Как сделать Россию постимперской?

Когда развалится «путинская система», появится новый шанс на российскую демократизацию. Запад уже сегодня может способствовать отказу постпутинской России от экспансионизма, предложив россиянам включение будущей неимпериалистической РФ в евро-атлантическую систему экономического сотрудничества и военной безопасности.

Западные комментарии российских внутренних и иностранных дел в последние годы становятся все более мрачными. Среди прочих тем этот пессимистический дискурс — в который я тоже внес свой вклад — повествует о неоимперских планах Путина на постсоветском пространстве, разновидностях сегодняшнего русского ультранационализма, хрупкости геополитической «серой зоны» между Россией и НАТО, подрыве Москвой основ мирового режима нераспространения ядерного оружия (в результате нападения ядерной России на государство, которое добровольно отказалось от своего оружия массового поражения), катастрофическом сценарии полномасштабной российско-украинской войны, серьезных последствиях этой возможной очередной эскалации для всей Восточной и Центральной Европы и о продолжающейся наивности Запада в отношении истоков, природы, функционирования и целей нынешнего режима в Москве.

Разумеется, публикация таких наблюдений и сценариев и далее будет нужна, поскольку они пока недостаточно серьезно обсуждаются в западных СМИ. Тем не менее, возможно, сегодня настало время параллельно разработать другой подход к обсуждению вероятных будущих сценариев внутренней и внешней российской политики. По крайней мере, подобного альтернативного взгляда на будущее России требует новейшая история и, в частности, процесс и последствия окончания Холодной войны.

 

Как мы «потеряли» Россию

В 1991 году внезапный крах Советского Союза неожиданно открыл окно возможностей для создания всеобъемлющей, совместной и стабильной системы европейской безопасности и экономической интеграции. Одна из причин того, что эта возможность была упущена, заключалась в том, что западное сообщество экспертов по Восточной Европе, даже тогда, когда перестройка Михаила Горбачева все больше превращалась в полномасштабную революцию, не предвидело распада советской империи. Большинство наблюдателей того периода сосредотачивались на разных недостатках СССР — до тех пор, пока советское государство не прекратило свое существование. Запад заранее не разработал четкого понимания и последовательного плана для ситуации, когда рухнет российский коммунистический режим, а независимая Россия встанет на путь постепенной вестернизации.

В результате, в 1990-х годах западная политика в отношении Москвы формулировалась спонтанно и без четкого представления о том, как именно должна выглядеть в конечном итоге постсоветская геополитическая и экономическая структура Восточной Европы и Северной Азии. Хотя теми или иными западными правительствами или международными организациями, такими как МВФ, Большая семерка, Совет Европы или НАТО, и предпринимались различные попытки более тесного сотрудничества и сближения с Россией, тем не менее, мало кто из ключевых лиц понимал уникальность и масштабность краткосрочного геополитического шанса и величину ставки правильного использования критического момента. Вместо того чтобы руководствоваться историческим чутьем, последовательной стратегией и привлекательной телеологией, западные подходы к постсоветскому миру характеризовались самодовольством и нерешительностью. Более концептуальные подходы, такие как т.н. Четыре общих пространства ЕС и РФ 2003 года или Модернизационное партнерство Германии с Россией 2008 года, были введены только после того, как «путинская система» уже начала формироваться — когда уже было поздно. Сейчас мы расплачиваемся за этот серьезный геополитический просчет Брюсселя, Берлина и Вашингтона 1990-х годов.

 

Невыученный немецкий урок

Это печальное упущение иллюстрируется еще и тем, что Запад совершенно иначе среагировал в другой переломный период новейшей европейской истории и в отношении другой важной европейской страны — юной ФРГ 1950-х годов. В первой половине XX века Германия была ответственна за две мировые войны, Холокост, фашистский террор в большей части Европы (да и за ее пределами), за ужас концлагерей — за гибель и страдания десятков миллионов людей. Несмотря на эту предысторию и огромное недоверие западных наций к немцам, после Второй мировой войны только что созданная новая западнонемецкая федерация была смело включена Западом как полноправный член в Европейское объединение угля и стали в 1951-м, в НАТО в 1955-м, в Европейское экономическое сообщество и Европейское сообщество по атомной энергии в 1957-м, в Европейский парламент в 1959 годах. Тем самым, некогда сверхагрессивному, ультранационалистическому и, пожалуй, самому империалистическому народу мира был дан серьезный шанс переопределить свою национальную идентичность, историческое предназначение и роль в мировой политике.

