологического свидетельства, а сама композиция становилась способом первичной концептуализации, анализа и осмысления.
И вот, 2 августа я получил письмо, главными героями которого были Франц (Ф.Э. Шереги — руководитель Центра ЦСПиМ) и Лена (Е.И. Григорьева — создатель веб-портала центра [http://www.socioprognoz.ru/], уже много лет поддерживающая его работу):
«А теперь — моя просьба — к Тебе, Францу и Лене. Я изготовил четыре тома из своего цикла “Драматическая социология. После Миллениума”, о замысле которого писал Тебе пару месяцев тому назад. Я даже организовал конвертирование этих томов из ворда в pdf (если что не так, для Лены эта процедура — “семечки”). В следующих трех письмах я вышлю Тебе 4 файла этих томов в ворде и столько же — в pdf.
К этому же письму прикрепляю файл с аннотацией. Моя идея: на сайте ЦСПиМ есть страница http://www.socioprognoz.ru/publ.html?id=216 с выходом на: 4 тома “Драматической социологии…” и 3 тома “Из неопубликованных глав…”. Так вот, сюда добавить 4 тома “После Миллениума”. А аннотацию к ним — разместить на той же странице после имеющихся там аннотаций к ДСиСА и к неопубликованным главам. Таким образом, получится 11 томов, в перспективе добавления к ним позднее еще трех томов “После Миллениума”.
Я был бы очень благодарен Францу, Лене и Тебе за такую презентацию (публикацию) моих трудов, в частности, последнего времени. Ты обещал всяческое содействие (посредничество) мне в этом. На него и рассчитываю, поскольку Ты с Францем и Леной в постоянном контакте. Твой — Андр. Алексеев. 02.08.2017».
Долгих согласований не потребовалось, Алексеев был постоянным автором портала, и, по-моему, менее чем через час все тома в формате pdf были расположены в веб-пространстве. На следующий день Алексеев представил эту работу в своем «Блоге А.Н. Алексеева» под заголовком «Драматическая социология. После Миллениума».
7 августа на моей фейcбук-странице сообщалось о появлении в Сети новой работы Алексеева; пост был озаглавлен: «Драматическая социология: до и после Миллениума». Суть такого названия коренится в словах автора, который заметил, что новая книга «являет собой продолжающуюся хронику, точнее — Дневник социолога, охватывающий почти два десятилетия». Однако если принять во внимание, что «Драматическая социология и социологическая ауторефлексия» — это тоже «дневник», но событий, наблюдавшихся автором в 70–80-х годах прошлого века, то окажется, что всё вместе сделанное отражает важнейшие аспекты внешнего и внутреннего мира исследователя почти за полвека. И это не просто описание, но — социологическая ауторефлексия.
Андрей Николаевич Алексеев. Фото: В. Ильин
Первый том «После Миллениума» отсылает читателей к истории создания и содержанию книги А.Н. Алексеева и Р.И. Ленчовского «Профессия — социолог» [3], увидевшей свет в 2010 году. По-моему, эта книга еще не освоена нашим профессиональным сообществом, она вышла небольшим тиражом и не получила освещения в специальной литературе. Уверен, книга постепенно сформирует свою аудиторию, прежде всего среди историков социологии, науковедов и культурологов.
Лишь ознакомившись с рукописью этой книги, я написал ее авторам: «…Название книги — “Профессия — социолог”, и прежде всего она обращена к социологам. Но в ней нет критериев, предписаний, которым должен следовать специалист, она предъявляет читателю ряд событий, процессов… и предлагает ему задуматься о своем отношении к ним. Итогом такого анализа и станет личная интерпретация того, кем же является социолог как представитель определенной профессии. Она (читательская интерпретация) может совпадать полностью или частично с авторской трактовкой, а может коренным образом отличаться от нее. При этом факт отсутствия в книге намека на то, каким путем должен следовать читатель к своему выводу, автоматически запускает механизм многоуровневой рефлексии и саморефлексии…» Согласившись со мною, Алексеев ответил: «Можно сказать: “Социолог — профессия, и не только”».
Название книги было предложено Ленчовским, и поскольку оно сразу показалось мне и публицистичным, и указывающим на актуальную для социологов научно-нравственную проблему, я заинтересовался историей его рождения. Ленчовский отметил, что в целом название было сразу принято Алексеевым и что во всех обсуждавшихся вариантах присутствовало сочетание «Профессия — социолог». Хотелось показать то, что уже было отражено в тексте: его дисциплинарную «прописанность» — социология социологии, а также сквозную идею — социолог не просто «держит ответ» перед вызовами мира социальных отношений, но действует в контексте «всего» своего профессионального пути.
Моя интерпретация названия «Профессия — социолог» была навеяна иными ассоциациями. Оно сразу напомнило мне давно виденный фильм Микеланджело Антониони «Профессия: репортер». И дело не только во внешнем сходстве этих двух словесных конструктов, но и в том, как содержание этой ленты трактовалось некоторыми киноведами. По их мнению, Антониони хотел показать, что мир непознаваем для тех, кто лишь наблюдает, видимое не объясняет мир, нужно действие. Такая версия идеи фильма давала мне возможность лучше увидеть в новой книге развитие замысла «Драматической социологии».
