Терапия публичного человека: от Арендт к Сеннету

Рецензия на книгу: Сеннет Р. Падение публичного человека. – М.: Логос, 2002. – 424 с.

Описывая способы мышления о городском пространстве урбаниста и социолога, трудно удержаться от использования метафоры военных действий и помыслить эти отношения в иной логике, не обозначая их как «противостояние между двумя лагерями и кланами исследователей» [1]. Коллеги-социологи, кажется, не без зависти отмечают в 2011 году всплеск интереса к урбанистике в России [2]. Однако стоит ли противопоставлять способы мышления урбаниста и социолога? В чем принципиальная разница этих подходов? Насколько жестко проведена граница между ними? Например, Елена Трубина пишет о том, что эти теории обладают «общим языком» и «урбанистическую теорию можно с уверенностью считать частью социальной теории» [3]. Насколько справедливо это утверждение? В конце статьи я предлагаю вернуться к размышлениям на эту тему. Пока же ограничимся общими замечаниями о неоднозначности отношений между социальными теоретиками и исследованиями городов.

Сейчас мы рассмотрим используемый в книге «Падение публичного человека» Ричарда Сеннета инструментарий, синтезирующий подходы этнографов, исследователей культуры, истории, социологии, психологии, экономики и даже истории философии, чтобы понять, почему несмотря на то, что этот ресурс осмысления городского пространства мог бы объединить два враждующих исследовательских лагеря, став для них, в некотором роде, общей теоретической платформой, этого не произошло.

Российскому читателю о Ричарде Сеннете, вероятно, известно совсем немного. На русский язык переведены только две работы автора: «Коррозия характера» и «Падение публичного человека». Последняя стала, вероятно, самой известной из его книг. Ричард Сеннет родился в Чикаго 1 января 1943 года в семье русских эмигрантов. В детстве он обучался музыке и подавал большие надежды в качестве профессионального виолончелиста. Сеннет работал с виолончелистом и композитором Клаусом Адамом в Джульярдском струнном квартете (The Juilliard String Quartet) и с дирижером Пьером Монте. Но в 1962 году из-за травмы руки (синдром запястного канала) его исполнительская карьера закончилась, положив начало академической. В 1969 году он окончил Гарвардский университет со степенью доктора философии по истории американской цивилизации. Город и городская жизнь являются одной из центральных тем исследований профессора Сеннета. Его первая книга Families Against the City посвящена изучению взаимосвязи между семьей и работой в XIX веке в Чикаго. Четыре последующие книги охватывают более широкий спектр явлений городской жизни: The Uses of Disorder: Personal Identity & City Life (1970), эссе о формировании идентичности в городах; The Fall of Public Man («Падение публичного человека») (1977), исследования публичных пространств, в частности, Лондона, Парижа и Нью-Йорка в XVIII–XIX веках; The Conscience of the Eye: The Design and Social Life of Cities (1991) и Flesh and Stone: The Body And The City In Western Civilization (1991), где он попытался проследить историю взаимоотношений между людьми и окружающей средой. В настоящее время Ричард Сеннет работает над проектом под названием Homo Faber, изучая способы распространения культуры. Первая книга из этой серии называется The Craftsman (2008); последующие — The Foreigner: Two Essays on Exile (2011) и Together: The Rituals, Pleasures, and Politics of Cooperation (2012). На сегодняшний день Сеннет является профессором Нью-Йоркского университета и Лондонской школы экономики и политологии. Его литературное хобби — писать о музыке, например новеллы с музыкальной тематикой. Надо заметить, что Сеннет — искусный писатель, и его труды по социологии читаются как тонкая психологическая новелла, захватывающая биография или отличная журналистская статья. Как социальный аналитик он продолжает традицию прагматизма, начатую Уильямом Джеймсом и Джоном Дьюи.

