Рецепция западных теорий исторической науки в российских периодических и серийных изданиях (1988–2002)

И.М. Савельева, д.и.н., профессор, руководитель совместной магистерской программы «История знания в сравнительной перспективе» факультета истории и Института гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева (ИГИТИ) Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ):

За последние годы довольно много написано о переменах, происходивших с российской исторической наукой с 1990-х годов. Ассоциация исследователей российского общества (АИРО-XXI) отслеживает ситуацию на протяжении 15 лет. Итоговые обзорные выпуски подготовили журналы «Kritika», «History and Memory», «Ab Imperio». Многие российские историки, озабоченные состоянием профессии, выступают с программными или обзорными статьями. Изучаются когнитивные аспекты «перестройки» науки, тематика исследований, состояние дисциплинарного сообщества и коммуникативные стратегии, место историков в гуманитарном истеблишменте и их отношения с властью и обществом.

В 1990-е годы немало было сделано в направлении «универсализации», а точнее — для преодоления изоляции российской науки от мировой. Были переведены и стали доступны историкам сотни фундаментальных западных трудов XX века по социальным и гуманитарным наукам, расширились возможности для учебы и исследовательской работы за рубежом. Возникло понимание границ собственного знания/незнания. Произошла некоторая систематизация новых знаний, сложились представления о том, как развивалась историческое наука, в каком отношении друг к другу находятся основные исторические направления и школы, что вообще происходило с дисциплиной на протяжении прошлого века. За короткий срок произошла трансляция эпистемологических стандартов, были освоены современные модели междисциплинарности (историческая антропология, дискурсивный анализ, визуальные исследования, история ментальности, гендерный подход, социология чтения и др.). При этом в гораздо большей степени, чем это свойственно западной историографии, был искоренен марксизм (в том числе поэтому больше пострадали лидирующие в прошлом в советской историографии направления: экономическая и социальная история). На этой базе шла активная ревизия национального прошлого и состоялось открытие большого количества новых тем.

Правда, авральное овладение западным теоретическим багажом породило много перекосов: методологический эклектизм в рамках одного исследования, некритическое заимствование модных теорий, использование исследовательских техник без знания концепций, на которые они опираются, и многое другое. Но в целом российская историческая наука имела достаточные основания стать конвенциональной, соответствующей общепринятым профессиональным нормам, ориентированной на разнообразные классические и «модные» теории и направления. К началу нового века у нас был заметный корпус историков, работающих в рамках «нормальной науки», и именно об этой части корпорации и производимом ей знании идет речь в исследовании Андрея Лихацкого, студента совместной магистерской программы «История знания в сравнительной перспективе» факультета истории и Института гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева (ИГИТИ) Высшей школы экономики (НИУ ВШЭ).

В курсовой работе «Рецепция западных теорий исторической науки в российских периодических и серийных изданиях (1988–2002)» Андрей Лихацкий исследует определенный аспект трансформации отечественной историографии — «рецепцию», что предполагает трансфер методов, концептов и идей из универсальной (западной) исторической науки в российскую, которая в данном случае выступала в роли реципиента. Для понимания того, что такое рецепция в области идей, необходимо отметить ее важнейшую особенность: рецепция — процесс длительный по времени, двусторонний, подразумевающий множественность акторов и происходящий постепенно. Плодотворно рассматривать именно процессы восприятия, а не только его плоды, при этом важно ответить на вопросы: какова была механика процесса трансляции и рецепции знания; почему предпочтение было отдано определенным теориям, какие факторы влияли на отбор и восприятие тех или иных концептов, как в итоге трансформировалась не только наука, представленная в избранном сегменте сообщества, но и само историческое знание?

В основу данной работы легли два независимых друг от друга методологических подхода: теория межкультурного трансфера, прежде всего версии, предложенные Германом Брандтом и Хельгой Миттербауэр, и, в меньшей мере, актор-сетевой анализ Бруно Латура. Как показано в исследованиях, посвященных изучению культурного трансфера, в ходе рецепции любых культурных феноменов возникает не копия, а оригинальный вариант, что обусловлено (применительно к нашему случаю) и существующей академической традицией производства научного исторического знания, и институциональными особенностями профессионального образования (подготовка историков). Для распространения нового знания требуются определенные механизмы и социальные сети. Благоприятствовать рецепции могут контакты (персональные и институциональные), миграция ученых (визиты, академические обмены, эмиграция), наличие утвердившихся национальных научных школ и научных традиций, государственная научная политика, в целом — благоприятная «зависимость от предшествующего пути» (path dependency). Более того, здесь определенно обнаруживается «политика знания», если не на макро- (государство), то на микроуровне (фонды, академическое администрирование, стратегия издательств и журналов и пр.).

