(Не)совместимые геноциды?

Аурон Я. Государство Израиль и память о геноциде армян: от равнодушного отрицания — к запоздалому признанию / Под ред. А.Д. Эпштейна. – М.: Долуханов, 2017. – 312 с.

В современном мире память о Холокосте из трагедии, имеющей особое значение прежде всего для Израиля и Германии, постепенно превратилась в символ мирового зла и — одновременно — в основание формирующейся общеевропейской культуры памяти (Александер 2013: 95–254; Ассман 2017; Levy, Sznaider 2002; Kucia 2016). Обращение к этим страницам истории направлено на обоснование этики ответственности, которая, по замыслу ее сторонников, должна прийти на смену национальной лояльности. Речь идет об осознании ответственности всех, кто в той или иной степени был замешан в преступлениях (от прямого участия до молчаливого одобрения). Холокост превращается в иконическое событие, память о котором призвана стать на пути предотвращения подобных трагедий и способствовать утверждению универсальных прав человека.

Несомненно, такой взгляд коррелирует с политической ситуацией 1990–2000-х годов, а именно с активизацией евроинтеграционных процессов, глобальным доминированием США и ускорением глобализации. Некоторые исследователи начали поспешно говорить о формировании космополитичной, или глобальной, памяти (Levy, Sznaider 2002; Misztal 2010; Stepinsky 2005). С задержкой эти идеи пришли и в Россию (Эрлих 2016). Однако через 15 лет после начала дискуссий стало очевидно, что национально ориентированные нарративы сохраняют влияние, а проект глобальной памяти остается уделом отдельных интеллектуалов. Непросто обстояли дела и в Европе, поскольку во многих странах Восточной Европы предпочитают не говорить о своей ответственности за гибель евреев, а подчеркивать свои страдания от «советской оккупации» (Миллер 2016).

В контексте дискуссий об этике ответственности и транснационализации исторической памяти о массовых преступлениях я собираюсь рассмотреть книгу профессора Открытого университета Израиля Яира Аурона, переведенную в 2017 году на русский язык. Она посвящена восприятию геноцида армян в Израиле. Это позволяет автору затронуть более фундаментальные вопросы: почему память об одном геноциде сложно совместить с памятью о другом? Почему Израиль, который постоянно увязывает память о Катастрофе с императивом предотвращения будущих геноцидов, отказывается официально признать армянскую трагедию геноцидом?

Яир Аурон значительную часть жизни посвятил борьбе за признание в Израиле геноцида армян, активно продвигал соответствующую образовательную программу в высших учебных заведениях. Потому его книга местами автобиографична, в ней весьма открыто явлена ценностная, гражданская позиция. Для него память — это всегда ценностное обращение к прошлому (именно этот прагматический аспект отличает ее от академической исторической науки). Как объясняет сам Я. Аурон, «геноциды никогда не уйдут в прошлое, если память о них останется лишь “внутренним” делом пострадавших от них народов» (с. 24). Историческая память, согласно этой логике, является заклинанием, направленным на предотвращение массовых убийств в будущем. Она служит привитию того морального кодекса, который сделал бы «невозможным соучастие в подобного рода преступлениях» (c. 26). На мой взгляд, эта связка между памятью и ценностями является принципиальной для понимания функционирования всего поля public history.

В предыдущей монографии Я. Аурон подробно рассматривал, как евреи, жившие на территории Палестины в годы Первой мировой, реагировали на развернувшийся геноцид армян. Ответ неутешителен: за рядом исключений — «никак» (с. 42). Это объяснялось разнородностью самой общины и тем, что евреи сами испытывали притеснения. Как мы знаем из работ Х. Арендт, не нужно быть моральным уродом, чтобы совершать преступления против человечности. Я. Аурон продолжает: не надо быть «ни демоном, ни извергом», чтобы равнодушно взирать на чужие страдания. Однако результат такого дистанцирования — нравственный кризис. Необходимо формирование универсальной этики, направленной на предотвращение геноцидов, а потому память о них не может замыкаться в этнических или национальных рамках: «Когда единственными, кто хранит память о Холокосте, оказываются евреи, а об армянском геноциде — армяне, подобные трагедии могут — и с высокой степенью вероятности будут — повторяться вновь и вновь» (с. 48). Сохранение памяти — нравственный императив, то единственное, что можно сделать для убитых, а «последовательное отрицание самого этого геноцида свидетельствует о том, что он фактически продолжается, пусть и на символическом уровне» (c. 67). Восстановление справедливости и избавление от коллективной травмы не могут осуществиться без признания статуса жертвы со стороны других. Те, кто индифферентны к чужим страданиям, по мнению Я. Аурона, сами занимают сторону преступника (с. 69).