Книга «Падение публичного человека» предоставляет еще один способ возможного описания городского пространства как сосредоточения публичной жизни — области, где в наиболее выраженном виде обозначена граница демаркации приватного и публичного. «The theatre has, for this reason, served all three of us as a vehicle for understanding behavior in public, an anthropological method which compares expression on stage and street — one reason why another label, the “dramaturgical school,” has been applied to this approach to the public realm», — пишет Р. Сеннет о подходе performative/dramaturgical school, с которым он себя отождествляет, в статье The Public Realm [4]. Автор выделяет три «школы мысли», три подхода к осмыслению публичной сферы. Первый он связывает с именем Ханны Арендт, для которой публичное пространство мыслится по модели древнегреческого полиса. В книге «Vita activa, или О деятельной жизни» Арендт противопоставляет пространство приватное и публичное: пространство полиса представляло собой «область свободы», пространство для выражения индивидуальности, в то время как «порядок домохозяйства опирался как раз на неравенство» [5]. Далее я попробую разобраться, какие аспекты публичного пространства и публичной жизни позволяет различить эта концепция, и увидеть точки пересечения перспектив Х. Арендт и Р. Сеннета. Иными словами, я хочу проанализировать профилирующие способности обоих подходов и оценить сочетаемость стоящих за ними исследовательских метафор. Сейчас же обратимся ко второму подходу, который выделяет Р. Сеннет, где «публичность» не имеет строгой привязки к центру города и, по сравнению с предыдущим подходом, является менее «телесно-ориентированной»: она появляется везде, где существует область свободного от принуждения диалога, ориентированного на достижение согласия. Конечно, речь идет о концепции публичной сферы Юргена Хабермаса, которую и до Сеннета уже не раз сопоставляли с концепцией Арендт. Наконец, третий подход представлен в трудах Клиффорда Гиртца, Ирвинга Гофмана и самого автора, где особое внимание уделяется поведению на публике. Однако «социальная драматургия» Гофмана, по словам Сеннета, «являет собой не столько общую теорию социума, сколько главный симптом современной болезни», которую наблюдает исследователь, обозначая все стадии ее развития — от описания латентного периода до предсказания ее исхода и приводя любопытные примеры из истории естественных наук, философии, архитектуры, литературы, моды, театра и т.п.

Итак, заглянем в историю болезни пациента — публичного человека. В основе различения приватной и публичной сферы для Сеннета лежит то, что он обозначает как «притворство» — направленная на «аудиторию, состоящую из посторонних» манерность поведения; чрезмерность выражения чувств, присущая актерам в театре, — то, что Гофман называет «экспрессивной функцией», связанной с исполнением роли и с желанием управлять производимым на аудиторию впечатлением [6]. Это действие на публику и для публики. Важно подчеркнуть, что в отличие от Х. Арендт, для которой граница демаркации между сферами приватного и публичного тождественна границе «общего мира» — мира вещей между людьми — и «сводится в конечном счете к разнице между вещами, предназначенными для публичности, и теми, для которых нужна потаенность», которая «не произвольна и не привязана исключительно к историческим обстоятельствам, но заложена в самой сути дела» [7], то есть смещается в сторону «что», Сеннет проводит это различение, обращаясь к «искусству поведения» — внешнему выражению роли, ее правдоподобному исполнению, то есть через категорию «как».

Как замечает сам автор, проблема в том, что в основе такой лицедейской трактовки поведения людей лежит одно важное допущение, основанное на различении «веры в условность» и «веры в личность». Иными словами, представление не состоится, если не будет веры в то, что «весь мир лицедействует», как гласила надпись на фронтоне шекспировского театра «Глобус». Таким образом, вера в условность происходящего оказывается замкнута сама на себя: она основывается на предыдущем опыте взаимодействия. Однако на каком-то этапе эта связь разрывается и происходит смешение публичной и приватной жизни. Суть этой трансформации в откуда-то возникшей ошибочной доверительности: «люди очень личностно относятся к общественным делам, распоряжаться которыми надлежащим образом можно лишь как безличными», ведь театральность дружественна публичной жизни и враждебна интимно-личностному. Диагноз, который выносит Сеннет публичному человеку в современном обществе, — гипертрофия самости или культ интимности. «Мы попытались сделать факт пребывания в приватном, наедине с самими собой, семьей и близкими друзьями, самоцелью», — констатирует исследователь. Автор выделяет несколько симптомов, которые он находит, например, в «сегодняшнем политическом словоупотреблении», в странном поведении публичного человека, которое наблюдается начиная с середины XIX века в Париже, Лондоне, а затем и других столицах: молчание в публичных местах, уверенность в существовании права на некоторую границу, права побыть в одиночестве и др. Сеннет предлагает посмотреть, куда уходят корни недуга, и замечает их в разрушении публичного пространства под воздействием индустриального капитализма и секуляризации, которые сформировали новую капиталистическую светскую городскую культуру. Так, старый режим разрушился, расколов идентичность публичного человека: осталась малочисленная группа актеров, рядом с которыми выросла новая идентичность — появилось множество безмолвных зрителей, которые остаются в зрительном зале, даже когда актер уходит со сцены.

