Социология профессий и социология как профессия

За свою вековую институциональную историю социология успела опробовать целый ряд вариантов легитимации. В зависимости от эпохи и страны необходимость социологической науки и социологического образования обосновывалась по-разному. Последнюю широкую дискуссию о raison d’être социологии развернул британско-американский марксист Майкл Буравой: с его точки зрения, в американской социологии, которая задает тон социологическим практикам во всем мире, доминирует профессиональная модель легитимации [1]. И хотя сам Буравой настроен примирительно, заявляя, что профессионализм должен оставаться ядром дисциплины, его рассуждения позволяют поставить под вопрос фигуру социолога как профессионала.

Еще сильнее влияние профессиональной модели на российскую социологию: язык профессионализации остается для соцфаков и их внешней среды (абитуриентов, инспекторов от государства, работодателей) наиболее удобной базой для взаимодействия. Дискурс о социологическом образовании организуется вокруг неизменной оппозиции «теории и практики»: обучение должно давать «теоретическую базу», которая будет затем эффективно конвертирована в «практические навыки», чтобы обеспечить конкурентную позицию на рынке труда людей со специальными компетенциями — профессионалов. Выбирая факультет, абитуриент желает знать, во-первых, есть ли гарантии того, что он получит хорошо оплачиваемую работу и карьерную перспективу уже во время обучения и после его окончания, а во-вторых, как полученное образование позволит ему максимизировать свой человеческий капитал с тем, чтобы затем получить работу «по специальности».

Эта модель, однако, заметно сбоит на всех участках. Для начала, профессию «социолог» трудно обнаружить в самом важном для студента рубрикаторе — перечне вакансий кадровых агентств. Соцфаки решают эту проблему по-разному: кто-то делает ставку на выпуск социальных работников, кто-то — маркетинговых исследователей, другие заявляют в качестве будущих работодателей абстрактные «центры социологических исследований». Однако в любом случае выясняется, что даже со всеми оговорками объем преподаваемого «теоретического знания» бессовестно огромен для того ограниченного набора монетизируемых «компетенций», которые удается набрать в университете. Кроме того, все эти рынки труда предъявляют ограниченный спрос на новых молодых специалистов. Социологическое образование не умещается в рамки профессионализации, но модель индустриальной экономики, в которую нужно встроиться, миновав транзитную зону социализации в университете, все же остается главным инструментом согласования интересов факультета и его контрагентов.

Концепция социологии как профессии в США отнюдь не была первым и естественным способом самоопределения социологии, и даже в период ее господства она всегда имела много противников. Ее становление связано с деятельностью ряда фигур, задававших тон в американской социологии довоенного и послевоенного периодов, наиболее значимой из которых был Толкотт Парсонс. Более того, даже для Парсонса идея профессиональной социологии сочеталась со смежными стратегиями легитимации — в первую очередь, с «прикладной социологией» Пола Лазарсфельда. И все же можно выделить здесь несколько ключевых компонентов концепции социолога как профессионала, что позволит раскрыть основной замысел Парсонса, связать его с социальным контекстом и проследить некоторые неизбежные следствия.

Вклад структурного функционализма Парсонса в академическое бессознательное отечественной социологии не подлежит сомнению: он больше, чем, например, вклад марксизма любого толка. У нас нет задачи установить, в какой степени именно этим объясняется задействование профессиональной модели легитимации. В то же время содержание знания невозможно отделить от его функции: все, что принимается за позитивное социологическое знание, несет на себе отпечаток определенного убеждения в том, для чего нужна социология.

***

Чтобы определить социологию как профессию, Парсонсу потребовалось создать целую дисциплину — именно его нередко называют основателем социологии профессий. До Парсонса дискуссия о профессиях определялась противопоставлением этики профессионализма капиталистической этике: расцвет профессий с их ценностной ориентацией и жесткими правилами входа в группу не укладывался в общую логику развития современных обществ в направлении целерационального ведения дел и индивидуалистической морали [2]. Поэтому профессии рассматривались либо как рудимент, либо как свежая альтернатива капитализму.