Однако в Израиле на официальном уровне геноцид армян не признан. Это удивительно для страны, которая в основание идентичности положила память о Холокосте и использует ее в качестве морального призыва к другим нациям. Почему так произошло? В чем причина подобной моральной глухоты? Тем более что несомненна, как указывает Я. Аурон, определенная связь между двумя геноцидами — армян и евреев. И вопрос здесь не просто в сходстве механизмов уничтожения: власти кайзеровской Германии поощряли действия турок (с. 63), считая их легитимной формой насилия в военное время. Гитлер довел эту логику до предела.

Примечательно, что отрицатели и Холокоста, и геноцида армян используют одинаковые риторические стратегии: отрицание, рационализация (мол, жертвы сами виноваты), тривиализация (мол, эти события не были чем-то особенным в мировой истории) и релятивация (мол, эти события ужасны, но ими изобилует весь XX век) (с. 101). Так что вопрос о причинах непризнания вовсе не тривиальный, хотя Я. Аурон дает на него убедительные ответы. На протяжении чтения книги я не могу отделаться от параллелей с работами Х. Арендт и З. Баумана, в которых вскрыты социальные причины, побудившие миллионы немцев отказаться от права на самостоятельное моральное суждение и стать сопричастными абсолютному злу (Арендт 2014; Бауман 2013). Структурные параллели между механикой геноцида и механикой забвения настолько бросаются в глаза, что невозможно не обратить на них внимание, хотя сам Я. Аурон этого не делает. Ни в коем случае не стремясь критиковать официальный Израиль, я скорее предлагаю поставить вопрос об универсальных практиках, которые рвут социальную ткань и делают невозможным сочувствие к жертвам как во время их истребления, так и во временной ретроспективе.

Успешность политики нацистов во многом объясняется работой механизмов дистанцирования: т.е. отделения «Мы» от «Них», кого можно уничтожить со спокойной совестью. Тут стоит говорить и о пропаганде, лишавшей евреев человеческого облика, и о социальном исключении, и даже о газовых камерах, которые придумали, дабы те, кто убивает, не видели тех, кого убивают. Точно так же отказ в официальном признании геноцида армян основан на дистанцировании от армянской трагедии на институциональном уровне в современном Израиле. Серьезные усилия предпринимаются для сохранения памяти о Катастрофе, однако о других геноцидах среднестатистические израильтяне не знают практически ничего (с. 47). Наиболее полно этот аспект раскрывается в третьей главе, где Аурон останавливается на опыте преподавания в Израиле истории массовых убийств. Здесь доминирует точка зрения об исключительности Холокоста, что делает нежелательным, по мнению многих ученых, политиков и педагогов, сравнение Катастрофы с другими геноцидами. Однако социологические исследования свидетельствуют, что сам факт преподавания геноцида армян не воспринимается большинством респондентов как угроза представлению об уникальности Холокоста (с. 118).

Немецкие преступления легализовались через соответствующее законодательство, противоречивость которого лишь играла на руку нацистам. И точно так же противоречивость юридического определения геноцида помогает тем, кто пытается его отрицать. Наиболее полно эта сторона раскрыта во второй главе. Отсутствие четкого определения вовсе не случайно: оно часто кажется ненужным ввиду сильного, эмоционально насыщенного негативного значения. Те, кто пережил тяжелую трагедию, будут стремиться определить ее как геноцид, что ведет к размыванию понятия (с. 71).

Ключевой пример — Конвенция ООН о предупреждении преступления геноцида и наказании за него, принятая ГА ООН в 1948 году. Как указывает Я. Аурон, она содержит ряд проблемных моментов. Так, геноцидом признается истребление только религиозных, национальных, этнических или расовых групп, поскольку под воздействием СССР из перечня исключили социальные группы, выделенные по политическим и социальным признакам (с. 76). Более того, Конвенция не прописывает ответственность тех, кто осуществляет массовые убийства, и никак не регулирует поведение международного сообщества. Она породила и иные споры: кто и где может и должен проводить границы групп, подвергающихся уничтожению? Что следует из неясности, что геноцидом признается и полное, и частичное уничтожение? Каковая роль центральных органов власти? Каким образом можно на практике доказать спланированность преступления? (С. 79–80.)

