«Почему Бибихин — не Хайдеггер?»

Первые трудности в разговоре о Бибихине

На одном из семинаров, посвященных разбору книги Владимира Бибихина «Язык философии», один из студентов сообщил (цитирую): «Согласно Бибихину, язык — это средство общения». И радостно замолчал, поскольку вопрос полагался исчерпанным. Недоумевающему преподавателю он указал на следующую цитату: «Мы не можем, как уже говорилось, положиться на дефиницию “язык — средство общения”. Она неспособна отличить человеческий язык от языка животных. Добавляют, что язык — средство человеческого общения, заставляя считать язык исключительной принадлежностью человека, тогда как мы без труда говорим о языках животных» [1]. Далее последовал короткий диалог. «Но разве здесь Бибихин не отрицает тезиса, что язык — средство общения?» — спрашивает преподаватель, на что студент отвечает: «Конечно, нет, это же в его книжке написано, что язык — средство общения!» «А если прочитать внимательнее — зачем там это написано?» — спрашивает преподаватель. «А если внимательнее, то вообще непонятно, у него то одно, то другое, то он за то, что язык средство, то против. Поскольку он не определился, то приходится определяться за него».

Хотелось бы назвать это первой трудностью, с которой столкнется всякий, решившийся говорить о Бибихине. Сама решимость говорить о нем связана, впрочем, с другой трудностью, менее очевидного свойства. На данный момент издано более двадцати отдельных книг Владимира Вениаминовича, некоторые выходили (и продолжают выходить) вторыми и третьими изданиями, то есть несколько десятков тысяч книг были распространены, что значит: кем-то куплены, возможно, прочитаны — и (тут следует формулировка второго парадокса) при этом — совершенное молчание. На одну из возможных причин этого молчания я уже прежде указывал [2]: думается, это связано с определенным настроем академической профессуры, которая чаще всего не решается всерьез заниматься своими ровесниками или теми, кого они могли застать при жизни. В этом случае на первом плане находится очень понятная и недобрая детская установка, провозглашенная одним знакомым (ныне покойным) профессором, который ответил своему аспиранту, изъявившему желание заниматься Мамардашвили: «Что нам этот ваш Мамардашвили! Знал я его, в МГУ пересекались! Лучше мной занимайся тогда!»

Однако для этого молчания, как выясняется, есть и другая причина, о которой теперь следовало бы упомянуть. В самом деле, представим себе: кто-то покупает работы Бибихина, зачитывается им, подчеркивает интересные места, находит параллели и приходит в искренний восторг — и при этом не говорит о Бибихине в своих работах, статьях, книгах, лекциях. Как это объяснить? Речь явно идет не о неприятии, но скорее наоборот — о любви и внимании читателей. В самом деле, для того чтобы писать о ком-то, надо попытаться от него отстраниться, занять дистанцию. А тексты Владимира Вениаминовича, во-первых, сопротивляясь такой возможности с самого начала [3], могут в самом деле вдохновлять читателя делать то, что ему, читателю, необходимо. Бибихин уже сложился, самостоятелен, целостен; писать о нем — это все равно что этой целости и полноты не видеть, расписываясь в собственной ущербности. Поэтому из любви и понимания к нему устанавливается молчание — и любой, кто его нарушит, будет занесен в «черный список». Его заведомо, даже не вчитываясь, можно обвинить в неадекватности, указать на ограниченность автора. Но если мы вчитаемся, то тем более всегда — при желании — уличим пишущего в том, что он не все охватил (помните про первый парадокс: в работах Бибихина рассматривается столько подходов и вариантов, что остановка на одном из них заведомо включена Бибихиным в свою работу лишь как часть целого, но не оно само).

Подведем краткий итог: первая трудность сводится к тому, что, стараясь прочитать Бибихина сугубо на «информативном» уровне, мы найдем у него «все что угодно», а потому «информативный» уровень чтения совершенно неадекватен работам ВВБ. Понявшие и оценившие это предпочитают молчание (вторая трудность), поскольку гораздо легче реагировать на наивную попытку говорить о Бибихине, подвергая ее критике, нежели самому ее произвести.

Чтобы не было лишних интриг (дело не в них), сразу предложу свое ви́дение в отношении этих трудностей. Первая ведет нас к тому, что Бибихин — это философ определенного настроения, такого, которое будит мысль, вдохновляет и захватывает ее. Что «делать» с разбуженной мыслью, Бибихин не говорит, точнее, учит нас всему, что идет вразрез с подобной установкой: с мыслью как раз ничего «делать» не нужно. Или, если угодно, с мыслью надо «жить» (подобно тому как многие «живут» сейчас без мысли). Работы Бибихина — это вызов к тому, чтобы изменилось само состояние человека. Оказавшись на свободе, уже не подчиняя свою мысль тому, чтобы что-то «сделать», человек впервые выходит за рамки расписания — и только тут имеет шанс столкнуться с тем, каким он, человек, может быть и какой она, жизнь, может быть.

Вторая трудность указывает нам на другой аспект той же проблемы: если мы ощутили некоторую полноту, восторг и радость и при этом чувствуем, что любое высказывание об их источнике лишь обеднит их, сделает площе, то дело не в высказывании, а в самой этой установке [4]. Она указывает на нашу нищету: мы полагаем, что говорить о полном и радостном, целом, нельзя. Это значит, что говорить можно лишь об ущербном, дефективном, никаком, депрессивном. И поскольку человек есть животное, наделенное логосом, то само такое животное, облекающее нюансы своей жизни в речь, уже тем самым готово жить ущербно, дефективно, никак, депрессивно. Только и всего. Бибихин в данном случае бросает нам иной вызов: можно попробовать перестроить свое отношение к тому, о чем стоит мыслить и говорить, как об этом стоит мыслить и говорить, не опасаться встретиться с полнотой. Иначе это выражено в вопросе, завершающем стихотворение Ольги Седаковой «Ангел Реймса»: «Но все-таки, / в этом розовом искрошенном камне, / поднимая руку, / отбитую на мировой войне, / все-таки позволь мне напомнить: / ты готов? / к мору, гладу, трусу, пожару, / нашествию иноплеменных, движимому на ны гневу? / Все это, несомненно, важно, но я не об этом. / Нет, я не об этом обязан напомнить. / Не за этим меня посылали. / Я говорю: / ты / готов / к невероятному счастью?» [5]

 