Как же трансформируется кодекс социальных отношений в обществе, живущем по законам приватной жизни? Сеннет выделяет две отличительные черты нового порядка общественных отношений: нарциссизм и образование особого типа сообщества. Под нарциссизмом Сеннет понимает особый способ существования, когда реальность становится важна для человека лишь в том случае, когда обещает отразить его интересы. Однако это не эгоизм, не себялюбие, напротив, нарциссизм — полная противоположность этих понятий, его скорее можно сравнить с аскезой. В таком случае, каждое мгновение представляется не новым переживанием, а опытом, в котором человек ищет свое отражение, зеркало своей самости, тем самым «обесценивая каждое конкретное взаимодействие», и опыт становится непрерывным и пустым. Самость в тексте выступает ближайшим синонимом личности: «Самость человека (person’s self) стала основным бременем каждого, самопознание, вместо того чтобы быть средством познания мира, стало целью. Именно потому, что мы слишком поглощены собой, нам крайне сложно понять принцип приватного, отчетливо объяснить себе и другим, что такое наша личность (personalities)».

Тут логично задать автору следующий вопрос: что же продолжает удерживать людей вместе? Откуда у людей, которые углубились в приватную сферу, возьмется общее представление о коллективной личности и коллективное самосознание? Ответ Сеннета прост: проекция. Боясь обнаружить мертвое публичное пространство, люди стремятся создать для себя иллюзию некоторого сообщества, иллюзию защищенности, открытости и искренности в общении при помощи усилий воображения. Таким образом, мы видим, что агенты публичного пространства представляют собой безмолвную толпу фланеров, каждый из которых при помощи фантазии, своей веры в близость конструирует единое публичное пространство, по факту нигде не сосредоточенное. Здесь мы опять бросим беглый взгляд на концепцию Ханны Арендт и увидим принципиально иное понимание агентов публичного пространства и создания его единства. Напомним, что для Аренд именно городские площади полиса — античная греческая агора или римский форум — воплощают идеальное публичным пространство, пространство, где горожане собираются для обсуждения значимых общественных вопросов, дискуссий и т.п., для получения публичного признания. Таким образом, существует определенная локализация деятельностей, и агент входит в очерченную зону публичного пространства со своей речью и действием, раскрывая свою уникальность, потому как «все сходящиеся в нем каждый раз занимают тут разные позиции, и местоположение одного так же не может совпасть с местоположением другого, как и местоположение двух предметов. Увиденность и услышанность другими получает свою значимость от того факта, что каждый смотрит и слушает с какой-то другой позиции. Это как раз и есть смысл публичного сосуществования, в сравнении с которым самая богатая и удовлетворяющая семейная жизнь может предложить лишь распространение и размножение собственной позиции и присущих ей аспектов и перспектив» [8]. Единство публичного здесь задано одновременно и единством отношений, происходящих в нем, и множественностью перспектив наблюдения. То есть публичное пространство представляет собой не виртуальную общность, как в концепции Ю. Хабермаса, и не производную от множества авторизированных личностей, получаемую при помощи функции воображения, оно связано с непосредственным взаимодействием людей. Мы видим, что метафоры театра и полиса предполагают различное понимание публичного пространства, его расположения и его функций, но имеют несколько общих точек пересечения: например, подчеркивается открытость публичного пространства и, вместе с тем, присутствие некоторого внешнего контроля. В одном случае эта несвободность связана с политическим контролем, в другом — с убеждением в соблюдении определенного негласного порядка поведения в зале и, кроме того, с верой в присутствие контролера на выходе, также следящего за происходящим.

