Радикализация реализма в политической теории

Реферат диссертации Яноша Принца на степень PhD по политологии «Радикализация реализма в политической теории» (Prinz J. Radicalizing Realism in Political Theory. PhD thesis. University of Sheffield, 2015).

Политический реализм — одна из дискуссионных тем современности. Он рассматривается как угроза либеральному мейнстриму. Однако что он собой представляет и какова на самом деле степень угрозы — этот вопрос рассматривается редко. В своей диссертации Янош Принц предлагает его собственное осмысление.

В современной политической теории автору представляются проблематичными как либерализм, так и его критика со стороны реалистов. Либерализм исходит из нормативистского подхода и ориентируется на абстрактные идеалы, игнорируя их соотношение с реальной практикой, в то время как реализм, по мнению Принца, предлагает лишь некоторые коррективы либеральной теории, но по существу не подвергает сомнению ее основы.

Цель автора — исследовать перспективы реализма для критики либерального нормативизма и радикализировать реализм.

Под общим ярлыком «реализма» скрывается довольно пестрое и многообразное явление, объединяемое лишь критикой либерального нормативизма. Однако либерализм — интуитивно понимаемый как политический мейнстрим последних сорока лет — сам нуждается в дефинициях. Представления о «либеральном» не суть данность, они меняются со временем. Так, философия Канта когда-то считалась антилиберальной, однако сейчас в ней усматривают концептуальный базис либерализма.

Еще одна проблема — расхождение между «либерализмом» в политической теории и политической практике. Если теория сосредоточена на вопросах свободы, равенства и справедливости, то в политике «либерализмом» может именоваться нечто совсем иное с ценностной точки зрения, например принцип laissez-faire.

В данной работе под «либерализмом» будет пониматься именно политическая теория, рассматриваемая в ее соотношении с практикой.

Любая политическая теория по определению нормативна, даже если она претендует на чистую описательность: уже только структурируя предмет описания, политолог расставляет некоторые приоритеты. Однако не всякая нормативная теория является нормативистской. Нормативизм включает два признака. Во-первых, источником нормативности при принятии политического решения признаются только моральные принципы, внешние по отношению к данному политическому вопросу; во-вторых, эти принципы предустановлены. Современная либеральная мысль так или иначе восходит к кантианскому категорическому императиву. Таким образом, нормативность вводится в политический контекст извне с помощью теории.

Задача современной критики либерального нормативизма — переключиться с методологических споров на вопрос о соотношении теории и практики. Опираясь на работы Рэймонда Гойса (Raymond Geuss), автор предлагает свою версию «радикального реализма».

Первая глава посвящена собственно политическому либерализму как предмету критики реализма — на материале книги Джона Ролза (John Rawls) «Политический либерализм» (1993), оказавшей значительное влияние на политическую теорию рубежа XX–XXI веков. В этой главе ставятся два основных вопроса: 1) как политический либерализм определяет «политическое»; 2) как его теория соотносится с политическим контекстом. Поскольку книга Ролза выросла из его более ранней работы «Теория справедливости» (1971), закономерно задаться вопросом, как именно тема справедливости переросла в тему политического и почему Ролз говорит о «политической справедливости».

В «Теории справедливости» Ролз стремился дать теоретическую модель «правильно устроенного» общества, важным условием которого была справедливость. Для соблюдения этого условия было необходимо согласие всех членов общества разделять его принципы и наличие институтов, обеспечивающих выполнение этих принципов. Справедливость была, таким образом, частным вопросом общефилософского учения о ценностях. К 80-м годам Ролз приходит к выводу, что идеи «справедливости как честности» недостаточно для обеспечения стабильности общества. Ключевая для его теории проблема консенсуса столкнулась с вопросом политического плюрализма: в плюралистическом мире всеобщее согласие затруднительно. Ролзу приходится ввести понятие «разумного плюрализма». Критериями «разумности» для него являются: 1) стремление к честному сотрудничеству; 2) готовность нести ответственность за последствия принятого решения. Второй пункт должен служить ограничителем в поступках по отношению к другим. По мнению Ролза, при наличии этих условий разумные люди будут выбирать разумные убеждения, и это обеспечит некий уровень свободы мысли. В итоге Ролз вынужден признать неосуществимость идеи всеобщего консенсуса, так как две несовместимых системы взглядов могут быть в равной степени разумными.

Выходом из положения становится замена консенсуса членов общества на консенсус идеологий: у всех «разумных» систем взглядов должно быть нечто общее, и это общее, не зависящее от религиозной, философской или моральной составляющей данного учения, и является политическим.

