«Радовались очень. Сразу всё сало поели»

Отрывок из книги Ксении Кривошеиной «Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней» (М.: ЭКСМО, 2015).

1917 год — Февральская революция и октябрьский переворот

27 февраля (12 марта) 1917 года в России была свергнута монархия; победила буржуазно-демократическая революция.

Зиму 1916–1917 годов Елизавета Юрьевна Кузьмина-Караваева (будущая м. Мария Скобцова) провела в столице. Она никогда не придерживалась монархических взглядов и встретила Февральскую революцию радостно, с надеждой на социальные перемены, на прекращение кровопролитной войны. За небольшим исключением в этих иллюзорных надеждах пребывала большая часть интеллигенции, по-разному, но миллионы сердец ждали перемен, говорили о грядущем, тоже по-разному — но все, без исключения, довольно быстро увидели, как запылала Россия и как трудно было потушить этот пожар.

В стране царила атмосфера мрака: «Россия умирает, — как же смеем мы не гибнуть, не корчиться в судорогах вместе с ней? Скоро, скоро пробьет вещий час, и Россия, как огромный, оснащенный корабль, отчалит от земли, в ледовитую мертвую вечность», — писала она.

Авторы и участники этой трагедии, добровольные или пассивные, погибшие на войне, расстрелянные и сгнившие в застенках ЧК, октябристы, кадеты, эсеры и анархисты, царедворцы и смутьяны, интеллигенция левая и правая, оппозиционеры со всех сторон, народовольцы, западники и предатели — всех их постигла одна участь: в 1917 году они навсегда лишились России. Эта огромная часть земного шара, как Атлантида, погрузилась на дно океана, и до сих пор ее никто не может найти.

О судьбоносных исторических «весах», на чашечках коих перевесила песчинка хаоса революции (кем же брошенная?), написаны тома исследований.

Рисунок Е.Ю. Кузьминой-Караваевой (1912)

Французский посол в Петербурге Морис Палеолог, внимательно следивший за предреволюционной парадоксальной ситуацией в России, вспоминал об «общем невежестве русского народа», с одной стороны, и его «элите» — с другой. Он удивлялся абсолютной полярности между «некультурной и отсталой массой» и элитой — «блестящей, активной, плодотворной и сильной». С одной стороны — Павлов и Менделеев, Толстой и Врубель, а с другой — «мужики, которые ставят свечки то ли перед образом Святого Григория — в память убитого Распутина, то ли перед образом Святого Димитрия — в память убийц Распутина».

Слова французского посла приводит в своих воспоминаниях писатель-журналист Иван Солоневич [1] («Великая фальшивка февраля»), который даже среди сотрудников консервативных изданий слыл крайне правым. Несмотря на достаточно принципиальные позиции, ни один из его материалов не был опровергнут ни в леворадикальной прессе, ни в лагере либералов. «Я был профессиональным свидетелем событий всего 1916 и 1917 годов — политическим репортером крупнейшей газеты России — суворинского “Нового времени”. Даже для нас, репортеров, так сказать, профессиональных всезнаек, революция была как гром среди совершенно ясного неба. Для левых она была манной, но тоже с совершенно ясного неба. Предреволюционная Россия находилась в социальном тупике, — не хозяйственном, даже и не политическом, а социальном. Новые слои, энергичные, талантливые, крепкие, хозяйственные, пробивались к жизни и к власти. И на их пути стоял старый правящий слой, который уже выродился во всех смыслах, даже и в физическом».

 

А что же Церковь?

В последнюю неделю февраля 1917 года в Святейшем правительствующем синоде Русской православной церкви, по словам протопресвитера военного и морского духовенства Георгия Шавельского [2], «царил покой кладбища». Синодальные архиереи вели текущую работу, занимаясь в основном бракоразводными и пенсионными делами.

В те судьбоносные для России дни Синод не предпринял никаких попыток поддержать монархию. Первое после свержения монархии заседание Святейшего Синода под председательством митрополита Киевского Владимира состоялось 4 марта. От лица Временного правительства Владимир Львов объявил на нем о предоставлении Церкви свободы от опеки государства.

Члены Синода (за исключением отсутствовавшего митрополита Питирима) выразили искреннюю радость по поводу наступления новой эры в жизни Церкви. В частности, архиепископ Новгородский Арсений говорил о появлении перед российской церковью больших перспектив, открывшихся после того, как «революция дала нам (Церкви) свободу от цезарепапизма». О необходимости поддержать монархию говорил… товарищ обер-прокурора Н.Д. Жевахов. Митрополит Владимир… отказался помочь падающей монархии, невзирая на настоятельные просьбы Жевахова.

«Тогда же из зала заседаний Синода по инициативе обер-прокурора было вынесено царское кресло, которое в глазах иерархов являлось “символом цезарепапизма в Церкви Русской”. Знаменательно, что вынести его обер-прокурору помог член Синода митрополит Владимир. Кресло было решено передать в музей. На следующий день Синод распорядился, чтобы во всех церквах Петроградской епархии многолетие царствующему дому “отныне не провозглашалось”. Теперь во всех храмах империи совершались молебны с возглашением многолетия “Богохранимой державе Российской и благоверному Временному правительству ея”» [3].

