Феминистская эпистемология vs Hegel and representative democracy

Книга Ирины Жеребкиной «Это сладкое слово… Гендерные 60-ые и далее» представляет собой феминистскую пародию на работу «Наука логики» Гегеля. Если Гегель представляет нам развернутую концепцию диалектической логики как онтологии Единого, то гендерная мыслительница предлагает разработку тавтологической алогики как основы для нестабильных онтологий. Почему именно о пародии идет речь? Как мне представляется, автор в своем произведении пародирует стиль гегелевского изложения, подрывая диалектическую логику и прерывая деятельность знания — власти. Если Гегель, используя один и тот же категориальный аппарат, разворачивает его на разных уровнях: бытия, сущности, понятия, то Ирина Жеребкина, избегая иерархической структуры, раскрывает работу одних и тех же категорий применительно к различным мифологическим сюжетам и сюжетам из советских 60-х.

В своей работе Ирина Жеребкина предлагает перейти от концентрации на логике смысла к перформированию избытка абсурда как более интенсивной практике производства истины. При этом истину автор понимает как процесс перехода от радикального различия к минимальному различию и наоборот, который не может быть завершен. По сути, в данной работе представлена действующая концепция феминистской эпистемологии. В своей новой книге Ирина Жеребкина разработала и представила феминистский категориальный аппарат, который подрывает любого рода универсалистские философские методологии.

В чем состоит проект феминистской эпистемологии Ирины Жеребкиной? Важно отметить, что феминистский категориальный аппарат разрабатывается автором как критическое осмысление не только диалектики Гегеля, но и проекта негативной/психоаналитической диалектики, которая в основе своей имеет онтологию радикального различия, а также концепта «тела без органов» и сингулярности Делеза и Гваттари. В связи с этим можно сказать, что феминистская методология выстраивается из деконструкции и нового критического осмысления таких категорий, как синтез, негативность, противоречие/различие, Другой, другой. Если попытаться определить проект феминистской эпистемологии, представленной в данной работе, то это материалистический проект превращения одного в другое/иное, которое есть то же самое. Давайте обратимся к специфически феминистским категориям, предлагаемым Ириной Жеребкиной, и попытаемся разъяснить их:

• Вместо противоречия — «фигура двух», расшифровывающаяся по формуле «я» = «я» и «я», то есть имманентная Двоица
• Вместо негативности/отрицания отрицания — утверждение утверждения
• Вместо синтеза — перформативное тождество, дизъюнктивный синтез
• Вместо Другого/другого — я, тот другой
• Вместо Господского означающего — пустое означающее свободы

И как результат: вместо онтологии радикального различия — онтологии радикального различия как минимального различия или нестабильные онтологии.

Согласно гендерной мыслительнице, представленный выше категориальный аппарат, реализующийся как ассамбляж, устраняет диалектику как форму и, скорее, приближает нас к антиномичной логике Канта. Ирина Жеребкина предполагает, что антиномичная феминистская методология находит свою реализацию в языке поэзии, а более конкретно — в «стадионной поэзии» в советских 60-х. Поэтический язык, работающий на приостановку привычных режимов чувственного, как полагает Ирина Жеребкина, уже изначально является действием по трансформации тоталитарного «политического» и создает «поэтического субъекта» вместо «индивидуума», то есть производит новые типы мажоритарной, а не миноритарной солидарности. Поэзия как декламационное слово-аффект реализует себя в рамках теории двойного утверждения от первого лица: я — поэт. «Я (есть) поэт» или «Поэт и площадь» и представляет собой фигуру Двоицы (фигуру двух) вместо привычного гегелевского противоречия, формирующего пару по логике «Я — это Другой». Феминистская антиномичная эпистемология направлена против психоаналитического субъекта нехватки, конструирующегося через фигуру Другого/другого, и производит «избыточную пару», которая функционирует как материальное превращение одного тела в другое или одних тел в другие (в случае толпы поэзии), формируя аффект сообщества. Причем тела в данном случае оказываются с органами.

Для того, чтобы развернуть концепт Двоицы как критику атомарного субъекта, я бы хотела обратиться к примеру, который приводит сама Ирина Жеребкина в своей книжке. И теперь нам будет необходимо произвести смещение от поэтического к литературному дискурсу, хотя в то же время остаться на месте, так как для автора и поэзия, и литература представляют собой субверсивные практики по подрыву онтологии нехватки. Так вот, примером структурной пары по формуле двух является пара Веры и Владимира Набокова, или представленная в виде декламационного утверждения пара — миссис Владимир Набоков. Мыслительница в тексте предпочитает обозначать этот мажоритарный политический ассамбляж как Вера/Владимир или наоборот. Автор выдвигает тезис, что данный тип связи входит в противоречие с либеральной концепцией стадии зеркала Лакана, где основой субъективности выступает первичный онтологический нарциссизм, который и задает весь вектор любовных отношений субъекта по формуле «люблю другого по собственному идеальному образу и подобию».

