Вернувшись из «Перми-36». Гражданское сопротивление до и после 2012 года

От редакции: Гражданское сопротивление в России всегда имело своих героев, но не имело сколь-либо долгосрочной программы: власть быстрее успевала поменять свою стратегию, чем сопротивление — согласовать и выдвинуть свою программу «переформатирования» отношений во власти. Проблема отношений «власти и общества» оказывалась не проблемой оперативного управления политической ситуацией, а проблемой постоянного переписывания договора, бесконечного его перебеливания для того, чтобы интересы этих двух непостоянных единиц были учтены. Александр Морозов пишет о «Кодексе гражданского сопротивления» М.Я. Гефтера прежде всего как о попытке выработать новый стиль отношений: общество, которое умеет артикулировать свои интересы, а не только жаловаться на обстоятельства, и власть, которая может полагаться на доверие, не нарушая постоянно собственные правила ради приобретения новых контрагентов доверия. Ненасильственное сопротивление оказывается не просто учреждением новых условий социального действия, а спасением страны от провала в бездну конфликтующих интересов, когда страна теряет и былое влияние, и былой ресурс социального согласия. Оказывается, что спасение приходит как раз тогда, когда никто не создаёт «комитеты национального спасения», но просто отказываются от деполитизации политического.

Сейчас полезно перечитывать «Хронику текущих событий», например, за 1982 год. Как и нынче – шли выборочные аресты и обыски у оппозиционеров.

Я сказал об этом Жене Чириковой, когда мы ехали на микроавтобусе из Чусового на «Пилораму». Рядом с нами сидел профессор Суслов (Пермский университет), историк советского периода. Он добавил: «И, кстати, органы в этот период работали примерно как и сейчас – на 10 арестованных приходилась по статистике одна тысяча «профилактированных». То есть запугивали, предлагали эмигрировать и т.д.».

Выбор линии поведения, когда ты постоянно находишься на фронтире, за которым абсолютно непрозрачная машина насилия, сложная вещь. Живя на границе долго, ты делаешься частью среды, в которой часто складывается симбиотическая связь хищников и жертв. Все кружки того времени, которых коснулись репрессии, столкнулись со всеми возможными способами поведения своих участников. Были специальные пособия о том, «как сотрудничать со следствием, не нанося ущерба товарищам». Среда сопротивления представляла собой сложную конструкцию – со своими особыми «социальными практиками», ритуалами, инициацией, со своей системой статусов. И со своей «самореференцией». Я не прочел еще ни одной работы российских историков о том, как диссидентская среда осмысляла саму себя. Какой она вырабатывала дискурс, чтобы объяснить себе те изменения, которые в ней происходили. А они происходили. Оппозиционеры того времени жили в «империи, солнце которой никогда не зайдет». Через десять лет после конца оттепели те, кто оставался в среде сопротивления, жили в условиях «советского акме». Все крупные социальные группы советского общества были втянуты в тогдашнюю гонку потребления, брежневское жилищное строительство всех поставило в очередь на новые квартиры. Румынские гарнитуры завозились военно-транспортными самолетами в дальние округа высоким командирам… В начале 80-х дискуссия в диссидентской среде о самой себе шла довольно активно. Главная тема: как выбиться из накатанной колеи. А колея была проста: как только ты начинал некую организованную активность, надо было слегка защитить себя. А это значит, опубликоваться на Западе или дать интервью. Но это интервью и было сигналом для КГБ. Начиналась разработка и дальше – посадка или эмиграция. Поэтому среда постоянно вымывалась. Из этой колеи было невозможно выбиться. Вторая проблема заключалась в том, что, находясь в геттоизированной среде сопротивления, ты быстро утрачивал возможность мыслить и говорить от «целого общества» и начинал говорить лишь от лица самой этой оппозиции. Это многих тяготило. Оппозиционные мыслители – такие как, например, Гефтер, — настаивали на том, что надо мыслить «трансформацией всего общества». Они уже не верили в благостность мятежа, переворота, в мессианский «прогрессивный класс». Они отчетливо видели, что позитивной перспективой является только самостоятельное перерождение сталинистского общества в иное целиком, без его групп, без изъятия. Отсюда и частые предупреждающие слова Гефтера о том, что диссидентство – при всей его искренности, жертвенности и энергии – содержит в себе опасный антиген. Это антитело, которое выработалось в ответ на сталинизм. Оно конституировано сталинизмом. Накануне открытия «Пилорамы-2012», на предварявшем его Европейском молодежном форуме показали видеоприветствие Адама Михника. На вопрос: «Каково ваше главное напутствие молодым протестующим русским?», — он ответил: «Главное – это помнить, что результаты должны достаться не только победителям, а всему обществу». Это примерно о том же, о чем думал Михаил Гефтер в 1981 году, когда затевался подпольный журнал «Поиски».

