Ирина Жежко-Браун
Политкорректность от Французской революции до наших дней
«Ковка» общественного сознания: политкорректный консенсус или идейное согласие?
3 321 
© John Vachon for U.S. Farm Security Administration (Library of Congress)
[Public domain], via Wikimedia Commons
Дискуссия с Леонидом Иониным
Эта статья родилась из дискуссии с Леонидом Иониным по поводу его книги «Политкорректность: дивный новый мир» (6) [1].
Политкорректность пышно расцвела в сегодняшней России при финансовой поддержке исследовательских грантов и активном участии средств массовой информации. Современный российский политкорректный дискурс включает ряд тем, характерных также для Америки и Европы: отношение к иммигрантам, отношения полов, этническая и расовая политика, отношение к людям с физическими недостатками и т.д. Политкорректное поведение не так уж ново в России. В сталинские времена при наличии «самой свободной в мире конституции» даже за тайное отклонение «от генеральной линии» следовали репрессии. В брежневский период, эпоху комфортного застоя, ни от кого из академической среды больше не требовалось верить или защищать официальную идеологию, однако было опасно бросать ей открытый вызов в печати, в диссертациях и устных выступлениях. В современной России основными стражами «правильной» идеологии являются уже не государство в виде органов цензуры, идеологических органов или секретной полиции, как это было в советский период, а интеллектуальное сообщество и общественное мнение с активной помощью официально свободных от цензуры медиа: печатных и электронных изданий и телевидения. Большинство публикаций на эти темы носит описательный и публицистический характер. Книга Ионина выгодно отличается от других работ о политкорректности, издаваемых в России, тем, что она написана в теоретическом ключе, хотя и в ней больше чем достаточно сочных, журналистских примеров.
От описания политкорректности к ее анализу
Судя по тому, что Ионин ссылается, в основном, на западные источники, его книга явилась одной из первых, если не первой, академической работой на данную тему на русском языке. Автор заслуживает отдельной похвалы за интеллектуальную смелость, так как тема политкорректности взрывоопасна в академическом и политическом мире в России и за рубежом. Президент самого престижного в мире университета — Гарвардского — Ларри Саммерс был вынужден покинуть свой пост за публичное неполиткорректное высказывание своего мнения (16). Это один из наиболее известных, но далеко не единственный случай расправы за высказывание в недавней истории Америки. В демократических странах неполиткорректные высказывания или поведение политических деятелей могут разрушить карьеру быстрее, чем судебные расследования их деятельности.
Ионин предлагает свою версию определения политкорректности, а также свое понимание генеалогии и механизма ее работы. Основные теоретические построения вместе с определением феномена были сформулированы им в его предыдущей книге «Апдейт консерватизма» (3) и перекочевали в последующую практически без изменений. Строго говоря, книга «Политкорректность», судя по количеству дословных повторов, есть примерно на три четверти выжимка, экстракт на тему политкорректности из книги «Апдейт», поэтому мы будем говорить о них вместе. В этих двух книгах Ионин осуществил попытку перейти от эмпирического и исторического описания к определению феномена, от примеров вопиющей политической корректности — к анализу и объяснению его природы.
В книге «Апдейт» авторскому определению политкорректности предшествует один абзац, в котором кратко перечисляются другие определения этого феномена. Все они взяты Иониным из словарей или журнальных публикаций: «Вообще определений политкорректности… очень много. Иногда она считается родом цензуры… иногда — набором эвфемизмов… иногда идеологией определенных групп… или разного рода меньшинств… Любое из этих определений отражает некоторые реальные черты политкорректности, но все они не схватывают реального масштаба и реальной значимости этого явления. На самом деле это идеология современной массовой демократии, служащая, с одной стороны, обоснованию внутренней и внешней политики западных государств и союзов, а с другой — подавлению инакомыслия и обеспечению идейного и ценностного консенсуса» (3, с. 37–38; 6, с. 8).
Вот так, буквально тремя фразами ограничивается весь анализ процитированных автором определений политкорректности в обеих книгах. Собственное определение автор утверждает как единственно правильное, предваряя его фразой «на самом деле». Все, что следует дальше за определением политкорректности в книге на ста страницах, по сути, является лишь пояснениями и иллюстрациями к его собственному определению со ссылкой на ряд теорий политкорректного поведения в западной психологии и социологии.
Прежде чем перейти к анализу авторского определения, необходимо сделать два общих методологических замечания.
Не отрицая необходимости определения политкорректности как такового, вряд ли стоит начинать академический текст с определения. В книге «Политкорректность» определение формулируется на второй странице текста (!), буквально сразу после авторского предисловия к книге, без всякого обсуждения и выведения. Такое начало вполне возможно для публичных лекций, но не для научной работы, даже если ее жанр определен автором как академическое эссе. Учитывая, что автор адресует в аннотации книгу «Апдейт» специалистам по общественным наукам, было бы интересно узнать, как автор пришел к своему определению.
Другое мое методологическое замечание касается способа построения понятия политкорректности. Я нахожу непродуктивным строить такое понятие, как суммирование отнологических характеристик этого феномена, как это делает Ионин. Как я намереваюсь показать дальше, такое определение почти неизбежно становится противоречивым и поверхностно отражает суть явления, хотя при этом создается иллюзия теоретического объяснения. Более эффективным подходом, на мой взгляд, является конструирование (выведение) понятия политкорректности на основе анализа истории, функций и механизма функционирования этого феномена, а также различных дискурсов и концепций [2]. Впрочем, обе книги все равно заслуживают нашего внимания как первый шаг в направлении построения понятия.
