Столбовский мир

Отрывки из книги «Столбовский мир. 1617» (СПб.: Русско-Балтийский информационный центр «БЛИЦ», 2017).

Смута — сильнейший политический кризис в Московском царстве начала XVII века — была не локальным, столичным событием, но охватила все города и уезды государства. В каждом крупном городе, в каждом большом районе наскоро сколоченного в XVI столетии и поэтому довольно некрепкого политического образования московских государей Смута проявлялась со своими особенностями.

Свой путь в Смуте прошел Новгород Великий. Для этого города, одного из важнейших в Московском царстве, особенности политических битв были предопределены приграничным положением. К рубежу XVII века вопрос о независимости города уже не стоял. Элиты города за более чем столетие московской власти неоднократно сменялись; социальная структура новгородского общества была сродни той, что сложилась и в других областях Московского государства. Ни о каком воспоминании о «новгородских вольнолюбивых традициях» применительно к этому времени речи вестись не может. Но вот близость к Швеции, постоянное присутствие в городе шведских торговцев, гонцов, а иногда и дипломатов высокого уровня, заметный интерес к Новгороду со стороны шведских политиков — все это накладывало особый отпечаток на повседневную жизнь. И роль Швеции в жизни Новгорода в период Смуты проявилась особенно ярко. Граница со Швецией воспринималась новгородцами как вполне банальное явление: шведов хорошо знали, многие простые обыватели, да и наиболее активные крестьяне часто ездили в приграничные районы с торговыми целями; это было вполне легально и не преследовалось, в особенности — после Тявзинского мира 1595 года, нормализовавшего отношения между государствами.

Новгород к началу XVII века представлял собой достаточно сложно организованное общество. В нем жило несколько тысяч посадских людей — ремесленников, дворников, купцов, просто домовладельцев. Они имели свое самоуправление — пятиконецких старост, выбиравшихся ежегодно; старосты же назначали посадских к разнообразным земским службам-повинностям. В городе и огромной Новгородской земле жило также две или три тысячи семей служилых людей, тех, кого принято называть помещиками. Но эта группа была крайне разнообразной. Будучи в большинстве своем потомками людей, которых переселяли в Новгород многими волнами, начиная с 1480-х годов, некоторые из них уже прочно связали свою судьбу с Северо-Западом; другие же стремились вернуться «на Низ», в «московские города». Помещики преимущественно жили не в городе, а в своих усадьбах, «усадищах». В Новгородской земле существовали также «пригороды» — крепости Ивангород, Ям, Копорье, Орешек, Ладога и Корела, со своими посадскими людьми. В Новгороде и пригородах, в некоторых монастырях стояли стрелецкие гарнизоны, частью набранные из местных «охочих людей», частью — приведенные из центральных районов страны. Около ста — ста двадцати человек служило в административном аппарате.

После заключения Тявзинского мира в 1595 году и произошедшего затем размежевания границ одним из важнейших вопросов политической географии восточной Балтики стал вопрос о коммуникации между шведскими владениями в Ливонии (преимущественно в Эстляндии) и в Финляндии. Сухопутная дорога между этими территориями вела через северо-западную часть Новгородской земли — через Копорье, Ям и Ивангород, отвоеванные в 1590-х годах московскими войсками. Открытие и закрытие этого пути для шведских гонцов, торговцев, воинских контингентов после Тявзинского мира стало подвластно московским властям; шведские же политики остро нуждались в прочной коммуникации ливоно-финляндских территорий: шла война между двумя претендентами на шведский престол, Сигизмундом и Карлом Сёдерманландским (принявшим вскоре имя короля Карла IX). Когда после ослабления центральной московской власти в 1607–1608 годах Новгород оказался оторван от Москвы и окружен отрядами сторонников тушинского Самозванца, со стороны шведских политиков стали выдвигаться предложения о военной помощи царю Василию Шуйскому.

Распад Московского царства после свержения Василия Шуйского стал итогом коллапса, к которому пришло царство, построенное царем Иваном Васильевичем. Новгородские власти, опираясь на местные элиты, будучи плоть от плоти московскими служилыми людьми, между тем проявляли все большую и большую самостоятельность. То же происходило и во многих других частях государства. В конце июля 1611 года Великий Новгород был принужден ко временному политическому союзу со Швецией.

По мнению Г.М. Коваленко, в ситуации политического ослабления центральной власти, в Новгороде возрождались некоторые элементы «спящей», латентной старины [1] — рост значения элементов городского самоуправления, повышение статуса учреждений (от «изб» к «приказам») и проч. Полагаю, говорить об этом можно применительно не только к Новгороду Великому. Представления о новгородских «вечевых», чуть ли не республиканских, традициях в политологии и медиа начала XXI века явно гипертрофированы. В то же время такая характеристика, как рост локального самосознания в Смуту, может быть распространена на многие, если не на все, области Московского царства, части которого, явно непохожие друг на друга, имели разное «прошлое». Политическая субъектность различных частей царства проистекала, как представляется, не из латентно сохранявшихся традиций, но из прагматической необходимости устраивать повседневную жизнь, которая вставала перед отдельными «городами» при самоликвидации политического центра государства в 1610 году.

Московское политическое пространство — царство, «наспех скроенное» полустолетием раньше и, очевидно, не имеющее единства управления, плохо справляющееся со своим многообразием, в годы Смуты неоднократно проявляло тенденции к распаду: и после переворота июня 1606 года, и после образования тушинского лагеря, и после свержения Василия Шуйского. Вместе с тем крупные города — Псков, Казань, Новгород, Смоленск, отдаленные Пермь и даже Сольвычегодск — проявили стремление к формированию особой политической субъектности. Все это происходило на фоне всплеска общественно-политического творчества элит, выработки важных квазиконституционных памятников [2] (проекты договора с Владиславом Вазой, Приговор Подмосковного ополчения, договор Новгорода с генералом Делагарди). Но эти, казалось бы центробежные, тенденции не разрушали Московское государство, а укрепляли его.

