Заговор «прозрачности»

Одним из самых неприятных последствий разразившегося финансового кризиса стало крушение доверия к демократическим институтам и политикам. Так, в 2012 году «Траст Барометр», занимающийся исследованиями в области PR на мировом уровне, зарегистрировал небывалое прежде падение доверия к правительствам во всем мире. Может ли увеличение «прозрачности» — новая политическая мантра гражданских активистов, равно как и увеличение числа демократических правительств в мире, переломить эту тенденцию?

Надежда возлагалась на то, что сочетание новых технологий, доступности обществу всех сведений и обновленного гражданского участия позволит людям поставить под надежный контроль своих представителей. Но мысль о том, что прозрачность позволит восстановить доверие общества к политикам, держится на нескольких спорных допущениях, прежде всего, мнении, что, «если люди будут знать правду», они изменят свое отношение к политикам.

К сожалению, все не так просто. Даже если секреты правительства раскрыты, это не значит, что граждане стали более информированы, и тем более не значит, что они стали испытывать большее доверие к общественным институтам. Положим, хотя американские граждане узнали, что президент Джордж Буш-младший на момент ввода войск в Ирак прекрасно сознавал, что у Ирака нет никакого оружия массового поражения, они все равно его переизбрали. Точно так же и итальянцы больше десяти лет терпели у власти Сильвио Берлускони, несмотря на то что едва ли не каждый день видели его очевидные промахи.

В политике «полная информированность» означает просто знание о тех или иных моментах. Хотя правительства и бывают вынуждены признать что-то публично, из этого вовсе не следует, что граждане лучше начинают разбираться в происходящем или лучше понимают, с чем имеют дело. Напротив, если исходящая от правительства информация рассчитана на немедленное опубликование, ее ценность в качестве информации уменьшается, и в силе она остается только как инструмент манипуляции.

Вспомним, как разговаривают в фильмах гангстеры, когда им известно, что их прослушивает полиция. Они говорят простейшие, банальные вещи и в то же время обмениваются записками под столом. Так же точно ведет себя и правительство в эпоху «прозрачности».

В своем исследовании о публичном произнесении истины в Древней Греции Мишель Фуко подчеркивает, что истинная речь перед публикой не сводится к сообщению чего бы то ни было, что публика до того не знала. Напротив, истина в политике — то, что известно всем, но мало кто решается выразить.

Люди вряд ли нуждаются в дополнительных данных, чтобы «узнать», скажем, о росте неравенства доходов или о дискриминации иммигрантов. Архивы «Викиликс» не дадут нам качественно нового знания об американской политике.

Бытование в истине (living in truth) не может быть сведено к обладанию всей полнотой информации. К изменениям в политике приводит не сама истина, но готовность людей брать на себя личные риски, идти на конфликт с властями ради права ее произносить.

Больше того, информации нет без интерпретации. Республиканцы и демократы в США, секуляристы и братья-мусульмане в Египте читают одни и те же источники, но делают из них разные выводы: ведь участие в политике нельзя отграничить от ценностей, от интересов, влияющих на принятие решений. Как говорят антропологи Джейн и Джон Комарофф, сейчас «люди почти везде захвачены одновременно идеей прозрачности и идеей заговора».

Недавний российский опыт показывает двусмысленность политики «доверия» как политики истины. В декабре 2011 года парламентские выборы в стране спровоцировали гражданский подъем. Сотни тысяч людей вышли на улицы Москвы и остальных крупных городов, требуя честных выборов и реальной выборности на грядущих президентских выборах. Нарастающий кризис легитимности заставил правительство изобрести воображаемые способы оправдания своей политической власти.

Главная инициатива была просто гениальной: Кремль заявил, что гарантировать честные выборы можно, установив веб-камеры на всех избирательных участках. Тогда каждый гражданин может лично следить за процессом голосования. Как восторженно сообщало китайское новостное агентство «Синьхуа»: «От Камчатки и до Калининграда, от Чечни и до Чукотки более 2,5 миллионов пользователей Интернета зарегистрировались, чтобы смотреть потоковое видео с по крайней мере 188 тыс. веб-камер, установленных на более чем 94 тыс. избирательных участков на территории России». По словам финского корреспондента, «это стало вехой в истории демократии и демократических выборов».

Но при таком режиме, как путинский, когда правительство решает, кто будет кандидатом в президенты, веб-камеры обернулись фарсом. С западной точки зрения, они представляют собой инструмент контроля над властями: люди могут видеть, что задумало правительство. Но с точки зрения постсоветского избирателя, особенно из глубинки, веб-камера несет иное сообщение: правительство в курсе, как ты голосуешь.

Таким образом, Путин выигрывает дважды: в глазах Запада он показал себя полностью прозрачным, а в глазах россиян стал выглядеть едва ли не всемогущим. Так установка веб-камер оборачивается актом одновременно «прозрачности» и заговора.

Еще более широкий вопрос: защитники прозрачности настаивают на том, что идея «открытого правительства» совместима с неприкосновенностью частной жизни гражданина. Но не получается ли так, что полностью «прозрачное» правительство подразумевает полностью «прозрачного» гражданина? Как правило, правительства ведут мониторинг населения. Если само правительство становится «прозрачным», то и граждане, вступающие с ним в общение, во взаимодействие, в диалог, будут в той же степени промониторены правительством.

Итак, вопреки ожиданиям защитников «прозрачности», широкое раскрытие правительственной информации не делает публичный дискурс рациональнее, менее параноидальным. Напротив, часто бывает, что «прозрачность» срабатывает на теории заговора: ведь нет ничего более подозрительного, чем полная «прозрачность». Кто возьмет на себя смелость утверждать, что общественные дискуссии стали более рациональными и менее параноидальными, после того как наши правительства стали более «прозрачными»?

Посему движение за прозрачность должно не восстанавливать «доверие» к демократическим институтам, а способствовать трансформации демократической политики в управление недоверием.

В таком случае вполне представимо замещение представительской демократии политическими режимами, ограничивающими гражданский контроль над исполнительной властью.

Все это не означает, что нужно отрицать, что прозрачность управления — стоящий ориентир. Но не нужен самообман предположений, что избыток прозрачности восстановит веру граждан в «демократические» политические институты.

Источник: Project syndicate