Именно последний вопрос имеет принципиальное значение: официально турецкие власти не отрицают сам факт гибели армян, однако указывают, что ввиду отсутствия планов уничтожения нельзя использовать понятие геноцида. Да и в принципе современная Турция, не признавая себя наследницей Османской империи, не должна нести ответственность. Эта позиция активно пропагандируется официальными органами, связанными с ними изданиями и учеными, что оказывает влияние на восприятие проблемы в других странах. В настоящее время геноцид армян признали более 30 стран. Первым стал Уругвай в 1965 году. В 1985 году Подкомиссия ООН по предотвращению дискриминации и защите меньшинств упомянула его в официальном отчете (с. 82). Ирония заключается в том, что отказ турок отмежеваться от геноцида, их активная позиция по его отрицанию, скорее, привязывают эту позорную страницу в своей истории к своему внешнеполитическому имиджу.

И здесь мы переходим к третьей параллели. Холокост был бы невозможен без сплоченных социальных групп, готовых выполнять соответствующие приказы. Оставим в стороне причины подчинения последним, лишь указывая на необходимость активного субъекта данной политики. Точно так же, если довериться Я. Аурону, обстоят дела с политикой памяти (главы 3-я и 4-я). Основную вину за отрицание геноцида армян он возлагает именно на Турцию. Официальные власти не только поддерживают отрицателей — они уничтожают документы, а также апеллируют к истории Холокоста: на протяжении веков турки проявляли толерантность к евреям, а потому попытки последних признать геноцид армян представляются как неблагодарность (с. 103). В самой Турции эта тема фактически находится под запретом (например, в 1976 году историк Т. Ачкам был приговорен к 10 годам тюрьмы). Ведь признание может привести к тому, что другие народы бывшей Османской империи, в разное время подвергавшиеся насилию, выступят с аналогичными требованиями. В исламском мире есть только две страны, которые признали геноцид армян: Ливан в 2000 году и Сирия в 2015 году. Сделали они это прежде всего по политическим причинам.

В отношении научных исследований, политика Турции заключается в создании и финансировании при известных университетах специальных туркологических центров. Привлекаемые ими ученые становятся агентами влияния. Показательна судьба Центра турецких исследований Джорджтаунского университета, созданного в 1981 году. В 2006 году посол Турции в США потребовал уволить его директора Д. Кватаэрта за то, что он охарактеризовал гибель армян как геноцид. Под угрозой прекращения финансирования ему пришлось покинуть свой пост, сам же институт был лишен турецкой поддержки в 2015 году (с. 85–86).

Четвертая параллель: Холокост был бы невозможен без такого явления, как «банальность зла», т.е. тысяч немцев, которые напрямую не участвовали в убийствах, однако либо словом, либо делом, либо бездействием оказывали содействие. Кто-то по карьерным мотивам, кто-то исходя из духа конформизма считал возможным — пусть даже молчаливое — соучастие в выполнении преступных приказов. Если мы стремимся объяснить непризнание армянского геноцида Израилем, то вслед за Я. Ауроном должны указать на сеть очень прагматичных политических и экономических причин, сопровождаемых страхом спровоцировать Турцию на жесткую реакцию. Этому посвящена пятая глава рецензируемой книги. Объяснение очень простое: Турция на протяжении десятилетий была единственным союзником во враждебном исламском мире (Израиль она признала уже в 1949 году!). Совместная борьба против исламского радикализма, экономическое сотрудничество делают нежелательным для Израиля подобного рода выпады. В 1990-е годы началось укрепление отношений Израиля с Азербайджаном, который после получения независимости начал укреплять связи с Турцией. Политической основой стало противостояние Ирану, при этом израильтяне продают азербайджанцам оружие, а сами закупают нефть. Более того, на территории Азербайджана и Турции проживают достаточно крупные еврейские общины. Все это заставляет официальные власти Израиля обходить стороной столь проблемный вопрос, как признание геноцида армян.

Несомненно, проблема «банальности зла» неразрывно связана с различными сделками совести. Примером может послужить скандал, сопровождавший проведение в 1982 году в Иерусалиме крупной конференции, посвященной Катастрофе и другим геноцидам (шестая и седьмая главы). Ее инициатором выступал профессор И. Чарни, подготовительная работа началась в 1979 году. Планировалось более сотни докладов, из которых шесть были бы посвящены геноциду армян (с. 164). Однако за несколько месяцев до начала турецкие власти узнали о конференции и оказали серьезное дипломатическое давление на МИД Израиля: «Израильские дипломаты обращались не только к общественным организациям, но и к отдельным наиболее известным лицам, в частности, к Эли Визелю и видному американскому юристу и общественному деятелю Алану Дершовицу. Вследствие этого давления Эли Визель направил организаторам телеграмму, в которой не только сообщил об отказе от участия в конференции, но и выразил опасение, что само ее проведение поставит под угрозу безопасность и благополучие евреев Турции» (с. 168). Не менее «осторожную» позицию занял Яд ва-Шем. В итоге из 600 участников приехала только половина, конференция лишилась поддержки, однако доклады о трагедии армян прозвучали, а сам скандал сыграл важную роль в формировании соответствующего общественного мнения.