Неуловимый феномен политкорректности
Можно согласиться с Иониным, что многочисленные несовпадающие определения политкорректности напоминают классическую притчу о слепцах и слоне: определения характеризуют разные черты этого сложного явления, не создавая, однако, целостной картины. Кроме того, как справедливо замечает автор: «Изучение и критика политкорректности затруднены тем, что она существует в виде набора никогда и нигде полностью и однозначно не выраженных и не опубликованных нормативных требований или же достаточно расплывчатых пожеланий относительно публичного и частного поведения…» (6, с. 42) Дополнительная сложность изучения это феномена, добавлю от себя, состоит в том, что нормативные требования — это только его наиболее видимая часть, надводная верхушка айсберга, все остальное скрыто от глаз публики и требует специальных исследований. Более того, как только какое-либо из направлений политкорректности институционализируется и легитимизируется, оно, тем самым, превращается в закон или один из нормативных институтов (цензурный комитет, экспертиза, лицензионный комитет, «министерство правды» и т.д.) и перестает быть самим собой, а именно выражением общественного мнения.
В процитированном определении политкорректности Ионина все, или почти все, вызывает у меня сомнение или возражение, а главное, как я покажу далее, что по мере раскрытия содержания феномена автор входит в конфликт со своим собственным определением. Одной из целей этой статьи является показать далее, что попытка Ионина описать и объяснить феномен политкорректности, заслуживающая наше искреннее уважение, оказалась, в конечном счете, не вполне адекватна сложности описываемого им явления, хотя и, безусловно, указывает на некоторые важные его проявления и компоненты. В этой статье мне также хотелось бы наметить другой подход к изучению феномена политкорректности.
Идеология политкорректности или политкорректность как идеология?
Начнем, как и полагается, с начала определения: политкорректность — «…это идеология…». В таком понимании политкорректности Ионин не одинок, более того, почти все определения, на которые он ссылается, так или иначе трактуют этот феномен как мировоззрение или общественное мнение.
Это утверждение только на первый взгляд кажется самоочевидным, почти тавтологическим. Выше мы уже цитировали Ионина, что политкорректность «…существует в виде набора… нормативных требований… относительно публичного и частного поведения…». В разных местах книги «Апдейт» Ионин определяет политкорректность по-разному: в дополнение к трактовке ее как идеологии это также и «система принципов и запретов (табу)» (3, с. 38), «политическое орудие» (3, с. 43), «замена религии в безрелигиозном мире» (3, с. 54). Согласимся, что система социальных табу и идеология — все-таки разные понятия. Социальные табу и религии существуют практически с рождения человечества, как мы его знаем, и не могут быть специфическими характеристиками политкорректности в эпоху массовых демократий. Нагромождение эмпирических характеристик в книге не столько проясняет феномен политкорректности, сколько указывает на то, что он имеет более сложную природу, чем она описана в авторском определении.
Одна из глав книги названа «Как работает политкорректность» (6, с. 64–80). В ней автор описывает механизмы «становления и функционирования идеологии политкорректности»: «спираль молчания», подавление критики, формирование повестки дня и т.д. Если автор ставит вопрос о «работе» политкорректности, то логично предположить, что феномен политкорректности включает в себя не только идеологию, но способы (механизмы) «работы» идеологии, то есть ее формулирования, распространения и поддержания в общественном сознании и поведении. Разумно также предположить, что все перечисленные действия кем-то осуществляются, то есть в обществе есть субъекты или акторы политкорректности. В своей следующей книге «Восстание меньшинств» Ионин и сам, вслед за другими авторами, называет возможных субъектов, которые запускают или используют эти механизмы, а именно меньшинства (4, с. 3). В число «инструментов», которые используют меньшинства для внесения идеологии в массы, входят названные им раньше: пропагандистская работа, формирование повестки дня, «спираль молчания» и другие техники (4, с. 89–148). Из этого логично заключить, что в дополнение к механизмам «становления и функционирования идеологии политкорректности» в этот феномен нужно включить также и субъектов или акторов, с участием которых «работает политкорректность».
Настаивая на том, что политкорректность есть идеология и только идеология, Ионин лишает себя и своих читателей возможности рассмотреть все составные части этого феномена в их взаимосвязи, как целое, то есть именно «как работает политкорректность».
Есть и еще одно указание в книгах Ионина, что автор интуитивно ощущает, что феномен политкорректности не сводится к одной идеологии, это видно из его многочисленных попыток говорить об «идеологии политкорректности» (6, с. 43, 71, 80 и др.); автор тем самым приходит к тавтологии: «идеология идеологии». Если же он этим словоупотреблением противопоставляет идеологию политкорректности другим идеологиям, то из книги остается неясно, каким именно и в чем именно. В частности, как, по его мнению, идеология политкорректности отличается от самой близкой к ней либеральной идеологии? На этот вопрос в книге нет ответа.
Ионин также приводит примеры использования политкорректной идеологии в борьбе за власть и влияние, в частности, лидерами протестных меньшинств, однако останавливается на полпути и не делает следующего шага в конструировании этого понятия, а именно не рассматривает его в контексте протестной (политической) деятельности меньшинств и других активных движений.