Запрет на большие темы

Оба этих указания — на настроение, которое всегда шире в размахе, чем информативная составляющая, и на нашу готовность работать лишь с нецелым, фрагментарным, ущербным — не имеют отношения к какой-либо морализаторской оценке и лишены этических коннотаций. Речь идет не о том, чтобы показать нашу ущербность в сравнении с размахом мысли Хайдеггера и/или Бибихина, но, напротив, о том, чтобы увидеть, как работает механизм современной мысли, видящий свои цели и их реализацию лишь в чем-то частном (не путать со «специальным», любая мысль — это special thought), нецелом. Как-то в одной из старых газет была помещена карикатура: ученый, вооружившись лупой, безуспешно старается найти следы присутствия динозавров, но рисунок сделан так, что нам (а не ученому) видно: он бродит с лупой внутри гигантского следа динозавра. Такой ученый никогда не найдет то, что ищет, потому что — как бы точнее выразиться? — либо он уже нашел искомое (но не ведает об этом, ибо его инструмент — лупа), либо то, что он ищет, уже нашло ученого (он каким-то образом в этот след провалился). Вот и мы, когда говорим о зауженности взгляда, имеем в виду нашу готовность мыслить и оценивать происходящее лишь так, как мы способны его встретить: в качестве нецелого, неполного, настолько скорого, чтобы, получая информацию, не успевать схватывать определяющее ее настроение. Как было уже отмечено, мы скорее обвиним любого претендующего на полноту и какой-либо неразоблачающий настрой в некомпетентности; нас может возмущать сам пафос мысли, нацелившейся на целое (можно говорить в этой связи о ressentiment’е нецелого настроя), — причем пафос Хайдеггера радикально отличается от пафоса Бибихина. Подобно тому как никто — согласно максиме Ларошфуко — не жалуется на недостаток ума, так и любой не владеющий иностранными языками не сомневается в том, что способен выразить все, что только захочется, на своем родном языке (ему не приходит на ум, что желание выразить что-либо подсказывается средствами, находящимися в его распоряжении). Так и мы способны взять от богатства (нищеты) философии лишь то, что способны, — и не сомневаемся, что, делая так, мы делаем (берем) все. Именно эта ограниченность собственного подхода к существенному и важному должна была бы стать проблемой номер один, а не банальное применение наших навыков ко всему подряд, на что они могут сгодиться (например, что тревожнее и важнее: то, что у Хайдеггера упоминаются в «Черных тетрадях» неприемлемые сегодня выражения? — или что из всего наследия Хайдеггера именно эти выражения позволяют нам как-то о Хайдеггере говорить? — или кем мы становимся, если наш единственный способ приобщиться к достижению былых эпох — разоблачение и занижающая переоценка?).

Все фрагментарно усмотренное подлежит приватизации («захвату», как сказал бы Бибихин), нельзя приватизировать лишь настроение и полноту (их не «присвоить», они «осваивают» нас). Итак, большие темы сегодня запрещены (и подвергаются ироническому разоблачению [6]) по разным причинам, но главное, что их объединяет, так это встречное убеждение об их неважности: мы, подобно школьнику, стесняющемуся пригласить на танец свою одноклассницу (а вдруг она откажет и будет неловко?), убедили себя в том, что нам не очень-то хочется танцевать под эту музыку и что ничего симпатичного в однокласснице, в общем-то, и нет. Упреждающее возможные неудачи нежелание связываться с большими темами, забвение о том, что работа мысли может (и часто должна) быть «неэффективной», терпеть неудачу [7] — вот, пожалуй, то, что не относится ни к Бибихину, ни к Хайдеггеру. В этом они сходятся. Однако дело не в том, что они без страха, в хорошем смысле слова наивно, открыто ставили вопросы о таких больших «словах», как бытие и время, собственность, право, энергия, искусство — о всем том, чем легче пользоваться, нежели понимать. Вопрос о том, почему, сходясь в отношении масштаба и размаха собственной мысли, они радикально между собой различаются? Почему Бибихин — не Хайдеггер?

В самом деле, почему, ведь вопрос более чем странный. Прежде чем на него отвечать, хотелось бы повернуть дело чуть иначе: возможно, после всего нижесказанного выяснится, что вопрос и вовсе был излишним. Я не собираюсь отвечать на этот вопрос, мне бы хотелось лишь спросить об этом самом вопросе.

 

Формальная структура вопроса

Для начала хотелось бы обратить внимание на формальную структуру вопроса: «почему Х не Υ?». Перед нами вопрос, настраивающий на сравнение, — например, «почему Хайдеггер — не экзистенциалист (в смысле Сартра)?». Для ответа на этот простой вопрос мы должны были бы прояснить в общих чертах позицию Сартра, позицию Хайдеггера — а затем провести между ними черту неснимаемого различия [8], что было уже многажды проделано. Или можно было бы прочитать ответ самого Хайдеггера, изложенный в «Письме о гуманизме» (полагаем, что это было хотя бы несколько раз проделано тоже). Но прежде чем мы взялись бы за эту неблагодарную работу, мы должны были бы столкнуться с тем, чтό именно заставляет нас отвечать на подобные вопросы. Скорее всего, речь шла бы о неловкой ситуации, в которой кто-то вдруг бы слил воедино, вплоть до неразличимости различное — и внезапно заявил, что «Хайдеггер — это экзистенциалист в смысле Сартра». Зачем бы ему это делать?

Предположим, что по недоразумению — случайно или в силу невменяемости. Скажем, так сложились обстоятельства, что в них причислить Хайдеггера к Сартру казалось бы вполне небольшим заблуждением: например, публика все равно не разбирается ни в том, ни в другом, а произнести два неведомых имени рядом перед незнающими — невеликий грех. Возможно, обстоятельства складываются настолько плохо, что отождествить одно с другим — это единственный случай высказаться (например, напечатать собрание писем Флобера, дабы продемонстрировать образец буржуазной литературы, но зато с прощающим заходом в реализм).

Или, напротив, обстоятельства ни при чем, публика, включая меня, вскользь слышала о великом Хайдеггере и знаменитом Сартре, а потому можно и соригинальничать в порядке полета фантазии — и попытаться их отождествить. Итак, в случае недоразумения у нас два возможных оправдания: требующие отождествления (то есть подгонки) обстоятельства и/или собственное незнание. При наличии последнего, как известно из кантовского завета, пытливый разум все равно не успокоится, а потому выдаст какой-никакой, но ответ — пусть он будет неверный, зато мне достаточно его именно как ответа. При этом я действительно старался, как мог, и сделал все честно. Просто сделал вообще не так. Это выяснится лишь тогда, когда — что? Изменятся обстоятельства — и станет можно говорить о Сартре отдельно как о Сартре, а о Хайдеггере — как о Хайдеггере? Или когда придет знающий и расскажет, что я и все мы были неправы? Но, быть может, когда эти обстоятельства сменятся, ни Сартр, ни Хайдеггер никому уже не будут по-настоящему интересны, разве что студентам пединститутов для написания курсовых? Или если придет знающий, то с чего бы мне и нам всем ему верить? У него свое мнение, у нас — свое. Мы авторы, мы так видим. Случайное не разлучить, невменяемое не вменить — почему бы и нет?

Или возьмем другую альтернативу: я отождествил различное специально. У меня на этот счет имеется намерение — и я ему следую. Во-первых, я могу быть прекрасно осведомлен и о Хайдеггере, и о Сартре и знать, что никакого отношения экзистенциализм Сартра к аналитике Dasein не имеет. Настолько хорошо знать, что обратить внимание на то, что Хайдеггер зачем-то был вынужден от Сартра отнекиваться, выступать со специально написанным «Письмом». И я, например, полагаю, что обстоятельства этого отрицания Сартра со стороны Хайдеггера — чрезвычайно любопытный сюжет, и отождествление Хайдеггера с экзистенциализмом придумал не я, а кто-то другой, и поэтому мне интересна логика этого другого, я хочу ей следовать — чтобы убедиться, например, что этот Другой был неправ. Я готов отождествить в общем-то различное постольку, поскольку мое знание, делающее многие безусловные вещи условными, позволяет мне это сделать.

