Парижская декларация. Европа, в которую мы сможем верить

1. Европа принадлежит нам, и мы принадлежим Европе. Эти земли — наш дом; и другого у нас нет. Причины, по которым мы дорожим Европой, превышают нашу способность объяснить или оправдать нашу верность ей. Это наши общие истории, надежды и привязанности. Это привычные нам способы поведения, все моменты воодушевления и страдания. Это захватывающий опыт примирения и обещание «общего» будущего. Привычные пейзажи и события заряжены особым смыслом — для нас, а не для других. Дом — это место, где все знакомо, где нас узнают и примут, сколь бы далеко мы ни ушли в своих блужданиях. Это подлинная Европа, наша драгоценная и незаменимая цивилизация.

Европа — наш дом.

2. Европе, при всем ее богатстве и величии, грозит ложное понимание самой себя. Эта ложная Европа воображает себя квинтэссенцией нашей цивилизации, но на самом деле она исполнена решимости отнять у нас наш дом. Ей нравится преувеличивать и искажать подлинные добродетели Европы, при этом оставаясь слепой к собственным порокам. Самодовольно спекулируя односторонними карикатурами на нашу историю, эта ложная Европа относится к прошлому с непреклонной предвзятостью. Ее сторонники — сироты по собственному выбору, и они готовы считать, что быть сиротой — быть бездомным — благороднейшее достижение. Итак, ложная Европа восхваляет себя как предвестницу всемирного сообщества, хотя оно не всемирное и не сообщество.

Нам угрожает ложная Европа.

3. Покровители ложной Европы околдованы суевериями о неизбежности прогресса. Они считают, что История на их стороне, — и эта вера делает их высокомерными и презрительными, неспособными признать, что у постнационального, посткультурного мира, который они строят, есть серьезные изъяны. Более того, они пребывают в неведении относительно истинных источников гуманных этических норм, которыми хотят дорожить не меньше нашего. Они игнорируют и даже отвергают христианские корни Европы. В то же время они изо всех сил заботятся о том, чтобы не обидеть мусульман, которые, по их мнению, счастливо переймут их светское мультикультурное мировоззрение. Погрязшая в предрассудках, суевериях и невежестве и ослепленная тщеславными, самодовольными планами утопического будущего, ложная Европа рефлекторно подавляет инакомыслие. Делается это, разумеется, во имя «свободы» и «терпимости».

Ложная Европа утопична и тиранична.

4. Перед нами тупик. Самая большая угроза будущему Европы — не российский авантюризм и не мусульманская иммиграция. Подлинная Европа в опасности из-за того, что ложная Европа гнетет и душит наше воображение. Наши нации и наша общая культура выхолощены иллюзиями и самообманом о том, что такое Европа и чем ей следует быть. Мы обязуемся противостоять этой угрозе, нависшей над нашим будущим. Мы будем защищать, поддерживать и превозносить настоящую Европу — ту самую Европу, к которой все мы в действительности принадлежим.

Мы обязаны защитить настоящую Европу!

***

5. Подлинная Европа предполагает и поощряет активное участие в общем проекте политической и культурной жизни. Европейский идеал — солидарность, основанная на согласии со сводом законов, обязательных для всех, но не определяющих все случаи жизни. Принятие законов, согласие на их соблюдение далеко не всегда принимало форму представительной демократии. Но наши традиции гражданской лояльности — уже отражение фундаментального согласия с нашими политическими и культурными традициями, какую бы форму те ни принимали. В прошлом европейцы боролись за то, чтобы наши политические системы стали более открытыми для участия населения, и мы по праву гордимся этой историей. Ведь даже в этой борьбе, доходившей до открытого бунта, европейцы с воодушевлением подтверждали, что несмотря на массу несправедливых моментов и неудач, традиции народов континента — это общие, наши традиции. Такая преданность реформам делает Европу местом, которое ставит целью поиск максимальной (ever-greater) справедливости. Этот дух прогресса рождается из нашей любви и преданности своей родине.

Солидарность и гражданская лояльность поощряют активное участие.

6. Европейский дух единства позволяет нам не ставить под сомнение доверие «другим» в публичных местах, даже если мы всего лишь проходим мимо. Общественные парки, центральные площади и широкие бульвары европейских городов — отражение европейского политического духа: мы разделяем нашу «общую жизнь» и res publica. Мы исходим из того, что наш долг — взять на себя ответственность за будущее наших сообществ. Мы не пассивные подданные, угнетаемые деспотической властью, будь то священной или светской. И мы не впадаем в прострацию перед лицом неведомых исторических сил. Быть европейцем — значит действовать, и в политическом, и в историческом смысле. Все мы — авторы нашей общей судьбы.