Германия впоследствии стала не только полноправным, но даже во многом образцовым и ведущим членом сообщества западных стран. Более того, несмотря на свою относительно высокою экономическую, политическую и научную самодостаточность, объединенная Германия сегодня выступает в ЕС одним из главных моторов усиления европейской интеграции — и тем самым передачи членами Союза (включая саму ФРГ) своего национального суверенитета на наднациональный уровень, т.е. в Брюссель. Хотя, возможно, сегодня кому-то может показаться, что так и должно было быть у немцев, в начале 1950-х годов такой сценарий развития недавно созданной ФРГ многим европейцам и американцам показался бы, мягко говоря, слишком оптимистичным. Такое невероятное преображение немецкой нации стало возможным благодаря в чем-то антиисторическому (в смысле противоречащему недавним историческим «заслугам» немцев) смелому включению послевоенной Германии в международные западные структуры.

Похожий сценарий потенциально был возможен и для новой Российской Федерации 1990-х годов. Но, в отличие от периода после Второй мировой войны, с окончанием Холодной войны Западу не хватило целеустремленности, фантазии и мужества, чтобы приложить свой сверхуспешный опыт нейтрализации германского империализма и к российскому империализму. На этом фоне не должно стать особым сюрпризом, что в результате этого эпического промаха развитие сегодняшней России больше напоминает развитие Германии после Первой мировой войны, чем после Второй. Хотя путинизм — далеко не гитлеризм, постсоветская Россия последних двадцати лет, как и нацистская Германия 1933–1945 годов, опять вернулась на империалистические и антидемократические круги своя.

 

Соперничающие сценарии

Тем не менее, не все еще потеряно. Сегодня есть основания полагать, что рано или поздно нам может снова выпасть шанс ввести Россию в западное сообщество государств, и что — вопреки приведенным выше мрачным прогнозам — мы уже сейчас должны готовиться к оптимистическому повороту событий. Более того, альтернативная повестка дня построения новых отношений между Западом и постпутинской Россией сама по себе могла бы стать фактором, приближающим реализацию позитивного сценария, избавив нас от постоянного повторения более или менее апокалиптических сценариев. Чтобы пророчество смогло реализовываться, его сначала необходимо сформулировать. Четкое видение того, как именно будущая неимпериалистическая и демократическая Россия может быть постепенно интегрирована в западное сообщество государств, должно стать для российских демократов, европейских дипломатов, западных политиков и международного гражданского общества инструментом скорейшей реализации такого развития событий после разложения «путинской системы».

Пока что на Западе мало кто думает о такой «другой России», как называлась одна российская оппозиционная группа, или о том, как к ней приблизиться. Как и в 1980-х годах, недавнее прошлое, т.е. развитие и функционирование «путинской системы», многими рассматривается как основное, если не единственное основательное руководство для анализа сценария будущего. Все, что выходит за рамки простой экстраполяции настоящего или каких-то еще более мрачных прогнозов, представляется тогда праздным мечтательством. Путинский режим, а также его глашатаи в России и за ее пределами целенаправленно поддерживают эту повестку дня: все, что Запад может получить от Москвы, — это либо аккомодация (выполнение требований), либо конфронтация.

В худшем случае, как предостерегают из России и чему многие на Западе верят, вместо нынешней реакционной клептократии у российской власти может оказаться еще более опасная околофашистская идеократия. Внешняя проекция нынешними правителями Кремля российской безжалостной власти, абсолютной непримиримости и полной непредсказуемости кажется уже совершенно вероятной западной аналитической культуре, обычно характеризующейся осторожностью, скептицизмом и пессимизмом. Но насколько вероятны в действительности продолжение или эскалация сегодняшней ситуации, а не среднесрочный спад нынешней напряженности в российско-западных отношениях?