Ионин пишет: «Политкорректность — политическое орудие. Оно служит для контроля мнений в условиях свободы слова» (3, с. 43). «Правила и требования политкорректности заставляют сегодня вспомнить оруэлловский New Speak» (3, с. 55). Вспомним, что New Speak в романе «1984» переписывался и поддерживался огромной политической машиной Института правды, однако у Ионина и у цитируемых им авторов феномен политкорректности как бы висит в воздухе и не является частью каких-либо социальных институтов или механизмов. Из всех способов утверждения и поддержания политкорректности в книге названы лишь меры контроля мнений и высказываний на уровне социальных групп («спираль молчания», подавление критики и т.п.), однако политкорректность контролирует мнение не столько внутри групп, сколько в общественном дискурсе, и не только мнение, но и реальное поведение: против несогласных применяются вполне реальные меры наказания и репрессивные действия вплоть до изоляции их из деловой, политической и общественной жизни или физической репрессии. Казалось бы, что естественно включать в понятие политкорректности квазитоталитарные сообщества и механизмы, которые присваивают себе и реально отправляют функции контроля и подавления мнений и поведения внутри демократических режимов. Однако Ионин ограничивается только сферой общественного сознания, оставляя политические механизмы за пределами своей схемы.
Одно из возможных объяснений этому состоит в том, что автор привлекает в своей книге в основном психологические и культурологические теории для объяснения феномена политкорректности, делая ударение на корректности и уделяя недостаточно внимания второй компоненте этого составного понятия — политической.
Идеология сама по себе не может быть корректной или некорректной, она становится таковой только в отнесении к определенной системе ценностей и только внутри уже выстроенного механизма контроля над общественным мнением как одного из инструментов власти.
Вторичность идеологии политкорректности по отношению к объемлющему его механизму контроля общественного сознания доказывается тем фактом, что сам механизм, как мы покажем чуть далее, остается практически неизменным уже почти 300 лет, в то время как он «заправлялся» разными идеологиями в разные периоды его существования и приводился в действие разными механизмами принуждения и насилия. Ядро и формулировка одной и той же политкорректной ценности могут также меняться со временем в зависимости от политических целей (12). Так, еще вчера идеология глобального потепления (global warming) была на устах у всех либеральных политиков, сегодня она поменялась на более аморфное «изменение климата». В соответствии со сформулированным Оруэллом механизмом манипуляции общественным сознанием последняя редакция политической идеологемы является единственно правильной в каждый данный момент и отменяет все предшествующие формулировки.
Когда возник феномен политкорректности?
Политкорректность, согласно Ионину, — «…это идеология современной массовой демократии…». В этой части определения имплицитно содержатся два тезиса: а) политкорректность есть плоть от плоти массовой демократии как социальной системы, б) она возникла вместе с ней. Оба тезиса вызывают большой скептицизм.
Доказывая первый тезис, Ионин демонстрирует, что политкорректность есть результат тотального применения принципа равенства в его наиболее абстрактном понимании в разных сферах общественной жизни современной массовой демократии: «…политкорректность и современная демократия теснейшим образом связаны друг с другом, и одно без другого невозможно» (4, с. 37). В то же время существуют работы, утверждающие, что основные механизмы политкорректного поведения возникли еще до того, как массовая демократия оформилась как социальная система. Некоторые исследователи (12, p. 232, etc.) датируют рождение политкорректности эпохой Реформации в Англии (XVI век) и показывают, что этот механизм дошел почти неизменным до наших дней. Однако самое первое описание феномена политкорректности в главных чертах, на мой взгляд, принадлежит французским историкам, которые изучали опыт философских обществ, сложившихся в эпоху, предшествующую Французской революции; сама революция, по их мнению, явилась первой манифестацией и социальным экспериментом по последовательному проведению «единственно правильной идеологии» (то, что мы сейчас называем политкорректностью) в жизнь. Я позволю себе краткий исторический экскурс, чтобы показать, насколько сегодняшняя ситуация с политкорректностью напоминает то, что происходило в годы, предшествующие Французской революции.
Общества жирондистов как пример формирования механизма политкорректности
Зарождение феномена политической корректности во Франции и первый эксперимент по ее практическому воплощению в жизнь описан французским историком Огюстеном Кошеном (11) (автор не пользовался этим термином, сам термин возник только в ХХ веке) [3]. Можно спорить с Кошеном по поводу причин Французской революции, но трудно опровергнуть результаты сделанного им детального анализа роли, которую сыграли провинциальные клубы и философские общества в ее подготовке. Это, по-видимому, самое первое исследование, показывающее на примере обществ жирондистов, как складывался и работал механизм политкорректности и как он обеспечил приход носителей этой идеологии к власти. В этом смысле французы действительно указали дорогу человечеству к будущему, такому, в котором власть будет контролироваться не только и не столько демократически избранными лидерами, сколько институтом общественного мнения и, в частности, теми, как сказали бы сейчас, политтехнологами, кто научился им манипулировать.
Вожди Французской революции, не будучи сами философами и даже людьми, преуспевающими в какой-либо профессии, встали во главе движения, а затем и государства, вооружившись идеологемами Просвещения. Кошен задает вопрос, как могла нация, признанный интеллектуальный и моральный лидер западной цивилизации, превратиться в толпу, которая меньше чем за два года довела страну до голода, сотворив демографическую яму, от которой потом восстанавливалась в течение целого поколения? (11, p. 68–70) Историк доказал, что событие такого масштаба не могло быть результатом одномоментного заговора, а готовилось в течение нескольких лет.