В действительности Ленчовский не видел фильма, а лишь слышал о нем, а Алексеев отчасти потому сходу согласился с предложением своего соавтора о названии книги, что оно оказалось «личностным ремейком названия любимого фильма». В конце 1970-х эта лента произвела на него «оглушительное впечатление» не столько своей философией, сколько настроением, к тому же ему оказалась созвучной идея перемены судьбы.
Второй том — историко-биографический, это семейная хроника, крайне интересная для изучения предбиографии Алексеева и его отношения к биографическому методу, точнее — к автобиографии.
Следующий том — это введение в концептуальный аппарат «Драматической социологии» или теорию наблюдающего участия. Можно предполагать, что все последние месяцы жизни именно эта проблематика находилась в поле зрения Алексеева; он вел эпистемологические споры с самим собой и со многими авторами работ, на которые он опирался в своих методологических поисках. Это утверждение следует из того факта, что с середины июня по начало августа им была размещена на «Когите.Ру» серия из одиннадцати очерков под названием «Субъект-субъектная социология, или Поворот к антропоцентризму». В пояснении к заголовку указан предмет обсуждений — «эпистемологические проблемы социологии». Ранее слово «антропоцентризм» нечасто использовалось Алексеевым, возможно, он предполагал в ближайшее время еще более развернуться в этом направлении?
Последний из четырех томов «После Миллениума» — это переписка Алексеева с коллегами, друзьями в 2015–2017 годах; в этом жанре эпистемологической социологии он — бесспорный лидер.
Но остались три незавершенных тома, их содержание обозначено Алексеевым в Аннотации. Таким образом, можно сказать, что должно было быть в двух из них (тома VI и VII), и нам полностью известно содержание тома VI.
В пятом томе приводится упорядоченная хроника всероссийских опросов общественного мнения (в первую очередь — «Левада-центра») по наиболее острым проблемам российской политической жизни. Исходно в 2013–2017 годах Алексеев публиковал итоги своего анализа на Когите.Ру.
О томе VI — ниже; в последний, седьмой том — «Учителя, друзья, коллеги» — должны были войти тексты, посвященные творчеству некоторых коллег Алексеева, поздравления с юбилеем, а также тексты памяти. Безусловно, пока отсутствующий в собранном виде, этот материал представляется крайне интересным и важным. Ведь в нем — референтная группа Алексеева, близкие ему в ментальном отношении миры людей.
Теперь — о томе VI: он — особый, его еще нет в собрании «После Миллениума», но, как отметил Алексеев, он существует и был расположен на сайте «Международная биографическая инициатива» в 2012 году. У тома два автора — Алексеев и я, и он озаглавлен «В поисках Адресата».
«В поисках Адресата» имеет долгую и запутанную историю. Необъяснимо, почему мы оба — вообще говоря, всегда стремившиеся к завершению начатой работы, в данном случае — как будто — делали все, чтобы не закончить ее. В предисловии Алексеев заметил, что в 2006 году, еще не освоив электронной почты, он откликнулся на мой призыв начать электронное общение по поводу автобиографического интервью. Почти с самого начала в этот эпистолярный обмен оказались вовлечены наши ближайшие друзья, которые либо выступали техническими посредниками, либо получали копии и иногда на них реагировали. Этот «ближний круг» постепенно расширялся как в силу общеинтересности обсуждаемых тем, так и в силу обретения участниками соответствующих технических навыков. Именно тогда у Алексеева возникла идея составления своего рода эпистолярной хроники, которая поначалу стать книгой вовсе не претендовала — то был просто склад писем. Затем несколько лет этот материал почему-то пролежал невостребованным, а изначально предполагавшийся «продукт» совместной работы — автобиографическое интервью Алексеева — так и остался незавершенным. Однако попутные и побочные продукты этого обмена письмами, и — шире — сам ПРОЦЕСС эпистолярного общения оказались, по нашему общему мнению, интереснее и значимее отдельных, частных РЕЗУЛЬТАТОВ. Так и возникла эта хроника, эта книга.
Принципиально замечание Алексеева: «Ни одно слово в текстах писем не поправлено (кроме заведомых опечаток). Зато немало изъятий (как правило, помеченных <…>) — в основном технических (во избежание повторов отдельных фраз или значительных кусков текста, что заурядно в электронной переписке), но также и содержательных, если тот или иной автор посчитал нежелательным обнародование соответствующей части личного письма».
Наша переписка, составляющая VI том, относится к февралю — октябрю 2006 года, у Алексеева впереди была работа «Профессия — социолог», моему проекту по истории советской/российской социологии был лишь год.
Андрей предложил мне подготовить послесловие к работе «В поисках Адресата». И тогда, в 2012 году, я написал, что трудно говорить о месте состоявшейся эпистолярной дискуссии в том, как далее развивались исследования ее участников. Однако перечитывание материалов переписки убедила меня в перспективности изучения истории отечественной социологии в опоре на воспоминания российских социологов. Интуитивно такой переход казался мне возможным и эвристически ценным еще в 2004–2005 годах, но именно не ограниченный никакими рамками обмен мнениями с Алексеевым, без оглядки на будущую публикацию наших писем, стал для меня решающим в продолжении движения в этом направлении.