Новое определение справедливости как политической идеи (а не общеморальной) таково: 1) субъектом политической справедливости является демократическое общество, воплощенное в определенных институтах; 2) политическая справедливость независима от философских и моральных учений; 3) она выражается через фундаментальные идеи, подразумеваемые в публичной культуре демократического общества. Разумным людям нет необходимости разделять одну и ту же систему взглядов, они способны обосновать политическую справедливость каждый по-своему.

Что же делает политическое политическим? Ролз вводит понятие «базовой структуры» общества, противопоставляя его «фоновой культуре» (к которой относятся системы убеждений). Базовая структура — это политические институты, которые 1) обеспечивают гражданам права и свободы, устанавливая политическую справедливость; 2) устанавливают «фоновые» институты социальной и экономической справедливости.

В этом объяснении заключается порочный круг, так как понятие «политических институтов» уже содержит в себе «политическое». Пытаясь провести различие между «фоновой культурой» (социальным) и «базовой структурой» (политическим), Ролз вынужден неоправданно сужать определение политического. Сфера политического в его определении состоит из закрытого общества (нельзя присоединиться к нему или покинуть его по собственной воле) и политической власти (институтов принуждения). Политический суверенитет принадлежит коллективному телу свободных и равных граждан, руководствующихся общечеловеческим разумом. Таким образом, Ролз определяет политическое через либеральную систему ценностей, фактически отождествляя «политическое» с «либеральным». Его ссылка на «фундаментальные идеи, подразумеваемые в публичной культуре» — де-факто признание в том, что речь идет об абстрактных идеалах, а не реальных практиках.

Критики Ролза уже указывали ему, что его критерии разумности столь строги, что на практике даже современные либеральные демократии им не соответствуют: в них сосуществуют идеологии, между которыми нет консенсуса (например, католицизм и секуляризм). Вместе с тем сам Ролз усматривает такой идеал в политическом устройстве США. «Разумным» для него оказывается — по Гегелю — действительное, и по сути его философия служит обоснованию конкретных политического строя и идеологии. Философия Ролза идеологична и партийна, и как раз в этом отношении она является политической. Основное ее противоречие — именно между абстрактным определением «политического» и вполне конкретной политической ангажированностью. Таким образом, Ролз невольно провоцирует вопрос, как совместить нормативизм в политической теории с вниманием к политическому контексту.

Во второй главе рассматривается многообразие понятия «реализм» и его потенциал для критики либерального нормативизма. «Реализм» — довольно гетерогенная категория для обозначения всех политических теорий, отрицающих нормативизм и привлекающих внимание к сущему, а не к должному. Он может быть как самоназванием, так и ярлыком. Среди его основоположников числят Макиавелли, Гоббса, Маркса, Вебера и даже Фукидида. В чем же задача реализма? Критика либерального нормативизма не может быть самоцелью, она имеет смысл только в связи с решением задач, которые не способен решить либеральный нормативизм. И что, собственно, для реализма «реально»? Ответ на этот вопрос также имеет смысл скорее в рамках политического контекста интерпретаций, чем онтологии (и, следовательно, объяснения сущего).

Существует несколько уровней реализма. Нижний уровень — это критика либерального нормативизма с точки зрения его осуществимости и обсуждение вопроса о применении идеальной политической теории в реальной практике. Этот вид критики не отвергает теорию, исходящую из философских или моральных оснований, при условии, что используется инструментарий общественных наук. Средний уровень — это критика методологии либерального нормативизма и его понятийного аппарата, в частности, его универсализма и зависимости от моральной философии. Этот род критики исходит и от части самих либералов (в первую очередь сторонников «либерализма modus vivendi»). Третий, высший уровень — критика самих посылок, на которых он основывается, в частности, за игнорирование таких политических проблем, как власть, конфликт и интересы. «Реализм» оказывается, в терминологии Славоя Жижека, «плавающим означающим».

Дискуссию о реализме часто сводят к вопросам методологии. Понятие «методологии» негласно подразумевает, что речь идет об улучшении существующей политической теории. Однако что считать улучшением, зависит от наших идейных взглядов. Это не означает необходимости релятивизма, а лишь констатирует невозможность отделения методологического от политического.

Автор выделяет четыре доминирующих типа реализма: 1) «реализм как политическое ви́дение», который рассматривает проблему легитимации принуждения и насилия в либеральном политическом режиме (Мэтт Слит); 2) «реализм политического действия и суждения», где речь идет преимущественно о разграничении моральных качеств государственного лидера как частного лица и его компетентности как политика (Марк Филп); 3) «институционалистский реализм эмпирических общественных наук», стремящийся повернуть политическую теорию к данным социологии, психологии и т.д. о реально функционирующих политических институтах (Джонатан Флойд, Ян Шапиро и др.); 4) «реализм как вопрос методологии». Помимо этого, выделяются два маргинальных подхода: 1) радикально критический подход Рэймонда Гойса, предлагающий рефлексию над самими презумпциями либерального нормативизма; 2) «интерпретативный реализм» Майкла Фридена, вводящего различие между «мышлением о политике» и «политическим мышлением» и предлагающего дескриптивный подход взамен нормативного.

