Поворот винта? Оппозиция 2018 года

— Gefter.ru продолжает в новом сезоне серию «Политические диалоги» — обсуждение наиболее острых вопросов политики. Сегодня наш собеседник — журналист, один из организаторов Центра российских исследований Бориса Немцова в Карловом университете (Прага) Александр Морозов.

Тема медианедели Gefter.ru — «Системная и внесистемная оппозиция»: ее-то мы и хотели бы предложить для разговора.

Мы постоянно видим в последнее время попытки как со стороны Кремля, так и со стороны сил, пытающихся выстроить альтернативу Кремлю, переформатировать оппозицию. Выдвижение в президенты Ксении Собчак, попытки создания некоторых новых центров притяжения оппозиции неслучайно описываются в обществе как кремлевское ноу-хау. При этом никакого явного партийного строительства не происходит, в отличие от многих предыдущих президентских кампаний. С чем вы это связываете? Почему вдруг ниоткуда возникают лидеры, но при этом никакой организаторской институциональной рамки под них не создается?

Напротив, очевидно, что и деятельность власти, и деятельность оппозиции враждебна любым институтам?

— Тут есть несколько моментов. Первый момент. Еще месяца два или три назад любой аналитик, глядя на сценарий надвигающихся президентских выборов, сказал бы, что у Путина все хорошо, смена лидеров в больших парламентских партиях, к сожалению, в этот раз невозможна, будут выдвигаться опять Зюганов, Миронов и Жириновский, но ничего страшного в этом нет, потому что у Кремля большие ресурсы, выборы президента формальны и переход на четвертый срок происходит без больших проблем. Единственная проблема, на которую все обращали внимание, — это Алексей Навальный и его линия, но все в один голос считали и считают, что Кремль располагает огромными аккумулированными возможностями для того, чтобы вести игру против Навального, что он, собственно, и делает, загоняя Навального в узкий коридор, при этом держа его за руку в том смысле, что брат у него сидит, сам он под уголовным делом и понятно, что его организация обложена в регионах ФСБ. Большинство аналитиков сказали бы: посмотрите, в течение трех лет Кремль предпринял колоссальное количество законодательных усилий, полностью исключающих какую-либо возможность «оранжевого» сценария, опрокидывающих выборов, создана Росгвардия, которой передан контроль за всем оружием вневедомственной охраны. Одновременно приняты законы по контролю за Интернетом, законы, регулирующие всю уличную деятельность, включая одиночные пикеты. Иначе говоря, эшелонированность подготовки Кремля с полицейской точки зрения совершенно исключает даже аналог какой-либо Болотной 2011–2012 годов. Такова была ситуация, и если посмотреть на то, что писали такие замечательные люди, как Константин Гаазе или Кирилл Рогов, то складывалось впечатление, что самым важным событием внутри президентской кампании будут всего-навсего очередные кадровые смены — смены губернаторов, смены начальников ведомств на федеральном уровне. И все эти смены направлены на то, чтобы создать кадровый корпус, который будет выполнять новые Майские указы.

Изменилась ли ситуация с появлением на площадке Собчак? На этот вопрос сейчас ответить еще достаточно сложно, на него надо отвечать недели через две-три. Но, тем не менее, тут можно сказать следующее. В любом случае, выдвижение Собчак, что бы она дальше ни говорила и ни делала, будет восприниматься одними наблюдателями как спойлерский проект, в первую очередь против Навального. А с другой стороны, это же будет восприниматься другой частью аудитории как повторный системный медведизм. И обе эти интерпретации несомненно заложены самими организаторами выдвижения Собчак внутрь ее кампании. Сами дебаты о том, является ли Собчак просто-напросто «обезьяной» Навального или же она воплощает собой интересы не совсем опознанных, но тем не менее явно существующих элитных групп, которые хотят вернуть статус-кво до 2014 года, — это часть ее кампании. Смысл в том, что вся эта «Рублевка», или, если понимать ее шире, несиловой блок, не хочет ничего из того, о чем говорит Ходорковский, Навальный и вся либеральная оппозиция в течение 20 лет. Эти люди вовсе не хотят изменения политической системы в России в целом. Речь только о том, чтобы вернуться к «общественному договору», который действовал весь путинский период до 2014 года, то есть до взятия Крыма.

— В связи с этим сразу вопрос: понятно, чего хочет «Рублевка». А чего хочет ближайшее окружение: Сечин или Кириенко?