Феминистский философ выдвигает тезис о том, что пара Вера/Владимир и наоборот реализует себя вне логики оптического обмана нарциссической влюбленности и вне логики любви как символического договора, а их отношения в основе своей содержат принцип превращения одного тела в другое, то есть принцип материалистической взаимозаменяемости и неразличимости тел, когда одно тело недоступно без другого, когда тела действуют совместно. Подобная телесная ассамбляжность входит в противоречие с общепринятой структурой буржуазной копулярности, так как реализует в себе ситуацию не-обладания другим. По мнению автора, в случае отношений Двоицы не воспроизводится диалектическая логика становления другим, так как процесс «превращения» не требует посредника, поэтому не связан с ситуацией зависимости и пассионарной привязанности к Другому. Взаимопревращаемость тел — это отношения абсолютного равенства без насилия и выгоды, поэтому именно двоица как «фигура двух» способна реализовывать перформативные политические практики сопротивления постсоветскому капитализму силами «телесной демократии» и сегодня.

Хотелось бы отметить, что концепт «превращаемости каждого тела в другое» или оборотничества Ирина Жеребкина заимствует у А.Ф. Лоcева и не скрывает этого, посвящая философу главу под названием «Мифологическое, слишком мифологическое». Именно диалектика мифа Лосева в какой-то степени и явилась источником для разработки проекта феминистской эпистемологии. Диалектика мифа рассматривается гендерной мыслительницей как критика проекта либеральной метафизики посредством веры как типа антисоветской политической мобилизации [1]. Мне показалась интересной трактовка религиозной философии А.Ф. Лосева, предложенная автором, поэтому я считаю нужным упомянуть и о ней. Концепция религии Лосева выстраивается через критику трансцендентного понимания Бога (то есть в терминах онтологии нехватки как Другого) и раскрывается в терминах онтологии избытка, когда религиозность понимается как аффект избытка радости при жизни, а не после смерти. И декламацией избытка является пение, а точнее, пение в церкви. «Пение, — говорил Лосев Бибихину, — это “произведение верующей души, и здесь происходят такие революции души (курсив мой. — И.Ж.), которые и не снились всем последующим революционерам…» [2]. Пение религиозных стихир, как пишет феминистский философ, — это пропевание/повторение того же самого в ситуации исчезновения субъективности, вне принципа неравенства и иерархии, где нет разделения на слушающих и поющих, где чудо может случиться с каждым.

Еще один значимый сюжет книги, который особенно привлек мое внимание и внимание многих феминистских исследовательниц/лей, это повествование о политической философии Ольги Фрейденберг. Ирина Жеребкина отмечает, что многие работы Фрейденберг остались неопубликованными, а сама она, пережившая блокаду Ленинграда, оказалась ненужной и невостребованной при жизни, задавленная советским тоталитаризмом. На самом деле Ольга Фрейденберг была очень интересной ученой, которая выступала как критик представительной демократии через разработку проекта онтологии театрального. Исследовательница занималась анализом такого явления в культуре, как балаган в его отличии от театра. Фрейденберг определяла балаган как спонтанное собрание «живых/реальных» людей (представителей народа), которые способны на радикальные политические действия. Балаган, как поясняет Ирина Жеребкина, в толковании Ольги Фрейденберг предстает как основа для формирования радикальной демократии в противовес представительной/театральной демократии. Балаган, формирующийся по логике случайности, — в нем может участвовать любой «прохожий», — есть не что иное, как проживание стихийной жизни народа самим народом в форме публичного уличного политического действия. В отличие, например, от демонстраций, забастовок, баррикад, балаган не носит постановочный характер и не наполнен различными «персонажами», исполняющими те или иные роли под взглядом Другого/Власти. Как поясняет гендерная мыслительница, онтология балагана Фрейденберг не ограничена функцией представительности, так как внедрена в «самое сердце политического — повседневную жизнь народа, поскольку находится вне пределов правового номенклатурного гетто…» [3] Именно балаган как событие воплощает в себе форму мажоритарного политического ассамбляжа вместо миноритарных практик демократической представимости, когда каждый есть тот, кто он есть, а не выступает вместо другого. Балаган по сути и есть та низовая форма самоорганизации, которая составляет основу радикальной демократии, где онтология индивидуального реализуется одновременно с онтологией множественного, создавая тем самым нестабильные онтологии. И, как мне кажется, Ирина Жеребкина в своей книге пытается донести гендерным исследовательницам/лям мысль о том, что сегодня феминистские политические практики освобождения могут и, наверное, должны быть радикально-демократичны и нестабильно-онтологичны в своем балаганном протесте, осуществляющемся вне театрализованного диктата представительной демократии.

Примечания

↑1. Жеребкина И. «Это сладкое слово… Гедерные 60-е и далее»., СПб.: Алетейя, 2012, C. 72

↑2. Там же. C. 96, цитата из Бибихин В.В. Из рассказов А.Ф. Лосева

↑3. Там же. C. 153