Политическая нация на дрожжах революций. К столетию Чехословакии

Выступление профессора («директора исследований») Центра международных исследований (Париж), советника Вацлава Гавела в 1990–1992 годах Жака Рупника в Институте гуманитарных наук (IWM, Вена, Австрия) 8 марта 2018 года.

Текущий год напоминает о множестве памятных дат: образование Чехословацкой Республики в 1918 году, Мюнхенский сговор 1938 года, утверждение единовластия коммунистической партии в 1948 году, Пражская весна 1968 года и демократические движения 1988 года. Все это революции для государства, и сейчас самое время обдумать, каков общий итог этих революций как торжествующего достоинства 1918, 1968 и 1988 годов, так и ужасающего отчаяния 1938 и 1948 годов.

Чехословакия как политическая нация из двух политических наций формировалась как подражание Германии: Масарик и приверженцы «богемства» настаивали на том, что славяне лучше германцев справятся и с задачами политического единства, и с религиозными конфликтами, и с общими нормами Просвещения. Они заставили весь мир поверить в себя: хотя славянская идея понималась в разных странах очень по-разному, главным моментом проекта стало само политическое единство двух разных наций, которое должно было показать преимущество над слишком «лоскутным» единством Германии.

1918 год — это не просто обретение независимости, это создание новой идеи представительства: представлены не сословия и не отдельные граждане, а земли, каждая из которых, со своими особенностями, входит в унитарное государство. Государство двух наций и должно было быть унитарным, иначе оно бы не смогло утвердить ту меру представительства, которая бы сохранила ее от влияний крупных международных игроков и левых и правых партий. Любые партийные идеи скорее оказывались идеями реорганизации порядка управления, чем встраивания страны в те или иные идеологические международные союзы.

1938 год — это не только поражение и установление протектората, но и дифференциация управления: политическая двуединая нация осознает, что ей нужно будет существовать в высококонкурентной среде, и значит, местные политические институты должны сохранять внутреннее достоинство, иначе чем они будут отличаться от германских институтов? Поэтому парадоксальным образом нацистская оккупация послужила новому подъему национального самосознания как изобретения независимых институтов.

1948 год — не только разочарование в политике и установление диктатуры одних институтов над другими. Это и новые навыки жизни в большом советском блоке, требующие умения отстаивать свою позицию перед безапелляционным поведением всего советского блока.

1968 год — революция была подавлена, но усилилась тяга к федерализму в рамках двуединой нации. Чтобы система коммунистической диктатуры не утратила рычагов управления, чаще стали проводиться различные совещания, с чешскими и словацкими центрами совещательной демократии, пусть и все еще ограниченной диктатурой. Диктатура настаивала на умолчании, на том, что о политической нации никто говорить не вправе, в результате и чехи, и словаки стали развивать свою практику управления и свои способы ограничивать вмешательство бюрократии. Сопротивление стало антибюрократическим.

1988 год — демократическое движение в предвестии «бархатного» развода. Развод этот был окончательно антибюрократическим, поэтому, повредив отдельным институтам, не повредил тому сознанию двух наций, которое уже научилось создавать свои институты предпринимательства, местного самоуправления, стратегических решений.