— В принципе, контуры всех игроков достаточно прозрачны, потому что в российской внутренней политике совершенно четко, без мутностей, сложностей или особой интриги видны все группы, которые имеют отчетливые политические интересы, направленные на четвертый срок Путина. Здесь надо подчеркнуть следующее: целью всех существующих групп является выгодный переход в пространство четвертого срока. Идет понятная борьба за сохранение тех статусов, которые имелись. С другой стороны, — борьба за бонусы на четвертом сроке, потому что впереди еще шесть лет.

— Можно ли сказать, что распадается путинский консенсус? И если да, то распадается ли он за счет возникновения элементов новых политических программ? Вы говорили об угрозах, о давлении, о давно сложившихся системах взаимоотношений. Но считаете ли вы, например, что Собчак может предложить нечто вроде третьего пути: она сделала на это заявку, но может ли она чем-то подкрепить свои намерения, кроме активности «во что бы то ни стало»?

— Мой ответ: нет. Допустим, кампания Собчак пойдет разумным образом и в ней не будет безумных, катастрофических срывов, чего пока совершенно нельзя исключать, поскольку там все-таки одни «постмодернисты» — артистическая среда, довольно конфликтная. Но предположим, что ее кампания пойдет гладко. В таком случае эта кампания, будучи проведенной правильным образом, должна дать на четвертом сроке Путина тем, кто ее организовывал и поддерживал, определенный рычаг для того, чтобы дальше на четвертом сроке ограничивать бесконечно нарастающие амбиции силовиков и «Военно-географического общества», которое управляет Россией. Мы видим, если выбросить за скобки всю пену, что идет схватка между «Военно-географическим обществом», которое производит всю эту «Матильду», Мединского и т.д., и «Рублевкой», тоже совершенно пропутинской, но считающей, что это все избыточно, что весь этот Мединский в таком виде для четвертого срока не нужен. Понятно, что, если кампания будет проведена правильно, они получат в глазах Путина определенные бонусы и одновременно укрепят свой альянс с просвещенным банкингом. Так что все движется в этом направлении. Но надо сказать следующее: я думаю, и это очевидно, что люди, которые настроены на то, чтобы Путин все-таки ушел, не сейчас, так через шесть лет или когда-нибудь, должны постараться инструментализовать кампанию Собчак в своих интересах. Это очень важный момент, потому что здесь очень сложная развилка. Дело в том, что те, кто выступает сторонниками общественного договора, который существовал до 2014 года, — а я сейчас говорю о людях уровня высшего менеджмента банков, компаний, ведомств — хотят, чтобы Путин в своей геополитической игре всего-навсего обменял фишки в казино на деньги и встал из-за стола. Они не хотят, чтобы он уходил, менял политику в целом, переучреждал государство — никто ничего этого не хочет. Все с их точки зрения работает прекрасно, кроме одного фактора. Больше того, они вполне разделяют его позицию в отношении Украины. Просто его игра, если брать четвертый срок, делается все более и более рискованной и в ней не видно конца риска. И они, естественно, хотят, чтобы этот риск минимизировался, в какой-то мере прекратился. Чтобы все-таки было ясно: мы проводим военные учения на границах с Польшей, потому что в этом есть большая военная необходимость или потому что мы троллим Запад? Так вот троллить Запад дальше не надо. Эти люди рассчитывают на то, что либо Путин повернется сам — это был бы для них лучший сценарий, сам бы одумался, и дальше мы бы все жили хорошо, либо — если исходить из мысли, что Владимир Владимирович никогда не встанет из-за стола и никогда не обменяет свои фишки на новый Минский процесс или на какой-то договор, — его надо как-то «уходить» — очень медленно, не торопясь и без большого риска для собственной жизни.

— Я попытаюсь резюмировать сказанное: а) провластные элиты начинают выступать фактически, подспудно или явно, против Путина; б) путинские элиты более прозападные, чем сам Путин и в) сталкиваются бюрократическая прослойка в лице Мединского и Ко и некие условные внеадминистративные элиты, относящиеся к Рублевке.

Давайте от этого оттолкнемся: что их пугает и каким образом они пытаются бороться за свое будущее?

— Понимаешь, если оставить, что ты сказала, то в таких формулировках это выглядит слишком определенно и резко, потому что нельзя сказать, что это пропутинские элиты против Путина. Это очень сильно сказано: они не против Путина, они за Путина, но «за Путина до 14-го года».