Вероятно, что отношения между Москвой и Западом сначала должны будут еще более ухудшиться, прежде чем они начнут улучшаться. Перед своим крушением сегодняшний клептократический режим России, возможно, пройдет через тяжелые судороги. Предсмертный период «путинской системы» может стать очень рискованным для всех вовлеченных стран, а возможно, для всего человечества. Тем не менее, скорее всего, Россия рано или поздно снова повернется к Западу и будет готова к возобновлению допутинского курса и тесных отношений с ЕС.

Тогда появится новый шанс начать постепенную интеграцию России в западные структуры экономического сотрудничества и международной безопасности. Такой поворот событий может означать не только вторую возможность создания «общего европейского дома», о котором когда-то мечтал Горбачев. Сама перспектива такой коренной перезагрузки российско-западных отношений и преодоления нынешнего разделения Европы через институциональное включение России в условный Запад может стать инструментом для достижения такого будущего.

 

Почему новое окно возможностей может снова открыться

Фундаментальным вызовом продолжению существования сегодняшнего клептократического режима в России в течение ближайших лет будет сопряженность двух тенденций, с которыми даже умному лидерству в Кремле было бы трудно справиться. Во-первых, если цена на нефть вновь не взлетит, неэффективность и бесперспективность нынешнего социально-экономического строя России будут все более очевидны. С каждым годом пирог, который делят между собой разные российские взыматели ренты, будет уменьшаться. Утрата оставшегося экономического динамизма России, как и все большее снижение относительного международного веса и внешнего влияния будут все более удручающими для российской элиты. Евразийский экономический союз будет выглядеть все менее конкурентоспособным либо даже потерпит крах. Финансовое бремя поддержки различных формально или неформально аннексированных территорий России и ее сателлитов будет все более тяжелым. Если только крупная незападная экономическая держава, такая как Япония или Китай, не станет воспринимать Россию не просто как торгового партнера, а как близкого политического друга, которого она будет активно поддерживать и интегрировать, отсутствие экономических перспектив России самой по себе станет все более очевидным для образованных россиян.

Решительный, харизматичный и поддерживаемый массами правитель смог бы, правда, в течение определенного периода времени компенсировать эти и другие различные угрозы стабильности нынешнего российского режима. Тем не менее, по биологическим, конституционным и политическим причинам, уже теперь ясно, что Путин долго не сможет обеспечить такое лидерство. Клановая «путинская система» построена на высоком авторитете и балансирующей роли своего руководителя. Скорее всего, специфический харизматично-патроналистский режим не сумеет организовать упорядоченную передачу власти подходящему преемнику, как это произошло в последние десятилетия в Китае или Северной Корее. До 2024 года, т.е. до конца четвертого срока Путина на посту президента, проблема руководства может еще не быть актуальной. Но, наверное, уже сегодня в клиентелистском госаппарате России многие задают себе вопрос: а что будет потом?

Разумеется, в 2024 году Путин может снова нанять себе ручного регента на посту президента, как это было в случае с Дмитрием Медведевым и его паллиативным президентством в 2008–2012 годах. Тем не менее, вопрос о том, сможет ли Путин в 2030 году еще раз вернуться к власти в качестве полноценного национального лидера в возрасте 77 лет и как долго он сможет выполнять роль главного патрона на вершине российской неопатримониальной пирамиды, открыт. Россия в своем советском воплощении уже пережила геронтократию во времена правления Леонида Брежнева, Юрия Андропова и Константина Черненко в конце 1970-х и начале 1980-х годов. Российский народ слишком хорошо знает, к чему в конечном итоге привело правление стариков.

Поэтому появление нового человека на президентской должности в 2024 году уже будет рассматриваться многими в российской элите как намного более значимый переход, чем назначение Медведева в 2008 году. Относительно молодой президент, который будет введен в должность после четвертого срока Путина, может претендовать на роль долговременного преемника и реального будущего руководителя России. Поскольку Путин таким образом, вероятно, начнет свой постепенный отход от политики в 2024 году, если не раньше, ставки этого глубинного изменения структуры власти будут выше, чем формальная передача должности президента Медведеву в 2008 году. По крайней мере, такого рода расчеты и спекуляции, вероятно, уже сегодня предпринимаются среди нынешних руководителей «вертикали власти» в Москве.

