Превыше всего: роман о подмене

Дмитрий Саввин. Превыше всего. Роман о церковной, нецерковной и антицерковной жизни. – М.: ЭКСМО, 2017. – 672 с.

Ну, что ж, поздравляю всех, кому есть дело до состояния православного сегмента современной русской литературы: в этом году состоялось возрождение забытого уже направления — критического реализма. Не уверен, что даже автор понял, насколько значимый труд он создал. Нет, роман не претендует на лавры от Нобеля или Пулитцера. Но это первое литературное произведение, посвященное проблемам церковной жизни, о котором можно сказать, что это произведение искусства. То есть это художественное произведение на тему церковной жизни, адекватно передающее не только ее реалии, но, на примере создаваемых автором образов персонажей, описания их судеб, драматичного развития конфликтных ситуаций, формулирующее проблему. Так-то за последние 25 лет так называемого духовного возрождения в православной литературе и публицистике появился ряд фигур, чье творчество заслуживает признания. Всего несколько, но все же есть. Новизна и значимость романа Дмитрия Саввина именно в том, что это первое произведение, возрождающее метод критического реализма (не будем чураться этого понятия, введенного в литературоведение М. Горьким), но теперь на почве православного миросозерцания, в отличие от весьма неоднородного критического реализма XIX века.

Автор не занимается морализаторством и не предлагает путей решения. Это и не его дело как писателя. Его задача — литературными средствами сформулировать проблему, обличить и подать ее читателю как «информацию к размышлению». И справился он с этим блестяще.

Не надо искать в произведении плоско понимаемого реализма в смысле статистического соответствия действительности. Это не публицистика, а художественная литература. Автор выхватил из жизни именно те события и тех персонажей, на примере которых ему показалось целесообразным представить волнующую его проблему. Особенность реалистического художественного произведения в том и состоит, что автор высвечивает в реальности тот объект, который его больше интересует, и, сосредоточив на нем внимание, более детально его прорабатывает. Нет искажений за счет преувеличения или приуменьшения чего-то, просто более детально прорисовывается то, к чему он хочет привлечь внимание. А внимание автор хочет привлечь к требующей критичного осмысления проблеме подмены ценностей в жизни церковной среды. Именно так: не в церковной жизни, не в жизни Церкви, а именно ее среды. Ибо можно пребывать в церковной ограде, а христианином не быть. Или быть, но так… фрагментарно. Как у известного персонажа: «здесь помню, здесь не помню». И чем выше по иерархии такой инвалид, тем это пагубней для Церкви.

Читая книгу, я недоумевал, кто же ее автор? Поначалу думал, что он пишет под псевдонимом (погуглить его имя не торопился). Ясно было, что это православный христианин, который хорошо знает «кухню», значит, как минимум, вращался в церковно-управленческой структуре, но не священнослужитель. Уж не помню, по какому признаку я об этом догадался, да и неважно. Зато совершенно тщетны были мои попытки понять, каковы его предпочтения и пристрастия в политических взглядах и церковных течениях. Он каким-то образом умудрился настолько быть выше всего этого в своем произведении, что остается только восхищаться.

С какого-то момента у меня возникли ассоциации с романом У. Голдинга «Шпиль». Главный герой этого произведения — настоятель храма, одержимый идеей перестройки соборного шпиля, который он хочет вознести «превыше всего». Но там есть существенные отличия: главный герой Голдинга находится в прелести. Именно это духовное помрачение толкает его на осуществление безумного проекта. И его прелесть в конце становится для него явной. Чудом Божиим и при поддержке своего собрата, которого он до этого ни во что не ставил, но который как раз оказывается носителем аскетичного сознания, духовно искалеченный, но все же живой, он начинает свой восстановительный путь.

В романе Дм. Саввина ситуация принципиально иная. «Превыше всего» для храмостроителя не безумная идея. Он не в прелести. Его религиозность трезва, ум ясен, да и нравственные представления вполне адекватные. Ему противно казнокрадство, сервилизм, он сторонится политизации Церкви, неравнодушен к образу жизни своих священнослужителей. Он ни в коем случае не циник, но… стоит возникнуть угрозе тому, что для него «превыше всего», и нет ничего, на что он не пошел бы для ее устранения: и опосредованный коллаборационизм со спецслужбами (читающий да разумеет), и попустительство казнокрадству (сам он чист), и холодное использование не им организованной мерзкой интриги, чтобы устранить потенциального конкурента (ничего личного, как говорится), искалеченные судьбы, ну и перестраивание всей церковной жизни под какое-то производство…