— Или они за управляемого Путина?

— Они за Путина, который в некоторых важных аспектах своей международной политики займет несколько другую позицию. Кто-то может подумать, что пропутинские элиты хотят, якобы, повредить суверенитету России или изменить оборонную политику. Нет, речь идет всего-навсего о том, что, проводя ту же самую политику, сохраняя суверенитет Российской Федерации, продолжая глобальную игру за место России среди глобальных игроков, нужно сделать всего несколько незначительных шагов, которые смягчат ситуацию, откроют западным элитам возможность заново признать Путина и дальше с ним жить. Потому что сейчас, в данный момент все в российской элите видят, что на Западе складывается очень выгодная ситуация, для того чтобы в два раза снизить накал конфликта между Россией, с одной стороны, и США, Евросоюзом в целом и отдельными ключевыми европейскими странами, с другой. Потому что все западные элиты в один голос тоже говорят о том, что у нас есть одна проблема — это проблема Донбасса, тупика Минского процесса и что здесь хорошо бы что-нибудь сделать. Другой момент — что надо уладить отношения с Госдепом. Что это значит? Это абсолютно не значит изменить весь вектор российско-американской политики. Это означает всего-навсего сделать простой символический жест. Например, если это хакеры, которые вмешивались так нагло в избирательный процесс в США, как сказал Путину Трамп, то это означает, что нужно провести расследование, которое установит, что это были какие-то нижегородские хакеры, которых ФСБ нашло и сурово наказало. Это надо предъявить Госдепу — все будет принято, и начнется новый этап отношений. При этом совершенно неважно, были ли это те хакеры, не те хакеры, — речь идет о том, что это вызовет большое потепление в российско-американских отношениях и создаст новые возможности. Путин этого не делает. Почему? Непонятно. Если это «не наши» (т.е. не государственные, а «патриоты-добровольцы») хакеры, почему бы не расследовать этот вопрос? И ровно такая же ситуация с Донбассом. На самом деле Путин сделал определенный жест, сказав про ОБСЕ на Донбассе и даже заявив, что он готов их пустить до границы, но здесь нужно действовать более решительно. Понятно, что при любом сценарии Донбасс, конечно, не будет передан Украине. Он будет сохраняться в виде плохо контролируемой территории, но впустить туда ОБСЕ, запретить поставки вооружения и военной техники через границу Российской Федерации в сторону Донбасса — это вполне возможно.

— Но как, простите? Стоит только посмотреть на градус отношений. Мне ли вам рассказывать, как МИД постоянно занят «антироссийской истерией», а министр иностранных дел позволяет себе прилюдно «демонстрировать» эмоции? Весь этот контекст — сложный, противоречивый, накаленный, экзальтированный — можно просто отставить и отойти в сторонку?

— Разумеется, это непросто. Тут заключена фундаментальная развилка, потому что всех интересует вопрос: где та точка, в которой фишки обмениваются на деньги? Или это игра только на фишки, которые тогда в результате будут проиграны. Все знают, что ты не можешь находиться за игровым столом бесконечно долго: математика такова, что ты проиграешь. Выигрывают только те, кто играет и на пике обменивает фишки на деньги. Я к тому, что, конечно, это непростая ситуация — ключевая, глобальная.

— Это-то меня и удивляет, что вы описываете внешнеполитические проблемы как поперечный срез внутренних дисбалансов. Но тогда оказывается, что и для элит, и для оппозиции, и для Путина внешнеполитические шаги полностью определяют то, как будут развиваться внутриполитические конфликты.

— На мой взгляд, политические процессы внутри страны никак не будут развиваться, потому что сама по себе вся система управления страной является глубоко консервативной. Это холодильник. В холодильнике никаких процессов не происходит, ну разве что какой-то залежалый банан может там загнить. А главное, что и не надо, потому что ну какие внутриполитические процессы в Казахстане или Азербайджане? Они, конечно, как-то там описываются политологами на каком-то своем языке, нам неизвестном. Но с точки зрения того, что называется политическим процессом, и там, и там, и в Белоруссии, а теперь и в России весь политический процесс сводится к ожиданию смерти вождя.