Обитатели и клиенты Кремля, вероятно, еще активнее, чем западные аналитики, уже сейчас задаются вопросом, что именно принесет с собой неизбежный отход от дел Путина, что это будет значить для их будущего и как они должны вести себя, чтобы выжить в этой пертурбации — как в метафорическом, так и в буквальном смысле. Арест, суд и заключение в тюрьму бывшего министра экономического развития Алексея Улюкаева в 2016–2017 годах увеличили ставки предстоящей смены руководства. Для всех без исключения власть предержащих сегодня в Москве главным остается вопрос о том, кто именно станет следующим правителем России, насколько стабильным и благоприятным для каждого из них будет этот новый режим. Ответы на эти вопросы могут стать экзистенциальными даже для членов сегодняшнего внутреннего круга Путина.

Эта неясность уже сейчас образует волатильность в системе — тенденция, которая, скорее всего, будет нарастать с каждым годом. Она в конечном счете сможет превратиться в серьезный и потенциально демократизирующий конфликт между различными политическими фракциями и экономическими кланами в российской элите. Возможно, беспрепятственная передача власти Путиным новому лидеру и сохранение нынешнего авторитарного порядка были бы возможны в условиях динамичного социально-экономического развития страны, как это было в России в начале 2000-х годов. Но сегодня одновременность экономической стагнации и ключевого политического транзита на вершине властной пирамиды делает проблематичной задачу такой замены — без значимых и открытых демократических выборов — нынешнего харизматического лидера достаточно приемлемой, сильной и перспективной альтернативной фигурой. Последствие прошлых явных ошибок со стороны российского руководства, таких как уничтожение малазийского пассажирского авиалайнера над Восточной Украиной в июле 2014 года, и результаты возможных будущих промахов Кремля, а также новые санкции США и всевозможные т.н. «черные лебеди» могут ускорить упадок нынешнего режима.

К чему именно рано или поздно приведет неизбежная дестабилизация политического режима России на международном уровне, трудно предсказать. Большинство аналитиков склонны предвидеть либо адаптацию нынешнего режима к новой ситуации и продолжение сегодняшнего внешнего курса, либо же дальнейшее ухудшение российско-западных отношений вследствие растущей радикализации или даже фашизации нынешней системы. Однако оба этих сценария означали бы сохранение нынешних глубинных российских социально-экономических дефектов или даже их более стремительный рост, например в результате эскалации торговой войны с Западом. Эти сценарии тем самым всего лишь воспроизведут или еще более ускорят тупиковый ход развития, по которому Россия движется сейчас.

Скорее всего, глубокое включение России в мировую экономику, ее неспособность стать автаркией и безальтернативность ее тесных экономических связей с Западом будут означать, что изменение курса и режима в Москве, в конечном итоге, все же приведет к возобновлению тренда на сближение и интеграцию с Западом, начатого в конце 1980-х годов. Правда, пока неясно, как и когда произойдет прозападный поворот в России. Но, по крайней мере, в долгосрочной перспективе, если не в среднесрочном будущем, он вероятен, а возможно даже неизбежен. Как отсутствие других устойчивых геоэкономических возможностей для России, так и культурная близость большинства россиян к европейским традициям рано или поздно вернут Кремль в объятия Запада. Как только это произойдет, Запад должен — в отличие от судьбоносного 1991 года — уже иметь в распоряжении всеобъемлющий план действий.

 

Как Запад может продвигать прозападную Россию

Очевидной предпосылкой для примирения России и Запада будет готовность Москвы отказаться от ее различных экспансионистских приключений в Восточной Европе и на Южном Кавказе, а также более конструктивное поведение России в других регионах мира, таких как Ближний Восток. В частности, Кремлю придется вывести российские войска и наемников из тех стран, которые не желают иметь их на своих территориях, упразднить свои сателлитные псевдогосударства в Приднестровье, Абхазии, Южной Осетии и Донецком бассейне, а также отменить российскую аннексию Крымского полуострова — последний вопрос, пожалуй, самый сложный. Россия должна будет сама себя переопределить как либерально-демократическое и довольствующееся своей территорией национальное государство, пройти через процедуру покаяния и извинения за совершенные российскими войсками и агентами зверства в Украине и Сирии и принять решение более не вести себя на международной арене как реваншистско-империалистическая держава. Для того чтобы решиться направиться и стремительно двигаться вперед по этому непростому пути, России понадобится поощрение, мотивация и поддержка извне.