Новая социальная система была выведена в «пробирках» французских философских обществ, где сложился определенный способ (механика) достижения полного единодушия (консенсуса). Затем эта модель была опробована на целой нации. Люди собирались в этих обществах для свободного обмена идей в полном соответствии с принципами демократии a la Жан-Жак Руссо. Со временем внутри обществ стали происходить совершенно одинаковые превращения. Большинство членов стали терять интерес к собраниям, где по многу часов и с равным вниманием дискутировались продуманные мысли и вздорные идеи. Люди, у которых были дела, таланты и влечения к другим занятиям, постепенно покидали общества. Те, кто оставались, часто не имели других занятий, не были довольны своими профессиями, зато имели политические амбиции. Вот так получилось, что без всякого насилия, автоматически произошел отбор, чистка обществ от наиболее компетентных и приспособленных к реальной жизни людей. Заслуга Кошена состоит в том, что он первый детально описал социальную динамику отдельного общества (в современной теории — малой группы) или, иначе, социологический механизм, построенный на последовательном проведении в сообществе абстрактного принципа свободы мнений. Этот механизм обеспечивал чистку обществ от людей, чьи мнения были отличны от остальных, и тем самым создавал полное согласие и единодушие внутри каждого отдельного общества. Можно возразить Кошену, что бывшие члены обществ могли бы не поддерживать принятые в них решения, в частности, те из них, которые потом определили трагическую судьбу Франции. Теоретически они имели такой шанс, однако теперь каждый из них был в одиночестве, теперь особое и частное мнение противостояло мнению большинства, и как частное мнение его надо отстаивать в бесконечных дискуссиях в тех же обществах. От каждого «дезертира», или диссидента, требовалось особое мужество восстать против «общественного консенсуса». Таким образом, Кошен задолго до немецкой исследовательницы Э. Ноэль-Норман обнаружил «спираль молчания». Он также открыл и описал второй закон динамики таких обществ (групп), fait accompli (дело сделано — фр.): если что-то однажды сделано определенным образом, то чрезвычайно трудно изменить, отказаться от этого якобы общепринятого решения без его публичного обсуждения. Законы, описанные Кошеном, теперь широко известны в современной теории динамики групп.
Накануне Французской революции существовало несколько центров, «кующих» идеологию, только Якобинское общество насчитывало в 1794 году порядка 1900 дочек (11, p. 80). Можно представить, каким прессом для общественного мнения они являлись. Философские общества переваривали общественное сознание, формируя то, что сейчас называют либеральным консенсусом. Во время правления якобинцев многочисленные местные общества Франции соорганизовались по принципу матрешки: на национальном уровне общество было просто повторением местного общества, только в увеличенном виде. Сеть таких обществ координировала свои решения и действия в масштабах страны. Только теперь свобода дискуссий была дополнена еще одной свободой — свободой действия, которая во вновь созданной демократии сводилась к равному избирательному праву и праву избавляться от несогласных. Машина освобождения от деятельных и практически мыслящих людей на национальном уровне завертелась гораздо быстрее, чем на местном, так что процесс чистки инакомыслящих, ускоренный массовым террором, завершился в очень короткие сроки. Кошен показал на этом примере, что явление политкорректности не есть продукт массовой демократии как таковой, а есть результат индоктринации общества абстрактными принципами демократии вкупе с захватом власти в полном соответствии с демократическими процедурами.
Кошен также обнаружил, что групповой гипноз «единственно правильной» системы ценностей и построенного на ней социального эксперимента не может длиться бесконечно, а только до той поры, когда сохранившиеся здраво и самостоятельно мыслящие люди не осознают его пагубность для общества. Мы вернемся к этой утешительной мысли, но уже на примере сегодняшнего опыта политкорректности.
Политкорректность — норма или болезнь демократии?
Продолжим следовать определению политкорректности, данному Иониным: «Политкорректность… — это идеология современной массовой демократии…»
Только ли массовой демократии? Была ли Франция во время Национальной конституционной ассамблеи массовой демократией? А как насчет современных демократий — тех, которые не «массовые» (иначе либеральные), а нелиберальные (есть и такие, например Турция, Венесуэла и другие), или «переходные» режимы и имитационные демократии, какой являлся СССР? Является ли современная Россия массовой демократией? Ответ неочевиден, однако Ионин приводит примеры политкорректности в российской действительности. Он также считает, что террор 1930-х годов включал в себя расправу за инакомыслие, что является одним из проявлений политической некорректности: «В 30-е годы прошлого века именно этот механизм (политкорректности. — И.Ж.)… стал одним из инструментов легитимации террора против идеологических девиант в СССР, а позже… инструментом идеологического террора как такового» (6, с. 34). Автор тем самым указывает, что политкорректность свойственна не только массовой демократии, но и другим режимам, хотя механизм ее функционирования в тоталитарном или «переходном» режиме, разумеется, отличается от режима массовой демократии.
Подавление инакомыслия в разных формах существовало практически во всех известных общественных системах и потому не может являться специфической характеристикой массовых демократий. Более того, демократические режимы (массовые демократии) впервые в истории человечества содержат институциональные гарантии и формы защиты инакомыслия.
Если понимать эту фразу так, что политкорректность есть идеология самой демократии, то многочисленные примеры из книги Ионина, не говоря о других публикациях, однозначно свидетельствуют об обратном. Идеология политкорректности открыто воюет с демократией и ее ценностями, находясь при этом под ее надежной защитой. Кошен, вслед за другими исследователями, убедительно доказывает, что политкорректность разрушает основные западные ценности, такие как: свобода слова, свобода вероисповедания, правосудие, личная неприкосновенность и защита частной собственности. Здесь уместно привести мнение французского историка Ипполита Тэна о законах, принятых конституционной ассамблеей в 1789 году: «…теоретическая свобода (в этих законах. — И.Ж.) разрушает реальную свободу… и существующие мнения, правосудие убивает без следствия и суда. Мы видим, что случилось немыслимое: деспотизм свободы, фанатизм разума… Гуманизм, который убивает, есть родная сестра свободы, которая сажает в тюрьму, братства, которое шпионит, разума, который страдает нетерпимостью, и все они соединяются вместе и воплощают этот странный социальный феномен, называемый якобинством» (11, p. 177).