— Я бы не сказала. Посмотрите на то, что предлагает кандидат Собчак, например, — «разогнать Думу». Что предлагает кандидат Навальный? «Посадить» ту верхушку, которая представляет «максимальную опасность для общества» — вот его формулировка в интервью Дудю. И в других фракциях мы встретим не менее «мягкотелые» формулировки.

А вы говорите, у нас на виду залежалый банан.

Мне кажется, в этот холодильник стоит заглянуть глубже.

— Ну, как ни заглядывай… Сейчас все занимаются компаративистикой, все сравнивают. Есть такие унылые тупые режимы, которые не допускают никакой оппозиции никогда и сидят 30 лет, пока кто-то не умер, а есть режимы — например, Мугабе своего «Навального» выпустил на выборы. Путин еще даже не дошел до стадии Мугабе: 17 лет Мугабе правил, и у него главный оппозиционер колотился и бился. Уже этот Мугабе был под санкциями, и вдруг он взял и выпустил этого оппозиционера на выборы! Теперь уже прошло 30 лет, этот парень даже добился результатов, стал главой чуть ли не парламентского большинства. Однако в серьезном смысле это никак не изменило ситуацию, потому что все общество у Мугабе продолжает сидеть и ждать, пока 92-летний человек умрет. Разумеется, Навальный не является никаким проектом Кремля, это мужественный человек, проделывающий огромную работу. Если говорить с политической точки зрения, у Кремля при таком обществе сохраняется возможность впустить Навального внутрь, и еще неизвестно, что произойдет, потому что если Навального впустить внутрь системной политики, то к нему притянется какая-то часть протестной общественности, как это было у Мугабе. Но это будет означать, что другой конец коромысла, то есть другое плечо, тоже начнет реально наращиваться, потому что ответ остальной части общества, которая хочет жить при Мугабе дальше, будет еще сильнее, а у них в руках ресурсы. Тут еще необходимо заметить, что внутри таких режимов выход на площадку публичной, системной политики принципиального и бескомпромиссного оппозиционера, конечно, ведет к тому, что лица, располагающие реальными ресурсами, контролирующие национальную экономику и капиталы в пределах 30 первых мест списка «Форбс», только плотнее сплачиваются вокруг сохранения статус-кво и со своей стороны начинают активную игру.

— Как вы считаете, сохраняется ли дифференциация системной и внесистемной оппозиции? Или она смыта, сбита происходящим?

— Это хороший вопрос. С моей точки зрения, в этих терминах вообще невозможно ничего описывать, потому что в Российской Федерации нет системной оппозиции. Все-таки мы должны здесь понимать, что термин «оппозиция» мы употребляем условно, как если бы перед нами был не холодильник с гнилым бананом, а демократическая система. А если мы говорим об оппозиции в контексте персоналистских авторитарных режимов, то в данный момент в России ее в социологическом смысле просто нет. Это несопоставимо с ситуацией у Мугабе или с положением в Латинской Америке, где слово «оппозиция» применялось к социологически значимым контингентам, которые проводили многосоттысячные акции протеста или национальные забастовки, с которыми правительству приходилось бороться с колоссальными усилиями. В этом смысле слова в России, конечно, никакой оппозиции нет. Абсолютно точно можно сказать, что в России имеется диссидентское движение и в России имеется популярный блогер, ставший политическим фактором.

— Вы имеете в виду Навального?

— Да, это Алексей Навальный.

— В таком случае давайте сделаем остановку на этом пункте. Как вы видите идеологию подобного диссидентского движения? Насколько оно сопоставимо с советским диссидентским движением? В конституционной части? Достаточно ли разговоров Навального, кто нормален, а кто ненормален с точки зрения юридических норм («нормальные люди», «нормальная система», «нормальные граждане» в его антикоррупционной системе координат), или все же пришло время для политического предложения относительно того, как должна соблюдаться Конституция в целом?

— В российском диссидентском движении в нынешнем его состоянии, как и в старом диссидентском движении, отчетливо выделяются два течения, как в океане. Они размытые и неоформленные. Одно течение представляет этическую тему. Это, например, российские писатели, такие как Улицкая. Я имею в виду тех, кто занимает активную позицию: подписывают петиции, выступают в защиту политзаключенных, навещают их во время судов. Это просто этическая позиция. Она, конечно, тоже иная, чем была, но она себя несомненно исторически возводит к Гавелу, к Горбаневской и т.д. Вторая линия тоже была в старом диссидентстве. Ты правильно говоришь о конституционности: это все-таки были люди, для которых фундаментальной была не только моральная сторона вопроса, но и конституционно-правовая. У нас сейчас тоже есть эта линия, представленная Ходорковским, который непрерывно заявляет, что очень важно разделение властей и т.д.: чтобы соблюдались правовые нормы республики, надо вернуться к его соблюдению. Он, конечно, не один принадлежит этой линии. Ясно, что сюда же неизбежно примыкают мемориальцы и часть организаций, которые функционируют внутри государства и должны требовать соблюдения конституционных норм.