Во-вторых, — исходная посылка та же — я знаю, что Хайдеггер — не Сартр, но мне хочется их отождествить — чтобы, например, упростить ведение академического курса по современной западной философии (какая разница студентам, для которых философия на всю оставшуюся им жизнь кончится уже через два месяца, одно два философа или разное?). Или же, я не люблю ни того, ни другого, а все мне неприятное сливается в одно лицо, вот я о нем и расскажу. Или же, я хочу эпатировать публику, которая давно (или никогда) не читала поздних советских учебников, тех, кто знает, что Сартр — не Хайдеггер; возьму и реабилитирую старые учебники, расскажу об экзистенциализме Хайдеггера через призму Сартра. Причины тут личные — усталость, желание эпатировать, подчеркнуть оригинальность, антипатия. Я отождествляю (подгоняю) различное, потому что, в конечном итоге, я так хочу — и называть меня невменяемым в данном случае никому не позволю.

Итак, у нас выявились три причины (случайные обстоятельства, невменяемость, намерение) отождествить различное, X и Υ, и, соответственно, ответ на справедливый вопрос «почему Х не Y?» не может руководствоваться единой стратегией, а находится, как минимум, на перекрестке из трех путей. Одно дело отвечать тем, кто совершенно «не в курсе» проблемы, другое — тому, кто заблуждается, третье — тому, кто готов свою позицию всячески отстаивать, даже если для окружающих и него самого она выглядит ошибочной.

Собрав этот предварительный итог, мы, тем не менее, не разобрались с формальной структурой вопроса. Ведь спрашивать о (не)принадлежности кого-то к некоему течению — это не то же самое, что спрашивать, почему такой-то не является другим. Чтобы продемонстрировать пеструю гамму возможностей подобного вопроса, приведем следующие примеры: «почему читатель Кафки — не Кафка?», «почему Райт-Ковалева — не Кафка?», «почему Макс Брод — не Франц Кафка?». Здесь, несмотря на единую форму вопроса, мы также видим совершенно разное спрашиваемое, которое задает различные стратегии ответа.

В итоге, перед нами три разных причины столкнуться с подобным вопросом, а также свойственный самому вопросу (когда он уже поставлен) особый характер. Ситуация, как мы видим, довольно непростая. Можно без труда увидеть, что характер, свойственный вопросу, так или иначе соотносится с вышеназванными причинами. В дальнейшем, по ходу нашей статьи, из всех названных причин мы сосредоточим внимание лишь на «случайных обстоятельствах» (первой причине), поскольку ни вторая, ни третья не представляют существенного интереса.

 

Содержательное раскрытие вопроса

Для начала посмотрим на диагностику ситуации, в которой кто-то заявляет, что «Бибихин — это Хайдеггер» (с непременными оговорками: это русский Хайдеггер, это слабый Хайдеггер, это подражатель Хайдеггера, это не понимающий Хайдеггера, это неумелый Хайдеггер, это лучше Хайдеггера и т.д.).

Случайные обстоятельства [9]. Дух историзма учит нас, что ничего случайного не бывает (и свободы, в конечном итоге, тоже нет [10]). В Советском еще Союзе, в 70-е, Бибихин в ИНИОН РАН готовил рефераты под рубрикой «Для служебного пользования», в том числе о Хайдеггере [11], о чем, собственно, написал в специальной работе [12]. «Русский Хайдеггер» появился в связи с Гегелем: «Доказывая тем невольно правоту Юрия Мальцева, люди, способные работать, тратили свои основные силы на то, чтобы внушить начальству, например, продолжающуюся актуальность Гегеля и соответственно необходимость посвященного ему сборника. Начальство невыразительно соглашалось, и мы вскоре радовались, с гордостью показывая в своем круге первого русского Хайдеггера [13], напечатанного смазанно и бледно на старом ротапринте тиражом 250 экземпляров. Этот философ был, грустно сказать, в 1974 году еще новинкой. Даже для А.Ф. Лосева “Учение Платона об истине” оказалось в 1967 году новостью» [14].

Хотелось бы обратить внимание на два нюанса.

Первый нюанс: Хайдеггер и Гегель. Появление Хайдеггера в связи с Гегелем более-менее объясняет, почему Нелли Васильевна Мотрошилова выступила ответственным редактором первого на русском сборника, посвященного философии Хайдеггера, выпущенного по следам конференции, посвященной столетию Хайдеггера и проведенной в октябре 1989 года в ИФ РАН [15]. Памятуя об интересе Нелли Васильевны к Гегелю (и — через феноменологию? — к Гуссерлю), следует упомянуть одно совпадение. Гораздо позже, в 2007 году, в юбилейный год (200 лет «Феноменологии духа» Гегеля, 80 лет «Бытию и времени» Хайдеггера) в ИФ РАН (тогда еще напротив храма Спасителя) проходили две конференции: одну, которая проходила в июне, организовала Нелли Васильевна Мотрошилова (по материалам конференции три года спустя вышел замечательный сборник [16]). В аннотации к соответствующему сборнику дается описание конференции: «В 2007 г. мировая философская общественность отметила 200-летие выхода в свет выдающегося произведения гениального немецкого философа Г.В.Ф. Гегеля “Феноменология духа”. В честь этого события в Институте философии РАН состоялась международная конференция. В ней приняли участие видные гегелеведы России, Германии, США, Англии, Японии, Литвы. В основу настоящей книги положены доклады, сделанные на конференции, или тексты, специально представленные их авторами для публикации». На проведение этой конференции был получен соответствующий грант. Другая, проходящая в том же году (уже в сентябре) и там же конференция называлась «80 лет “Бытию и времени” М. Хайдеггера», которую организовал бывший аспирант Нелли Васильевны Мотрошиловой Игорь Анатольевич Михайлов (и которая соответствующего гранта не получила, а потому сборник по материалам напечатан не был). Из аннотации к данной конференции: «В конференции приняли участие 40 человек из пяти городов РФ (Москва, Санкт-Петербург, Томск, Саратов, Екатеринбург), были представлены 12 докладов и проведены два круглых стола: “Хайдеггер и идея политического”, “Хайдеггер как интерпретатор историко-философской традиции”. Научные и образовательные центры г. Москвы были представлены четырьмя учебными заведениями: Институтом философии РАН, МГУ, РГГУ и ГуВШЭ» [17]. К слову сказать, первая брошюра о Хайдеггере была выпущена Александром Михайловым в 1990 году, она была маленького формата, и размышления А.В. Михайлова перебивались в ней переводами из Хайдеггера [18], зато первое серьезное исследование на русском языке принадлежит уже Игорю Михайлову [19]. Таким образом, получивший право на публикацию (пусть и ограниченную) в 1974 году благодаря Гегелю, Хайдеггер в 2007 году находился — в стенах ИФ РАН — с ним в прямой конкуренции.