Отчетливо это стало понятно в момент политического кризиса в Новгороде осенью 1613 года, когда на выборгских переговорах шведским представителям пришлось отказаться как от идеи проведения кандидатуры принца Карла Филиппа на московский царский престол, так и от идеи инкорпорации Новгородской земли в Шведское королевство. Если первая идея в момент ее обсуждения в Выборге не находила безоговорочной и даже просто серьезной поддержки среди шведских элит, то вторая была, как выяснилось, невозможна для новгородского общества. На переговорах в Выборге осенью 1613 года стороны оказались в зоне почти полного взаимонепонимания. Именно с этого момента realpolitik становится для шведской стороны содержанием всего «новгородского направления». Уже на риксдаге в Эребро в середине января 1614 года возникла дискуссия о том, на какие восточные области Шведскому государству стоит претендовать, а от каких прежних сформулированных претензий придется отказаться. Юный король Густав Адольф вынужден был отстаивать необходимость каких-либо территориальных присоединений перед риксдагом. И риксдаг, и риксрод, и государственный канцлер Аксель Оксеншерна настаивали на том, что требуется ускорить заключение мира, чему будто бы противились военные [3]. В те же дни в Выборге завершились переговоры с новгородскими представителями (но отпущены они были только в июне прибывшим в Выборг королем). Густав Адольф изначально предполагал лично обратиться к Михаилу Романову с предложением мирных переговоров [4], но открывшиеся боевые действия остановили мирный процесс. Еще в июле 1613 года началось движение на Новгород московских войск. Это было провалом идеи Якоба Делагарди, который не стал «делателем царей». В то же время король предполагал еще, что Новгород удастся инкорпорировать в состав Шведского королевства. Важным пунктом в инструкции, данной королем летом 1614 года Э. Горну, Й.А. Крузе и М.М. Пальму, прописывалось участие новгородских представителей в предполагаемых переговорах с московскими послами, дабы те публично отказались от подданства московскому царю. Шведский историограф Юхан Видекинд, оперировавший подлинной инструкцией, указал на риторический прием, использованный в данном документе: «Новгород и прежде был отдельным государством, независимым от России, и только во время [Ивана] Васильевича был насильно подчинен великому княжеству» [5]. Такая апелляция к «исторической памяти» коррелирует с обращением архимандрита Киприана к «новгородскому прошлому» времен Рюрика в своей речи к Карлу Филиппу в сентябре 1613 года [6]. Примечательно, что королевские инструкции были даны через несколько месяцев после публичной отповеди новгородских посланных Хенрику Горну и другим шведским представителям в Выборге.

После провала кандидатуры Карла Филиппа в Выборге всем действавшим политкам стало ясно, что следует договариваться с теми властями, которые находятся в Москве. Первые контакты середины 1613 года были неудачными. И Москва пошла на силовое решение вопроса о Новгороде Великом. В октябре 1613 года боярин Д.Т. Трубецкой отправил в Новгород послание к новгородцам, объявляя о цели похода. Именно из полевого стана князя Д.Т. Трубецкого в Новгороде получили официальные сведения об избрании царем Михаила Федоровича.

Новгородцы призывались, «помня Бога и нашу истинную православную веру, от разорителей наших крестьянской веры, от неметцких людей отстали и целовали б есте крест великому государю нашему царю Михайлу Федоровичю всеа Русии и ему, государю, служили и прямили и добра во всем хотели и с его государевыми ратными людьми над неметцкими людьми и над изменники, которые государю не служат, соопча заодно вместе промышляли, сколько милосердный Бог помочи подаст» [7]. Взамен новгородцам обещалось полное прощение и освобождение от насилий со стороны казаков и всего двигающегося к Новгороду войска.

Идеологические памятники, созданные после Смуты, утверждают, что в новгородцах в это время царило «единачество», характерное для умонастроений и в других городах во время Смуты. Все они стремились якобы для виду сохранять верность прежней присяге Карлу Филиппу, в душе же надеясь на скорое возвращение под власть Москвы. Однако документы показывают, что такого «единачества» среди новгородцев не было. Безоговорочной поддержки Михаил Федорович в Новгороде не имел. У части новгородской элиты в те годы преобладали раздумья и сомнения; говорить о всеобщем страдании под насилием шведов или всеобщем прагматизме (хотя, видимо, и то и другое в новгородской жизни того времени присутствовало), вероятно, не приходится.

Однако удача кн. Д.Т. Трубецкому не сопутствовала. Военной победы войску Трубецкого достичь не удалось. Пришедшие из-под Тихвина казаки не смогли удержать блокаду Ладоги зимой 1613/14 года и ушли. В июне — июле полковник С. Коброн нанес два поражения русским на Мсте. К 14 июля 1614 года войско Трубецкого было отбито от Новгорода. Среди взятых шведами пленных было много новгородцев, ранее бежавших в московские полки; но тогда же, 14 июля 1614 года, большая группа новгородских служилых людей (включая верхушку служилого города — тушинского «стольника» кн. Ф.Т. Черного Оболенского, Б.М. Дубровского, К.Д. Мякинина и других) смогла бежать из объединенного новгородско-шведского войска и вскоре оказалась на московской службе.