Заключив, что заболевание публичного человека приобретает все более тяжелые формы, Ричард Сеннет отмечает поражение смежных участков социальной жизни: власти и поселений. Он не берется оценивать шансы публичного человека на выздоровление, но прописывает свое лекарство от недуга: формирование нового принципа политического поведения. Сеннет надеется, что люди смогут выбраться из своей интимности, отбросят свой страх перед безличной жизнью и научатся ставить цели и «агрессивно преследовать свои интересы». Город должен стать «форумом, где возможно общение и единение с другими людьми без необходимости сближения на личном уровне», «местом конфликтов и интересов».

Теперь предлагаю вернуться к обсуждению дисциплинарных границ и понять, в какой области знания могла бы занять свое достойное место книга Ричарда Сеннета «Падение публичного человека». После проведенного анализа, читатель должен признать ее несомненный потенциал для осмысления пространства не только городской жизни, но и иных теоретических уровней. Итак, воспроизведем критические аргументы «лагеря социологов». Они таковы: урбанист исходит из того, «что мы смотрим на город как бы сверху: мы видим его проблемы, как если бы он находился перед нами целиком. Мы пытаемся помыслить город в целом, поэтому помещаем себя как бы вне его» [9]. Как ни странно, разница в масштабе теоретизирования не ускользнула и от взгляда оппонента. Однако урбанисты бросают похожий упрек в сторону социологов: «Интерес к эпохальным переменам оборачивается абстрактной аргументацией и редкими примерами» [10], а «реальные процессы, происходящие в городах, в том числе появление новых социальных форм, остаются без внимания и должного непредвзятого анализа» [11]. Дело, скорее, в том, что, несмотря на желание охватить все явления города единым взглядом «сверху», урбанисты ищут причины этих явлений «изнутри». Для урбаниста нет ничего за пределами города, это главное пространство, куда направлен взгляд. Проблема такой позиции — в невозможности поместить механизмы объяснения за пределы городской среды. Наблюдатель оказывается в пространстве вакуума, где не может расположить свои ресурсы для описания: ему просто нечего описывать. Главный недостаток такого размещения инструментария в том, что он не только не может быть изготовлен вне стен мастерской, но и не может работать за ее пределами. Кажется, в данном случае причина поломки лопаты не в том, что мы достигли предельного основания и уперлись в «скальный грунт» [12], а в том, что лопата, вытесанная из того же грунта, не может оказаться хорошим рабочим инструментом.

Так, несмотря на высокий объяснительный потенциал книги Сеннета, она смогла занять видное место лишь на полке исследователей городского пространства. Но причина этого кроется не в ее теоретической непригодности, а в гораздо более плотном наполнении книжной полки социологов, среди которого, она, кажется, несправедливо затерялась. Надеюсь, после этой статьи социальные теоретики отряхнут пыль с книги Ричарда Сеннета «Падение публичного человека» и оценят используемый автором богатый иллюстративный материал и разносторонний подход к самому широкому спектру теоретических проблем разного уровня.

Примечания

↑1. Вахштайн В. Лекция «Грамматика городского пространства» из цикла «Лекции в Политехническом».
↑2. Хлевнюк Д. // Социологическое обозрение. Т. 10. 2011. № 1-2.
↑3. Трубина Е.Г. Город в теории: опыты осмысления пространства. М.: Новое литературное обозрение, 2010.
↑4. Sennett R. Quant: The Public Realm. 2008.
↑5. Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни / Пер. с нем. и англ. В.В. Бибихина; Под ред. Д.М. Носова. СПб.: Алетейя, 2000.
↑6. Гофман И. Символы классового статуса // Логос. 2003.
↑7. Арендт X. Vita activa, или О деятельной жизни / Пер. с нем. и англ. В.В. Бибихина; Под ред. Д.М. Носова. СПб.: Алетейя, 2000.
↑8. Там же.
↑9. Вахштайн В. Лекция «Грамматика городского пространства» из цикла «Лекции в Политехническом».
↑10. Трубина Е.Г. Город в теории: опыты осмысления пространства. М.: Новое литературное обозрение, 2010.
↑11. Паченков О. Публичное пространство города перед лицом вызовов современности: мобильность и «злоупотребление публичностью» // Новое литературное обозрение. № 117. 2012.
↑12. Витгенштейн Л. Логико-философский трактат // Философские работы. Ч. 1. М.: Гнозис, 1994.