Второй нюанс: коллективное и личное. Вернемся к цитате из Бибихина, особенно вот к этому месту: «и мы вскоре радовались, с гордостью показывая в своем круге первого русского Хайдеггера». Речь идет об общей радости. Кто эти «мы», Бибихин высказал там же: «люди, способные работать». Картина складывается вполне определенная: в 1970-х, противостоя идеологическому давлению уже даже не марксизма, но власти, выделяющей деньги «на идеологическую разведку альтернатив» [20], способные работать люди чувствовали себя более-менее единым целым, уже тем похожим на «сообщество друзей» Аристотеля, что были способны разделять радость и достижения друг друга. По-видимому, к определенному периоду, когда идеологическое давление (любое) спадало, вместе с ним переставала быть очевидной и общая цель, маркирующая достижения по иерархической шкале (например, напечатать неопубликованного тогда Гегеля — меньшее достижение, чем, скажем Деррида). Можно предположить, что возникла ситуация разобщения, ухода в приватное (со всеми негативными и положительными коннотациями privative). Ныне покойный Алексей Григорьевич Черняков (1955–2010) как-то в частной беседе рассказывал мне о том, что между вполне определенными философами в конце 80-х состоялось обсуждение по «захвату территорий»: кому достанется Гуссерль (Гуссерля хотели все), а кому — Хайдеггер (это те, кому не достался Гуссерль). Сам Алексей Григорьевич тяготел к Гуссерлю, но «Гуссерль был уже занят» [21]. Начался процесс приватизации и отделения по поводу тех имен, которые прежде объединяли. Кстати, характеризуя попытку распоряжаться собственностью, не касаясь ее существа (своего), Бибихин говорит: «И непонятым, незадетым оно [существо человека и страны. — М.Б.] остается и теперь, когда в обратном движении поспешная “приватизация” прежней общественной собственности, нарочитое до злорадства растаптывание коллективистской идеологии, абсурдный “капитализм”, снова самоубийственно беззаботный в отношении собственных отцов, родителей, пенсионеров, которых бросили нищенствовать, показывает, что и новая “частная” собственность тоже будет понята неверно и рухнет? В чем дело, почему меняющиеся устроения оказываются такими шаткими? Что так будет, что всякое устроение собственности станет плыть, не обязательно нужно было проверять на собственных боках» [22]. Приватизация будет провалена — это касается страны (будет новый и новый бездумный передел), а что касается приватизации имен? Как и в случае с любой собственностью, спасением служит лишь одно — внимание, мысль: «Собственность, всякая, с самого начала обречена на прояснение, дознавание до своей собственной сути. То, что кому-то кажется досадной многозначностью, проблемой лексикографа, — на самом деле скромная верхушка айсберга» [23]. Никакие процедуры переводов, комментариев, образовательных внушений и монографий не способны ограничить возможность свежего прочтения, открытия для себя автора новым человеком. Помешать может лишь отсутствие процедуры перевода, комментариев, образовательного внушения и монографий. Скажем, было бы очень хорошо, чтобы Евгений Борисов все же опубликовал свой отложенный в долгий ящик, альтернативный бибихинскому перевод «Бытия и времени» — это бы только сделало лучше как Хайдеггеру, так и Бибихину (не говоря уже о самом Евгении Борисове [24]). Наличие хорошо выполненной работы не должно мешать, мешает ее отсутствие.

Итак, что же у нас с обстоятельствами? Мы можем выделить три стадии этих самых обстоятельств. Первая стадия (условная датировка 1967–1987): некоторый коллектив могущих работать радуется сообща любому свежему имени. В этот момент отождествить Бибихина с Хайдеггером можно лишь в шутку: мол, среди наших Хайдеггером занимается он (Михаил Кузьмич Рыклин в этом же смысле француз). Поэтому всерьез ставить вопрос о том, почему «Бибихин — не Хайдеггер?» в таких обстоятельствах не имеет смысла. О Хайдеггере знают лишь люди этого круга, да их начальство, которому данный круг готовит рефераты. О Бибихине, который «делает» русского Хайдеггера, на этом этапе знают больше, чем о Хайдеггере, но круг знающих чрезвычайно ограничен.

Вторая стадия: приватизация имен (условная датировка 1987–1994). Отчасти своего рода «дорожной картой» стратегий этой приватизации может послужить уже упоминавшийся сборник 1991 года «Мартин Хайдеггер и современность». К примеру, можно увидеть различие в отношении к Хайдеггеру, заявленное там Н.В. Мотрошиловой и В.В. Бибихиным.

В открывающей сборник статье Мотрошиловой сразу же выделяются обвинители, адвокаты и присяжные заседатели на «деле Хайдеггера». Первые — это последователи Виктора Фариаса; вторые делятся на три группы (полностью реабилитирующие Хайдеггера, считающие «его грех незначительным», и, наконец, полагающие «сам вопрос о политической ангажированности мыслителя неинтересным или нерелевантным внутренней логике философского мышления»); третьи — сторонники подхода, в котором предпринимается «попытка объективно разобраться в деле, преодолеть те крайности, которые все-таки оказались неизбежными для первых двух подходов, о каких бы их оттенках ни шла речь» [25]. Мотрошилова тут же говорит, что она придерживается третьей позиции, т.е. позиции «присяжных заседателей». Мы можем себе представить позицию присяжных заседателей: их фигура появляется только в связи с судом (то есть на повестке дня — виновен или невиновен?), они должны быть незнакомы с подсудимым и менее всего заинтересованными в делах подсудимого; их образовательный уровень не имеет особого значения, выборка чаще всего случайна — в любом случае они присутствуют на суде. Все, что они услышат здесь («оттенки» обвинения и защиты), они должны подтягивать к главному вопросу — виновен или нет. Интрига в том, на каком вердикте остановится присяжный, когда все «оттенки» будут ему предоставлены [26].