Мы не пассивные подданные.

7. Истинная Европа — это сообщество наций. У нас есть свои языки, традиции и границы. Тем не менее, мы всегда признавали родство друг с другом, даже когда вступали в конфликты или воевали. Это единство в разнообразии кажется нам естественным. Но оно замечательно, драгоценно еще и тем, что по сути не является ни естественным, ни неизбежным. Наиболее распространенной политической формой единства в разнообразии является империя, которую европейские короли-воины пытались воссоздать в течение столетий после падения Римской империи. Притягательность имперской формы сохранилась, но возобладало национальное государство — политическая форма, которая объединяет народность с суверенитетом. Таким образом, национальное государство стало отличительной чертой европейской цивилизации.

Национальное государство — отличительный признак Европы.

8. Национальное сообщество гордится тем, что управляет собой полноправно, нередко превозносит до небес свои великие национальные достижения в области искусств и науки и конкурирует с другими народами, подчас на поле брани. Все это не оставляло Европу без ран, порой весьма тяжелых, но никогда не компрометировало наше культурное единство. Напротив. По мере того как национальные государства Европы приобретали более определенные и четкие очертания, общая европейская идентичность только усиливалась. Из ужасного кровопролития мировых войн первой половины XX века мы вынесли еще большую решимость чтить наше общее наследие. Это свидетельствует о глубине и мощи Европы как цивилизации, космополитичной в самом строгом значении данного слова. Мы не стремимся к навязанному, насильственному единству империи. Вместо этого европейский космополитизм признает, что патриотическая любовь и гражданская лояльность — предпосылки для более широкого мира.

Мы не поддерживаем навязанного, принудительного единства.

9. Истинная Европа была отмечена христианством. Универсальная духовная империя Церкви принесла в Европу культурное единство, но сделала это без империи политической. Именно это дало шанс частным гражданским лояльностям раскрыть себя в рамках общей европейской культуры. Автономия того, что мы называем гражданским обществом, стала характерной чертой «европейской» жизни. Более того, христианское Евангелие не стало навязыванием исчерпывающего божественного закона, и поэтому разнообразные светские законы различных государств могли утверждаться и соблюдаться без угрозы нашему европейскому единству. Неслучайно упадок христианской веры в Европе сопровождается новыми усилиями по установлению политического единства — империи денег и правил, прикрытой сантиментами псевдорелигиозного универсализма, которую строит Европейский союз.

Христианство поощряло культурное единство.

10. Настоящая Европа утверждает равное достоинство каждого человека независимо от пола, ранга или расы. Это также идет от наших христианских корней. Наши высокие добродетели явно относятся к христианскому наследию: справедливость, сострадание, милосердие, прощение, миротворчество, благотворительность. Христианство революционизировало отношения между мужчинами и женщинами, беспрецедентно высоко ценя любовь и взаимную верность. Заключение брака позволяет мужчинам и женщинам раскрыться в коммунитарности. Большинство жертв мы приносим ради наших супругов и детей. Этот дух самопожертвования является еще одним христианским вкладом в Европу, которую мы ценим.

Христианские корни питают Европу.

11. Подлинная Европа черпает вдохновение также и в классической традиции. Мы узнаем себя в литературе Древней Греции и Рима. Как европейцы мы стремимся к величию — этому венцу классических добродетелей. Время от времени мы сталкиваемся в жесткой конкуренции за превосходство. Но в лучших своих проявлениях стремление к совершенству воодушевляет мужчин и женщин Европы создавать музыкальные и художественные произведения уникального изящества и совершать необычайные прорывы в науке и технике. Серьезные добродетели хладнокровных римлян, их одушевленность гражданским участием, греческий дух философского исследования в настоящей Европе никогда не переживали забвения. Это тоже наше наследие.

Классические корни поощряют стремление к совершенству.

