Мастерки культуры, или Съешь свою солидарность
1 582 
Петр Сафронов
Философ, преподаватель Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».
2000-е годы в России сопровождались — вопреки противоречивым результатам некоторых исследований [1] — формированием контуров нового для отечественных условий типа солидарности. Эта солидарность складывалась вокруг потребительского энтузиазма, обслуживание которого в различных вариантах стало постепенно магистральной линией постсоветской культуры. Весь спектр культурных практик в настоящий момент — от телевидения до книжных фестивалей, от блоггинга до публичных лекций — сосредоточен на подогревании более или менее утонченных видов консюмеристской эйфории, скрывающей глубокие структурные проблемы российского общества. Социальный консенсус поддерживается, по преимуществу, негативным образом [2], за счет социально-политической апатии и равнодушия. Более того, имеющиеся формы социального протеста пародийно превращаются в особые стратегии культурного потребления / потребления культуры [3]. Действительное или мнимое разнообразие предлагаемой продукции создает своеобразный эффект скользящего, или рассеянного, потребления, осуществляемого микропорциями в целях индивидуальной или коллективной терапии. Поэтому и солидарность получается рассеянная. Как склероз.
Любое (само)определение российской культуры выглядит в настоящий момент делом заведомо проигрышным. Доминирование рассеянного потребления ведет к фрагментации культуры, которая может быть представлена как множество очагов или анклавов активности, замкнутых на себя и не пересекающихся с другими формами культурного производства. Характерным примером здесь может служит деятельность известного организатора литературного процесса Дмитрия Кузьмина, стремящегося присвоить себе функции эксперта «по оценке качества» русскоязычной поэзии в агрессивно-пренебрежительной по отношению к коллегам манере [4]. Очаговый характер культурного процесса в России является, безусловно, свидетельством его общей слабости. Это стимулирует репрезентацию творческих работников в духе внутренней колонизации необжитого и неосвоенного российского (культурного) ландшафта. Каждый как будто строит свой маленький, полностью изолированный домик, ловко орудуя мастерком — тем или иным багажом знаний.
Таким образом, культура подменяется и заменяется причудливой техникой окультуривания. Распространение отраженного света культурного просвещения [5] оттесняет на более или менее далекую периферию тех индивидов или те группы, которые (удачно или нет) практикуют «дикие», спонтанные, опасные формы творческого самовыражения. Очевидно, что применение колониальной логики окультуривания неизбежно лишает тех, к кому она применяется, собственной идентичности, попытки обнаружить которую подчас третируются как достойные сожаления проявления самобытности. Нужно понять, что просвещение больше не может выступать в качестве основы для развития культуры.
Борьба или соглашательство с внутренним культурным колониализмом определяет основной вектор возможных изменений в сфере культуры. Необходимо решительно отбросить беспредметные морализаторские разговоры о противодействии «западной» культурной угрозе. Единственная угроза российской культуре заключена в ней самой, вернее, в ее рассеянной солидарности, построенной на распознании «своих» — и никого другого. Следует подчеркнуть, что речь нужно вести не о спасении «великой культуры», а о новом начале общей культуры, о ее переизобретении. Ре-актуализация коллективистских форм пере-живания культуры массами может и должна служить источником развития. Требуется (вос)создание возможностей для уличного времяпрепровождения, для переплетения культуры со всей тканью современной городской жизни. Приготовление шашлыков на открытом воздухе или мини-дискотека у открытого багажника машины — вот где сегодня может прорасти новая солидарность.
Реорганизация и/или переучреждение опыта пространства требует понимания динамического, проницаемого характера самой оппозиции физического и социального применительно к пространству как культурному объекту. Следует избегать как утопического требования непосредственного снятия социальных различий в заново обретенном (сверх)физическом единстве, так и иллюзорно радикальной интеллектуальной объективации различий, направленной на критическое вскрытие механизма их порождения. Создание/сознание неоднородности на уровне физического пространства оказывается в состоянии создавать и поддерживать спонтанную социальную однородность в форме сообщества. В признании и защите множественности мест — свалок, пустырей, заброшенных зданий — прорастает корень социального сотрудничества, не продиктованного априорно схваченной или предписанной нормативностью. Переживание локального порождается и концентрируется в опыте действующих сообществ, занимающихся простым предъявлением, показом себя средствами доступного физического пространства. Кстати, шашлыки — это ведь очень вкусно!
Примечания
Комментарии