Идем далее в ионинском определении политкорректности: «…это идеология… служащая… обоснованию внутренней и внешней политики западных государств и союзов…»
Эта часть определения почти ничего не добавляет к содержанию феномена политкорректности и его специфике, т.к. практически любая идеология может служить обоснованием внешней и внутренней политики. Марксистская идеология мировой революции в этом смысле ничем не отличается, например, от идеологии насаждения западными странами демократии во всем мире. Скорее всего эта фраза понадобилась автору, чтобы описать последствия экспорта демократии и «цветных революций», столь же разрушительные, сколь и последствия экспорта социалистической революции в ХХ веке. Здесь чувствуется влияние на автора старой школы советской социологии, в которой одним из правил политкорректности было разрешение на цитирование и пересказ теорий западных авторов при условии уравновешивания их мнений «критикой буржуазной социологии с позиций марксизма».
Эта часть определения сама является наглядным примером современной российской политкорректности. Ионин процитировал в своем ответе на мою критику рецензента его книги в «Русском журнале» А. Маркова: «Либо ты стоишь за истину, либо занимаешься экспортом американской демократии, подменяя науку ловлей грантов, — третьего не дано». Ионин полностью подписался под этим глубоким высказыванием: «Спасибо глубокоуважаемому рецензенту А. Маркову, он очень точно выразил смысл моих рассуждений» (7, с. 132). Это можно понять так, что если вы не согласны с мнением Ионина и Маркова, то вы стоите «за экспорт американской демократии». Знакомая логика: «Сегодня ты играешь джаз, а завтра родину продашь».
Политкорректность как борьба с инакомыслием
И, наконец, последний и, по мнению автора, самый специфический для описываемого явления фрагмент определения: политкорректность — «это идеология… служащая… подавлению инакомыслия и обеспечению идейного и ценностного консенсуса». Именно этой функции политкорректности в основном и посвящена книга «Политкорректность» (6, с. 105).
Автор указывает на угрозу всей западной цивилизации (в том числе России), которую несет с собой политкорректность как социальный механизм навязывания власти меньшинств современным обществам. Соглашаясь с автором в оценке меры опасности современной политкорректности, нельзя не удивиться, однако, что он нигде в своей книге не указал на силы, противодействующие этой угрозе в демократическом обществе. Одно из возможных объяснений этому я предложу далее.
В этой самой содержательной, на мой взгляд, части определения политкорректности кроется вместе с тем некоторый подвох в авторском понимании этого феномена. В имеющейся литературе существуют, как минимум, два разных понимания роли и места политкорректности в современном общественном мнении.
Одно направление считает, что идеология политкорректности уже обеспечила «консенсус» в западных демократиях, следовательно, активисты политкорректности борются с инакомыслием, пусть и ценою удержания остальной части общества в состоянии «молчаливого большинства». Ионин с очевидностью принадлежит к этому направлению: «Работающий повсюду в демократическом обществе механизм победы шумных меньшинств над молчаливым большинством детально разбирается ниже. А сейчас несколько примеров из мира победившей политкорректности (выделено мной. — И.Ж.)» (6, с. 7).
Другое направление понимает действия идеологов политкорректности как борьбу меньшинств не только за признание и гражданское равенство, но и за власть и привилегии в обществе, как борьбу небольшой, но активной группы с большинством, которое может быть и молчит до поры до времени, но все же находит время и способы выразить свое несогласие в демократическом обществе.
Как автор замечает в предисловии, «США в области политкорректности… идут впереди всего мира» (6, с. 8), поэтому далее в своих замечаниях я буду опираться в основном на американский опыт и публикации.
Многочисленные опросы и результаты голосований по отдельным пунктам либеральной повестки убедительно показывают, что ее сторонники находятся в меньшинстве в американском обществе, хотя соотношение голосов за и против варьируется в зависимости от пунктов. Вот почему идеология политкорректности есть, фактически, сама инакомыслие, вполне допускаемое демократией, но лишь до того момента, когда оно начинает говорить и действовать якобы от лица большинства. Движение политкорректности пытается представить себя в качестве mainstream opinion с помощью ассимилированных им институтов, подменяет процесс формирования общественного мнения его суррогатом — молчаливым большинством, выхолащивает и подавляет этот процесс. Сторонники второго направления считают, что США и Европа возможно все еще живут в эпоху триумфа публичной политкорректности, однако ее власть над общественным мнением уже прошла верхнюю точку, за которой виден крутой спуск… Очнувшись от гипноза, общества западной цивилизации начали то, что называется reality check, т.е. подвергать сомнению все реалии и ценности парадигмы политкорректности. Различные общественные группы и организации активно занялись ревизией всех областей, куда она проникла: пересматриваются учебники и школьные программы, медицинские правила и процедуры, создаются новые дискуссионные форумы, отменяются политкорректные указы обамовской администрации и т.д. Выкорчевывание политкорректности в ее наиболее разрушительных для демократического общества формах может занять много времени, — может быть, сравнимого с периодом времени ее воцарения, но «процесс пошел». Тут уместно вспомнить, к какому выводу пришел Кошен, анализируя ход Французской революции: «…хотя устрашенная страна терпела тиранию “маленьких людей” из философских обществ какое-то время, ее правление не могло быть долгим. “Большие люди” были слишком полны жизни, чтобы подчиниться или быть совращенными инерцией. Клубы, в конце концов, не были самой нацией. Нация… начала распрямляться после Термидора… здравый смысл постепенно одержал победу в общественном сознании. Франция задышала опять, очнувшись от ночного кошмара» (11, c. 100).