Действительно ли эти виды реализма предлагают альтернативу либеральному нормативизму? Как полагает автор, в основном это не так. В большинстве случаев речь идет лишь о пересмотре или внесении корректив в его положения. Но даже пытаясь создать собственную «правильную» теорию, реалисты остаются в дискурсивных рамках либерально-нормативистского подхода к политической философии. Они лишь заменяют чужую нормативность своей. Попытка создать общую теоретическую доктрину реализма, таким образом, самопротиворечива. Наиболее перспективными для критики либерального нормативизма автору представляются «реализм политического видения» и реализм Гойса, однако первый вместе с тем чреват отказом от критики и превращением в орудие легитимации статус-кво.

В третьей главе анализируются ограничения вызова, который реализм способен бросить либеральному нормативизму. Эти ограничения диктуются общими шаблонами мышления у реалистов с их оппонентами.

Реализму присущи два характерных противоречия. Первое — это противоречие критического и практического: либо политическая теория предлагает критику, и тогда она является чистой теорией, либо она предлагает руководство к действию, и тогда она служит не критике, а оправданию статус-кво. Большинство попыток выхода из этой дилеммы так или иначе представляет собой попытки комбинации критического и практического. Вторым противоречием является отношение реализма к утопии. Реализм декларирует отрицание утопизма, которому вменяются неосуществимость и склонность порождать насилие. Однако это плохо совместимо с обвинением в склонности оправдывать текущий порядок вещей, которое реалисты предъявляют либеральному нормативизму. В конечном итоге для Гойса тот же Ролз оказывается одновременно «недостаточно реалистичным и недостаточно утопичным».

Кроме того, автор указывает на два свойственных реализму консервативных предрассудка: политический и методологический. Первый состоит в том, что признание несовершенства человеческой природы и важной роли конфликта в политике оборачивается воспеванием консервативных ценностей «стабильности и порядка», т.е. тем же оправданием статус-кво. Второй же — в том, что презумпции реалистов насчет конфликта зеркально отражают либеральные презумпции насчет консенсуса: они ничуть не более доказательны.

Реализм позиционируется как пессимистическая философия, в противовес либеральному оптимизму. Но пессимизм как инструмент анализа ничуть не ценнее оптимизма: то и другое имеет смысл лишь в рамках религиозного мировоззрения, рассматривающего человеческую жизнь как тотальность. Насколько «реалистичен» реализм, если он исходит из теологических по существу категорий?

Важнейшее структурное сходство реалистов и либералов — в их целях. Если либералы видят свою цель в конструировании и/или оправдании свободного общества с минимизированным принуждением, то реалисты стремятся оправдать принуждение. Как следствие, им приходится заимствовать язык легитимности и консенсуса у либерально-нормативистской теории. Сами концепты (например, политическая власть) под вопрос большей частью не ставятся. Таким образом, реализм лишь меняет систему оценок, но не выходит за рамки либерально-нормативистского видения мира. В качестве иллюстрации приводятся взгляды Бернарда Уильямса, который, отрицая либеральные представления о легитимности, вынужден признавать «политическими» только либеральные отношения, исключая из сферы политики диктатуры, чтобы само понятие легитимности не потеряло смысл (хотя в реальности многие политические режимы сочетают в себе либеральные и диктаторские элементы). Тем не менее, реализм обладает потенциалом для критики либерально-нормативистского подхода, и наиболее перспективным автору видится реализм Рэймонда Гойса.

Четвертая глава дает обзор идей Гейсса и их восприятия в политической философии. По мнению автора, это восприятие поверхностно и Гойс еще по-настоящему не прочитан. Основная установка политической теории Гойса — на рефлексию и саморефлексию, своего рода «этос критики». По его мнению, задача политической философии — инакомыслие (penser autrement); конформизм представляет собой политическую и этическую опасность. Своими предшественниками он называет Мишеля Фуко и Теодора Адорно. Гойс отрицает возможность применения любой политической теории — включая его собственную — как рецепта построения лучшего общества или даже создания целостной доктрины. Цель его критики — самопознание, а любая теория оценивается с точки зрения того, насколько она обосновывает или ниспровергает шаблоны.

Сознательное стремление Гойса ограничиться только негативной стороной критики играет важную роль в понимании как специфики его философии, так и ее потенциала для радикализации реализма. По его мнению, требование «конструктивной критики» ограничивает возможность критики как таковой: существующий порядок вещей, ставя вопрос «А вы что предлагаете?», навязывает условия, на которых его разрешается критиковать, и осуществляет присвоение критики.