2 марта 1917 года император Николай II в Пскове встретился с прибывшими из Петрограда Гучковым и Шульгиным, которым он и отдал подписанный по собственной воле манифест об отречении от престола в пользу великого князя Михаила Александровича. Сложно судить, чем руководствовался Николай II при подписании манифеста. Причину этого поступка он «объяснил» в своем дневнике так: «Во имя спасения, удержания армии на фронте и спокойствия нужно сделать этот шаг». Михаил Александрович не рискнул возложить на себя ответственность и тоже отрекся от трона. Фактически, именно 2 марта 1917 года монархия в России перестала быть.

События февраля-марта 1917 года на местах были встречены иерархами Русской православной церкви неоднозначно. Одни представители епископата приветствовали их сразу после получения сообщений об отречении императора Николая II и отказа великого князя Михаила Александровича от принятия верховной власти (временного отказа: до соответствующего решения Учредительного собрания о форме правления в стране). Другие архиереи (большинство из их общей численности: в начале 1917 года российская церковная иерархия включала 177 архиереев, из которых 19 были заштатными (на покое)) не спешили полностью открывать своих политических взглядов до обнародования решения вышестоящего органа — Святейшего правительствующего синода. Третьи (единичные представители) — считали необходимым вернуть монархию в лице великого князя Михаила Александровича…

Разброд и растерянность переросли в хаос, объявший все общественные слои, но и здесь мгновенно появились трубадуры революции — поэт В. Брюсов один из первых приветствовал ее:

Освобожденная Россия, —
Какие дивные слова!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Преображенная Россия
Свободной стала, — наконец!

Позже в повести «Равнина русская» (1924, «Современные записки», Париж) Елизавета Юрьевна дала оценку февральским событиям в России: «На всем пространстве равнины русской, в душных теплушках и в удобных квартирах, в суровом северном городе и в бескрайних южных степях, люди говорили: “Быть буре”. Но не крепили якорей, не спускали парусов. И многоликий народ, разбросанный по городам и деревням, не хотел останавливать порывов ветра, не хотел бороться с грозой. Душное время последних годов слишком сдавило сердце, ядовитые испарения крови слишком затуманили разум. Даже тот, кто видел грядущую гибель, твердил: “Я погибну, а со мной и они. Гибну с радостью”. И гремела колесница истории, несомая бешеными конями, и люди чуяли гибель и шли к ней спокойно. Голос вещей старухи пророчил гибель и рыдал над сыновьями своими. Кровь убитых потом проступила по русской земле <…> Февраль 1917 г.: рухнул трон. Многовековая сказка развеялась легким призраком. И народ русский, не останавливаясь, прошел мимо обломков крушения. Содрогалась земля».

Образно и хроникально описаны у Е.Ю. события революционного Невского проспекта, от Адмиралтейства до Николаевского вокзала: «Трамваев нет. Везде красные флаги. Огромная толпа не движется, а, разбросанная кучками по всему Невскому, стоит и обсуждает события. Много солдат. Много рабочих. Изредка попадается мужик из дальней деревни. Какие-то девушки, студенты, штатские…»

«Пролетел тяжелый грузовик. На нем вооруженные люди: рабочие, гимназисты. На крыльях грузовика лежат два солдата с винтовками. Развевается красный флаг».

Около Публичной библиотеки собралась толпа. «Спорят два солдата, принадлежащие к разным политическим партиям: один — большевик, другой — эсер: “Нет, так, товарищ, не резон. Что такое революция? А то, что ты вчера рабом был, а я господином. А сегодня проснулись равными: ни господ, ни рабов”. — “Ты, товарищ, дурак. Ну, а в прошлом как поравняешь? По-моему, так выходит: ты вчера был господином, а я рабом; а сегодня обратно: ты — раб, а я — господин”. Слушающий их прохожий рабочий считает, что оба неправы; все должны одинаково и равно трудиться».

«Восторженная девица, смотря с любопытством вокруг себя, приперла к дверям магазина молодого солдата:

— Ну, товарищ, а как на фронте встретили революцию?..

Солдат смущается и говорит тихо:

— Радовались очень. Сразу всё сало поели.

Девица недоумевает».

В «хрониках» Елизаветы Юрьевны приводится и выступление марксиста по кличке «Шила», отражающее знаменитую апрельскую речь Ленина с броневика у Финляндского вокзала: «Политическая революция — только начало, что надо пролетариату готовиться к социальной революции. Народ слушает сочувственно: слова все умные, — пусть и непонятно немного». В то время название «социальная» понималось именно как «социалистическая». И призыв Ленина как раз заключался в том, чтобы перейти от буржуазных реформ февраля к дальнейшей пролетарской «социализации»; лидер большевиков приветствовал солдат и рабочих, «сумевших не только Россию освободить от царского деспотизма, но и положивших начало социальной революции в международном масштабе».

 

Примечания

1. Иван Лукьянович Солоневич (1891–1953) — журналист, писатель, автор исторических произведений и общественный деятель. Участник белого движения. Получил широкую известность как автор книг об СССР. Работая журналистом «Нового времени», Солоневич наблюдал Февральскую революцию. Скончался в Уругвае.

2. Протопресвитер Георгий Шавельский (Георгий Иванович) (1871–1951, Болгария), РПЦ, РПЦЗ. Духовный писатель, автор мемуаров.

3. «Русь во Христе», дьякон Георгий Малков.

Источник: Кривошеина К. Мать Мария (Скобцова). Святая наших дней. М.: ЭКСМО, 2015.