Бунт молчаливого большинства
Политкорректность как феномен подавления мнения большинства меньшинством уже понята, описана в главных чертах во множестве работ, объяснена, а значит, стала менее опасна. «Сеанс публичного разоблачения магии» уже состоялся. Все меньше страха испытывают люди, нарушающие табу политкорректности. Вот только несколько недавних историй из американской жизни.
Владелец сети ресторанов Chick-fil-А публично заявил о поддержке брака между мужчиной и женщиной как основы семьи и пожертвовал крупную сумму на это движение. Активисты политкорректности публично осудили этот поступок, направленный, как они считают, против гомосексуалистов, и объявили бойкот в прессе заведениям этого ресторана по всей Америке. Если бы страна жила в мире победившей политкорректности, этот бизнес должен был разориться, однако тысячи людей выстроились в очередь к ресторанам Chick-fil-A, демонстрируя свою моральную поддержку (13).
Не менее знаменателен другой пример. Когда администрация президента Обамы под нажимом одного из направлений феминистского движения Pro choice издала указ о том, что католическая церковь и ее организации должны оплачивать своим служащим-женщинам медицинские услуги, связанные с абортом, Церковь восстала против этого указа, усмотрев в нем наступление на один из столпов их религии и, следовательно, на свободу религии в целом (17). Значительная часть общества и других конфессий открыто поддержала лидеров католической церкви. Недавно состоявшееся решение Верховного Суда США подтвердило право религиозных организаций решать этот вопрос по своему усмотрению (19).
Убедительным подтверждением того, что политкорректность не может праздновать победу в американском обществе, являются президентские выборы 2016 года. Президент Трамп может быть назван самым неполиткорректным президентом в истории США. Он нашел поддержку у «молчаливого большинства», которое тем самым выразило свою позицию по обамовской и клинтоновской политкорректной повестке дня. За Хиллари Клинтон проголосовало только 20 из 50 штатов. А если спуститься на более низкий административный уровень, уровень графств (counties), то картина будет еще более впечатляющей: за Трампа проголосовали примерно 84 процентов графств против 16 за Клинтон (2626 vs 487).
Даже если принять тезис Ионина, что политкорректность есть плоть от плоти массовой демократии, ее органический порок, все равно неочевидно, что демократии не смогут преодолеть эту «болезнь» и выработать к ней противоядие. Кроме того, не все массовые демократии равны между собой. Американская демократия и в этом отношении «впереди всех» и учится на опыте европейских. В этом плане весьма интересна история возникновения в последние два десятилетия так называемых новых медиа, восставших против монопольного контроля либеральных медиа над общественным мнением в США (1).
Историю произошедшего сдвига в общественном сознании можно также проследить по названиям книг, изданных в последнее время. Большинство публикаций разоблачает внутреннюю противоречивость и лицемерие идеологии и практики политкорректности, демонстрирует ее губительное воздействие на основы и стабильность западной цивилизации. Вот названия только некоторых из этих книг [4].
Справедливости ради надо сказать, что Ионин хорошо осведомлен о существовании оппозиции политкорректности (5). Он тем ни менее даже не упомянул о ней в обеих книгах, видимо посчитав, что это ничего не добавляет к пониманию этого феномена. Однако если демократическое общество в состоянии преодолеть тотальный механизм контроля над общественным сознанием, значит его определение политкорректности как идеологии современной массовой демократии в корне неверно.
Книга Ионина, к сожалению, представляет только одну сторону в споре о политкорректности, а именно, сторону левых интеллектуалов. Левые интеллектуалы (по американской терминологии — либералы или прогрессисты), составляющие большинство во многих университетах, своего рода неожирондинских обществах, может быть, и достигли между собой консенсуса по поводу заката западной демократии, однако, пребывая в собственном параллельном мире, они не заметили, что земля потихоньку уходит из-под их ног. Новость о смерти западной цивилизации может оказаться слегка преждевременной: подобно героям научно-фантастических романов и фильмов, хранители ее ценностей восстали, чтобы заново утвердить их в своих землях.
Концепция феномена политкорректности
Вопрос о генеалогии и теории политкорректности является одним из центральных в книге Ионина (6, c. 29–35, 41) и, по-видимому, его основным вкладом в исследование этого феномена. Однако теорию или, как еще пишет автор, «методологию политической корректности» можно понимать в двух смыслах.