Позиция Бибихина иная. Он сразу говорит: «Расследовать дело Хайдеггера не трудно, потому что оно все на виду» [27]. То есть с ходу никакой интриги нет и не ожидается, и вообще «дело» не в этом. Изложив все яркие факты, указывающие на вовлеченность Хайдеггера в национал-социалистическое движение, буквально на первой странице, Бибихин подводит такой итог: «Как будто бы хватит. Все вроде бы ясно. Юристы закончили свою работу. Один из них сказал, уже очень давно: если бы мы нашли, что Хайдеггер виновен, мы посадили бы его в 1945 г. Но нет, дело не закрыто. Больше того, похоже, что теперь оно уже не будет закрыто вообще никогда» [28]. Почему? Потому что выяснятся новые факты? Вряд ли, иначе его «посадили бы в 1945 г.». Потому что можно до бесконечности изощряться в изобретении обличительных сентенций, руководствуясь растущей как на дрожжах и не знающей удержу «политкорректностью»? Мы именно это сейчас и видим, и тут пределов нет [29], но Бибихин говорит: нет, не поэтому. Ответ Бибихина таков: «Нам все-таки с агрессивными обличителями не по пути: мы, храня академическую беспристрастность, должны иметь дело с фактами, которые существуют не только в наших реконструкциях. Но мы ошибемся, думая, что мы совсем другие» [30]. Мы не пойдем на стороне обвинения, но не потому что мы — за Хайдеггера. И уж тем более мы не имеем права занять скамейку присяжных, поскольку сами — под вопросом. Мы помним, что фигура присяжного — случайного, незаинтересованного — должна не иметь никакого отношения к рассматриваемому делу, и более того, он сам не должен находиться под судом (это «благонадежный гражданин»). Перед лицом дела Хайдеггера занять эту скамейку — это значит вынести поспешное решение не столько о нем (процесс еще впереди или, точнее, уже завершен), сколько — о себе. Мы не будем сейчас задавать вопросов к советской профессуре, к сотрудничеству со своим режимом, к быстрому переходу под другие флаги и т.д. (все это еще будет нескоро), не задает их и Бибихин, ограничиваясь лишь процитированным кратким указанием. Наша задача сейчас была лишь указать на различные стратегии приватизации имени Хайдеггера на втором из трех возможных этапов. Что касается общей характеристики этой второй стадии в отношении интересующего нас вопроса, можно сказать следующее: идеологическое давление извне отсутствует, вместе радующиеся прежде теперь «каждый сам по себе» [31]. Начав слушать друг друга в изменившихся условиях, они могут быть поражены различием собственных намерений и ожиданий. За окном большими тиражами (еще по советским издательским схемам) начинают выходить переводы (в 1991-м — сборник поздних статей, выполненный коллективом переводчиков [32]; в один и тот же 1993 год — Александра Михайлова [33] и Владимира Бибихина [34]), неопытная и голодная публика начинает — безо всякой школы и предварительной подготовки — осваивать новые книги. На этом этапе со стороны такой публики [35] отождествить Бибихина с Хайдеггером достаточно легко (чьим переводом завладел, тот Хайдеггер и есть). В этом смысле отождествление Бибихина с Хайдеггером как переводчика с автором (в качестве представителя или заместителя) может происходить лишь в силу незнания, неопытности, поспешности. Отвечать в такой ситуации на вопрос «Почему Бибихин — не Хайдеггер?» просто не имеет смысла. Кроме того, различие между Хайдеггером и Бибихиным для такой публики эпохально усложняется тем обстоятельством, что, как выше упоминалось, Бибихин в 1990–92 годах читает в МГУ курс «Ранняя философия М. Хайдеггера», на семинарских занятиях в рамках которого обсуждает различные версии подготавливаемого им перевода «Бытия и времени» (увидит свет лишь в 1997 году). На других его авторских лекционных курсах [36] также часто звучит имя Хайдеггера (среди других имен — Аристотеля, Розанова, Паламы, Кузанского, Платона, Деррида и др.). Но поскольку своеобразие мысли Бибихина трудно объяснить, а объяснить нужно (нельзя же просто признать, что мысль — такая, нас же учили в школах «искать и выявлять предпосылки и условия»), а Аристотель, Кузанский и Платон уже выпущены, то своеобразие Бибихина можно объяснить еще неведомым никому «Икс». Именно от Хайдеггера, значит, он берет все удивительное, что так непонятно и захватывает. Такое поспешное «решение» неадекватного уравнения не упрощало процедуры разведения Хайдеггера и Бибихина. Для полноценного ответа на вопрос «Почему Бибихин — не Хайдеггер?» у тех, кому ответ мог бы быть предназначен, в этот период элементарно недоставало данных.

Отступление о наивности приватизации, касающееся не только второй стадии. Вспомним о фигуре присяжных заседателей, введенной Мотрошиловой. Комментируя позицию Бибихина по поводу «дела Хайдеггера», Александр Михайловский говорит: «Главный русский переводчик и интерпретатор Хайдеггера ставит под сомнение, что “дело Хайдеггера” вообще является “нашим делом” (в смысле участия в расследовании: Хайдеггер — реакционный романтик? криптотомист? антифашист? нацист?), хотя бы уже потому, что “завести дело” — это совсем другое, чем продолжать дело самого Хайдеггера» [37]. Мы же цитировали Бибихина: «Но мы ошибемся, думая, что мы совсем другие». Кажется ли это противоречием? Михайловский говорит (цитируя иное место из Бибихина): «это не наше дело», Бибихин — мы не другие этому делу? Вопрос здесь о нашем «мы». Кто мы? Мотрошилова: присяжные заседатели. Бибихин: надо заняться делом мысли Хайдеггера, а не Хайдеггера (поскольку, занимаясь самим Хайдеггером, мы должны быть уверены в безупречности не только дела нашей мысли, но и нас самих — а мы безупречны? где принято это решение? или мы безупречны, пока, указывая на других, отвлекаем от себя внимание? но хватит ли нас надолго, не устанем ли мы от этого жеста?). Итак, есть «мы», которые могли бы постараться продолжить (начать, пусть и «по-другому») дело мысли; есть иные «мы», которые могли бы заняться тем, кто делом мысли был занят (но не его мыслью), но такие «мы» должны быть готовы к тому, что «нами» тоже займутся такие же, не мыслящие, «они». Должен ли мир учреждаться как круговая порука занятий немыслящих людей? Или не нам решать, и мир уже так утвержден и следует ему лишь «соответствовать»? Или из этой горизонтальной скованности возможен вертикальный выход, прорыв (Хайдеггер говорит в самом начале второго тома «Черных тетрадей» о «толчке» [38])?

Вторую стадию мы охарактеризовали как уход из-под очевидного идеологического гнета, ощущение свободы (распадение общности), возникновение трудностей по самостоятельной ориентации (стратегия приватизации) в мире, где можно было бы, как кажется, сделать и сказать все что угодно. Опыт принудительности сознательно вытесняется — но значит ли это, что он не заменяется тут же, пока все смотрят на «обилие возможностей», иной, менее очевидной (чем советское начальство) принудительностью, но от того не менее жесткой? Кажется, что альтернатива звучит не так: «принуждение/свобода», но как «внешнее и немыслящее принуждение / принуждение (захваченность) делом мысли». Необходимо уйти не от любой зависимости, но от зависимости, которая не позволяет быть собой, свободным. Свободное, свое — оно принуждает не меньше внешнего, напротив, захватывает полностью. «Свободная» ориентация вне пределов идеологического гнета, ведущая к попытке приватизации, обречена на то, что мы теперь станем частичными [39], теми самыми «мы», которые способны видеть лишь частично (вспомним о второй трудности, озвученной в начале данной статьи), частным образом — о деле Хайдеггера, но не о деле мысли Хайдеггера.