Парсонс поспешил отказаться от такой теоретической рамки. Во-первых, он заключил, что между профессиями и бизнесом в действительности больше общего, чем кажется, так что оба вида деятельности способствуют развитию капитализма: «противопоставление бизнеса профессиям, которое обычно делалось на основании проблемы корыстного интереса, не отражает всей полноты картины» [3]. Во-вторых, он сразу отверг оппозицию капиталистического эгоизма и профессионального альтруизма: с точки зрения Парсонса, человеческие мотивы всюду одинаковы, а различаются только способы институциональной организации, которые производят разное поведение. Стремление к успеху присутствует как у дельцов, так и у профессионалов, просто успех в этих случаях по-разному регулируется с нормативной точки зрения [4].

В целом, Парсонс выделил три элемента, которые объединяют бизнес и профессии:

1. Институциональная рациональность: если искать объяснение поведения не на уровне рациональных мотивов, а на уровне институтов, то обнаружится, что как профессии, так и бизнес представляют собой характерные проявления современной цивилизации с ее ростом институциональной рациональности. Причем рациональное основание профессиональной деятельности обеспечивается наукой, и чем больше профессия связана с «разработкой и применением» науки, тем более она рациональна.

2. Функциональная специализация: если бизнес предполагает замену отношений статуса отношениями контракта, то профессии сводят профессиональное взаимодействие к области технической компетентности профессионала.

3. Универсализм в противовес партикуляризму. Здесь стоит отметить, что Парсонс видит серьезную угрозу для профессий в контакте со структурами, обладающими институциональным устройством, основанным на партикуляризме, и полагает, что их следует ограждать от такого контакта [5]. При этом Парсонс признает, что развитие торгашества и мошенничества также представляет собой опасность, однако она связана не с тем, что профессионалы перенимают чуждые им ценности бизнеса, а с разрушением нормативной интеграции как в бизнесе, так и в профессиях.

Как и любая деятельность в рамках функционалистской теории, профессия может быть осмыслена только в связи с ее значением для более крупной социальной системы. Позднее Парсонс определит профессию следующим образом: «профессия — это род занятий (occupational role), организованный вокруг владения (mastering) некоторым участком культурной традиции общества, а также фидуциарной ответственности за нее, включая ответственность за ее поддержание и дальнейшее развитие» [6]. Здесь заложен принцип меритократии: профессионал ощущает себя важным обществу и вправе требовать от него сообразно своей значимости.

Профессии, далее, характеризуются «ученостью» (т.е. профессия, в отличие от ремесла, обладает интеллектуальным содержанием, «выходящим за пределы сиюминутных практических требований конкретной профессиональной функции» [7]) и «либеральностью» (фундаментальностью образования). Можно видеть, как задается концентрическая структура профессии: ядро профессиональной деятельности образуется научным знанием. Кроме того, центральное положение в структуре любой профессии занимает функция учителя как транслятора знания из когнитивного ядра профессии к ее прикладным областям (периферийным в смысле близости к «практике»). Учитель закрывает разрыв между «академическим» и «практическим». В медицинской профессии, которая стала для Парсонса первым объектом исследования, это достигается наложением «практики» на процесс обучения: как профессор, так и студент вовлекаются в процесс лечения, и для профессора это выступает условием его развития как ученого. Профессия оказывается комфортной средой для распространения и циркуляции рациональности. Наиболее рационализированной областью является научное ядро (ведь именно наука представляет собой рациональность par excellence), из которого рациональность излучается на периферию практики; напротив, с периферии в центр поступают эмпирические данные, которые подвергаются научной обработке и способствуют дальнейшей рационализации мира.

***

Следует обратить внимание, что к концу 1930-х годов, когда Парсонс закладывает основы своей социологии профессий, сама социология в США, в целом, уже прошла процесс институционализации как научной дисциплины: она располагала по меньшей мере двумя собственными научными журналами и ежегодно производила более сорока обладателей научных степеней. Всего этого удалось достичь без активного обращения к риторике профессионализации: ни в Чикаго, ни в Колумбийском университете, ни в Северной Каролине, где возникли первые социологические факультеты, социология не презентовалась как профессия [8].

