К новому манифесту: «Мы не можем призывать к защите западного мира»

От редакции: В 1956 году Теодор Адорно и Макс Хоркхаймер решили написать обновленный вариант «Коммунистического манифеста». Публикуем отрывок из их рабочего обсуждения.

12 марта 1956 года, запись Гретель Адорно.

Хоркхаймер: Тезис: в наши дни мы добились огромного роста производительных сил; очевидно, что, если мы захотим, мы можем заполнить весь мир товарами и даже отменить труд как необходимость для человечества. Тогда сбудется мечта всех людей о том, чтобы не было больше ни войны, ни работы. Единственная помеха — что американцы заявят, что тогда им придется сдать оружие врагам. На самом деле, господствующая прослойка на Востоке такова, что Джон Фостер Даллес в сравнении с ней — невинный младенец.

Адорно: Но нам нужно отдельно остановиться на том, как люди будут распоряжаться появившимся у них свободным временем?

Хоркхаймер: В действительности, от наличия свободного времени им не хорошо и не плохо, потому что способ их труда не подразумевает обращения с предметами. Это означает, что встреча с предметами их никак не обогащает. Человеку кажется, что у него мало времени, и он при этом все больше экономит время.

Адорно: Но так как люди вынуждены работать изо всех сил, у них есть ощущение, что они тратят сэкономленное время, повторяя навязчивые ритуалы, которые от них требуются. Мы не можем до конца расстаться с трудом.

Хоркхаймер: Нам нужно создать своего рода программу новых форм практики. На Востоке люди вырождаются во вьючных животных. Но кули, чернорабочие, вероятно, трудились меньше, чем трудится нынешний рабочий с его шести- или семичасовой сменой.

Адорно: «Нет пастыря и одно лишь стадо». Какое-то фальшивое бесклассовое общество. Общество считает, что оно на пути якобы к совершенному бесклассовому обществу, но на деле происходит обратное.

Хоркхаймер: Это звучит слишком реакционно. Нужно сказать еще кое-что, объясняя, почему людям придется пройти в развитии цивилизации через стадию атомизированности. В наши дни все говорят: обращайтесь с нами хорошо, и производство возрастет. То, как открыто об этом говорится, вряд ли можно назвать радостным.

Адорно: Почему вопрос о бережном отношении ко времени столь злосчастен: люди неосознанно миметируют процесс труда, а на самом деле они все как один хотят отказаться от работы. Счастье необходимо подразумевает элемент усилия. Прежде всего, нам нужно обратиться к человечеству, как обращались в XVIII веке: вы решили поддерживать систему, которая может всех вас уничтожить. Апелляция к классу уже не работает, потому что вы сейчас все пролетарии. Поэтому мы должны серьезно подумать: а к кому мы сами обращаемся?

Хоркхаймер: К западному миру. Пусть он займется собой.

Адорно: Об Азии мы ничего не знаем.

Хоркхаймер: Но что мы скажем западному миру? Что он должен делиться едой с Востоком?

Адорно: Следует ввести вполне окрепший социализм, третья фаза, в разных странах. Все от этого зависит. Нам надо думать о «Коммунистическом манифесте» как о теме для наших вариаций.

Хоркхаймер: Мировая ситуация такова, что, кажется, все на это работает; но освободители во всем мире как один похожи на Чезаре Борджиа.

Адорно: Мне представляется, что под знаменем марксизма Восток скорее всего заимствует западную цивилизацию. Но это означает смещение всей исторической динамики. Марксизм усваивается в Азии почти так же, как прежде в Мексике усваивалось христианство. Европа, вероятно, рано или поздно тоже будет этим поглощена.

Хоркхаймер: Я убежден, что Европа и Америка — лучшие цивилизации, созданные в истории, если иметь в виду достижение преуспеяния и справедливости. Ключевой вопрос теперь — как обеспечить сохранность этих целей. Этого можно добиться, только если мы будем продолжать нашу безжалостную критику этой цивилизации.

Адорно: Мы не можем призывать к защите западного мира.

Хоркхаймер: Мы не можем этого делать, потому что это его разрушит. Если мы начнем защищать русских, то это все равно, как видеть в тевтонских ордах захватчиков моральное превосходство над рабовладением Римской империи. У нас не может быть ничего общего с русскими бюрократами. Но они в своем праве как противостоящие западной культуре. Это вина Запада в том, что русская революция пошла по такому пути. Я всегда больше всего боюсь, что если мы вновь начнем говорить о политике, то увязнем в обычных для нашего института дискуссиях.