На этом фоне ЕС и США могли бы уже сегодня изложить россиянам преимущества отказа от своих ирредентистских претензий на территории бывшего СССР. Запад мог бы еще до падения «путинской системы» объявить детализированную повестку дня относительно далеко идущей частичной интеграции постпутинской России в западный мир, которая вышла бы за рамки простого восстановления прежних схем сотрудничества при президенте Ельцине. Такой план мог бы стать частью крупного проекта создания нового типа партнерства, который бы связал вывод российских регулярных и нерегулярных войск (боевиков, казаков, авантюристов и др.) с ныне оккупированных территорий, с одной стороны, с предложением постепенной интеграции России в Запад в гуманитарной, экономической и военной областях, с другой.

Этот план мог бы не только предусмотреть, что ре-демократизированная и неимпериалистическая Россия снова присоединится к Большой семерке, превратив ее вновь в Большую восьмерку, восстановит свои стратегические и модернизационные партнерства с ЕС, а также совместный совет с НАТО и возобновит переговоры о вступлении в ОЭСР, прерванные в 2014 году. Текущие проекты ЕС в рамках инициативы «Восточное партнерство» с Украиной, Молдовой и Грузией могли бы стать моделями гораздо более интенсивных и глубоких связей между Брюсселем и постимперской Москвой, чем до 2014 года. В зависимости от того, выживет или нет Евразийский экономический союз, ЕС мог бы предложить либо РФ и другим отдельным сегодняшним членам ЕЭС, либо всему ЕЭС как организации ряд схем частичной интеграции, которые приведут к постепенному включению этих стран в Большую Европу (Wider Europe), что позволит им в конечном счете присоединиться к Западу экономически и политически.

В частности, с Россией и ее нынешними союзниками могут быть подписаны такие же Планы действий по либерализации визовых режимов и соглашения об ассоциации, какие в последние годы ЕС реализовал с Украиной, Грузией и Молдовой. После принятия Москвой ряда необходимых законов и выполнения подготовительных положений, граждане России могли бы получить право на безвизовый въезд в Шенгенскую зону. Вашингтон смог бы также рассмотреть возможность в будущем предложить России, после надлежащей подготовки, включение в свою программу безвизового электронного разрешения на путешествие в США (ESTA).

Соглашение об ассоциации Москвы с ЕС, которое включило бы в себя создание всеобъемлющей зоны свободной торговли, помогло бы России достичь одновременно двух стратегических целей. Во-первых, такое соглашение предоставило бы четкую картину того, как российская экономика может постепенно стать неотъемлемой частью правового пространства ЕС и каким образом может выглядеть ее экономическое будущее. Во-вторых, такое соглашение реинтегрировало бы постсоветскую экономику России (и, возможно, других членов ЕЭС) с экономиками Украины, Грузии и Молдовы, которые уже сейчас выстраивают свои зоны свободной торговли с ЕС в рамках собственных соглашений об ассоциации. Таким образом, можно было бы вычеркнуть один из основных пунктов критики нынешней интеграции в ЕС ассоциированных стран «Восточного партнерства», а именно то, что Брюссель отрывает их от своих традиционных рынков и партнеров в бывшем Советском Союзе.

Геополитически самое далеко идущее предложение, которое Брюссель и Вашингтон могли бы сделать Москве, — совместное начало реализации Плана действий по членству в НАТО, приведшего бы в конечном счете к вступлению России в североатлантический альянс. Постепенная подготовка России к окончательному включению в оборонный союз Запада, как и в случае с Соглашением об ассоциации с ЕС, помогло бы одновременно решить два важных — для Москвы, как и для всей Европы, — вопроса. Во-первых, Россия получит доступ в самый мощный в мире альянс по безопасности, что поможет смягчить исторически укоренившийся страх перед иноземными захватчиками в коллективном бессознательном России — одну из основных причин нынешней нестабильности европейской политики. В-вторых, вступление России в североатлантический альянс разрешит российско-западные конфликты вокруг предыдущих расширений НАТО с присоединением к западному военному блоку других постсоветских стран, в первую очередь Украины.