12. Подлинная Европа никогда не была совершенной. Сторонники ложной Европы не так уж и неправы, когда стремятся к «развитию и реформам». Что ж, многие из достижений периода с 1945-го по 1989 год нам следует ценить и чтить. Но наша общая жизнь — это продолжающийся проект, а не закостенелое наследство. И будущее Европы — в новой присяге на верность нашим лучшим традициям, а не в ложном универсализме, провоцирующем беспамятство и самоотречение. Европа началась не с Просвещения. Наш любимый дом не достигнет высшей стадии развития в Европейском союзе. Настоящая Европа является и всегда будет сообществом наций, на первый взгляд обособленных — и подчас весьма яростно отстаивающих свою обособленность, — но все же объединенных духовным наследием, которое все сообща обсуждают, развивают, разделяют — и любят.

Европа — совместный проект.

***

13. Настоящая Европа в опасности. Достижения народного суверенитета, сопротивление империи, космополитизм, способный к гражданской любви, христианское наследие гуманной и достойной жизни, живая вовлеченность в наше классическое наследие — все это куда-то ускользает. По мере того как покровители ложной Европы конструируют свою псевдохристианскую цивилизацию с всеобщими правами человека, мы утрачиваем наш дом.

Мы теряем наш дом.

14. Ложная Европа похваляется своей беспрецедентной приверженностью человеческой свободе. Однако эта свобода очень однобока. Она подает себя как освобождение от всех ограничений: сексуальная свобода, свобода самовыражения, свобода «быть собой». Поколению ‘68 видятся в этих свободах драгоценные победы над некогда всемогущим и гнетущим «культурным режимом». Они считают себя величайшими освободителями, и их пороки одобряются как благородные нравственные достижения, за которые весь мир должен быть им благодарен.

Преобладает ложная свобода.

15. Однако для более молодых поколений Европы эта позолота на реальности уже потускнела. Распущенность и гедонизм часто приводят к скуке и тяжкому чувству бессмысленности. Узы брака ослабли. В бушующем море сексуальной свободы глубинная потребность наших молодых людей жениться и создавать семьи часто фрустрирована. Свобода, которая ставит крест на самых сокровенных устремлениях нашего сердца, стала проклятием. Наше общество, похоже, впадает в индивидуализм, изоляцию и бесцельность. Вместо свободы мы обречены на пустое следование догмам культуры, движимой потребительскими инстинктами и СМИ. Мы обязаны сказать правду: поколение ‘68 разрушало, но не строило. Они создавали вакуум, который в настоящее время заполняется социальными сетями, дешевым туризмом и порнографией.

Обретают силу индивидуализм, изоляция и бесцельность.

16. В то же самое время, когда беспрецедентная свобода становится предметом хвастовства, европейская жизнь подвергается все более жесткому регулированию. Правила, которые зачастую формулируют безликие технократы заодно с заинтересованными лицами во власти, регулируют наши трудовые отношения, наши бизнес-решения, наши образовательные квалификации, все наши новостные и развлекательные СМИ. Кроме того, в настоящее время Европа стремится ужесточить существующее регулирование свободы слова (исконной европейской свободы) — «свобода совести» кажет себя воочию. Мишень этих ограничений — не какие-нибудь непристойности или нападки на приличия в общественной жизни. Вместо этого правящие классы Европы стремятся ограничить откровенно политические высказывания. Политических лидеров, только осмелившихся произносить вслух неудобные истины об исламе и иммиграции, привлекают к суду. Политкорректность накладывает жесткие табу, из-за которых бросить вызов существующему положению вещей становится нереальным. Ложная Европа на деле не поощряет культуру свободы. Она продвигает культуру рыночно обусловленной солидарности и политически навязанного подчинения.

Нас контролируют и нами управляют.

17. Ложная Европа также похваляется своей беспрецедентной приверженностью равенству. Она утверждает, что поощряет отсутствие дискриминации и вовлечение в общественно-социальную жизнь всех, вне зависимости от расы, религии и идентичности. Здесь действительно был достигнут определенный прогресс, однако возобладал утопический отрыв от реальности. Прошлое поколение европейцев развивало грандиозный проект мультикультурализма. Требовать от вновь прибывших мусульман приспособления к нашим обычаям и нравам, тем паче — к нашей религии, или даже содействовать такой ассимиляции считалось грубой несправедливостью. Нам говорили, что приверженность равенству требует, чтобы мы отказались даже от намеков на то, что верим в превосходство нашей культуры. Как ни парадоксально, затея с европейским мультикультурализмом, отрицающая христианские корни Европы, спекулирует (в преувеличенной и неразумной форме) на христианских идеалах универсальности благотворительности. Она требует от европейских народов самоотречения, посильного разве только для святых. Мы должны прославлять колонизацию нашей родины и кончину нашей культуры как величайшее достижение Европы в XXI веке — коллективный акт самопожертвования во имя некоего нового глобального «сообщества мира и процветания», зарождающегося «здесь и сейчас».