«Бесстыдное письмо московитов», отправленное князем Д.Т. Трубецким из-под Торжка еще в октябре 1613 года, на которое новгородцы были вынуждены резко ответить, вместе с тем, вероятно, сыграло свою роль. Эскалация насилия под Бронницами и южнее Старой Руссы имела одним из последствий очередную осаду Пскова, в которой принял участие лично король. Одновременно, на Покров 1614 года, шведская администрация предприняла последнюю попытку принудить новгородцев к инкорпорации в Шведское королевство. Параллельно готовилось посольство хутынского архимандрита Киприана в Москву. В августе 1614 года король Густав Адольф обратился к псковичам с грамотой о покорности королю, с обещанием привилегий и свободы, утверждая, что под шведской властью будет житься лучше, чем при московских великих князьях. Но только через год, в июле 1615 года, король подверг Псков осаде. Однако после неудач, гибели Горна и, главное, после провала кровопролитного штурма 12 октября, 17 октября осаду было решено снять [8].

Осенью 1614 года шведские власти потребовали от новгородцев принести присягу королю Густаву Адольфу. Это вызвало резкое отторжение у значительной части новгородцев: с одной стороны, набирала популярность вроде бы укреплявшаяся в Москве власть Михаила Романова, с другой — требовалось отказаться от общей с Москвой судьбы, к чему значительная часть новгородцев была не готова. Сменивший убывшего в отпуск Якоба Делагарди Эверт Горн договорился с новгородцами об отсрочке плебисцита до Пасхи. Далее в Новгороде было принято решение послать в Москву новую миссию. Посольство выполняло как явную (нормализация отношений с Москвой), так и тайную (установление контактов новгородской элиты с новым московским правительством) функции. Посольство архимандрита Киприана в Москву в 1615 году ― один из самых важных этапов на пути замирения Московского государства и Швеции. Ожесточение предшествующего года было снято, и путь к переговорам открыт.

С начала 1615 года Москва и Швеция активно стремились к миру. В качестве посредников для переговоров выступали как представители Генеральных Штатов, так и король Англии и Шотландии. Якоб I Стюарт обратился с предложением о посредничестве к Густаву Адольфу, и именно его представитель, Джон Меррик, носивший в Англии рыцарский титул, но в Москве именовавшийся по какой-то причине князем «Иваном Ульяновым», начал подготовку к переговорам.

Однако эти переговоры велись одновременно с несчастливой осадой Пскова Густавом Адольфом. Осада эта многократно описывалась в литературе. В ней было многое: и стремление короля достичь воинской славы и взять, наконец, неприступный город, к которому шведские военные силы подходили уже неоднократно, и гибель фельдмаршала Эверта Горна, и стремление части псковичей сдать город «на королевское имя» [9], и попытка Москвы деблокировать город войском Ф.И. Шереметева, так и не поспевшего к Пскову и застрявшего в Верхнем Поволжье в опасении сил Лисовского [10]. В разгар осады, 12 (22) сентября 1615 года, находившийся в королевском лагере риксканцлер Аксель Оксеншерна встретился в королевском лагере с нидерландским посланником А. Иоахими и сформулировал шведские мирные предложения: русские платят семь миллионов рейхсталеров, за что король очищает Новгород и Новгородскую землю, за исключением приморских городов (Яма, Ивангорода, Копорья) и Кексгольма (Корелы) [11].

19 августа 1615 года Якоб Делагарди вернулся из Швеции в Новгород для того, чтобы возглавить переговоры с московской миссией, на которые обе стороны возлагали большие надежды. Первые переговоры в Дедерине, между Осташковом и Старой Руссой, начались 30 сентября 1615 года. Они состояли из двух частей: о размене пленными (что произошло на первом этапе, в октябре — декабре) [12] и подготовке условий мирного договора (эти переговоры, при посредничестве Дж. Меррика и нидерландских посланных, начались 4 января 1616 года). Однако все дипломатические усилия привели только к временному перемирию, окончательные переговоры о мире были намечены на полпути между Ладогой и Тихвином и назначены на конец лета 1616 года. В то же время обе стороны обозначили свое взаимное стремление к миру: речь по существу шла только о тех территориях, которые отойдут соответственно к Швеции и к Москве, а также о суммах, которые будут выплачены Швеции. Риксканцлер А. Оксеншерна в письме комиссарам из Нарвы от 15 ноября 1615 года указывал, что мир с Москвой необходим Швеции, которая истощена длительной войной [13].

На переговорах в Дедерине в 1615–1616 годах было условлено, что в следующий раз представители Москвы и полномочные шведские послы должны встретиться не между Осташковом и Старой Руссой, а между Тихвиным монастырем и Ладогой. Боязнь провокаций во время посольств побуждала обе стороны концентрировать войска и укрепления в местах будущих переговоров. Обозначение места для встречи было весьма условным, и его еще только предстояло точно определить.

В сентябре 1616 года собрался Земский собор в Москве. Вопрос о мире со Швецией был на нем одним из важнейших. О нем докладывал собору дьяк Петр Третьяков. На обсуждение были вынесены все три предложения, сделанные шведами в Дедерине. Формулировка правительственного запроса собору была такой: «На чем с свейскими послы велети делати, на городы или на деньги?» [14] Выборные представители решились уступить Швеции территории, а не выплачивать деньги, которые было невозможно собрать. При этом в качестве аргумента предъявлялся тот факт, что Новгород и его пригороды после длительного разорения «стоят пустые»; если даже и возможно было бы найти средства для их выкупа, то «чем их справити и отколь тем ратным людем, которые будут в них государево жалованье денежное и хлебное» давать? [15] Таким образом, мотив «оставляемых в руках чужеземцев православных душ» вовсе не фигурировал в официальных документах собора.