Начиная с 1930-х разрастающаяся дисциплина вынуждена искать стабильные источники поддержки: в США усиливаются сциентистские тенденции, и работающая на широкую публику социология выходит из моды [9]. Частные фонды все менее склонны финансировать социальную науку, которая находится в двусмысленном отношении к естествознанию. Задача социологии состояла в том, чтобы не оказаться выброшенной из академической сферы волной сциентизма, и поэтому активно велась работа по доказательству научного статуса дисциплины. Так, в 1947 году Рид Бейн, который впоследствии сам заведовал отделом поэзии в The Humanist, в статье «Социология как естественная наука» недвусмысленно высказывался об исключении социологии из сферы естествознания как о распространенном предрассудке: «Большинство по-прежнему очень смутно представляет себе, что такое научная социология. Те, кто плохо информирован, путают ее с социализмом, социальной работой, социальным реформаторством, контролем за уровнем рождаемости и разводов, сюсюканьем с разбойниками, а также вообще со всем, что люди одобряют или порицают» [10]. Бейн также напирал на значение социологии для контроля над послевоенным миром: «Научный социальный контроль, основанный на научной социологии, внезапно стал для мира самой насущной проблемой и главной надеждой. Срочно обучать лучшие умы мира фундаментальной и прикладной социальной науке, выделять миллиарды на это, а не на авианосцы и атомные бомбы — только так можно остановить явное сползание к трагедии Первой Ядерной Войны» [11].

Начинается поиск новых моделей легитимации, который продолжится и в послевоенный период. Обретение легитимности должно обеспечивать дисциплину ключевыми ресурсами — в том числе, финансированием. В 1930 году Фонд Рокфеллеров выделяет большой грант ($ 875 000) на исследование промышленных рисков Гарвардскому университету в лице психолога Элтона Мейо и биолога Лоуренса Хендерсона, людей, которые слабо ассоциировались с зарождающейся самостоятельной социальной наукой. В этом случае, как и в других проектах, поддержанных Фондом Рокфеллеров, интерес грантодателя был связан с полезностью получаемого знания, и для ученых это означало появление шанса на новое позиционирование социологии. Однако, несмотря на выраженную прикладную ориентацию проекта, он не повлек за собой институциональных последствий, не стал прецедентом функционирования новой схемы организации социальной науки. Фонд Рокфеллеров предполагал, что получаемое знание будет впоследствии распространяться через профессиональные школы Гарварда, однако результаты работы проекта не дали технологий, которые можно было бы встроить в программы обучения и в производственный процесс. Иными словами, в проекте изначально отсутствовало понимание того, как научное знание должно организовывать практику профессионалов [12].

Тем не менее, благодаря этому проекту возникает идея встраивания социологии в процесс профессионального образования: такая схема позволила бы снизить зависимость от средств, которые фонды выделяют на исследования, и опереться на образовательные бюджеты. Однако для этого требовалось создать интерфейсы между социологией и смежными областями деятельности. Именно в это время вызревает концепция «социологии как профессии»: ее начинает разрабатывать Парсонс, ближайший помощник Хендерсона в Гарварде.

Случай опробовать институциональные возможности этой концепции выпал, когда встала задача получения средств от Национального научного фонда (National Science Foundation, NSF) на развитие социальной науки. Проект создания фонда с целью централизованной поддержки научных исследований был озвучен в 1945 году, и через год ведущая координирующая организация в области социальных наук в США того времени, Общественный совет по исследованиям в области социальных наук (Social Science Research Council, SSRC), заказала Парсонсу отчет для NSF, в котором он должен был обосновать необходимость финансирования социологии.

Задача Парсонса состояла в том, чтобы встроить социологию в сциентистский дискурс — это позволило бы избежать создания отдельного фонда поддержки социальных наук и последующей маргинализации социологии [13]. Парсонс вскоре начал публиковать свою позицию в серии статей, используя аргументы, похожие на аргументы Бейна: во-первых, социальные проблемы послевоенного времени ничуть не менее серьезны, чем проблемы взаимодействия с природой, и для контроля социального порядка так же необходимо использовать научный подход, как и для контроля над природой. Во-вторых, наука представляет собой единый рациональный проект познания, недоступного здравому смыслу. Парсонс также указывал на то, что современные социальные науки сформировали единое сообщество, а дисциплинарные споры и споры между «школами» уже решены. Кроме того, Парсонс активно приводил примеры прикладной эффективности социальных наук, в особенности в исследовании морального духа собственной армии и армии противника в годы войны [14]. Парсонс стремился представить современное общество как профессиональную структуру, организованную вокруг устоявшегося разделения научного труда и научной экспертизы, — это позволило бы продемонстрировать, что целостная структура такого рода немыслима без социологической науки.