Не менее показательно (не)обсуждение темы армянского геноцида на радио и телевидении, которые до 1990-х годов находились в руках государства. Речь идет о прямой цензуре, вымарывании упоминаний или неформальных запретах. Последнее произошло в 1990 году с фильмом Т. Богосяна An Armenian Journey (с. 187), который уже как несколько лет показывался в других странах. Несмотря на протесты в независимой печати (журналисты стали активно использовать понятие «Холокост» по отношению к армянам), власти мотивировали отказ возможными «проблемами» для еврейской общины в Турции (с. 193, 195). Впрочем, скандал привел к тому, что о фильме узнали больше людей, нежели бы его посмотрели по изначальному расписанию.

На телевидении впервые эту тему затронули в рамках одного ток-шоу в 1994 году (участником стал автор книги Я. Аурон, подготовивший соответствующую учебную программу): политические связи журналиста позволили передаче выйти в эфир, приглашенный на нее посол Турции отрицал геноцид. Три года спустя один выпуск «Международной телепанорамы» был также посвящен трагедии армян, но уже официальной реакции Турции не последовало: «Вопреки многократно звучавшим опасениям, никакой катастрофы вследствие этого не произошло ни для израильско-турецких отношений, ни для евреев Турции» (с. 263).

В 1997 году Турция отказала в выдаче агремана профессору Э. Толидано, назначенному послом Израиля. Причина: его выступление 1981 года, где он называл массовую гибель армян именно геноцидом. Можно согласиться с Я. Ауроном, что, скорее всего, имел место донос от «ревнивых» коллег, однако характерна позиция самого профессора, который все отрицал и из карьерных соображений фактически солидаризовался с турками по данному вопросу (с. 212). Наиболее печальная история случилась в мае 2003 года во время празднования 55-летия независимости Израиля (глава 10). Согласно традиционной церемонии, 12 человек («тщательно отобранных за их исключительный труд на благо государства и общества») должны были зажечь факелы в Иерусалиме. Эти факелы должны были стать одновременно и символами памяти погибших, и огнями в честь независимости. Участницей стала врач Н. Налбалдян, которая во время торжественной речи хотела затронуть историю своей семьи. Сама она являлась представителем третьего поколения переживших геноцид 1915 года. Однако из-за давления Турции в ее речь внесли изменения, запретив упоминать геноцид (с. 255). Не нужно говорить, что подобное вмешательство во внутренние дела государства вызвало общественный резонанс.

Как мы видим выше, за всеми этими нелицеприятными фактами стоят политическая конъюнктура и узколобый карьеризм, усиленные страхом перед бурной реакцией турок. Армянская община Израиля не столь многочисленна и не имеет своего представительства, чтобы государство проявляло особое попечение о памяти событий 1915 года. Примечательно, что борьба за признание являлась уделом именно отдельных историков, журналистов, интеллектуалов, со временем образовавших транснациональную сеть.

В политическом плане дела обстояли сложнее (глава 8). Так, впервые в Кнессете — и то на заседании комиссии по иностранным делам и обороне — этот вопрос был поднят в 1989 году в связи с обсуждением в Конгрессе США признания армянского геноцида. В 1994 году вскоре после упомянутой выше передачи с участием Я. Аурона на пленарном заседании Кнессета замминистра иностранный дел Й. Бейлин был вынужден фактически признать массовое убийство армян (на иврите он использовал словосочетание «убийство народа», синонимичное геноциду). Однако это было отдельным исключением, как и участие министра образования Й. Сарида (представитель левой партии «Мерец») в церемонии памяти жертв геноцида в Армянском квартале Иерусалима 24 апреля 2000 года. Параллельно и Яд ва-Шем — видимо, следуя логике административного конформизма, — выступил с заявлением, что якобы никогда не возражал против преподавания темы геноцида армян. Однако вскоре коалиционное правительство распалось, партия «Мерец» вышла из него, что позволило представителю МИД фактически дезавуировать слова бывшего министра образования (с. 221).