Мультикультурализм несостоятелен.

18. В этом образе мышления есть масса недобросовестного. Большинство представителей наших правящих классов, несомненно, уверены в превосходстве европейской культуры — однако о нем не следует заявлять публично, дабы не оскорбить иммигрантов. Учитывая это превосходство, они считают, что ассимиляция произойдет «естественным образом» и «быстро». Таков иронический отголосок империалистического мышления былых времен: правящие классы Европы предполагают, что, так или иначе, по законам природы или истории «они» обязательно станут похожими на «нас» — им трудно вообразить, что может случиться противоположное. Тем временем официальный мультикультурализм был запущен в действие как терапевтический инструмент для снижения бедственно явной, но «временной» культурной напряженности.

Недобросовестность: рост.

19. Хватает и недобросовестности более мрачного толка. В последнем поколении все более широкий сегмент нашего правящего класса приходит к выводу, что их собственный личный интерес заключается в ускоренной глобализации. Они хотят создать наднациональные институции и контролировать их в отсутствие неудобств, связанных с народным суверенитетом. Становится все более очевидным, что «демократический дефицит» в Европейском союзе — не просто техническая проблема, которую можно решить техническими же средствами. Скорее, этот дефицит — следствие фундаментальной приверженности сделанному выбору: столь ревностно у нас ничего не охраняют. Оправдывают ли они себя резоном экономической необходимости или автономностью развития международного законодательства о правах человека, наднациональные мандарины из институций Евросоюза обнуляют политическую жизнь Европы, предлагая на все вызовы один и тот же технократический ответ: альтернативы нет. Мы сталкиваемся с мягкой, но все более реальной тиранией.

Технократическая тирания усиливается.

20. Высокомерие ложной Европы теперь становится очевидным, как бы ее приверженцы ни старались упрочить удобные иллюзии. Прежде всего, ложная Европа оказалась слабее, чем кто-либо мог себе представить. Массовых развлечений и консюмеризма недостаточно для поддержания гражданской жизни. Лишенные высших идеалов, отученные идеологами мультикультурализма от выражения патриотической гордости, наши общества в данный момент испытывают трудности с тем, чтобы гальванизировать в себе волю к самозащите. И что там? Гражданское доверие и социальная сплоченность — далеко не то, что будет рождаться из риторики инклюзивности или безличной экономической системы с доминированием гигантских международных корпораций. Опять же, мы должны говорить честно: европейские общества порядком поизносились. Стоит нам только чуть-чуть присмотреться, и мы увидим использование по максимуму государственной власти, социального «менеджмента» и индоктринацию под видом образования. Не только исламский террор выводит на наши улицы вооруженных солдат. Полиция по охране общественного порядка необходима теперь и для подавления насильственных протестов против истеблишмента и даже для борьбы с пьяными толпами футбольных болельщиков. Фанатизм, с которым мы относимся к своим футбольным кумирам, — отчаянное проявление глубинной человеческой потребности в солидарности; иных способов удовлетворять ее в ложной Европе не осталось.

Ложная Европа хрупка и бессильна.

21. Интеллектуальные классы Европы, увы, в числе главных идеологических поборников тщеславия ложной Европы. Без сомнения, наши университеты — один из главных предметов гордости европейской цивилизации. Но если некогда они стремились передать каждому новому поколению мудрость прошедших веков, то сегодня большинство университетов приравнивает критическое мышление к прямолинейному отречению от прошлого. Путеводной звездой европейского духа была строжайшая дисциплина интеллектуальной честности и объективности. Но за последние два поколения этот благородный идеал преобразился до неузнаваемости. Аскетизм, который когда-то стремился освободить разум от тирании доминирующего мнения, превратился в часто самодовольную и бездумную неприязнь ко всему, что составляло для нас «свое». Эта позиция культурного отречения функционирует как дешевый, нехитрый способ «критического» отношения. В ходе жизни последнего поколения ее вдалбливали студентам в лекционных залах, она становилась доктриной, догмой. И если человек присоединяется к исповеданию «кредо сего», это воспринимают как признак «просвещенности» и духовного избранничества. Как следствие, наши университеты в настоящее время являются активными агентами продолжающегося культурного разрушения.