Однако Парсонсу не удавалось добиться большого успеха: конгрессмены и сенаторы высказывались неблагоприятно по вопросу финансирования социальных наук. Как заявил один из них, республиканец К. Браун, «обычному американцу не нужно, чтобы вокруг него крутились какие-то эксперты, которые будут решать, как ему жить. Если в Конгрессе почувствуют, что этот закон нужен, чтобы создать организацию, в которой будет множество женщин с короткими волосами и мужчин с длинными волосами, лезущих в личные дела каждого и интересующихся, любит ли он жену или нет, то закон этот не пройдет через Конгресс» [15]. Подготовленный Парсонсом проект обоснования не получил поддержки и в самом SSRC: 69 членов Совета оценили его и подвергли критике. Проблема состояла в том, что текст был слишком сложен [16], в то время как Парсонс и здесь считал, что ориентироваться следует не на обывателя, а на экспертную аудиторию, которая уже разделяет ценности науки. В итоге текст так и не был официально опубликован, Парсонс не стал его переделывать, а социальную науку не поддержали в NSF именно из-за ее несоответствия канонам науки [17].

Несмотря на неудачу, проект Парсонса заметно повлиял на послевоенную репрезентацию социологии. В нем была разработана идея легитимации социологии как экспертного ядра системы технократического управления, развитие которой неизбежно вследствие общей рационализации жизни. Позже Парсонс использовал модель социолога-эксперта, вокруг которого выстраивается профессиональная деятельность, при создании специализированных экспертных организаций (таких как Центр русских исследований в Гарварде в 1948 году) с небольшой аудиторией и государственной поддержкой. Таким образом, социологи могли входить в разные профессии в качестве экспертов — за счет этого финансирование социологии удавалось подать как финансирование самих этих профессий [18].

***

На протяжении десяти — пятнадцати послевоенных лет модель социологии как профессии набирала силу и становилась ведущим инструментом легитимации социологии. По мере того как ослабевало влияние чикагской социологии и усиливались позиции Гарвардского и Колумбийского университетов, профессиональная социальная структура превращалась в основную рамку для обсуждения вопроса о месте социологии в обществе. Задача Парсонса состояла в том, чтобы, опираясь на разработанную им теорию профессий, предложить ответ на вопрос о том, какое положение в мире профессий занимает социология. К 1959 году решение было готово: по заказу Американского социологического общества Парсонс подготовил и представил на его ежегодном заседании отчет «О проблемах, с которыми сталкивается социология как профессия».

Доклад был выдержан в триумфальном тоне: он демонстрировал, что социология состоялась как профессия, организованная вокруг научной дисциплины. Если кратко обобщить рассуждения Парсонса, то можно зафиксировать, что для определения социологии в терминах профессий он формулирует требования отделения социологии от ряда областей, с каждой из которых она должна иметь выстроенный интерфейс взаимодействия. Эти требования можно назвать «императивами закрытия» — всего Парсонс указывает четыре таких императива, которые должна выполнять социология.

1. Закрытие от паранауки — установление канона научной адекватности и объективности. Для Парсонса решение этой задачи связано с «созданием действующего профессионального кодекса обращения с определенной интеллектуальной предметной областью» [19]. Этот кодекс, свод методических правил, должен создать основания для экспертного социологического знания и обеспечить соответствие запросам сциентизма.

2. Закрытие от других наук — дифференциация собственной предметной области. Парсонс констатирует, что социологии в короткие сроки удалось получить собственное место в системе разделения научного труда, а также заработать престижное положение в иерархии наук. Интересно, однако, что его беспокойство вызывают междисциплинарные исследования: с одной стороны, они очевидным образом необходимы, с другой — они угрожают научной и профессиональной автономии. Парсонса успокаивает лишь то, что умножающееся число случаев междисциплинарного сотрудничества не обнаруживает никакого устойчивого образца — если бы такой образец сложился, это означало бы разрушение дисциплинарной сетки. В отсутствие такого образца всегда сохраняется возможность точно указать, что именно социология дает другим дисциплинам и что получает от них [20]. Такая фиксация социологического вклада позволяет лишний раз акцентировать дисциплинарные границы.

3. Закрытие от практики. Здесь Парсонс явно указывает на веберовский принцип свободы от ценностных суждений как критерий разделения социологии и практической деятельности (а также социальной политики). Он с сожалением замечает, что специфика американской социологии традиционно предполагала тесную связь с филантропией, религиозным подвижничеством, community service и социальной работой. Тем не менее, с точки зрения Парсонса, и здесь удалось добиться прогресса и отделить собственно социологию от исследования социальных проблем [21].