Это, однако, не означает, что критика лишается содержательности: поскольку представления о «конструктивном» не есть данность, Гойса занимает то, как критика соотносится с ее контекстом. В центре его внимания — изменчивость человеческой природы и институтов, границы этой изменчивости, а также потенциальная неразрешимость конфликтов. Его цель — поставить вопрос, кто мы, что мы считаем конструктивным и как это ограничивает радикализм критики. Таким образом, противоречие между теорией и практикой, между нормативным и дескриптивным оказывается снято.

Вместо обобщений Гойс предлагает пристальное изучение конкретных контекстов и постановку проблем. Это требует обращения к массиву феноменов, который по определению необъятен и неполон. Сам отбор данных и подход к ним диктуются посылками, из которых исходит исследователь, вот почему так важна саморефлексия. Поставленные вопросы требуют не тотальных, но локальных ответов. В вопросе о природе власти для Гойса ключевой пункт — «кто что с кем делает и ради чьей выгоды».

Политическое, следовательно, тоже не может иметь раз и навсегда данного определения: оно зависит от исторического контекста. Для Гойса политика — не дисциплинарная область наподобие биологии или астрономии, а «способ видения мира». Политика тесно связана с суждением о соотношении возможного и действительного. Понятие «действительного» также не данность, оно подлежит критическому анализу. В отличие от большинства реалистов, Гойс не рассматривает конфликт как константу человеческой природы — он задается вопросом, как понимаются конфликт и консенсус и как они используются. Его предметом внимания становятся не идеи, а деятельность: «политика — ремесло». Вместе с тем необходимость осмысления «возможного» реабилитирует утопизм, который для Гойса не рецепт для осуществления, а инструмент мышления, свободного от предрассудков.

По мнению автора, реализм Гойса может быть развит как продолжение идей ранней критической теории Франкфуртской школы, параллели с которой он усматривает у Гойса. Важными для этого оказываются такие идеи Гойса, как «детоксификация» власти (отказ от ее трактовки как зла) и соединение критики идеологии с генеалогией (изучением происхождения идей и концептов).

В пятой главе автор предлагает собственное понимание радикального реализма. Радикальный реализм исследует то, как люди управляют друг другом, и то, как отношения власти связаны с нашими желательными и возможными целями социальной кооперации и средствами их реализации. Он не исключает социальных и моральных вопросов, но предлагает рассматривать их с политической точки зрения (поскольку само разграничение политики и морали есть артефакт политики). У него две основные установки: 1) анализ властных отношений и дискурса легитимности; 2) негативизм (проблематизация сущего).

Радикальный реализм не избегает нормативности как таковой: источник нормативности для него — историческая реальность, данная нам в опыте. Нормативность — внутреннее свойство социальной реальности, поэтому задача политической теории — не порождать нормативность, а исследовать ее. Задача радикального реализма — диагноз-критика.

Для развития диагноза-критики необходимо переосмысление критической дистанции, которое поможет разрешить проблему противоречия между теорией (абстрактной и оторванной от реальности) и практикой (конкретной и тяготеющей к оправданию статус-кво). Для либерального нормативизма средствами дистанцирования являются абстрагирование и отстраненность. В противовес этому, автор предлагает понимание дистанцирования, предложенное Рахель Йегги (Rahel Jaeggi), — как диагностической внимательности к специфике конкретного политического контекста. Важной отправной точкой для этого является критика идеологии, сочетающая задачу эпистемологического прояснения с задачей политического изменения. Критик идеологии совмещает критику восприятия текущей политической реальности с критикой самой этой реальности. Концепция диагноза-критики понимает критику не как упражнение в обосновании абстрактных принципов, а как постановку проблемных вопросов. Предметом исследования становятся не столько противоречия между нормами и практиками, сколько противоречия внутри самих практик.

Постулируя внутреннюю нормативность настоящего, радикальный реализм стирает различие между дескриптивностью и оценочностью, что означает преодоление нормативизма в его либеральном понимании.

Шестая глава иллюстрирует тезисы предыдущих на примере трактовок либерализмом и его критиками такой категории, как легитимность, понимаемая как признание за политическим режимом права на насилие. Понятие легитимности важно для радикального реализма, так как она является источником нормативности и, следовательно, основанием мыслить о политике политически; в частности, реалистов интересует вопрос, почему власть вообще нуждается в легитимности как таковой и чем политика отличается от «кулачного права». Вместо морального обоснования легитимности реализм предлагает исследование ее природы, которая необязательно связана со справедливостью. Радикальный реализм не отделяет политику от морали — он предлагает серьезно отнестись к многообразию влияния морали на политику.

Реферат подготовила Мария Елифёрова