Изменение отношения к теме на официальном уровне стало возможным с ухудшением израильско-турецких отношений (глава 10). Так, в 2009 году Кнессет провел специальную сессию по геноциду армян. В дальнейшем открыто об этом говорил президент Р. Ривлин, в том числе в 2015 году на площадке ГА ООН. В этом же году Открытый университет Израиля провел тематическую конференцию. А 1 августа 2016 года Комиссия Кнессета по образованию, культуре и спорту предложила официально признать геноцид армянского народа. На этой позитивной ноте и заканчивается исследование Я. Аурона. В приложении даны две статьи: А. Марутяна, излагающая основные вехи сохранения памяти о геноциде в Армении, и С. Маркедонова, проясняющая ряд особенностей внешнеполитического положения Израиля.

В контексте проблемы глобальной культуры памяти, обозначенной в начале рецензии, работа Я. Аурона высвечивает фундаментальное противоречие между универсальным и партикулярным. Несомненно, для Израиля (как государства) Холокост имеет особое значение, а универсальный моральный призыв активно используется для выстраивания внешнеполитического имиджа. Если бы не централизованные государственные усилия, разве память о Катастрофе была бы укоренена так сильно? Однако сама идея универсальности — будучи логически развитой — требует признания и других геноцидов, что выходит за рамки национальных интересов, а может и противоречить им. Я. Аурон намекает, что это мнимое противоречие: ни интересы государства, ни еврейские общины за рубежом не пострадали от того, что государственные СМИ или политики стали говорить про геноцид. Неудивительно, что именно представители гражданского общества выступают за взаимную солидарность жертв различных массовых преступлений и торжество глобальной этики ответственности. Возможность формирования ими транснациональных сетей усиливает призыв, однако еще не делает автоматически глобальную память и универсальную этику ответственности реальностью, выходящей за рамки интеллектуального проекта.

К сожалению, Я. Аурон не проясняет, как негосударственные СМИ, интеллектуалы и вообще представители общественности Израиля обсуждали тему геноцида армян. Пожалуй, это главный недостаток книги. Однако, судя по отрывочно приведенным данным, большинство вовсе не солидаризовалось с турками.

Корни противоречий между официальной позицией и общественным мнением требуют, на мой взгляд, отдельного исследования. Однако, когда они только обозначились, представители израильского государства оказались перед необходимостью совершить политическое действие, т.е. занять однозначную позицию «за» или «против». Отказ от этого привел к началу циничной игры в формулировки с использованием цензурного аппарата, что подрывало моральные позиции политиков. Каждая попытка лавировать вела к общественным скандалам, которые еще сильнее обличали официальное лицемерие. Как можно проявлять озабоченность по поводу отрицания Холокоста в других странах мира и при этом самим фактически поддерживать тех, кто отрицает геноцид армян? Я. Аурон неоднократно задает этот риторический вопрос, на мой взгляд, вполне правомерный. Если вы используете одни страницы истории в политических — пусть и максимально благородных! — целях, то вполне логичными становятся призывы сделать и другие аспекты прошлого достоянием «официальной позиции». У любой подобной символической игры существуют пределы, обусловленные внутренней логикой и прежде всего ценностной системой, ведь публичное обращение к прошлому — это всегда именно ценностное действие. Именно в прояснении взаимосвязи памяти, ценностей и политики на конкретном примере мы видим основное значение монографии Я. Аурона.

Литература

Kucia M. (2016) The Europeanization of Holocaust Memory and Eastern Europe // East European Politics and Societies and Cultures. 2016. Vol. 30. No. 1. P. 97–119.

Levy D., Sznaider N. (2002) The Holocaust and the Formation of Cosmopolitan Memory // European Journal of Social Theory. 2002. Vol. 5. No. 1. P. 87–106.

Misztal B. (2010) Collective Memory in a Global Age. Learning How and What to Remember // Current Sociology. 2010. Vol. 58. No. 1. P. 24–44.

Stepinsky J. (2005) Global Memory and the Rhythm of Life // American Behavioral Scientist. 2005. Vol. 48. No. 10. P. 1383–1402.

Александер Дж. (2013) Смыслы социальной жизни: культурсоциология. М.: Праксис, 2013.

Ассман А. (2017) Распалась связь времен? Взлет и падение темпорального режима Модерна. М.: Новое литературное обозрение, 2017. 272 с.

Миллер А.И. (2016) Политика памяти в посткоммунистической Европе и ее воздействие на европейскую культуру памяти // Полития. 2016. № 1. С. 111–121.

Эрлих С.Е. (2016) Глобальная память информационного общества: этика, идентичность, нарратив // Историческая экспертиза. 2016. № 3. С. 11–32.

Первая публикация: Историческая экспертиза. Текст переработан специально для Gefter.ru