В первом как теоретико-методологическое о(бо)снование ее идеологии (6, с. 42 и далее) и во втором — как теорию социального феномена политкорректности как целого. В первом смысле теория понимается Иониным как группа источников, откуда политкорректность черпает смыслы, ценности и способы их обоснования (justification). «Действительно ли у практики политкорректности сегодня отсутствует теоретико-методологический фундамент? Нет, не отсутствует, он имеется, и в этой роли выступает постмодерн» (6, с. 43). В главе «Генеалогия политкорректности» автор развернуто обосновывает, что марксистская идеология и базирующиеся на ней теории в эпоху постмодернизма могут считаться такими источниками. Впрочем, в другом месте Ионин пишет, что «дискуссия о происхождении политкорректности не так уж важна, потому что она давно уже не соотносится с политической ориентацией» (6, с. 41). С обоими утверждениями автора в применении к сегодняшней эпохе политкорректности можно было бы согласиться с одной оговоркой: теоретико-методологический и идеологический фундамент политкорректности не может служить теоретическим объяснением социального феномена как целого. Более того, феномен политкорректности, хотя и включает в себя идеологию, практически индифферентен к ее содержанию. «Дух равенства», из которого, согласно Ионину и цитируемым им авторам, выросла политкорректность, постоянно игнорируется в политкорректном дискурсе. Так было во времена Французской революции, то же самое происходит и сейчас. «Свобода высказывания» в американских кампусах на деле означает подавление неполиткорректных точек зрения. Если это так, то постмодерн легко может быть заменен на любую другую идеологию и, следовательно, не может являться ее «теоретико-методологическим фундаментом».
Однако вопрос генеалогии или происхождения политкорректности не может сводиться только к поиску теоретических источников ее идеологии (идеологий) и ее обоснования, а должен также включать в себя анализ прототипов или аналогов этого феномена в других социальных системах, т.е. анализ его зарождения, эволюции и модификаций в разных системах. Ионин упорно отказывается признать в своих публикациях, что политкорректность существовала до массовых демократий. Все примеры из книг Кошена, Торквиля и Оруэлла, его аналогии со сталинским периодом нашей истории не могут, по его мнению, служить изучению генеалогии политкорректности, потому что они имели место не в массовой демократии. Ионин включил главку о жирондинских обществах в его следующую книгу (5, с. 97–102), однако все же не сделал следующего шага и не увидел в истории прихода к власти жирондистов прообраз современного феномена политкорректности. Становится понятным, почему у Ионина создается «впечатление, что политкорректность возникла сама по себе, соткалась из воздуха…» (3, с. 57) Между тем описанные Кошеном, Торквилем и Оруэллом феномены имеют так много общего с современной политкорректностью, что могут и должны рассматриваться как ее предтечи или аналоги. Более того, если механизм современной политкорректности по большей мере скрыт от исследователей, о чем пишет Ионин (6, с. 42–43) и с чем я абсолютно согласна, то опыт предшествующих эпох может служить для нас богатым материалом для изучения этого феномена.
Здесь я хочу подвести черту под анализом концепции политкорректности по Ионину. В его двух книгах содержится описание исследований различных элементов политкорректности и примеров из разных эпох и социальных систем, однако нигде в его работах не содержится убедительного аргумента, почему политкорректность неразрывна с массовой демократией и что делает механизм подавления инакомыслия в массовой демократии специфическим для этой социальной системы. Кроме того, «дух равенства», реального или только провозглашаемого, из которого якобы вытекает политкорректность, возник не в массовой демократии, а в философии Просвещения и во Французской революции. Тогда же возникли и социальные механизмы подавления инакомыслия и обеспечения консенсуса. В книгах Ионина не содержится убедительного анализа того, чем политкорректность ХХ века отличается от аналогичного феномена XVIII и XIX веков.
А теперь пора перейти к теории феномена политкорректности в более широком смысле. Началом этого направления следует считать работы историков французской школы политических наук: Тэна, Острогорского (8) и Кошена. Ученым ХХ века удалось продвинуться несколько дальше своих предшественников и набросать первый эскиз, а точнее четыре узла этой социальной машины [5], хотя они и не называют их таким образом. Некоторые из них довольно подробно прописаны в перечисленных выше работах, включая книги Ионина, другие просто упомянуты (6, с. 47, 70–80). В данной статье не место подробному описанию «машины» политкорректности, однако необходимо заметить, что фазы ее работы весьма близко повторяют основные этапы развития типичного общественного (протестного) движения (15).
Политкорректность в контексте протестных движений
В этой главе я хочу предложить новое понимание феномена политкорректности, рассмотрев его в контексте протестных движений.
Любое общественное движение (феминизм, черное движение, антиглобализм, ЛГБТ и т.д.) в активной фазе формулирует и время от времени пересматривает свои ценности, лозунги и идеологемы, а затем в соответствии с ними маркирует определенные точки зрения и высказывания как корректные или некорректные в каждый данный момент и тем самым вносит свой вклад в общую копилку политкорректного языка. Иначе говоря, феномен политкорректности включает в себя (но не сводится к нему) конгломерат промаркирированных ценностей активных протестных движений и развивается по той же траектории, что и сами движения. В кратком изложении каждое отдельное общественное движение проходит через следующие фазы:
— порождение идеологем политкорректности и повесток дня (agenda): фабрики мысли (think tanks), философские школы и кружки, религиозные общества, издания «правящих» или «ценностных» элит и их организаций, профессиональные протестные организации (например, правозащитные организации или организации меньшинств) и т.д.;
— формирование общественного мнения или навязывание идеологем большинству как основной механизм политкорректности. Первенство в описании этого механизма на примере масонских лож и политических партий принадлежит Острогорскому (8). Этот механизм существенно развился в эпоху демократии, когда партиям и движениям понадобилось обеспечивать поддержку большинства за пределами их круга. В ХХ веке были созданы эффективные политические технологии и каналы прокачки идеологем с целью создания мнимого или реального консенсуса, в том числе форумы или «площадки мнений»: медиа, институт анализа общественного мнения, университеты, школы и т.д.;
— поддержание (reinforcing) политкорректных табу и правил, включая систему наказаний, протестов, бойкотов, публичного осуждения, судебного преследования, индивидуального террора и т.д.;
— внедрение идеологем политкорректности в политику (внешнюю и внутреннюю) и социальную практику: захват социальных институтов и индустрий воспитания детей и развлечений с помощью законов, правил и регулятивов, контролирующих государственные программы; внедрение своих людей в образовательные, религиозные и научные институты, систему юстиции, законодательную систему и другие органы власти.