Обе стороны в момент переговоров слабо представляли себе основания и механизмы будущего разграничения; полагаю, что линейной границы между уездами Орешка, Копорья, Яма и Ивангорода, с одной стороны, и Новгорода и Ладоги, с другой, попросту не существовало: межа была проведена заново. При этом обе стороны готовились к обоснованию «своей» линии границы.

В 1616 году эскалация насилия в Новгороде продолжалась. Важным, волновавшим как московские власти и послов, так и новгородцев вопросом был вопрос о сохранности казны Софийского собора. Бежавший из Новгорода в Тихвин деревяницкий старец Иосиф сообщал: «А на митрополичи де, государь, дворе стоит немецкая сторожа, ротмистр стоит на конюшенном дворе, а немцы у митрополичя крылца стоят днем и ночью, а стергут де, государь, митрополита в церкви Софеи Премудрости Божии, чтоб церковные казны не перехоронили. А по иным, государь, церквам и по монастырям колокола переписали» [16]. Он же сообщал, что шведские солдаты посланы «Волховом к Грузину и на Тигоду и в ыные погосты крестьян грабить и побивать». Жаловались старец Иосиф и вышедший с ним в Тихвин князь Федор Нарымов на хлебную дороговизну: «немецкие люди в Новегороде уставили хлебу цену у руских людей четь ржи купити по 23 алтына по 2 денги, да и купить не добыть, и руские люди многие помирают голодом» [17].

Но эскалация все же не была тотальной. Несмотря на массовое бегство, многие новгородцы оставались на своих местах и прикидывали, чем закончится очередной виток переговоров. В июне 1616 года староста Нутной улицы Якушка Кузнец так разговаривал о будущем мирном договоре со своим соседом Мокейком Яковлевым: «говорили деи они промеж сея про мирное постановенье, что вскоре чет миру, и тот деи Якуш кузнец говорил: не тем деи обычаем к миру наряжаютца, Яков де Пунтусов велел с посаду взять и с уезду косцов на сено, а велел деи сена готовить на всю зиму, а ныне де велел городить Славенской сад плетнем, а велел деи устраивать и вычищать на себя» [18]. Дьяк Семен Лутохин, сумевший послать в Тихвин вести через пробравшегося в Новгород лазутчика, жалуясь на насилия шведов, сообщал о казни пятиконецкого старосты Андрея Ременникова (за сношения с московскими послами в Дедерине), но при этом утверждал, что в июле 1616 года из Новгорода в Копорье, Ям, Орешек, равно как и в Швецию, «неволею» никого не посылают. Но отмечал он и «правежи великие», побои и аресты новгородцев, хотя вместе с тем «в Новегороде в Соборной церкви Софеи Премудрости Божии да у Знаменья Пречистые Богородицы да в Онтонове монастыре да у мученика Христова Дмитрея пенья и по ся места всегда есть, а Бога де молят втайне за государя» [19]. Последняя фраза характерна: вероятно, на службах молились и за Густава Адольфа Карлусовича!

С декабря 1616 года послы уже не столько призывают новгородцев уходить в Тихвин, сколько обращаются к оставшимся с призывом о терпении и с обещанием ожидающей их царской милости [20]. В ответ послы получили грамоту от новгородцев за подписью митрополита Исидора, написанную 18 декабря 1616 года. В ней содержались примечательные слова о молитве всех новгородцев о здравии государя, государева отца митрополита Филарета Никитича, государевой матери инокини Марфы Ивановны. Митрополит писал о своем увещевании новгородцев, обнадеживании их грядущей царской милостью. Даже тем, кто «прямили немцам или по грехом крест целовали» Густаву Адольфу, он обещал от имени царя прощение, так, «как было отпущено тем, кто прямил польским и литовским людям» [21].

31 декабря 1616 года начались переговоры в д. Столбово. Но все было решено еще в ноябре, во время работы в Ладоге миссии английского посредника Джона Меррика. Речь шла лишь о будущей границе и размерах контрибуции. В качестве залога, удерживаемого шведами до размежевания, первоначально назывались Ладога и Гдов. После жарких споров Ладогу шведы согласились передать так же, как Новгород, Порхов и Старую Руссу, — через 14 дней после подписания договора и уплаты денежной контрибуции.

Спор в январе 1617 года шел также и о том, как именно должны были передаваться Швеции уже находящиеся у нее в руках территории. Московское предложение (не имевшее успеха) заключалось в выводе всего населения из передаваемых городов и уездов со ссылкой на прецедент при передаче шведской стороне Корелы в 1610 году. Здесь Москва использовала также и религиозный аргумент, но он столкнулся со шведским контраргументом о свободе воли, выбора: шведы имели опыт управления территориями с православными подданными, и, несмотря на всю патетическую риторику дипломатии, стороны понимали, что собственно религиозных гонений в Новгороде в 1611–1617 годах не было; равно они понимали и возможность преследования московской властью бенефициаров прежнего режима (этот дискурс сохранялся и в дипломатических спорах после подписания договора). В то же время очевидны были случаи насилия в адрес новгородцев и принуждение их переселяться в города, отходящие по договору к Шведскому королевству. На одном из этапов спора, 20 января, шведские представители, убеждая московских послов в том, что православное население не будет насильно обращаться в лютеранский обряд, доказывали это соображением (думается, справедливым) о бессмысленности такой конверсии, приводя в качестве аргумента притчу о царе Максимиане, потерявшем царство, а также актуальный пример с испанским королем, попытавшимся обратить в католичество нидерландских властителей и потерявшим Нидерланды вовсе [22].