Возобладала культура отречения.

22. Наши руководящие классы продвигают права человека. Они заняты борьбой с изменением климата. Они разрабатывают более глобально интегрированную рыночную экономику и гармонизируют налоговую политику. Они держат руку на пульсе прогресса в направлении гендерного равенства. Они так много для нас делают! Какая разница, какими механизмами так или иначе нашпигованы их офисы? Какая разница, что европейские народы все более скептически относятся к их помощи?

Элиты надменно выставляют напоказ свою добродетельность.

23. Этот растущий скепсис целиком и полностью оправдан. Сегодня в Европе доминирует бесцельный материализм, который, похоже, не может мотивировать мужскую и женскую часть населения заводить детей и создавать семьи. Культура отречения лишает следующее поколение ощущения идентичности. В некоторых странах уже есть регионы, где мусульмане практикуют неформальную автономию от местных законов — как если бы они были колонизаторами, а не согражданами. Индивидуализм изолирует нас друг от друга. Глобализация меняет жизненные перспективы миллионов людей. Стоит поднять голос против нее — и наши правящие классы заявляют, что они только и заняты тем, чтобы адаптироваться к неизбежному, приспосабливаясь к тем или другим неумолимым изменениям. Никакой другой курс невозможен, и сопротивляться ему нет смысла. Иного не дано! О тех же, кто выражает свою неудовлетворенность, говорят: их мучает ностальгия, и за это они заслуживают морального осуждения как расисты или фашисты. По мере того как социальные разногласия и гражданское недоверие становятся очевидными, в европейской общественной жизни появляется все больше злобы и жестокости. И никто не может сказать, куда все это заведет. Мы не обязаны идти этим путем. Мы должны свергнуть тиранию ложной Европы. Альтернатива есть.

Альтернатива есть.

***

24. Работа обновления начинается с богословского самопознания. Универсалистские и универсализующие притязания ложной Европы показывают, что перед нами эрзац-религиозная затея — от начала до конца нашпигованная требованиями верности и анафем. Это мощный опиат, который парализует Европу как политический орган. Мы должны настаивать на том, чтобы религиозные устремления были сведены исключительно к области религии, а не политики и тем более не бюрократической администрации. Чтобы восстановить нашу политическую и историческую субъектность, крайне важно заново секуляризировать европейскую общественную жизнь.

Мы должны отказаться от эрзац-религии.

25. Это потребует от нас отречения от фальшь-языка, который уклоняется от ответственности и способствует идеологическим манипуляциям. Разговоры о разнообразии, инклюзии и мультикультурализме — пустая тара. Часто такой язык используется как способ охарактеризовать наши неудачи как достижения: ослабление социальной солидарности «на самом деле» является признаком гостеприимства, терпимости и инклюзии. Это маркетинговый язык — язык, призванный замутнить реальность, а не прояснить ее. Мы должны восстановить прочное уважение к реальности. Язык — деликатный инструмент, и он обесценится, если его использовать в качестве дубинки. Мы должны приветствовать и продвигать лингвистическую ответственность. Страсть к разоблачениям — признак декаданса современности. Мы не должны терпеть словесное запугивание, а тем более макабрические угрозы. Нам нужно защищать тех, кто говорит разумно, даже если мы думаем, что их взгляды ошибочны. Будущее Европы должно быть либеральным в лучшем смысле слова, что означает подтверждение приверженности активным публичным дебатам, свободным от всепоглощающих угроз насилия и принуждения.

Мы должны восстановить истинный либерализм.

26. Преодолеть заклятие ложной Европы и прекратить ее утопический, псевдорелигиозный крестовый поход за «безграничный мир» можно, если поощрять новый тип государственного управления и новые типы лидерства. Достойный политический лидер руководит общественным благосостоянием конкретного народа. Достойный государственный деятель рассматривает наше общее европейское наследие и наши национальные традиции как великолепные и живительные, однако притом и хрупкие дары. Он не отвергнет это наследие — не рискнет потерей всего наследия ради каких-то утопических мечтаний. Достойные лидеры ищут почестей, которые им воздает их собственный народ; они не жаждут одобрения «международного сообщества», которое на самом деле является аппаратом олигархии, озабоченной «связями с общественностью».

Нам нужны ответственные государственные деятели.