4. Закрытие от «ненаучных аспектов культуры» — философии, религии, литературы, искусства. Признавая исторический долг социологии перед немецкой идеалистической философией с ее склонностью к обозрению Weltanschauungen, Парсонс настаивает на необходимости решения проблемы отделения от «философской матрицы», поскольку эта проблема «существенно влияет на положение и поведение соответствующих профессиональных групп» и является «источником напряжения» [22].

В чем смысл этих императивов закрытия, которым социология, по мнению Парсонса, успешно следует? Во всех четырех компонентах заметно влияние веберовской концепции рациональности, квинтэссенцией которой является научное познание мира. Создавая перегородки, Парсонс стремится отделить более рациональное от менее рационального, ядро рационализации от периферии, которая рационализируется позднее. Благодаря размещению социологии в точке пересечения линий рационализации, Парсонс рассчитывает создать для нее «монополию» на рациональность: если научное методическое познание социального порядка с целью его дальнейшего регулирования — это квинтэссенция современного рационального мира, то описываемая в таких терминах профессия получает максимальное значение в современном обществе в силу его устройства. Динамика модернизации предполагает, что в дальнейшем влияние социологии (если ей удастся занять данную позицию) будет только усиливаться.

Этот замысел позволяет осмыслить предлагаемую Парсонсом стратегию профессионализации социологии, которая имеет три уровня.

1. Основной точкой институционализации социологии является университет. Здесь социология, несколько запоздавшая в своем развитии в сравнении с другими науками, выравнивается с ними за счет одновременного учреждения профессионального образования — факультетов и исследовательских центров, которые позволяют выполнять две «базовые функции профессии» (sic!) — «продвижение собственной дисциплины и подготовку ее кадрового ядра» [23].

2. Вклад в идеологию, который Парсонс видит в выработке «общего определения ситуации». Он полагает, что после войны возникает «новая идеологическая эра», когда социология перенимает у психологии и экономики положение ключевого поставщика знания для формирования идеологии. В этом же контексте он обращает внимание на идеологическое значение преподавания социологии профессионалам-несоциологам. Это, в свою очередь, позволяет дополнительно закрепить статус социологии не только как главного проводника идеологии, но и за счет формирования у профессионалов представления о современном обществе как обществе, где социология наконец стала царицей наук. Как предполагает Парсонс, «вероятно, есть связь между этим социологическим уклоном идеологических проблем и консолидацией социологической профессии в обществе» [24].

3. Социология должна обладать выраженной прикладной функцией; основными сферами потенциального привлечения профессиональных социологов являются маркетинговые исследования и организация труда на производстве. Здесь, однако, Парсонс вынужден признать наличие проблемы: в 1952 году из обладателей степени PhD по социологии 86% шли работать в колледжи и университеты, а из выпускников магистратуры — 69% [25]. Такой профиль занятости делает социологию гораздо более похожей на гуманитарные дисциплины, чем на медицину и право, на которые Парсонс хотел бы ориентироваться. Он, впрочем, видит значение трудоустройства выпускников в профессиональные школы в том, что это позволяет поддерживать концентрическую структуру профессии — готовить практиков (тем самым обеспечивая науке защиту от практики) и в то же время следить за ситуацией во внешнем мире.

Тот факт, что социологическое образование готовит главным образом тех, кто осуществляет социологическое образование, — не случайность, а неизбежное следствие парсонсовской модели социологии как профессии. Ориентированная на экспансию рациональности, эта модель систематически производит профессионалов, готовых к работе в условиях высокой рациональности и потому предсказуемо выбирающих для построения карьеры наиболее привычную для себя среду. Закрытие социологии, построение шлюзов между ней и инородными средами, способными нарушить целостность профессии, приводит к неспособности воспринять собственные требования этих сред — они могут рассматриваться только как объекты, подлежащие обследованию и дальнейшей рационализации.

В результате способность социологов-профессионалов к адаптации в таких средах оказывается в зависимости от шансов навязать этим средам социологическую рациональность — недаром Парсонс считает одной из важнейших задач профессиональной ассоциации социологов лоббирование номинации «социолог» в описаниях вакансий [26]. В противном случае даже в потенциально благоприятных средах (таких как маркетинговые исследования) социолог может устроиться лишь в той мере, в которой он подчиняет свои технические навыки собственной рациональности данной среды — а значит, перестает быть профессионалом в парсонсовском понимании, так как перестает продвигать социологическую рациональность. В остальных же случаях трудоустройство вообще не является результатом систематического социологического образования: в интервью российских выпускников это обычно обозначается выражением «работаю не по специальности».

