Проект «Единомыслие»

Пожелание первого лица государства иметь единый непротиворечивый концепт российской истории многими профессионалами было воспринято как недвусмысленный политический заказ Новой Идеологии на манер «Истории ВКП(б)». А тут еще и подоспел слух (позже, правда, опровергнутый, хотя и не на пустом месте родившийся) об идеологическом заказе министра культуры Мединского на столь же «непротиворечивое» трактование русской литературы. Во всех этих слухах и «новостях», как нам кажется, проявляется фобия того, что кто-нибудь снова инициирует Проект «Единомыслие» в нашей стране. Но насколько такой проект вообще возможен на современном этапе?

На самом деле, есть много аргументов в пользу того, что сегодня ЭТО уже невозможно. Дело в том, что по своим экономическим, культурным, политическим и чисто человеческим связям Россия УЖЕ находится внутри западной цивилизации и развестись с нею сможет только ценой огромной катастрофы, на которую, как считается, не пойдут сегодняшние руководители. Есть Интернет, которого не существовало при Сталине и Берии. Есть международные медиа и тяга к культурному заимствованию. Но самое примечательное, что современные российские политические элиты ни одного проекта сегодня не в состоянии без недоделок довести до конца — что построить олимпийские объекты в Сочи, что продать без проблем «Суперджет», что повернуть историю вспять.

Последнее, пожалуй, — самое лучшее основание для оптимизма. Ведь считается, что «сталинизм-2» у нас не получится хотя бы лишь потому, что, соберись его строить, коррумпированные элиты украдут его еще на стадии фундамента. И перепродадут на Запад в качестве мирового ужастика. Тем не менее, справедливо отметить, что почти каждый день что-то и прибавляется в этот «проект». Не только планы по созданию единого учебника. От мыслепреследования по 282-й статье — до концепта упрощенного правосудия. От «мелких неприятностей» отдельных лидеров оппозиции — до показательных процессов над «участниками беспорядков». От празднования федеральными СМИ дня рождения Проханова, будто бы он Лев Толстой наших дней, до создания молодежного движения «Сталинята». Не говоря уже о театрализованных беснованиях так называемого кургиняновского «Всероссийского родительского сопротивления». Что стилистически повторяет сталинские пятиминутки ненависти.

Если все так или иначе консолидированные нации творят себе консолидированное понимание национальной идеи, то и задача, поставленная российским президентом, по-своему тоже честна. И отнюдь не уникальна. Хотя у россиян определенно есть мания собственной уникальности. Тем не менее, несколько десятилетий подобная задача столь же остро стояла и перед интеллектуальными элитами европейского Запада, что никого не шокировало. Припомним хотя бы их спор о том, как трактовать свое колониальное прошлое, и вынужденный отказ от имперскости (в частности, в Алжире), а главное — как решить проблему политкорректного освещения общей истории Франции, Англии и Германии, ныне не только формально живущих в одном общеевропейском доме, но и реально «простивших» друг друга, реально интегрированных в общность — с равным доступом к праву и к собственности.

Другое дело, что императив такого нового прочтения — насколько это можно себе представить — это «отвязать» современных немцев, современных французов и современных англичан от конфликтов их исторических предков. В то время как российская историография всегда ставит себе прямо противоположную задачу — «связать» исторические циклы: историю демократической России — с историей «до 17-го года» (наиболее ярый адепт такого подхода — историк-публицист Игорь Чубайс). Путинский период — с советским периодом. Нэп — с перестройкой и модернизацией. Найти объяснения, почему Путин — «такой». Потому ли, что Сталин «такой»? А Сталин — «такой», потому что Грозный — «такой»? Обосновать нынешний несколько абсурдный церковный ренессанс славным прошлым духовенства в национально-освободительных войнах. Есть люди, которые в связи с этим прошлым прямо толкают Путина повторить стратегию Великой чистки, которую, в свою очередь, трактуют как спасительное избавление от «красных кхмеров начального русского большевизма», что на новом этапе якобы может быть использовано против олигархии.

Само по себе мифотворчество может быть даже очень не плохо, если из него получается Тарантино с «Бесславными ублюдками», рождается живая дискуссия и появляется желание работать с документами. Хуже та сознательная и недобросовестная стратегия «связывания традиций» подчинения неподотчетной власти, которую мы наблюдаем в сегодняшней России. Она санкционируется из высоких кабинетов, алчущих тоталитарных практик, потому и становится чревата запуском того самого проекта «Единомыслие», о котором мы говорили вначале. Который имеет своим аналогом приснопамятный сталинский период.

И что с того, что введение государственного единомыслия было обсмеяно в России еще при Козьме Пруткове аж в 1863 году? Через полвека спокойно ввели, и оно стало совершенно несмешным возможным на протяжении последующих 70 лет XX века.

Что с того, что Россия сегодня находится в центре цивилизованного мира? В XX веке Гитлер в Германии тоже был в центре Европы, притом что в соседней с Германией Франции в это время пили вино и пели шансон, что совсем не помешало добропорядочным немцам вскоре сойти с ума.

Что с того, что у каждого в доме сегодня есть Интернет? В современном Иране он тоже у многих есть. И есть еще атомная станция, и вскоре, возможно, будет атомная бомба, что опять же никак не мешает регулировать все стороны общественной жизни с помощью аятолл.

И если вы говорите, что «сталинизм-2» у нас не пройдет в полной мере по причинам объективного характера, то, возможно, вы правы. Но важно, сколько крови попортит попытка. Ведь даже на шаг отступление в «средневековье» чревато трудно залечиваемой поколенческой травмой. Во всяком случае так думает лауреат Букеровской премии Михаил Шишкин, отказавшийся по этой причине представлять российскую делегацию на международной книжной ярмарке.

А чтобы его, отступление, остановить, — как это ни банально звучит, — надо сделать немножко больше, чем просто верить, что оно невозможно.