27. Если мы признаем особый характер европейских народов и их христианскую чеканку, нас не должны приводить в замешательство ложные претензии мультикультуралистов. Иммиграция без ассимиляции — это колонизация. И хорошо бы ее отвергнуть… Мы по праву ожидаем, что те, кто мигрирует на наши земли, вольются в наши народы и примут наши обычаи. Это ожидание должно быть подкреплено здравой политикой. Язык мультикультурализма был импортирован из Америки. Но великий век иммиграции в Америке наступил на рубеже XIX–XX веков — в период бурного экономического роста в стране, где практически не было государства всеобщего благосостояния, но было очень сильно чувство национальной идентичности. Именно там подразумевалось, что иммигранты его безболезненно воспримут. После того как было принято большое число иммигрантов, Америка два поколения держала двери вполне себе плотно запертыми. Европе следует перенять американский опыт, вместо того чтобы заимствовать современную американскую идеологию. Этот опыт говорит нам о том, что рабочее место является мощным двигателем ассимиляции, что щедрая система социального обеспечения может стать заслоном ассимиляции и что разумное политическое руководство иногда диктует сокращение иммиграции — вплоть до радикального. Мы не должны допустить, чтобы мультикультурная идеология искажала наши политические суждения о том, как наилучшим образом служить общему благу. Но это требует от национальных общин достаточной сплоченности и солидарности, чтобы воспринимать свое благо как общее.

Мы должны возродить национальное единство и солидарность.

28. После Второй мировой войны Западная Европа культивировала принципы жизненной важности демократии. После распада советской империи страны Центральной Европы восстановили свою гражданскую жизнеспособность. Это вошло в анналы самых ценных достижений Европы. Но они будут утрачены, если мы продолжим закрывать глаза на иммиграционные и демографические изменения в наших государствах. Только империи могут быть мультикультурными, и именно в империю превратится Европейский союз, если нам не удастся сделать обновленную солидарность и гражданское единство критериями оценки иммиграционной политики и стратегий ассимиляции.

Только империи мультикультурны.

29. Многие ошибочно полагают, что Европу сотрясают одни только несогласия по поводу иммиграции. По правде говоря, это всего лишь одно измерение более общей социальной дезинтеграции, которую пора бы обратить вспять. Мы должны восстановить престиж социальных стратификаций. Родители, учителя и профессора обязаны формировать тех, кто находится под их опекой. Мы должны хоть что-то противопоставить культу профессиональных навыков, присваиваемых за счет утраты мудрости, такта и стремления к культурной жизни. Не может быть обновления Европы без решительного отказа от преувеличенного эгалитаризма и редукции мудрости к техническим знаниям. Мы поддерживаем политические достижения современной эпохи. Каждый мужчина и каждая женщина должны обладать равным правом голоса. Основные права должны быть защищены. Но здоровая демократия требует социальных и культурных иерархий, которые поощряют стремление к совершенству и воздают почести тем, кто служит общему благу. Нам нужно восстановить кодекс духовного величия и воздать ему должные почести, чтобы наша цивилизация могла противостоять растущей силе оголтелого богатства, с одной стороны, и вульгарных развлечений, с другой.

Надлежащая иерархия питает социальное благополучие.

30. Человеческое достоинство — нечто большее, чем право, чтобы тебя не беспокоили, тогда как доктринами международных прав человека не исчерпываются представления о справедливости, не говоря уже о благе. Европе необходимо обновить консенсус относительно нравственной культуры, чтобы можно было направить население в сторону добродетельной жизни. Мы не должны допускать, чтобы ложное представление о свободе препятствовало разумному использованию законов по сдерживанию пороков. Мы должны прощать человеческую слабость, но Европа не сможет процветать, если не будет восстановлено коммунитарное стремление к честному поведению и человеческому совершенству. Культура достоинства вытекает из порядочности и выполнения обязанностей, соответствующих тому или другому социальному положению. Нам необходимо возобновить обмен уважением между социальными классами, характерный для общества, где вклад каждого оценивается по достоинству.

Мы должны возродить нравственную культуру.