— А каким образом это делать? Как, например, тактически точно выверить то, за что борется Ходорковский? Как создать не идею политических «антител», а последовательную тактику сопротивления для Собчак?

— Тут надо отметить важный фактор. Говорить о политическом процессе и его программе или о переходе к политическому процессу можно только с одного момента: когда кто-то — а сейчас этот «кто-то», разумеется, только Навальный — создаст для Путина серьезное изменение ситуации. Мы находимся сейчас в пространстве, условно говоря, еще задолго до национальной забастовки. Если ее нет или она невозможна, то никаких новых проблем у Путина нет и ему не придется принимать новые решения и всерьез для себя ставить вопрос о политической модификации. И, в свою очередь, для тех интеллектуалов, которые что-то там думают по поводу конституции, тоже нет плеча. Политика — это изменение ситуации за счет сильного плеча. В данном случае национальная забастовка — это метафора, пример одной из ситуаций. Это может быть масштабный и хорошо организованный бойкот выборов, или масштабный и хорошо организованный кризис во время инаугурации Путина, или национальная забастовка железных дорог и транспорта — что угодно, форм очень много. Никакой «мугабе» никогда ничего не начинает делать, потому что нет никакого резона что-либо шевелить, если перед тобой не стоит реальная политическая проблема. Здесь надо сказать очень четко: пока этого нет. Конечно, кампания Собчак будет дальше сильно симулировать проблему того, что, якобы, есть внутриэлитный раскол. Но мы как опытные наблюдатели, должны постоянно подчеркивать: нет-нет, секундочку, никакого внутриэлитного раскола нет, нас дурачат. В реальности существует желание части истеблишмента дать понять Владимиру Владимировичу: независимо от того, что народ безмолвствует, надо слегка понизить мощь атаки, которую он ведет, — и все будет хорошо. И тогда вся эта элита сама потихонечку договорится со своими контрагентами на Западе и пригасит ситуацию. Вот о чем идет речь.

— Проблем у Путина нет, но новые реальности-то явно есть? С самого начала разговора мы рассуждаем вот о чем: мы ведем речь о недоговороспособных элитах. Эти элиты общаются, как правило, на личном уровне — «я лично за Навального», «лично я против Путина», «Собчак — не мое», — но при этом дают понять, что договариваться с противоположной стороной себе дороже — к ней нужно просто активно выражать отношение… А дальше уже давить, продавливать свою линию, вынуждать Путина действовать или ставить Путина в ту ситуацию, в которой он не действовать не может. Разве это не новая реальность? Элиты конкурируют за «своего» Путина, управляемого настолько, насколько это доступно внутри конфликта, уже не позволяющего Путину не реагировать на победителя в элитной борьбе.

— Внутри политической системы все понимают, что Путину можно нечто сообщить. Это будет даже не предложение, не попытка повлиять на политический курс, а можно просто ему принести некоторое интеллектуальное подношение. Например, ему можно сказать: а давайте допустим Навального на выборы. В этом еще нет ничего страшного. Тот, кто делает такое предложение, заранее внутренне закладывает в это предложение возможность поражения, потому что на наших глазах уже совсем недавно — мы были даже участниками этого процесса — те, кто предлагал Путину канализировать возникший накопившийся протест против безобразий на выборах, были разгромлены и сосланы из замначальников администрации президента послами в Донбасс. Это все прекрасно знают. Поэтому сейчас, когда говорится о какой-то возможной игре Кириенко, Чубайса, ельцинской «семьи» — игре вокруг Собчак, Навального и кто бы далее ни выдвигался, — все хорошо знают и понимают: одна ошибка, один неверный шаг — и Владимир Владимирович, глядя в лицо этим людям, скажет: «Секундочку, одесную у меня вы с вашими предложениями, а ошуюю, по другой стороне, у меня сидят Золотов, Шойгу и 20 миллионов людей, встроенных в надежную бюджетную государственную систему, которые, стоит мне только махнуть рукой, всех вас не просто снесут с площадки, а снесут вас всех на 15 лет. Вы будете послами в Тунисе до конца жизни, вы сгниете в Красноярске». В этом смысле у Путина очень сильное плечо, и все понимают, что действовать нужно очень осторожно.