Третья стадия: размежевание или нейтрализация Хайдеггера (условная датировка 1994–2004, год смерти Владимира Бибихина). Итак, Хайдеггер больше не является прорывом или «фигой в кармане», которую можно держать перед лицом идеологизированного начальства. Как только появилась возможность свободного разговора о нем, сразу же включился европейский контекст («дело Хайдеггера» и т.д.). Собственную позицию в отношении Хайдеггера Россия начинает размечать исходя из того, кто и как именно отреагирует на «дело Хайдеггера» [40] (кто виноват, что книга Виктора Фариаса вышла в 1987 году, а конференцию по столетию проводили в 1989-м, да еще и страна изменилась? — случайные обстоятельства). В третий период начинается вольное освоение Хайдеггера, в стране появляется множество его подражателей, о нем пишутся (чаще всего произвольные) диссертации, авторы которых не только не учитывают контекст мысли Хайдеггера, но и, не владея немецким языком и не имея доступа к оригинальным текстам, буквально воспринимают переводы Бибихина за оригиналы. Кажется, что такая популярность Хайдеггера вряд ли могла радовать Бибихина. В 1997 году выходят переводы «Бытия и времени» (Бибихин), а также «Введение в метафизику» (Гучинская) [41]. После этого, начиная с 1998 года, Хайдеггер выходит фактически ежегодно (тираж изданий продолжает падать). Владимир Вениаминович продолжает свою переводческую и лекционную деятельность [42]. С появлением альтернативных переводов со стороны тех, кто из неграмотности отождествлял Бибихина с Хайдеггером, поднимается волна недовольства Бибихиным (плохой переводчик, ввел много своего и т.д.). Бездумная «любовь» сменяется таким же бездумным «отрицанием» (Гегель бы мог сказать, что в сфере «бездумного» может происходить все что угодно, но это не представляет интереса). Но при этом и растет число грамотных людей, начавших разбираться в тонкостях философской мысли и получать от подобного разбирательства удовольствие. В какой-то момент между первыми и вторыми вспыхивает волна непонимания, на гребне которой только и возникла иллюзия осмысленного вопроса «Почему Бибихин — не Хайдеггер?». При этом, как мы понимаем, ни к мысли Бибихина (по оригинальности и силе ничем не уступающей Хайдеггеру), ни к мысли Хайдеггера этот вопрос отношения иметь не мог. Множество частичных, частных глаз смотрели на неохватное целое (вызывающее у них, как в разборе категории «возвышенного» у Канта, восхищающее неудовольствие) и могли обсуждать лишь частное, привативное, то, что можно отломить, отколоть, — и, завладев артефактом, они приходили в недоумение: «неужели же это и есть ваш Хайдеггер? а что вы нашли в вашем Бибихине?» — и отбрасывали «обретенное» (вполне заслуженно) прочь. Потому что приватное всегда «опрочъ». Ни идеологического давления, ни дружеской радости, ни попытки занять позицию (перед лицом — чего?). Все это было нейтрализовано, не оставалось ни одной серьезной попытки занять отношение к мысли, кроме как занявшись ею самому.

 

Вместо заключения

Кажется, мы охватили не все стадии, ведь, начав с 1967 года (в котором для Алексея Федоровича Лосева статья Хайдеггера о Платоне была новостью), мы завершили годом безвременной кончины Владимира Бибихина, а ведь с того времени прошло уже без малого четырнадцать лет. Почему же мы не рассмотрели жизнь вопроса «Почему Бибихин — не Хайдеггер?» в этот период? Ведь в этот период многое произошло: продолжают выходить работы Хайдеггера (сейчас в основном в переводе А.П. Шурбелева, исключение составляют упоминавшиеся «Черные тетради», выпускаемые в переводе А.Б. Григорьева), продолжают издаваться и переиздаваться (гораздо медленнее, поскольку это требует значительных энергозатрат) лекционные курсы Бибихина. Кажется, что процесс различения Бибихина и Хайдеггера уже запущен вовсю, и сейчас этот вопрос звучит наподобие анахронизма (если только не слышать в нем оценочных учительских суждений, как учительница может сказать школьнику по поводу сочинения: «Ну, Петров, почему же ты не Пушкин?!»). Кажется, что всякий задавшийся вопросом «Почему Бибихин — не Хайдеггер?» должен быть готов к тому, что он принадлежит не новой, четвертой (пятой, шестой…) из намеченных нами стадий, но застрял на первой из трех (вернуть нынешних интеллектуалов хотя бы к ситуации 1989 года — так видится цель по новой запустить паровоз «дела Хайдеггера», бросив в топку его «Черные тетради», но беда в том, что нет такого сообщества «могущих работать», кому бы было от Хайдеггера «радостно» просто потому, что он мыслил). «Почему Хайдеггер — не Бибихин?» Задавая этот вопрос, человек спрашивает о себе: где я нахожусь? — даже если (и тем более если) он об этом не ведает. В каком времени? Стоит ли уже отбросить «компаративистские» учебниковые сравнения и, наконец, заняться мыслью, которая такая, какая есть, случилась? Или пока еще нет? Вслед за Аристотелевым учением о времени Бибихин сказал бы: пора.

 