Что же «превыше всего»? Тут, по-моему, игра слов и понятий. Сквозной сюжетной линией проходит строительство храма, который должен уступать величиной только храму Христа Спасителя в Москве. Все подчинено цели построить его в определенный срок. Проглядывается мысль о том, что строительство храма превратилось в этакое сооружение идола, которому приносятся человеческие жертвы. Вот он — тот, который «превыше всего». Нет, автор не посягает на то, чтобы ставить под сомнение святыню храма, не отвергает происходящее в нем и не обесценивает ни самого храмостроительства, ни богослужебной жизни, но не покидает чувство, что, оказывается, и к святыне можно относиться как к идолу… Это не лишает святости сам храм и совершаемое в нем по чину, но это говорит о порочности, извращенности отношения к нему, при таком отношении к ближним, о кощунственном, оскверняющем служении.

Вспоминается фрагмент из книги пророка Исаии: «К чему Мне множество жертв ваших? говорит Господь. Я пресыщен всесожжениями овнов и туком откормленного скота, и крови тельцов и агнцев и козлов не хочу. Когда вы приходите являться пред лице Мое, кто требует от вас, чтобы вы топтали дворы Мои? Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть: беззаконие — и празднование! Новомесячия ваши и праздники ваши ненавидит душа Моя: они бремя для Меня; Мне тяжело нести их. И когда вы простираете руки ваши, Я закрываю от вас очи Мои; и когда вы умножаете моления ваши, Я не слышу: ваши руки полны крови. Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову. Тогда придите — и рассудим, говорит Господь. Если будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю; если будут красны, как пурпур, — как волну убелю. Если захотите и послушаетесь, то будете вкушать блага земли; если же отречетесь и будете упорствовать, то меч пожрет вас: ибо уста Господни говорят» (Ис. 1: 11–20).

Что же в книге «превыше всего»? Храм? Нет. Не храм даже, а его строительство, сам процесс возведения, связанный с множеством ситуаций морального выбора персонажа по имени Евсевий, — лишь жертвенник того идола, которому неосознанно тот поклоняется, ставя его «превыше всего». Как ни банально это звучит, но имя этому идолу, которого епископ Евсевий давно вскормил в себе, — Эгоизм. Не карьеризм сам по себе, а именно эгоизм, но эгоизм, вооруженный здравым смыслом, требующий служения себе ценой отказа от второстепенных ценностей. Только вот вопрос, что определять в категорию второстепенного? Трагедия религиозного эгоиста в том, что он во второстепенное, незаметно для себя оттесняет и самого Христа… «Превыше всего» может стать и любимое дело, которому человек себя искренне и бескорыстно посвящает, но… идет на все, в том числе и на предательство, только бы этого дела не лишиться. Вариантов много. Но все, опять же, сводится к эгоизму, потому что человек может не заметить, как, посвящая себя какому-то благому делу, срастается с ним настолько, что это становится неотделимым от него, входя в пространство его «эго». И тогда, идя на компромисс с совестью, он думает, что совершает акт самоотречения, а на самом деле все обстоит как раз наоборот.

В романе Дм. Саввина храм — лишь средство удовлетворения эгоизма епископа Евсевия, необходимое условие продвижения по карьерной лестнице со всеми ее благами. И за него становится страшно. Автору жаль своего героя. По-другому, нежели как ему жалко тех, кому он навредил, но все же чувствуется, что его состояние — особая трагедия: трагедия человека, предающего Христа и не осознающего это; трагедия религиозного человека, методично убивающего в себе веру. Ведь живая вера не в храмостроительстве или священнослужении, не в какой-либо деятельности, а непосредственно в отношении к ближним, в старании всегда и во всем превыше всего ставить Христа. А это проявляется в старании жить по заповедям. В старании не уклоняться от этого пути, спохватываясь и возвращаясь на него, как только заметишь, что сбился. Если деятельность этому способствует, она благословенна. Если нет…

И что еще важно. Роман хоть и основан на реальных событиях, причем некоторые эпизоды ясно указывают и на епархию, и на прототипы, но все же это художественное произведение. Не стоит полностью отождествлять персонажей со своими прототипами, делая далеко идущие выводы. Это именно образы, в чем-то собирательные. Автор опирается на прототипы, но не пишет ничей портрет. Он ставит в своем романе проблему, а не пытается кого-то изобличить и осудить. Именно такой критичный взгляд и нужен среди других направлений в современной православной литературе: изнутри, с болью и желанием исцеления.