В ходе споров и обмена взаимными угрозами московские послы использовали приемы, и ранее принятые в русской дипломатической практике. При угрозе разрыва они отвечали: «бой великому государю нашему не страшен, то делается Божиею волею, а у государя нашего рати не наемны, всегда готовы, а которая кровь крестьянская на обе стороны кончается, и великий государь наш от тое крови будет чист» [23].

10 февраля 1617 года, в обстановке видимых успехов войска королевича Владислава на западе от Москвы, Боярская дума приговорила уступить искомые города и уезды Швеции и подписать Столбовский мир [24]. Было также принято решение уступить во многих спорных вопросах. В боярском приговоре послов отчитывали за то, что они «в своей отписке многие статьи писали непригож» и в некоторых статьях «российское государство с свейским мешали, а государя с королем, а не порознь писали. Тем государя с королем, а российское государство с свейским королевством в ровенстве учинили». Но, принимая во внимание многочисленные просьбы новгородцев, в частности — присланную 31 января в посольский стан челобитную митрополита «и всяких чинов людей», в которой они описали «неистерпимые свои нужи и гонения и правежи от немецких людей для того, что дело продлилось и пишут к ним со слезами и с пенями, и с отказом, что достальные людишка из Новагорода пойдут в свейскую сторону», следовало ускорить посольское дело. Обо всем об этом, согласно тексту боярского приговора, «государь слушал с боярами статейный список и приговорил: По грехам нашим, свейские послы, увидев нашу слабость, многие статьи, о чем раньше приговорили, переменяют». В то же время на западе Александр Гонсевский вторгся в Дорогобужский и Вяземский уезды. Принимая во внимание страдания новгородцев, поступаясь «за Святую Софию Премудрость Божию», царь Михаил Федорович с боярами приговорил: указать послам князю Д.И. Мезецкому с товарищами стоять накрепко, но если шведы заупрямятся и захотят разорвать переговоры, то «по самой конечной неволе поступитца» искомыми крепостями в их пользу [25]. В грамоте из Посольского приказа, обращенной к послам, было добавлено: как грамота придет в посольский стан, «вы не плошайте, и над подьячими смотрите… в разум себе емлючи накрепко свейских послов лукавство» [26]. Переговоры в целом к этому моменту завершились. 17 февраля началось сличение текстов договорных записей [27].

23 февраля московские послы отправили в стан английского посредника «денежную казну» с Несмеяном Чаплиным и подьячим Семеном Реткиным, а за отчетом послали ярославских целовальников. Чаплин, находясь в английском стане, два дня, 23–24 февраля, считал казну [28].

27 февраля 1617 года состоялось подписание мирного договора. 2 марта князь Д.И. Мезецкий с товарищами получили государеву грамоту, по которой им было велено идти в Великий Новгород, принимать город у шведов. 4 марта они вместе с Джоном Мерриком пришли в Тихвин. Тут был назначен авангардный отряд с головой Григорием Бутаковым, у которого числилось 42 человека дворян и детей боярских разных городов, а также 353 человека тихвинских и плавных казаков. Им было велено идти по прямой дороге перед Джоном Мерриком на Грузино, где дожидаться Меррика, после чего идти вместе с ним на Новгород. Придя в Новгород, отряду Бутакова следовало встать на посаде на Торговой стороне и ожидать послов.

7 марта вслед за Г. Бутаковым из Тихвина вышел Джон Меррик. 8 марта за ним последовал князь Д.И. Мезецкий и остальные послы. 12 марта Меррик писал послам, что он пришел на Грузино и, встретившись с Бутаковым, двинулся к Новгороду [29]. В ответном послании князь Д.И. Мезецкий указывал Меррику идти к Новгороду и встать на Торговой стороне. Одновременно он обратился и к К.К. Юлленъельму с требованием вывести шведские военные силы с Торговой стороны на Софийскую, чтобы «на Торговой стороне ни одного немецкого человека не было, а они, государевы послы, идут в Великий Новгород наспех».

12 марта к послам от Меррика прибыл новгородец Матвей Арцыбашев с сообщением, что Юлленъельм уже перевел всех шведских военных с Торговой стороны в Кремль и собирается покинуть последний, «и почала у них стрелба быть из наряду». Князь Д.И. Мезецкий с товарищами забеспокоились и потребовали оставить порох и вернуть всю артиллерию Кремля в сохранности. В это время сами послы подошли к Хутынскому монастырю. Посредническая миссия Меррика продолжалась: послы просили его уговорить Юлленъельма, «чтобы он Новгород на срок очистил и сам из города вышел и людей бы вывел, наряд бы по договору отдал». В тот же день Меррик сообщил послам, что Юлленъельм поздно вечером покидает Новгород и «город очищает и отдает, а как з города пойдет, и он к ним, государевым послом, городовые и пушечного двора ключи пришлет» [30].

По получении этого известия, «государевы послы, поставя образ Пречистые Богородицы на Футыне, пошли в Великой Новгород, урядась, и послали перед собою голов и дворян и детей боярских и стрельцов и казаков, и пришли в Великий Новгород марта в 13 день». Встав на Торговой стороне, они отправили Меррика в Кремль, с ним «для обереженья» послали дьяков Семена Лутохина да Пятого Григорьева, которые уже на Торговой стороне присоединились к посольскому поезду, «смотреть, чтоб чего немецкие люди на отходе не испортили». В тот же день, «за полчаса до вечера», Меррик и Юлленъельм с дьяком Пятым Григорьевым прислали послам ключи каменного города и пушечного двора. Меррик сообщил, что «Божиею милостью и… государевым счастьем» Юлленъельм город отдал и из города вышел. В тот же час послы послали в Кремль голову Григория Бутакова со всем его отрядом, а к митрополиту Исидору отправили дворянина Несмеяна Чаплина и подьячего Савву Семенова. Они должны были официально сообщить митрополиту, «что свейские люди из города вышли, а вошли и сели в городе государевы люди».