Аннотация Андрея Алексеева к его последнему четырехтомнику завершается словами: «С учетом того обстоятельства, что тексты, предназначенные к включению в это семикнижие, уже существуют, автор надеется закончить комплектование “Драматической социологии. После Миллениума” к началу 2018 года».
К сожалению, так не будет. Но хотелось бы думать, что усилиями родных, друзей и коллег Андрея Алексеева книга «После Миллениума» будет завершена и станет достойной частью его научного наследия.
Андрей Алексеев. Начало постбиографии
В моих историко-биографических исследованиях я говорю о предбиографии человека, биографии и постбиографии. Первое мы получаем при рождении от родителей, второе — на протяжении всей жизни строим сами, третье — производная от предбиографии и биографии, но формируется после смерти человека.
Андрей Алексеев обладал богатой и интересной предбиографией, он ее знал и тщательно изучал. Основные ее положения изложены им в эссе «Корни и ветви (XVIII–XXI век)», которые должно было стать 24-й главой «Драматической социологии и социологической ауторефлексии», но увидело свет лишь как 20-я глава книги «Из неопубликованных глав». Как самостоятельный текст эссе размещено на портале «Международная биографическая инициатива».
По материнской линии начало своей предбиографии Алексеев связывал с дедом своего деда Павлом Петровичем Амосовым (1799–1851), русским металлургом, создавшим новый метод получения высококачественной стали. В далеком 1954 году о нем вышла книга в серии «Жизнь замечательных людей».
В широком плане все последние книги Андрея Алексеева и масса его статей — это многомерное описание его жизни, его биографии. И это не было самоцелью деятельности Алексеева, а следовало из генеральной линии «Драматической социологии»: «Собственная жизнь может быть полем включенного наблюдения». И верность этому правилу он подтвердил незадолго до смерти в посте от 27 апреля, озаглавленном «А.Н. Алексеев как биологический организм».
Приведу основную мысль этого эссе:
«Оставим без пояснений известный социологический термин “включенное наблюдение” (иногда говорят “участвующее наблюдение”). Что касается ЖИЗНИ, то согласимся, что это есть био-психо-ментально-поведенческий процесс — жизненный процесс, осуществляемый индивидом от момента рождения до момента смерти. <…> Причем избрание собственной жизни как преимущественного или одного из полей (областей) наблюдения оказывается для исследователя и перспективным, и даже комфортным. Последние 40 лет автор этих строк в общем следовал указанному выбору, и это нашло отображение во многих его сочинениях, среди которых наиболее известным является “Драматическая социология и социологическая ауторефлексия”».
А вот завершающие строки этого повествования:
«Как вы могли заметить, блог Алексеева на Когите не обновлялся с начала месяца. Это время я провел в больнице, откуда был выписан с диагнозом рака простаты, по-видимому, застарелого. Однако до сих пор живой и относительно благополучен. Хирургические вмешательства в моем возрасте и при сердечно-сосудистых проблемах исключены. Имеют некоторую перспективу консервативные формы лечения, а также… нетривиальный отказ от соответствующих рутинных форм (методов). Такого рода процессы в преклонном возрасте протекают медленно, и можно помереть “от старости” раньше, чем от рака.
Как бы там ни было, я купаюсь в волнах внимания и заботы родственников и друзей, особенно мемориальцев, которые возят меня на неформальные консультации лучших врачей и не впадают, и мне не дают впасть, в уныние (к чему я и сам не склонен). Чего желаю и Вам.
Ваш — Андр. Ал. 25.04.2017.
На этом пока завершу свой опус о приключениях (эволюции/инволюции) биологического организма А.Н. Алексеева».
Врачи оказались правы. Андрей Николаевич умер не от рака, а от многолетних сердечно-сосудистых проблем. Скончался он мгновенно, шел на кухню, где его ждал компьютер, и не дошел…
Началась постбиография Андрея Алексеева — настоящего ученого и гражданина высочайшей пробы.
Как сложится его постбиография?
Очень многое зависит от нас…
Вместо заключения
Выше было рассказано, как зарождалась «Драматическая социология» Андрея Алексеева, как готовилось и проводилось исследование «Ожидаете ли Вы перемен?». Потребуется время для очерчивания пространства его научных поисков и анализа сделанного им. Безусловно, это очень сложная задача, но и завораживающе интересная. Плодотворность и открытость творчества Алексеева создали предпосылки для целенаправленного анализа многих сторон исследовательской деятельности социолога, а его стремление к описанию и изучению социальных конфликтов различной природы дают основание для всестороннего рассмотрения вопроса о месте и роли социолога во всем многообразии социальных отношений. Наследие Алексеева — это объект и предмет не только исследований историко-социологического и более широко — историко-науковедческой направленности. Оно — явление культуры периода завершения советского общества и начала постсоветской России и потому должно изучаться в системе культурологических и социально-политических категорий.
Литература
Комментарии