Популизм: на волне антилиберализма и национализма

Современный популизм нельзя сводить ни к национализму, противостоящему власти интеллектуалов и экспертов и направляемому амбициозными новыми политиками, ни к антилиберальному демократизму, обвиняющему либералов в технических инженерных решениях, подрывающих демократическое участие. На самом деле популизм — это не бунт, не внезапный всплеск политических эмоций и не косвенный побочный результат борьбы элит, как казалось еще совсем недавно. Популизм — вполне продуманная технология.

Джон Гольдберг о своей книге «Самоубийство Запада». Дискуссия с Уильямом Кристолом

1. Популизм Трампа — политика идентичности в новой упаковке. Как и все современные националисты, Трамп утверждает, что нужно пересмотреть процессы, происходившие в мире по итогам Холодной войны. Как и любые националисты, Трамп делает ставку на частные договоренности с руководителями отдельных стран, поверх институтов международного взаимодействия. Как и националисты, Трамп настаивает на том, что представляет подлинно успешную демократию, тогда как интеллектуалы и институты только вносят смуту и препятствуют принципу продвижения от победы к победе. Трамп по своему складу ничем не отличается от евроскептиков и европейских сепаратистов, которые при этом вполне могут поддерживать ЕС как зонтичную систему. Трамп же со своей стороны поддерживает существующее мироустройство. Но если векторы евроскептиков и сепаратистов расходятся, то Трамп играет в одиночку и всегда уверен в своей окончательной победе.

2. Антилиберализм популистов также строится на политике идентичности: например, они упрекают либералов в том, что те не понимают культурного смысла экономики, зависимости экономических процессов от национальных традиций. На место либерального успеха популисты ставят избранничество: с точки зрения сторонников Трампа, каждый может стать настоящим американцем, но при условии, что он или она покажет себя как члена американского общества — изначально разделяющим все американские ценности, способным к демократическому участию. По сути, перед нами модель низовой демократии, как часто и бывает, легитимированная идеей избранничества всякого, кто может участвовать в демократическом процессе.

3. Но критика популистами либералов также подразумевает вынос за скобки консерватизма, что уже окончательно разрушает и американскую политическую систему, и сложившиеся в мире либерально-демократические принципы. Для популистов консерватизм — это слабое движение, состоящее из политических групп и клубов, неспособное стать массовым движением и не имеющее того же преимущества либеральности, что космополитизм. Поэтому любое усиление националистических тенденций в популизме сразу приводит к вытеснению консерватизма из политической дискуссии. Получается неконтролируемая однополюсная система, зависящая только от политических эмоций.

4. Популизм нельзя сводить только к проявлениям ксенофобии и совокупности городских страхов и слухов. На самом деле, популизм — это попытка пересмотреть общественный договор, поставив в нем на место правовой защиты меньшинств идентичность меньшинств, с которыми «большинство» обязано договориться напрямую. В этом смысле популизм — не просто политический, а еще и интеллектуальный проект. Лидеры популизма так же участвуют в нем, как и широкие массы населения, — и этим новейший популизм отличается от прежних массовых движений, в которых «лидер» выражал чаяния «масс». Теперь лидер объясняет массам, а массы — лидеру, чего именно те хотят: популизм продолжает дух ток-шоу и «рассказывания историй»… — всего того, что давно превратилось в решающий инструмент политической борьбы.

5. Современные политики идентичности приобретают значение инструмента навязывания ложных социальных позиций: как может конкурировать с «черным» сообществом тот, кто никогда не ощущал себя «белым», даже если родился и жил большую часть жизни в Нью-Йорке? Политика идентичности вносит в социальную жизнь элемент искусственности, а популисты играют на противоречиях между «искусственным» и «подлинным».

6. Популизм подорвал позиции правых и левых, но это не значит, что политическая борьба и политическая история Запада закончилась, хотя этот подрыв и можно назвать, с риторическим преувеличением, «самоубийством Запада». Популизм обратился к уже забытым схемам «исконного Запада», выдавая за него пережитки вполне конкретных социальных ситуаций, былую дикость нравов или, напротив, прежние удачи демократического строительства. И правым, и левым предстоит разобраться в своих «удачах», показав, каким именно правым или левым идеям они обязаны и, следовательно, как можно в наши дни пересобрать политическое, возродив настоящую политическую конкуренцию.

Кас Мудде (Нидерланды). Популизм в схемах и таблицах

1. Популизм — это прежде всего движение, выставляющее на щит тот или иной моральный принцип. Это коалиции убежденных в собственной правоте, и поэтому популизм так легко пользуется недостатками современных электоральных систем, находя в них слабые места. Выборы — это всегда одновременно шоу, выход для эмоций и социально-политическое страхование на ближайшие несколько лет. Чем реже проходят выборы, тем легче продвинуть на них ультраправых кандидатов, за которыми во власть подтянутся и лидеры популистов.

2. Популизм исходит из социального атомизма, из убеждения, что все люди имеют несовместимые друг с другом интересы. Исходя из этого, популисты атакуют традиционные партии, обвиняя их в том, что они выдают одни интересы за другие. Популизм — уникальное явление атомизированного национализма.

3. Успешный популизм, добивающийся мест в парламенте и влияния на текущую повестку, опирается на близкий прежний опыт атомизированного учета интересов: аграрные и социалистические партии тоже исходили из двух несовместимых предпосылок: (а) что социальный интерес устойчивее политического и почти что становится политической природой человека; (б) что каждый человек может несколько раз в жизни поменять свою социальную судьбу, став из крестьянина рабочим, из рабочего специалистом. Нынешние популисты эксплуатируют тот же парадокс, перенеся его на национальную идентичность: национальные традиции сильнее любых институтов, и при этом каждый может стать членом гражданской нации, если докажет, что он успешен именно благодаря своей нации. Нация для популистов складывается из атомов успеха, а не из общности судьбы, но выдает себя за судьбу политики.

4. Популизм разрушает систему доверия систематически — неслучайно. Например, популисты не могут просто бороться с коррупцией или иммиграцией, они будут доказывать, что коррупция неотделима от либеральных институтов, а иммиграция — от существующего миропорядка. Их цель — не просто посеять сомнения в деятельности всех остальных партий, но доказать, что партийная система — лишь прикрытие чуждых народу интересов. Поэтому популистские партии сразу заявляют, что они будут вести тотальную войну с любыми чужими интересами, любыми интересами иммигрантов или экспертов, тем самым возродив национальный интерес как политическую судьбу нации. Собственно судьба при этом фетишизируется: чужие исключаются не столько из тела нации, сколько из причастности единой политической судьбе.

5. Популизм неизбежно повергает партийную систему в глубокий кризис. Причем это не кризис идей или возможностей, как было раньше. Это кризис прежних фильтров, позволявших решениям государства быть продолжением общественного договора. Популизм как раз создает непредсказуемые референдумы: результат референдума отражает общественные настроения, при этом не соответствует никакой артикуляции интересов большинства, напротив, часто подрывает их. Просто референдум перестал рассматриваться как часть общественного договора, но стал восприниматься как возможность выигрыша без проигрыша: новый принцип — «большинство никогда не проигрывает». Популизм пользуется слабостями былого либерализма, и цель ответственных политиков — доказать его будущую силу.