Так Новгород вернулся под власть московских царей. Через две недели новая-старая власть вошла в Ладогу и Порхов. Пропуск через границу (которая, впрочем, еще не скоро была размежевана) без «проезжих грамот» был запрещен. Выход из Смуты не повлек за собой эскалации репрессий ни в Москве в 1612 году, ни в Новгороде в 1617 году. Патриарх Филарет в 1619 году согласился с сохранением новгородцами поместий, полученных ими в центре государства [31], однако пожалования при шведах в спорных случаях за новгородцами не утверждались.

Надежным ли был Столбовский мирный договор? Насколько долгим он казался обеим сторонам? Статус «вечного мира» не ликвидировал, однако, сомнений в политической стабильности в этой части Европы, и важную роль здесь играл не только польско-литовский фактор, но и в целом долгие годы Смуты, предшествовавшие договору 27 февраля 1617 года. Через два с половиной года после подписания трактата в Новгороде поговаривали о том, что война может снова возобновиться. Так в русском переводе звучали слова К.К. Юлленъельма, обращенные к новгородскому воеводе князю И.А. Хованскому: «а подлинно мне ведомо учинилось, что некоторые худые люди в Новегороде говорили нашим людем и объявили, что бутто тому мирному договору меж обеих великих государей борзо скончатца, вдаль не здержану быть, и тогда бы де им на нашу сторону итти войною и розбивати неросплошно, а то есть как и наперед поминали, льжи подобно, и хотя будет то не ложь, и тем речем верить нечем» [32].

Утвердилось мнение о том, что одно из важнейших последствий мира сформулировал в своей речи король Густав Адольф на риксдаге в Стокгольме 26 июня 1617 года. Н.П. Лыжин опубликовал один из самых ранних переводов этой речи: «одно из величайших благ, дарованных Богом Швеции, заключается в том, что русские, с которыми мы издавна были в сомнительных отношениях, отныне должны отказаться от того захолустья, из которого так часто беспокоили нас. Россия — опасный сосед. Ее владения раскинулись до морей Северного и Каспийского; с юга она граничит почти с Черным морем. В России сильное дворянство, множество крестьян, народонаселенные города и большие войска. Теперь без нашего позволения русские не могут выслать ни даже одной лодки в Балтийское море. Большие озера Ладожское и Пейпус, Нарвская поляна, болота в 30 верст ширины и твердые крепости отделяют нас от них. Теперь у русских отнят доступ к Балтийскому морю, и, надеюсь, не так-то легко будет им перешагнуть через этот ручеек» [33]. И.П. Шаскольский очень сдержанно написал о значении этой речи: да, в ней действительно рассматривались территориальные стороны договора, но король учитывал и его экономические аспекты [34]. Известие о пушечной и ружейной пальбе в Москве в связи с известием о подписании мира в Столбове, широко тиражируемое в историографии, также основано на его упоминании в монографии Н.П. Лыжина [35]. Однако о таком ликовании в русской столице известно лишь по царской грамоте воеводе Чеботаю Челищеву в Кетский острог, которому, по получении грамоты, следовало велеть «молебны пети со звоном и из наряду велел стреляти из болшого и из ручного, чтобы про то было явно и ведомо» [36].

Несмотря на длительное изучение Столбовского мирного договора, в историографии, а в большей степени — в исторической политике, медиа, в политике памяти снова и снова поднимается вопрос о том, чья это была победа и чье поражение. Кроме того, существует и направление в оценках Столбовского мира, связанное с выходом за пределы противопоставления Россия / Московское государство — Швеция: обращается серьезное внимание на мир как фактор появления новой политической/этнополитической субъектности (Ингерманландия).

Столбовский мир 1617 года стал вторым важным дипломатическим актом царствования Густава Адольфа после Кнередского мира с Данией, завершившего Кальмарскую войну. Он переориентировал внешнюю политику на возобновление военного противостояния с Речью Посполитой в Ливонии и поддержку протестантских князей в Германии. После ратификации Столбовского мира в 1618 году последовало политическое сближение Стокгольма с Москвой и особое положение шведов в Московском царстве.

Для Швеции борьба за Балтику еще только предстояла: в последующие девять лет, вплоть до Альтмаркского перемирия 1629 года, с Речью Посполитой в Ливонии велась крайне напряженная борьба. Столбовский мир и дружественный настрой Московии позволяли королю Густаву Адольфу сосредоточиться на этой борьбе и, в конце концов, взять реванш за поражение под Кирхгольмом. Московское царство после венчания на царство Михаила Романова в 1613 году пережило множество острых моментов. Это был и приход польского короля под стены столицы, когда даже служившие в Москве смоленские дворяне ждали, что король отпустит принца Владислава и прирожденный государь сядет на престол в Кремле. В 1614 году произошло военное фиаско, как под Смоленском, так и под Новгородом. Теперь же, подписав Столбовский мир, Москва получила нового надежного союзника на Северо-Западе.

В то же время переход части бывших земель Новгорода Великого под власть инославного государя вызывал в части московского общества онтологический конфликт. Прежде такое помыслить было невозможно. Почти одновременная уступка Смоленска и уезда Речи Посполитой сопровождалась эвакуацией населения (пусть и декларативной). Таким образом, не территориальные потери, но отказ от целой группы населения — вот то, что толкало некоторые круги Московского царства к реваншу. Идеология «возвращения земли» с православными подданными, изнывающими от религиозного гнета, была использована как в середине XVII века, при авантюрном развязывании войны против Шведского королевства, так и при идеологическом обосновании начала Северной войны. В этом смысле использование «прошлого» идеологами XVII века (как патриархом Никоном [37], так и кн. А.Я. Хилковым в «Ядре Российской истории», подканцлера П.П. Шафирова в «Рассуждении о войне со шведами» [38]) было достаточно близким.