Адорно: Дискуссия должна любыми силами держаться подальше от выхолощенного марксизма, того самого, который был вызван к жизни специфической позитивистской тактикой, а именно, резким разделением между идеями и сущностью.

Хоркхаймер: Такой марксизм горазд настаивать только на том, чтобы не менять терминологии.

Адорно: Но об этом надо говорить. Они рассуждают так, как будто ультралевая фракция могла бы уже завтра тягаться с Политбюро.

Хоркхаймер: Но что все это означает для нашей терминологии? Как только мы начинаем спорить о терминологии с русскими, мы оказываемся в тупике.

Адорно: С другой стороны, мы не должны отказываться от марксистской терминологии.

Хоркхаймер: У нас нет другого выхода. Но я не уверен, насколько мы должны быть ей верны. Уместен ли политический вопрос в те времена, когда мы не можем совершить политическое действие?

Адорно: С одной стороны, это идеология; но, с другой стороны, любые процессы, которые ведут к переменам, — политические процессы. Политика — одновременно идеология и всамделишная реальность.

Хоркхаймер: Ты всякий раз говоришь предположениями, «как будто»; очевидно, что ты в действительности не веришь в эти процессы.

Адорно: Мое глубочайшее ощущение, что моментально все может успокоиться, но также моментально все может перемениться, даже заметить не успеешь. Я убежден в следующем: это общество не движется в сторону государства всеобщего благосостояния. Оно только наращивает контроль над своими гражданами, но наращивание контроля идет бок о бок с возрастанием его иррациональности. Такое сочетание контроля и иррациональности определяет наше время. Пока эта тенденция сохраняется, нельзя достичь того равновесия, которое необходимо для того, чтобы покончить со всякими неожиданностями. Я не могу представить, чтобы мир дошел до такой степени помешательства без участия объективных враждебных ему сил, которым дали волю.

Хоркхаймер: А я могу. Человечество разрушает само себя. Мир безумен и безумным останется. Когда присматривается, то трудно не поверить, что вся мировая история — метание мухи в пламени.

Адорно: Мир не так уж безумен. Он безумен и рационален одновременно.

Хоркхаймер: Единственное, что опровергает мой пессимизм, — это что в наши дни мы еще способны мыслить. Вся наша надежда — только на мышление. Но легко уже поверить, что в один прекрасный день и мышление перестанет существовать.

Адорно: И тогда уже никто не сможет мыслить. И даже мистер Эйзенхауэр не сможет назначить Никсона кандидатом на пост вице-президента из страха превентивной войны.

Хоркхаймер: Конечно. Но что все это в сравнении с убийством двадцати миллионов китайцев.

Адорно: Я говорю о том, что пока есть власть, имеющая возможность предотвратить тотальную катастрофу. Эта власть и способна принимать решения. Сами по себе американские избиратели не хотят видеть Ричарда Никсона вице-президентом.

Хоркхаймер: Это позиция реформаторов.

Адорно: Мне кажется, что мы действуем небезрезультатно.

Хоркхаймер: Более или менее, зависит от того, есть ли у нас ясное понимание того, что нужно делать. Мы не можем опираться на допущение, что люди будут что-то вспоминать о социализме. Все это приведет нас к высокомерной критике, в духе Маркса и Карла Крауса, когда понимаешь, что вся их критика основана на ошибочной теории. От этой критики зло только вырастет. Что смущает в отношении к Краусу — злорадство; ведь то, что стоит за его позицией, не так просто сбросить со счетов. Нам нужно защищать мнение, что Запад должен быть настолько производительным, чтобы не было голодным.

Адорно: Прежде всего, это следует сказать самому Западу.

Хоркхаймер: Но что должно произойти? Во Франции, например? Им нужно принять законы, которые будут лучше?

Адорно: Им нужно слушать тех культурных людей, которые рассеяны по Европе. Было бы правильно, если бы мы узнали, что Розеншток-Хюсси стал советником Эйзенхауэра.

Хоркхаймер: Но как этому быть, если мы сами отказываемся судить о том, что западная культура может передать на следующий этап истории, в частности, свою традицию рациональности.

Адорно: У нас нет этому оправдания. Шельски одновременно глуп и очень проницателен.

Хоркхаймер: Но также нашей разработке подлежит понятие свободы.

Адорно: С одной стороны, сегодня мы сталкиваемся с вопросами, которые уже не могут быть выражены в экономических терминах; с другой стороны, антропологические вопросы уже более невозможно отделять от экономических.

Хоркхаймер: Сегодня уже невозможно тогда даже провести границу между добром и злом.

Источник: The Utopian