Примечания

1. Бибихин В.В. Язык философии. СПб.: Наука, 2007. С. 43.
2. Богатов М.А. Способы говорить о Бибихине (проблема рубрикации творческого наследия в академической среде). М.: Скимен, 2015. С. 90–111. Также опубликовано на сайте «Бибихин.Ру».
3. Мы сейчас также оставляем в стороне саму стратегию речи Владимира Бибихина, которая «делала» все, чтобы ею не воспользовались в качестве средства для академической болтовни, сопротивляясь разным попыткам ее будущей приватизации (эта версия также упоминается в указанной выше статье). Аналогичным образом избегал возможности его прямого обсуждения Василий Розанов или в своих «Дневниках» Лев Толстой, к которым Бибихин был чрезвычайно внимателен.
4. Эту установку хорошо сформулировал Владимир Набоков. Он писал жене о докладе Николая Бердяева: «Доклад был “посвящен” философскому разбору стиха “Мысль изреченная есть ложь”, но получилось, что мысль изреченная есть болтовня» (Письмо к Вере Набоковой от 04.02.1936 // Набоков В. Письма к Вере. М.: Колибри; Азбука-Аттикус, 2018. С. 246).
5. Седакова О.А. Четыре тома. Т. 1. Стихи. М.: Русский фонд содействия образованию и науке, 2010. С. 414–415.
6. Частично настроением подобного разоблачения питается мнительность вокруг «Черных тетрадей» Хайдеггера, относительно которой можно вспомнить слова Александра Пушкина, сказанные им в письме Вяземскому в ноябре 1825 года: «Толпа жадно читает исповеди, записки, etc., потому что в подлости своей радуется унижению высокого, слабостям могущего. При открытии всякой мерзости она в восхищении. Он мал, как мы, он мерзок, как мы! Врете, подлецы: он и мал и мерзок — не так, как вы, — иначе».
7. Ср.: «Глубина той или иной философии измеряется — если имеется какая-нибудь мерка — ее способностью заблуждаться. А поскольку заблуждение никогда не может быть сознательным и деланным, но проистекает из затягивающего потока самого Бытия и является неизбежным, сила заблуждения, свойственная мышлению, кое-что говорит о близости мышления к Бытию» (Хайдеггер М. Размышления VII–XI (Черные тетради 1938–1939) / Пер. А.Б. Григорьева, науч. ред. М. Маяцкий. М.: Изд-во Института Гайдара, 2018. С. 25).
8. Кажется, такое понимание статуса различия восприняла академическая среда в своем странствовании по пути европейской истории (полюбив его под безразличной рубрикой «компаративистского анализа», как известно, годящейся в качестве подзаголовка для любых скверных диссертаций), несмотря на многажды предлагаемую альтернативу. Например, спор Аристотеля и Ксенофонта: принадлежит ли различие самим вещам или же находится между ними? Кант говорил о «самих» вещах, а Гуссерль призывал к ним вернуться — соответственно, можно предположить, что в самих вещах скрыто и их различие (Делёза здесь расслышать трудно). В данной статье мы не будем говорить ни о философии Бибихина, ни о философии Хайдеггера (чтобы их затем «сравнить» и «найти сходства и различия») — наша задача состоит лишь в прояснении вопроса «Почему Бибихин — не Хайдеггер?».
9. Ниже мы касаемся лишь тех аспектов рецепции Хайдеггера, которые напрямую относятся к деятельности Бибихина, оставляя в стороне тему «рецепции Хайдеггера в Советском Союзе вообще», в частности, восприятие Хайдеггера представителями православно-патриотического движения 70–80-х годов, а также текста А. Гулыги «Дело Хайдеггера» (1988). Эти и другие аспекты рассмотрены в: Михайловский А.В. О некоторых особенностях российской рецепции философии Мартина Хайдеггера в связи с дискуссией вокруг «Черных тетрадей» // Вестник Самарской гуманитарной академии. Серия «Философия. Филология». 2017. № 1 (21). С. 54–71.
10. По случайному стечению обстоятельств только что на русский язык выпущен курс лекций Хайдеггера, прочитанных им в летнем семестре 1930 года и посвященных свободе, в котором последняя рассматривается через причинность (у Канта): Хайдеггер М. О существе человеческой свободы (Введение в философию) / Пер. А. Шурбелева. СПб.: Владимир Даль, 2018. 416 с.
11. Частично опубликованы в: Бибихин В.В. Из творческого наследия. М.: ИНИОН РАН, 2006. 192 с., а также на сайте «Бибихин.Ру».
12. Бибихин В.В. Для служебного пользования // Бибихин В.В. Другое начало. СПб.: Наука, 2003. С.181–208.
13. Хайдеггер М. Гегель и греки; Гадамер Г. Гегель и Хайдеггер // Для служебного пользования. Экз. № 242. Диалектика Гегеля в оценке современных западных философов. Ч. I. М.: ИФ АН СССР, 1974.
14. Бибихин В.В. Для служебного пользования. С. 186.
15. Философия Мартина Хайдеггера и современность / Отв. ред. Н.В. Мотрошилова. М.: Наука, 1991. 253 с. В этом сборнике присутствует статья Н.В. Мотрошиловой «Зачем нужен Гегель? (К вопросу о толковании Хайдеггером гегелевской философии)» (Там же. С. 161–166). Название статьи является будто бы ответом тому самому «начальству» из 1974 года (несмотря на шутливость данного замечания, можно предположить, что само «начальство» мало изменилось с тех пор по сию пору).
16. «Феноменология духа» Гегеля в контексте современного гегелеведения / Под ред. Н.В. Мотрошиловой. М.: Канон + РООИ «Реабилитация», 2010. 672 с.
17. https://iphras.ru/page50018680.htm. Там же представлена программа конференции из двенадцати докладчиков.
18. Михайлов А.В. Мартин Хайдеггер: человек в мире. М.: Московский рабочий, 1990. 48 с. Книга вышла в серии «Первоисточники», в редакционную коллегию которой входил в том числе и С.С. Аверинцев.
19. Михайлов И.А. Ранний Хайдеггер: между феноменологией и философией жизни / Науч. ред. Н.В. Мотрошилова. М.: Прогресс-традиция; Дом интеллектуальной книги, 1999. 284 с. К слову сказать, лекционный курс Бибихина «Ранняя философия М. Хайдеггера» читался им в МГУ с 1990-го по 1992 год, однако в виде отдельного издания книга вышла лишь в 2009 году: Бибихин В.В. Ранний Хайдеггер: материалы к семинару. М.: Институт философии, теологии и истории св. Фомы, 2009. 536 с.
20. Бибихин В.В. Для служебного пользования. С. 181.
21. Тем не менее, эти научные интересы нашли полное и неразобщенное воплощение в работах А.Г. Чернякова: Черняков А.Г. Феноменология времени. Бытие и время в философии Аристотеля, Гуссерля и Хайдеггера. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 2001. 460 с.; Черняков А.Г. Об утрате очевидности: на пути к новой онтологии. СПб.: Изд-во института «Высшая религиозно-философская школа», 2016. 550 с. Насколько известно, на данный момент Наталия Александровна Печерская, распорядитель архива Чернякова, занята проектом публикации полного собрания сочинений и переводов Алексея Григорьевича.
22. Бибихин В.В. Собственность. Философия своего. СПб.: Наука, 2012. С. 96–97, выделено Бибихиным.
23. Бибихин В.В. Собственность. С. 97.
24. Об этом можно судить уже по тому различию в переводческих стратегиях, которые реализованы Евгением Борисовым в результате перевода лекционного курса Хайдеггера, который для самого Хайдеггера является подготовительным к изданию «Бытия и времени»: Хайдеггер М. Пролегомены к истории понятия времени / Пер. Е.В. Борисова. Томск: Водолей, 1998. 384 с.
25. Мотрошилова Н.В. Драма жизни, идей и грехопадения Мартина Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 3–4. Первая, цитируемая, часть статьи называется: «Пролог и… эпилог: “Дело Хайдеггера” в юбилейном году», что безусловно коррелирует с именованием бибихинской статьи в том же сборнике, названной просто «Дело Хайдеггера».