В школьном историческом нарративе середины ХХ века этот мотив «отвоевания земель» нашел свое отражение в обосновании Великой Северной войны (как впрочем и «Ливонской») как «борьбы за необходимый выход к морю». Этот тезис применительно к Балтийским войнам XVI века был рассмотрен и подвергнут убедительной аналитической критике в монографии А.И. Филюшкина [39]. Однако он продолжает использоваться в исторической политике и имеет серьезный общественный резонанс.

Предпринятые во время работы юбилейной конференции «Столбовский мир. Доброе дело» в Санкт-Петербурге в мае 2017 года полевые изыскания в среде культурной общественности Ленинградской области (руководители музеев, директора библиотек, представители общественных движений) в целом оценивают юбилейные события в оптике территориального присоединения/отвоевания; конфессиональный аспект латентно также присутствует, но не имеет решающего характера. При слабом знании исторического контента и полном незнании современных тенденций в историографии сама постановка вопроса, сформулированного организаторами конференции в ее названии (в гуманистическом ключе), скорее отталкивала, нежели притягивала участников. Другими словами, кроме констатации того факта, что Столбовский мирный договор 1617 года в современном российском обществе латентно травматизируется (как и другие дипломатические акции, чьим результатом были территориальные потери), следует отметить тот факт, что собственно идея мира как блага для людей воспринимается сегодня в конфликте с идеей территориального роста. Такой тип исторической памяти соответствует, как показал А.Б. Каменский, той рамке, которая была создана в Российской империи к концу XVIII века, накануне разделов Речи Посполитой.

 