Опираясь на эту схему, можно проследить историю этого феномена в предыдущих столетиях, найти общие и особенные характеристики и, в частности, понять, чем феномен политкорректности и его отдельные элементы (идеологии, формы принуждения и выработки «согласия») в наше время отличаются от предыдущих эпох и социальных режимов.
Вопрос об оппозиции к политкорректности как механизму тотального контроля над общественным сознанием и захвата (узурпации) власти определенными социальными группами, как я отметила ранее, остался за пределами книги Ионина; между тем она, оппозиция, также есть составная часть феномена политкорректности и может рассматриваться как пятая фаза (узел) этого феномена.
Я уже упомянула, что книга Ионина содержит многочисленные примеры торжества политкорректности, но ни одного примера противостояния или победы над этим явлением. Описанные автором механизмы формирования общественного мнения не включают никаких контрмеханизмов, которые изначально заложены в природе демократического общества. Как могло случиться, что автор не заметил этой составляющей общественного дискурса? Может быть потому, что он изначально исходил из тезиса «победившей политкорректности»? Такая авторская установка неизбежно приводит к тому, что предложенная в книге интерпретация политкорректности сама, в определенной степени, политкорректна, даже если автор не имел этого в виду. Кроме того, как я постаралась показать в этой статье, она внутренне противоречива и недостаточно полно объясняет феномен политкорректности.
Послесловие к дискуссии
В начале нашей научной карьеры мы ходили с Иониным одними дорогами. Мы оба работали и окончили аспирантуру в одно время в институте, который тогда назывался Институтом конкретных социологических исследований, правда в разных отделах. Хотя мы не были лично знакомы, у нас завязался оживленный диалог по переписке по поводу его книги о политкорректности. Ионин сам предложил «Социологическому журналу» напечатать нашу с ним дискуссию. Я послала свой текст ему напрямую прежде, чем он был напечатан в журнале, чтобы он мог подготовить свой ответ.
Наша переписка длилась ровно до той поры, пока Ионин не осознал, что наряду с похвалами у меня есть и серьезные критические замечания к его публикации. В ответе на мою критику Ионин прибег к очень сильным аргументам типа: «подлог», «систематически искажает», «передергивание» и тому подобное (7, с. 125–132). Эта лексика напомнила мне разгромные статьи советского периода газеты «Правда», а не речь ученого. В эпоху политкорректности даже ученые теряют навыки дискуссии и уважение к оппоненту. Однако его ответ включал и содержательные аргументы, а потому простимулировал меня уточнить и доработать мои представления о предмете исследования, а значит дискуссия все же была полезна.
Примечания
1. Статья опубликована в «Социологическом журнале» (2013, № 1) в рубрике «Дискуссия» (1) и переработана для данной публикации.
2. Примером такого подхода может служить книга В. Розина о социальных институтах (9).
3. Ионину настолько понравился тот раздел моей статьи, где я пишу о жирондинских обществах и французском историке Кошене, что он включил значительный кусок из нее, разбив его на части, в свою новую книгу «Восстание меньшинств» (2013) (4) еще до того, как моя статья была опубликована. Желающие могут сравнить мою статью в «Социологическом журнале» с текстом данной книги Ионина. Впрочем, он сослался на меня дважды: «Хочу поблагодарить здесь… Ирину Жежко, посоветовавшую мне обратиться к этой книге» (4, с. 98) и «…как отмечает Ирина Жежко, Кошен… предвосхитил открытие механизма подавления мнений в условиях демократии…» (4, с. 102). Благодарность благодарностью, но лучше бы он закавычил заимствованные у меня дословно цитаты.
4. Debating P.C.: The controversy over political correctness on college campuses / Ed. by P. Berman. N.Y., 1992; Political correctness: For and against / M. Friedman and J. Narveson. Lanham, Md.: Rowman & Littlefield, 1995; Unprotected: A campus psychiatrist reveals how political correctness in her profession endangers every student by anonymous, M.D. N.Y.: Sentinel, 2006; Chin J. The AIDS pandemic: The collision of epidemiology with political correctness. Oxford; Seattle: Radcliffe, 2007; Kimball R. The rape of the masters: How political correctness sabotages art. San Francisco: Encounter Books, 2004; Feaman P. The next nightmare: How political correctness will destroy America. Nashville, Dunham Book, 2012; McGowan W. Coloring the news: How political correctness has corrupted American journalism. San Francisco: Encounter Books, 2002; Satel S. PC, M.D.: How political correctness is corrupting medicine. N.Y.: Basic Books, 2000; Schwartz H.S. Society, against itself: Political correctness and organizational self-destruction. L.: Karnas Books Ltd, 2010; Walker R. Without firing a shot: The death of American liberty through political correctness. Roncore, 2010.
5. Я употребляю термин «социальная машина» вслед за Кошеном, Марксом, Ронингом (18) и другими исследователями. Сейчас уже никому из политологов нет нужды объяснять, что такое политическая машина (например, «избирательная машина»).
Литература
Комментарии