26. Нелли Васильевна, поддерживая интерес к «делу Хайдеггера», недавно предложила пригласить в качестве свидетеля в зал суда личную жизнь Хайдеггера: Мотрошилова Н.В. Мартин Хайдеггер и Ханна Арендт: бытие – время – любовь. М.: Гаудеамус, 2013. 526 с. Стоит отметить, что такой ничего не подозревающий свидетель адвокату явно не подыгрывает.
27. Бибихин В.В. Дело Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 166. Этот текст бытует в двух разных вариантах. Другая версия под тем же названием (в существенно переработанном виде) была опубликована в качестве предисловия к сборнику работ Хайдеггера «Время и бытие»: Бибихин В.В. Дело Хайдеггера // Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления. М.: Республика, 1993. С. 3–14. Обе версии представлены на сайте «Бибихин.Ру». Само различие этих редакций — первая в начале приватизации (для узкого круга тех, кто в курсе «дела»), вторая — под ее завершение (для широкого круга пока еще ничего не знающих читателей) — заслуживает отдельного рассмотрения, хотя бы такого поверхностного, которое сделано нами по другому поводу: Богатов М.А. Идеология и платонизм Владимира Бибихина в работах 1989–1991 гг. // Гефтер. URL: http://gefter.ru/archive/18115
28. Бибихин В.В. Дело Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 167.
29. Ближайшим примером может послужить недавний сборник: Хайдеггер, «Черные тетради» и Россия / Под ред. М. Ларюэль и Э. Файя; пер. под науч. ред. М. Маяцкого. М.: Издательский дом «Дело» РАНХиГС, 2018. 368 с. В «Предисловии» говорится: «Однако в целом актуальным остается вопрос о критическом подходе к Хайдеггеру. Понятный, учитывая предшествующую многолетнюю недоступность, энтузиазм по отношению к открытию хайдеггеровского корпуса далеко не всегда оставляет место для критической дистанции. Например, книга чилийского философа Виктора Фариаса “Хайдеггер и нацизм”, переведенная на десятки языков, так пока и не вышла на русском, тогда как книга хайдеггеровского апологета Франсуа Федье “Анатомия скандала” была издана по-русски» (Там же. С. 9). Следуя мотрошиловской диспозиции, можно сказать, что сторона защиты представлена в России достаточно, а сторона обвинения — нет. Данный сборник должен помочь присяжным заседателям обострить интригу происходящего и привнести в судебное действо дополнительные аргументы и интерес.
30. Бибихин В.В. Дело Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. С. 167.
31. См. ниже «Отступление о наивности приватизации, касающееся не только второй стадии».
32. Хайдеггер М. Размышления на проселочной дороге: сборник / Под ред. А.Л. Доброхотова. М.: Высшая школа, 1991. 192 с. Тираж 65 000 экз. Переводчики: Т.В. Васильева, А.Л. Доброхотов, З.Н. Зайцева, Н.С. Плотинкова, А.С. Солодовникова.
33. Хайдеггер М. Работы и размышления разных лет / Сост., пер., вступ. статья и комм. А.В. Михайлова. М.: Гнозис, 1993. 464 с. Тираж 10 000 экз.
34. Хайдеггер М. Время и бытие: Статьи и выступления / Пер. с нем. В.В. Бибихина. М.: Республика, 1993. 447 с. Тираж 51 000 экз.
35. При этом мы не утверждаем, что публика была сплошь такая. Речь идет лишь о том большом количестве тиража выпущенных книг — и несопоставимо малом количестве образованных людей, понимающих, чтό именно и ктό именно этим тиражом выпущен. К слову сказать, обличительная статья, открывающая сборник «Философия Мартина Хайдеггера и современность» (равно как и бибихинское «Дело Хайдеггера») вышли в 1991 году тиражом 6100 экземпляров. Напомним, что это была первая общедоступная публикация для широкой публики про Хайдеггера до появления любой его отдельной работы в русском переводе.
36. До завершения интересующего нас периода (1993) Бибихин прочел следующие курсы: «Мир» (1989, весна, МГУ, опубликован); «Язык философии» (1989, осень, ИФ РАН, опубликован); «Внутренняя форма слова» (1989, осень —1990, весна, МГУ, опубликован); «Узнай себя» (осень, 1989 — весна, 1990, МГУ, опубликован); «Ранний Хайдеггер» (1990, осень, 1991 весна, 1992 весна, осень, МГУ, опубликован); «Энергия» (1991, осень — 1992, весна, МГУ; 2002, весна, Свято-Филаретовский богословский институт, опубликован); «Первая философия» или «Чтение философии» (1991, осень — 1992, весна, МГУ, опубликован); «Новое русское слово» (1992, осень, МГУ, опубликован); «Лейбниц (Всеобщая наука)» (1992, весна, МГУ, пока не опубликован); «Лицо Средневековья: подходы к изучению эпохи» (1992, осень, МГУ, пока не опубликован); «Ренессанс: образ и место Возрождения в истории культуры» (1992, осень, МГУ, пока не опубликован); «Собственность» (1993, весна-осень — 1994, весна, МГУ, опубликован).
37. Михайловский А.В. О некоторых особенностях российской рецепции философии Мартина Хайдеггера… С. 63.
38. Хайдеггер М. Размышления VII–XI (Черные тетради 1938–1939). С. 9.
39. Ср.: «Частная собственность — не слышится ли здесь частичная, несобственная собственность в сравнении с государственной и общественной, более прочной и важной? Приватный, приватизация происходит от того же слова (privus, privo), что наше прочь, опричник. Что выставлено, отделено, выпало опрочъ (опричник — выделенный из всех, телохранитель царя, совсем особый), то в исконном понимании “приватно”. Значит, раньше приватного, частного то, из чего надо было напрочь отсечь, отрубить? Отруб, отрубное именье — независимое от латинской модели и параллельное ей русское образование, которое в точности повторяет связанную с приватным идею отделения» (Бибихин В. Собственность… С. 97).
40. Возможно, именно это имеет в виду Александр Михайловский, когда говорит: «История обсуждения “дела Хайдеггера” в России начинается осенью 1989 г., когда в Москве прошла первая международная конференция по Хайдеггеру, впервые публично продемонстрировавшая не только наличие самостоятельной российской рецепции Хайдеггера, но и включенность ее в европейский контекст» (Михайловский А.В. О некоторых особенностях российской рецепции философии Мартина Хайдеггера… С. 62, выделено Михайловским). Думается, однако, что «самостоятельная российская рецепция» заключалась в основном лишь в занятии позиции по отношению к «европейскому контексту» — по меньшей мере, трудно представить, чтобы на российской почве само собой выросло что-то наподобие «дела Хайдеггера», как его «завели» европейские интеллектуалы.
41. 41.Хайдеггер М. Бытие и время. М.: Ad Marginem, 1997. 452 с. Тираж 5000 экз.; Хайдеггер М. Введение в метафизику. СПб.: Высшая религиозно-философская школа, 1997. Тираж не указан.
42. В этот период им читались курсы: «Витгенштейн» (1994, осень — 1995, весна, МГУ, не опубликован); «Пора (время-бытие)» (1995, осень — 1996, весна, МГУ, опубликован); «Начала христианства» (1996, осень — 1997, весна, МГУ, не опубликован); «Лес (hyle)» (1997, осень — 1998, весна, МГУ, опубликован); «Правда (онтологические основания этики)» (1998, осень — 1999, весна, осень, МГУ, опубликован частично); «Грамматика поэзии» (2000, весна, МГУ, опубликован); «Дневники Льва Толстого» (2000, осень — 2001, весна, МГУ, опубликован); «Введение в философия права» (2001, осень — 2002, весна-осень, МГУ, ИФ РАН, опубликован); «История современной философии» (2002, весна; 2003, весна, ИФТИ св. Фомы, опубликован); «Язык Витгенштейна» (2003, осень, МГУ, не опубликован); «Хайдеггер 1936–1944 гг.» (2004, осень, семинар в ИФ РАН, опубликован).