***

Предложенная Парсонсом модель «социологии как профессии» получила признание в американской академической социологии. В том же 1959 году после доклада Парсонса Американское социологическое общество было переименовано в «ассоциацию», и хотя формально причиной называлась неблагозвучность исходного акронима, в этой смене названия, по-видимому, велика роль парсонсовской концепции: согласно ей, профессионалам надлежит объединяться в ассоциации для защиты коллективных интересов.

У этого переименования были и противники, которые одновременно противостояли профессиональной модели. Одним из них выступил чикагский социолог Эверетт Хьюз, развивавший собственную социологию занятий (occupations). Для Хьюза профессии представляют собой род занятий, основанный на эзотерическом знании, и хотя в целом занятия тяготеют к профессионализации, это не всегда желательная стратегия. Так, профессионалы противоположны интеллектуалам: если для первых знание существует для практики, то для вторых — наоборот. В то время как профессионалы образуют гильдии, интеллектуалы составляют ученые общества. Профессионализация интеллектуалов ведет к тому, что они начинают пользоваться в своей деятельности дисциплинарным языком и тем самым навязывают этот язык своему объекту. С точки зрения Хьюза, социолог не может быть профессионалом уже потому, что он не обслуживает какой-то один институт, но перемещается между институтами, занимает позицию маргинала и потому обязан сохранять чувствительность к разным языкам [27].

Другие направления атаки на модель Парсонса были связаны с критикой его сверхоптимистичной трактовки теории рационализации Вебера и веберовской доктрины «свободы от оценки» [28]. И хотя в дальнейшем оппозиция Парсонсу только возрастала, все же парсонсовская модель стала наиболее влиятельным подходом к легитимации американской социологии в течение длительного послевоенного периода. Успех концепции социологии как профессии зависел от действенности социальной теории Парсонса — в первую очередь, от его философии рационализации и социологии профессий, которые составили когнитивный фундамент проекта легитимации.

Однако ставка Парсонса на продвижение социологии через укрепление рациональной профессиональной структуры и экспансию через экспертные аудитории не сыграла и, по-видимому, не могла сыграть. Серьезные успехи в академической институционализации социологии и обретении уверенного положения в системе наук компенсировались изоляцией социолога-профессионала. Те профессионалы, которые должны были стать его главной аудиторией, были слишком малочисленны и рассматривались им скорее как объект изучения и просвещения, чем как активный контрагент. Потребность государства в идеологической поддержке со стороны социологии была преувеличена, а целенаправленные усилия Парсонса в этом направлении в скором времени вызвали ответную политическую реакцию [29]. Возможности же социологии по экспансии собственной рациональной среды, в которой она могла бы чувствовать себя комфортно, оказались ограниченными. В то же время этот проект стоил американской социологии потери поддержки широкой публики, к которой она апеллировала на ранних этапах своего становления [30]. Современные дискуссии о возможности публичной социологии во многом представляют собой попытки справиться с институциональным наследием профессионального проекта.

Недостаток исторической рефлексии по поводу способов собственной легитимации ставит социологию в положение, когда le mort saisit le vif — отыгранные идеи контрабандой проникают в сегодняшнюю практику. Представление о социологии как профессии, построенной вокруг научной дисциплины, представляет собой лишь один из возможных проектов легитимации, отягощенный специфическим контекстом своего возникновения и особым теоретическим аппаратом социологии профессий. Ценность этого проекта можно оценивать по-разному; для интеллектуальной истории задача-минимум состоит в том, чтобы указать на его границы.

Примечания

↑1. Буравой М. За публичную социологию // Общественная роль социологии / Под ред. П. Романова, Е. Ярской-Смирновой. М.: ООО «Вариант», ЦСПГИ, 2008. С. 36–39. В качестве других типов легитимации Буравой выделяет управленческий (в русском переводе он назван «прикладным»), публичный и критический.

↑2. Ben-David J. The Sociological Study of Professions // Current Sociology. 1964. Vol. 12. No. 3. P. 248.