Примечания

1. Коваленко Г.М. «В соединенье с Московским государством». Столбовский мир и возвращение Великого Новгорода в состав Российского государства. 1613–1617 гг. В. Новгород, 2017. С. 7–8.
2. Флоря Б.Н. О приговоре Первого ополчения // Исторические записки. Т. 8 (126). 2005. С. 85–114.
3. Видекинд Ю. История десятилетней шведско-московской войны. М., 2000. С. 304–307.
4. Видекинд Ю. Указ. соч. С. 317.
5. Видекинд Ю. Указ. соч. С. 328.
6. Подробнее: Селин А.А. Что говорил архимандрит Киприан в Выборге в 1613 г. // Мининские чтения – 2011. Н. Новгород, 2011. С. 86–97; Selin A.A. “Invitation of the Varangians” and “Invitation of the Swedes” in Russian History: Ideas of Early Historiography in Late Russian Medieval Society // «Vers l’Orient et vers l’Occident»: regards croisés sur dynamiques et les transferts culturels des Vikings à la Rous ancienne / P. Bauduin, A. Musin (dir.). Caen, 2014.
7. Грамота воеводы боярина кн. Д.Т. Трубецкого новгородским дворянам и всяким людям, извещающая о его походе на Новгород. Список. 1613, октября (?) // Riksarkivet, Stockholm. Militaria: 1287: 13.
8. Форстен Г.В. Балтийский вопрос в XVI и XVII столетиях (1544–1648 гг.). Т. 2. СПб., 1894. С. 135–137.
9. Шведские солдаты-перебежчики показывали в Дедерине со слов псковских казаков, бежавших в королевский лагерь: «…буде вскоре государевы люди с королем не помирятца, и изо Пскова де товарыщей их 500 человек радеют королю, и приказали с ними к Якову, толко придет подо Псков король или он Яков, и им бы учинили прежде весть, и оне заимут все ворота и учнут их приходу дожидать, и тем станут промышлять, чтоб короля или ево Якова пустить во Псков, и ныне де их казаков Яков Пунтусов излюбив, подавал им лошадей и корма им на них и на лошедей дает доволные» (Расспросные речи немецких выходцев в Посольском приказе. 27 мая 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1616. Д. 4. Л. 272–278).
10. Зорин А.В. Лисовчики. Александр Юзеф Лисовский и его полк в истории Смутного времени. М., 2017. С. 150–151.
11. Замятин Г.А. Условия заключения Столбовского мирного договора между Россией и Швецией 9 марта 1617 года // Новгородский исторический сборник. Вып. 16 (26). В. Новгород, 2016. С. 362.
12. 20 июня 1617 года на встрече с Мерриком в Москве «бояре Федор Иванович Шереметев с товарыщи говорили: ведомо ему самому, наперед прежнего посольского съезду полоняниками на обе стороны розменились в Полонове. А после того о которых полоняникех он, князь Иван, царского величества бояром говаривал, и о которых с съезду писал, те все отпущены. А как о добром деле договор совершился и которые полоняники свейские были во Пскове и в ыных ближних городех, и те все по договору отпущены, а иных сыскивают, а кого сыщут, тех всех отпустят, которые похотят, за што за них стоять? А какову свейские послы полоняником своим роспись дали, и в той росписи писаны многие немецские люди, те, которые иманы на делех с литовскими людми под Смоленском и в Литовской земле, а бывали преже сего с Яковом Пунтосовым, а отстали от Якова под Клушиным к гетману. А иные многие, которые в той росписи написаны, крестились и служат государю, а иные и бояром из воли, и в свою землю ехати не хотят. И тех как отдать, о том и в записи написано, что силно никово, хто не похочет, не отдавати» (Посольская книга по связям России с Англией 1614–1617 гг. М., 2006. С. 135–136).
13. Замятин Г.А. Указ. соч. С. 364.
14. Замятин Г.А. Условия… С. 349–350.
15. Цит. по: Замятин Г.А. Условия… С. 350.
16. Отписка тихвинских воевод В.Ф. Неплюева и И.И. Баклановского в Посольский приказ с изложением речей новгородского выходца старца Иосифа из Деревяницкого монастыря. После 22 апреля 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1616. Д. 5. Л. 108.
17. Допросные речи Деревяницкого старца Иосифа и князя Ф.А. Нарымова с товарищами в Посольском приказе. После 21 июня 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1616. Д. 7. Л. 161–162.
18. Расспросные речи новгородского посадского человека Мокейка Яковлева перед послами князем Д.И. Мезецким с товарищами в Тихвине. 4 июля 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1616. Д. 8. Л. 6–11.
19. Расспросные речи лазутчика новгородца Родки-Нехорошки Григорьева перед послами князем Д.И. Мезецким с товарищами в Тихвине. 28 июля 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1616. Д. 8. Л. 297–299, 303, 300, 301, 304, 302, 305, 306 (листы перепутаны).
20. Грамота английского посла Джона Меррика в Новгород к митрополиту Исидору и всем новгородцам о мирном договоре и о том, что на всех жителей Новгорода распространяется царская милость. Список. 5 декабря 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 1. Л. 221–223.
21. Грамота, присланная к послам из Великого Новгорода от митрополита Исидора и всех новгородцев, о том, что они надеются на государеву милость и многих собравшихся ехать в Швецию уговорили остаться на стороне Московского государя. Список. 18 декабря 1616 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 1. Л. 212–220.
22. Якубов К.И. Указ. соч. С. 9–13.
23. Якубов К.И. Указ. соч. С. 26–27.
24. Замятин Г.А. Условия… С. 356–359. Приговор опубликован: Замятин Г.А. Условия… С. 373–376.
25. Государев и боярский приговор о ходе переговоров. Без начала. Февраль 1617 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 2. Л. 55–68.
26. Государева грамота из Посольского приказа к послам князю Д.И. Мезецкому с товарищами с изложением упреков по поводу составления окончательного текста договора со шведами. Около 11 февраля 1617 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 2. Л. 79–88.
27. Счисление или сношение мирного договора и записи о городах, учиненные на съезде в Столбове между послами российскими и шведскими при посредничестве аглинского посла, во всем ли оные договоры и записи между собой согласны. Тут же и приговор боярской по каждой статье, каким образом подтвержденную на оной Столбовский договор писать грамоту. Без начала. 17 февраля 1617 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 4.
28. Окончание статейного списка послов князя Д.И. Мезецкого с товарищами в д. Столбово. Часть 16. Январь и февраль 1617 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 3. Л. 364.
29. Окончание статейного списка послов князя Д.И. Мезецкого с товарищами в д. Столбово. Часть 16. Январь и февраль 1617 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1617. Д. 3. Л. 375–378.
30. Там же. Л. 379–380.
31. Козляков В.Н. Михаил Федорович. М., 2004. С. 161.
32. Перевод с листа от К.К. Юлленъельма новгородскому воеводе князю И.А. Хованскому о добрых намерениях с просьбою, в частности, найти в Новгороде распространителей слухов о войне между Швецией и Москвой. Без начала. 6 августа 1619 г. // РГАДА. Ф. 96. Оп. 1. Реестр 2. 1619. Д. 1. Л. 108–110.
33. Лыжин Н.П. Столбовский мир и переговоры, ему предшествовавшие. СПб., 1857. С. 79–80. Перевод был сделан по немецкому изданию «Истории Швеции» De Geier’а, которым пользовался Н.П. Лыжин (Geier E.G. Geschiche Schwedens. 3 Bde. Hamburg, 1832–1836).
34. Шаскольский И.П. Столбовский мир 1617 г. и торговые сношения России с Шведским государством. М., 1964. С. 202–203.
35. Лыжин Н.П. Столбовский мир. С. 66.
36. Окружная грамота царя Михаила Федоровича в Сибирь, в Кетский острог воеводе Чеботаю Челищеву о заключении с шведами мирного договора, по силе коего Новгород с городами, ими завоеванными, возвращен Российской державе. Март 1617 г. // СГГД. Ч. 3. СПб., 1822. № 35. С. 155.
37. Флоря Б.Н. Русское государство и его западные соседи (1655–1661 гг.). М., 2010. С. 67–68.
38. [Хилков А.Я.] Ядро Российской истории. М., 1770. С. 291–295; Шафиров П.П. Рассуждение, какие законные причины Петр I, царь и повелитель всероссийский, к начатию войны против Карла XII, короля шведского, в 1700 году имел. М., 1717; Каменский А.Б. 1) Россия в XVIII столетии. История и память. Исследования по социальной истории и исторической памяти. М., 2017. С. 288; 2) «Отторженная возвратих»: разделы Польши и концепция собирания русских земель // Труды по россиеведению. Вып. 6. 2015–2016. М., 2016. С. 220–261, особенно 234.
39. Филюшкин А.И. Изобретая первую войну России и Европы. Балтийские войны второй половины XVI в. глазами современников и потомков. СПб., 2013. С. 235, 274–275, 601, 608, 609. Попытка подвергнуть это опровержение критике и реабилитировать «борьбу России за выход к морю», предпринятая П.А. Кротовым, не может считаться научной (Кротов П.А. Мистификация Балтийского вопроса // Вестник СПбГУ. История. 2017. Т. 62. Вып. 2. С. 400–410).