31. Хотя мы признаем позитивные аспекты экономики свободного рынка, мы должны сопротивляться идеологиям, которые стремятся распространить логику рынка «на всех и вся». Мы не можем позволить, чтобы все было выставлено на продажу. Хорошо функционирующие рынки требуют верховенства закона, и это верховенство закона должно быть нацелено не только на экономическую эффективность. Рынки функционируют лучше всего, когда они встроены в сильные социальные институции, организованные по своеобычным, нерыночным принципам. Экономический рост, хоть он и благотворен, сам по себе не является высшим благом. Рынки должны ориентироваться на социальные цели. Сегодня корпоративная мегаломания угрожает даже политическому суверенитету. Нации должны сотрудничать, чтобы дать отпор амбициям и бездумности глобальных экономических сил. Мы поддерживаем разумное использование государственной власти для поощрения неэкономических социальных благ.

Рынки нужно ориентировать на социальные цели.

32. Мы считаем, что история и культура Европа заслуживают сохранения. Однако наши университеты слишком часто предают наше культурное наследие. Нам необходимо реформировать образовательные программы, чтобы способствовать передаче нашей общей культуры, а не воспитывать молодых людей на культуре отречения. Учителя и наставники на всех уровнях должны быть связаны обязательством помнить. Они должны гордиться своей ролью — моста между поколениями прошлого и поколениями, заступающими на их место. Мы также должны возродить высокую культуру Европы, сделав возвышенное и прекрасное нашим общим стандартом, и отвергнуть деградацию искусств до уровня политической пропаганды. Это потребует культивирования нового поколения «патронов культуры». Корпорации и бюрократы оказались горе-пастырями культуры.

Необходимо реформировать образование.

33. Брак является фундаментом гражданского общества и основой гармонии между мужчиной и женщиной. Теснейшая из всех связей — деятельность, сосредоточенная вокруг ведения домашнего хозяйства и воспитания детей. Мы утверждаем, что самые главные роли в обществе для нас как представителей человечества — это роли отца и матери. Брак и дети являются неотъемлемой частью любого представления о человеческом процветании. Дети требуют самопожертвования от тех, кто вводит их в мир. Любая подобная жертва благородна и заслуживает похвалы. Мы поддерживаем разумную социальную политику, поощряющую и укрепляющую брак, деторождение и воспитание детей. Общество, в котором дети нежеланны, не имеет будущего.

Брак и семья необходимы.

***

34. Сегодня в Европе многие встревожены ростом так называемого «популизма» — хотя значение термина, по-видимому, никогда не уточняется и используется это слово, в основном, в качестве инвективы. У нас есть определенные оговорки. Европе следует опираться на глубинную мудрость прошлых традиций, вместо того чтобы полагаться на упрощенные лозунги и эмоциональные призывы, ведущие к разобщению. Тем не менее, мы признаем, что многое в этом новом политическом феномене может представлять собой здравый бунт против тирании ложной Европы, навешивающей ярлыки «антидемократичности» на малейшую угрозу своей монополии на моральную легитимность. Так называемый «популизм» бросает вызов диктатуре статус-кво, «фанатизму центра» — и по-своему прав. Это признак того, что даже при всей деградации и обнищании нашей политической культуры историческая субъектность европейских народов способна возродиться.

Популизм нужно использовать во благо.

35. Мы отвергаем как ложное утверждение о том, что нет никакой ответственной альтернативы искусственной, бездушной солидарности «единого рынка», транснациональной бюрократии и пустопорожним развлечениям. Хлеба и зрелищ недостаточно. Ответственной альтернативой является подлинная Европа.

Наше будущее — это истинная Европа.

36. В данный момент мы просим всех европейцев присоединиться к нам, отвергнув утопическую фантазию о «мультикультурном мире без границ». Мы по праву любим нашу родину и стремимся передать нашим детям все то благородное, что мы сами получили в наследство. Как европейцы мы также разделяем общее наследие, и оно является для нас, в том числе, требованием мирно жить вместе, как Европа наций. Наше предложение — вернуться к национальным суверенитетам, но восстановить достоинство общей политической ответственности — за будущее Европы.

Мы должны взять на себя ответственность.

Филипп Бенетон (Франция)
Реми Браг (Франция)
Шанталь Дельсоль (Франция)
Роман Йох (Чехия)
Ланчи Андраш (Венгрия)
Рышард Легутко (Польша)
Пьер Манан (Франция)
Янне Холанд Матлари (Норвегия)
Далмасио Негро Павон (Испания)
Роджер Скратон (Великобритания)
Роберт Шпеман (Германия)
Барт Ян Спрейт (Нидерланды)
Маттиас Сторме (Бельгия)

Источник: The True Europe