↑3. Parsons T. The Professions and Social Structure //Social Forces. 1939. Vol. 17. No. 4. P. 458.

↑4. В этой связи утверждения о том, что Парсонс был воодушевлен альтруизмом профессионалов, скорее затемняют дело. См. у Р. Абрамова: «Явная дифференциация бизнеса и корпуса профессионалов служит для Парсонса хорошим предзнаменованием окончания эпохи “стяжательского капитализма”. Сам американский социолог симпатизировал им же созданному типу профессионального человека, озабоченного альтруистическим выполнением своих обязанностей перед обществом» (Абрамов Р. Профессиональный комплекс в социальной структуре общества (по работам Т. Парсонса) // Социологические исследования. 2005. № 1. С. 55).

↑5. Ibid. P. 463.

↑6. Parsons T. Some Problems Confronting Sociology as a Profession // American Sociological Review. 1959. Vol. 24. No. 4. P. 547–559.

↑7. Parsons T. Remarks on Education and the Professions // International Journal of Ethics. 1937. Vol. 47. No. 3. P. 365.

↑8. Что, конечно, не мешало впоследствии описывать ее становление в терминах профессионализации. См., напр.: Furner M. Advocacy and Objectivity: A Crisis in the Professionalization of American Social Science, 1865–1905. New Brunswick: Transaction Publishers, 2001 [1975].

↑9. Ross D. The Origins of American Social Science. Cambridge: CambridgeUniversity Press, 1991. P. 388–389.

↑10. Bain R. Sociology as a Natural Science // American Journal of Sociology. 1947. Vol. 53. No. 1. P. 9.

↑11. Ibid. P. 15.

↑12. Buxton W., Turner S. From Education to Expertise: Sociology as a “Profession” // Sociology and Its Publics: The Forms and Fates of Disciplinary Organization / Ed. by T. Halliday & M. Janowitz. Chicago: University of Chicago Press. P. 390.

↑13. Parsons T. The Science Legislation and the Role of the Social Sciences // American Sociological Review. 1946. Vol. 11. No. 6. P. 660–661.

↑14. Parsons T. Science Legislation and the Social Sciences // Political Science Quarterly. 1947. Vol. 62. No. 2. P. 247. Парсонс использовал при исследовании морального духа солдат наработки проекта Хендерсона по моральному духу рабочих. В статье военного времени он сравнивал работу социолога-пропагандиста с работой медика (психотерапевта) по нормализации порядка. См.: Parsons T. Propaganda and Social Control // Talcott Parsons on National Socialism / Ed. by U. Gerhardt. N.Y.: Walter de Gruyter, 1993 [1942]. P. 243–274.

↑15. Цит. по: Haney D. The Americanization of Social Science: Intellectuals and Public Responsibility in Postwar United States. Philadelphia: TempleUniversity Press, 2008. P. 33.

↑16. Позже Чарльз Райт Миллс предъявит Парсонсу этот упрек в куда более жесткой форме в своей критике «гран-теории» (Миллс Ч.Р. Социологическое воображение. М.: Nota Bene, 2001. С. 31–61).

↑17. Ibid. P. 37–38.

↑18. Buxton, Turner. Ibid. P. 397–398.

↑19. Parsons. Some Problems Confronting Sociology as a Profession. P. 547.

↑20. Ibid. P. 552–553.

↑21. Ibid. P. 550. Здесь виден след раскола, случившегося в 1953 году, когда из Американского социологического общества выделилось Общество по исследованию социальных проблем, создавшее собственный журнал Social Problems. Несмотря на то что раскол не был полным (многие социологи участвовали в деятельности обеих организаций), в Американском социологическом обществе все же видели необходимость дистанцироваться от нового движения и заявить монополию на «настоящую» социологию.

↑22. Ibid. P. 549.

↑23. Ibid. P. 552.

↑24. Ibid. P. 554.

↑25. Ibid. P. 555.

↑26. Ibid. P. 558.

↑27. Hughes E. Professions // Daedalus. 1963. Vol. 92. No. 4. P. 655–668.

↑28. См., напр.: Gouldner A. Anti-Minotaur: The Myth of a Value-Free Sociology // Social Problems. 1962. Vol. 9. No. 3. P. 199–213.

↑29. Гоулднер А. Наступающий кризис западной социологии. М.: Наука, 2003.

↑30. Buxton, Turner. Ibid. P. 403.