— А почему? Я не понимаю этого тезиса пока.

— Потому что внутри российской политической системы идет бесконечная аппаратная борьба между силовиками и макроэкономистами. Макроэкономисты говорят: «Все прекрасно, мы выйдем на три процента роста, но для этого нужно немножко снизить некоторые издержки политического процесса». На что силовики отвечают: «А вы предатели Родины! Мы не понимаем, куда вы вообще ведете дело и чего вы там хотите. Может, вы хотите создать угрозу российскому суверенитету. И вообще вас всех нужно посадить».

— Но тогда возникает следующий вопрос: причем здесь Собчак? Две группировки уже сформировались. Собчак хочет внести новый стиль, новую струю — и отрицает все сложившиеся альянсы. Удастся ли ей создать для себя какой-то люфт, прорвать для себя фронт?

— Нет-нет, Собчак — безусловно, очень талантливый и умный человек. Если она в этой ситуации сумеет до марта 2018 года симулировать, что она является выразителем интересов определенной элитной группы, которая хотела бы каких-то смягчений, то все будет в порядке, она достойно пройдет эту кампанию и выйдет в четвертый срок. То есть Григорий Алексеевич перейдет в четвертый срок, сохранив свое «Яблоко», а Ксения Собчак перейдет в четвертый срок с телевизионной передачей и будет дальше целых шесть лет жить уважаемым человеком. Вопрос только в одном: с чем перейдет в четвертый срок Алексей Навальный? И я об этом писал: если бы он выбрал сценарий выдвижения своей жены, это бы означало, что он тоже выбрал сценарий здорового перехода в четвертый срок, чтобы жить там долго и счастливо. Допустим, жену бы не зарегистрировали или даже зарегистрировали бы, все бы за нее проголосовали или наоборот выступили бы с протестами — это все бы обошлось. Но он заявил о бойкоте, тем самым показав, что он тоже поднимает ставки и не хочет сесть ровно на стул, который ему предназначается на этом шестилетнем сроке. Поэтому Собчак не представляет на данный момент никакой проблемы. Если она хорошо симулирует этот медведизм-2, то все будет нормально. Если получится так, что Навальный (этого совершенно нельзя исключать) или мы сами как часть некоторого политического процесса сможем инструментализовать ее кампанию против Путина, то у нее будут проблемы: ее кампания с позором развалится, Навальный получит дополнительные очки и общественное мнение Запада увидит, что это была грязная политтехнологическая игра. Что будет, между нами говоря, очень хорошо, потому что каждый из нас должен как-то самоопределиться в отношении этого медведизма-2. Поскольку мы прошли через медведизм-1, то степень доверия к тому, как себе представляет улучшение политической ситуации в России условный товарищ Авен, условный товарищ Фридман или условный товарищ Малашенко, уже не столь высока. Это все уже не так привлекательно выглядит. Ясно, что, с одной стороны, плечо и разумный рычаг есть только у Навального, а с другой стороны, какой-то рычаг есть у интеллигенции, которая занимает моральную позицию. Она может быть и не будет поддерживать Навального, но она будет крепнуть в своем диссидентстве.

— Скажу тебе только одно: на протяжении всего разговора, к сожалению, господин Путин четвертого срока пока остается для меня непонятным.

— Это наша уже пятая беседа, и ты каждый раз говоришь, что Путин является тайной. А я тебе всякий раз говорю, что ничего таинственного в этом безобразии нет.

— Да уж, одно и то же безобразие, если Путин четвертого срока не должен стать другим! Или перед нами развивающийся политический процесс, или что-то еще.

— Это большой и очень важный вопрос. Конечно, Господь благ, и может быть Путин вернется к этому общественному договору, существовавшему до 2014 года. Но политическая история практически никогда не подтверждает таких надежд. Люди на таких длинных сроках правления замыкаются и двигаются в одну сторону.

Вот и все, что я могу пока тебе сказать, а там поглядим.

Беседовала Ирина Чечель