Присоединение постимперской России к НАТО могло бы стать частью «большой сделки» для Восточной Европы и Южного Кавказа, которая бы сочетала в себе отказ Москвы от своих сегодняшних территориальных и политических претензий к разным бывшим советским республикам с активным включением России в Большую Европу со стороны Запада. В рамках некоего международного меморандума или протокола, НАТО могло бы официально объявить о своей готовности принять в члены не только Украину и Грузию (а также, возможно, другие постсоветские страны, как Молдова или Беларусь), но и Россию тогда, когда Абхазия и Южная Осетия вернутся под контроль Тбилиси, Приднестровье — под контроль Кишинева, а Крым и Донбасс — под полный контроль Киева. В рамках такого соглашения возможно даже, что некоторые из ныне нелегально размещенных российских войск на грузинской и украинской территориях, например в Севастополе, могли бы остаться в Украине и Грузии, если эти страны с этим согласятся. Благодаря вступлению Украины, Грузии и России в НАТО и полному восстановлению украинского и грузинского суверенитета над Севастополем, Абхазией и Южной Осетией, расположенные там сегодня оккупационные российские войска могли бы превратиться в союзные структуры, поддерживающие грузинскую и украинскую безопасность.

Разумеется, нестандартные схемы, подобные предложенной здесь идее, могут на данный момент выглядеть как необоснованные спекуляции или даже несерьезные фантазии. Однако геополитическая констелляция постсоветского пространства сегодня стала необычайно сложной. Для устойчивого решения многочисленных острых проблем, возможно, потребуется не только множество отдельных шагов в том или ином направлении, но и разработка, обсуждение и реализация нового амбициозного стратегического плана, который бы очертил для народов Восточной Европы, Северной Азии и Южного Кавказа, как может быть структурирован их регион в будущем.

  

Самореализующееся пророчество?

Смысл создания совершенно новой повестки дня для такой «другой России» заключается не только в том, что она могла бы быть целенаправленно реализована, если вдруг возникнет действительно новая ситуация в Восточной Европе. Разработка подобного плана уже сегодня могла бы стать инструментом для продвижения такой постпутинской трансформации. Одной из причин агрессивной позиции Москвы в мировой политике и старательного поиска иностранных союзников является очевидный тупик развития международной кооперации и интеграции после аннексии Крыма.

Несмотря на агрессивную пропаганду Кремлем идеи «многополярности», Россия экономически, политически и идеологически недостаточно сильна, чтобы стать самостоятельным полюсом в конкурентном многополярном мире и нестабильной геополитической среде. Нынешние российские партнерства с Китаем, Турцией, Ираном и другими незападными державами, скорее всего, останутся ограниченными, поскольку они лишь изредка будут приносить долгосрочную взаимную выгоду для всех сторон. Российская религиозно-культурная близость и историко-географическая принадлежность к Европе не просто останутся факторами российской политики, но и рано или поздно опять станут определяющими во внешней политике Москвы.

Постепенно прогрессирующая интеграция Украины и других европейских постсоветских республик в западный мир будет становиться все более привлекательной моделью и для россиян. Неустойчивость клептократического порядка и антилиберальной политики России, а также чрезмерность ее сегодняшних реваншистских желаний, глобальных амбиций и неоимперских претензий станут все более очевидными для российской элиты и населения. Формулируя и транслируя альтернативный взгляд на геополитическое будущее России, Запад может уже сегодня поспособствовать ускоренной смене курса в Москве, готовясь к моменту, который в конце концов наступит.

Авторизированный перевод с английского Елены Сивуда.

Текст был впервые представлен в виде краткого доклада на конференции «Стратегические опции Европы», организованной лондонским Чатем-Хаус и Кильским институтом политики безопасности (Берлин, 7 декабря 2017 года)