2

Через десятилетие – в конце 1994 года – Гефтер пишет «Кодекс гражданского сопротивления». Он пишет его для тех, кто не согласен с тем, куда повернула российская полития после 1993 года. Перечесть этот документ интересно. Он написан в условиях нового раскола общества. Белый дом уже расстрелян, началась война в Чечне, компартия запрещена, советы распущены. Концепция Гефтера в Кодексе гражданского сопротивления – утопична. Она идет вразрез со всеми крупными тогдашними общественными настроениями. Одни хотели «Банду Ельцина под суд», другие – добиться полного и окончательного разгрома красных. Гефтер поверх этого пытается конструировать непартийное, деидеологизированное сопротивление, которое бы представляло собой попытку выйти из дурного колеса «авторитарной власти» и «авторитарного сопротивления». Не надо больше харизматиков! Нужно массовое неполитическое движение, основанное всего на двух пунктах – ОТКАЗ ОТ НАСИЛИЯ, понижение уровня насилия в обществе, отказ от мстительности и взаимного людоедства, и ОТКАЗ ОТ ЦЕНТРАЛИЗМА, отказ от «вертикали» в самом движении, от фракционности, от каких-либо «идеологических квот» (кстати, ныне эти квоты мы видим в 2012 году на выборах в Координационный совет оппозиции)… Утопическая мысль Гефтера очевидно направлена на попытку сконструировать в условиях «раскола общества и элит» некую завязь, топос, вместилище для такого самопонимания общества – пусть малого и слабого – которое было бы уже и не советским и не пост-советским. В общем-то, понятно, что Гефтер хотел как-то закончить «постсоветский транзит». Он был совсем неглупым человеком и ответственным мыслителем и прекрасно понимал, что плоды одного, пусть и весьма рационального ума, представляют довольно ограниченную ценность. Ценностью обладает только самообнаружение в недрах самого общества другой стилистики – уже не людоедской, не конфронтационной. Способной вместить в себя культурное и социальное разнообразие, разномыслие… Гефтер, как и большинство гуманитарных советских интеллигентов, считал, что Россия сможет к этому придти и после советского семидесятилетия, поскольку у нее есть XIX век с очень высокой культурной планкой…

3

Вот так получилось, что в 2012 году, летом, мы ходим по территории бывшего лагеря «Пермь-36», по гулаговской зоне. Здесь теперь музей, в музее – фестиваль. Стоим втроем с Женей Чириковой и Дмитрием Орешкиным. Она говорил: «В понедельник посадят Лешу»Главный вопрос: «А что делать-то?». Партия следственного комитета теперь посадит всех. У них там плавно расширяющийся список лиц, ведущих антигосударственную деятельность. Где границы этого списка — неизвестно. Их и нет.

Во всем этом есть какой-то адский анекдотизм: Пусси Райот позорно судят, Навальному готовят обвинение, которое ведет его к посадке.

В этой атмосфере на «Пилораму» приехали Евгения Чирикова, Дмитрий Орешкин, Зоя Светова, Глеб Павловский, Михаил Дмитриев, Арсений Рогинский, Ольга Романова, Валентин Гефтер, Владимир Лукин, Михаил Федотов и многие-многие другие. Накануне известный пермский правозащитник Игорь Авериев написал статью «о безысходности», о том, что надо начинать уже не обсуждать «перспективы», а запасаться сухарями и готовить лесные бункеры — для дальнейшей самостоятельной жизни в Отечестве. «Мемориал» обсуждает в своей внутренней сети – что делать? Принять ли статус «иностранного агента» или пойти на конфликт и закрытие всей этой институции с длинной историей? Вокруг президентского совета по правам человека и развитию гражданского общества такие же мрачные дебаты – одни выходят, другие не хотят идти на их место, третьи – аргументируют, почему даже в нынешних безобразных обстоятельствах надо оставаться внутри… Над всем этим витает главный вопрос: как теперь построить гражданское сопротивление? Можно ли сохранить его непартийный, гражданский характер? Можно ли найти такие формы, которые бы не вели сразу к посадке или выезду из страны? Как быть в условиях, когда опять будет «Советский фонд защиты мира», и в нем будут лицензированные общественные организации, которые и будут иметь право заниматься волонтерством, а нелицензированные – нет…

4

Какой-то адский ужас. 1982. Потом 1994. И вот теперь уже 2012. Как будто бесы какие-то водят нас по кругу… Из недр общества – вполне благополучного уже, вновь набравшего потребительский жирок, вроде бы уже забывшего о малиновых пиджаках, вроде бы уже смеющегося над своим уже ушедшим в прошлое героическим пьянством на турецких курортах («Тагил рулит!») – вдруг вылезает какое-то чудовище, которое радостно жаждет бодрого насилия, воспевает централизм, возносит до небес свою корпоративную этику, хочет по каждому поводу выносить свои безапелляционные моральные оценки и наслаждается арестами и посадками…