Мне кажется, в представленной работе мы имеем дело с попыткой на конкретном примере связать все эти факторы в единый узел. Сложный методологический инструментарий, заявленный в начале, не остается в пределах раздела о методологии (как это, увы, часто происходит в исторических штудиях), а действительно функционирует на протяжении всего исследования. Конечно, работа интересна и результатами сквозного прочтения трех альманахов сквозь призму исследовательской проблемы, и серьезным библиометрическим анализом публикаций российских историков, сведенным в 28 таблиц. Сочетание последовательности теоретического размышления с источниковедческим трудом позволило интегрировать в одном исследовании репрезентацию базовых теорий и идей, формы признания и закрепления нового знания, поведение акторов и внешние контексты, в которых существовали конкретные группы научного сообщества историков. В итоге автором построены три содержательные и убедительные модели рецепции, позволяющие посмотреть на феномен в динамике и указывающие новые исследовательские перспективы. Интересно, что скажут фигуранты этого «дела»?

 

Введение:

Постановка вопроса. В теме, заявленной мной, звучит термин «рецепция», который предполагает трансфер методов, концептов и идей из культуры-донора в культуру, выступающую в данном случае в роли реципиента. Важная особенность данного процесса — он является практически непрерывным, что особенно актуально в свете постоянного увеличения интенсивности международных контактов российских и зарубежных ученых-историков.

Я считаю важным обратиться к периоду, который стал началом активного процесса трансляции новых научных концептов в российскую историческую науку. Хронологический отрезок, выбранный мною, интересен в нескольких отношениях. Начиная с 1988 года происходит деформация старой, советской парадигмы развития исторической науки, которая представляла собой сплав довольно архаичного позитивизма и марксизма. После 1988 года, когда политика гласности дала свои плоды, начала меняться и эта устаревшая к тому моменту методология. Начавшись с изучения «белых пятен» истории СССР, процесс перемен захлестнул историческую науку, и перед историками возник вопрос: может ли историческая наука дальше держаться на старых теоретических столпах?

Ответ, данный большинством историков в этот период, был однозначен: нет, не может. Тематика дискуссий в среде ученых-историков, проводившихся в это время, касалась вопросов реформирования и модернизации теории исторического знания. Историческую периодику и литературу наполнили слова «кризис» и «перемены». Большинству позднесоветских историков было ясно, что выход из кризиса возможен только через обновление исторической методологии.

Фактически перед историком образца 1988 года стоял выбор между двумя возможными вариантами развития событий:

А) Реформирование исторической науки путем усовершенствования марксистской методологии истории.

Б) Поиск новых идей в методологии истории. В этом случае возможными направлениями поиска были советская неофициальная гуманитарная наука и мировая историческая наука.

Фактически были опробованы оба варианта развития, но в итоге большинство склонилось в пользу рецепции идей из западной исторической науки. Этому есть несколько важных причин:

— Развал СССР, что, соответственно, повлекло за собой отход от единственно возможной методологии истории. Вместе с идеологическими ограничениями исчезли почти все государственные и академические препоны на пути проникновения новых идей в область исторической науки.

— Резкое сокращение финансирования гуманитарных наук. Урезание государственного финансирования привело к переориентации на грантовое денежное довольствие. Существование в новом грантовом пространстве, в свою очередь, привело к тому, что историки должны были переориентироваться на методологические новации: ведь только таким образом возможно было добиться победы в конкурентной борьбе и получить финансирование для осуществления исследовательской деятельности.

— Рецепция западных идей была необходима для того, чтобы ликвидировать разницу в уровнях исторической науки в странах бывшего СССР и Запада.

Верхняя хронологическая черта, взятая мною, — это время окончания процесса активной трансляции теории исторической науки, что выражалось в резком увеличении количества переводимых книг и статей.

Необходимо остановиться на сфере исследования рецепции методологии исторической науки. Довольно много написано было по поводу междисциплинарности, восприятия идей «Школы Анналов», но в то же время все эти работы оказываются фрагментарными. Историография концентрировалась скорее на тех особенностях, которые были присущи рецепции, уделяя основное внимание ее результатам. При этом оказался недостаточно изученным очень важный вопрос: какова была механика самого процесса рецепции и трансляции знания, почему и каким образом отбирались идеи, почему предпочтение было отдано определенным теориям, какие факторы влияли на отбор и рецептирование тех или иных концептов?

Для понимания того, что такое рецепция в области идей, необходимо отметить ее важнейшую особенность: рецепция — процесс длительный по времени и происходящий постепенно. Поэтому такие процессы, находящиеся в становлении, следует рассматривать комплексно, охватывая взором полностью весь процесс, а не только его плоды. В своей работе я предполагаю сконцентрироваться на самом процессе рецепции. Поэтому я трактую мое исследование как своеобразный «паззл», призванный закрыть данную нишу, пробел в историческом знании. Понимание работы скрытых механизмов, благодаря которым и осуществлялась рецепция, позволит более точно охарактеризовать те изменения, которые претерпевала историческая наука в период между 1988 и 2002 годом.

Методология. В основу моей работы легли две независимые друг от друга методологии — теория межкультурного трансфера и актор-сетевой анализ Бруно Латура.

Теория межкультурного трансфера в классическом виде возникает в середине 1980-х, в среде французских филологов-германистов, работавших над изданием рукописей Генриха Гейне [1]. Примерно с середины 1990-х годов в исследованиях культурного трансфера начинается новый этап — существующая с 1985 года лаборатория «Франко-немецкий культурный трансфер» («Transferts culturels franco-allemandes») в лице Мишеля Эспаня и Микаэля Вернера наладила взаимодействие с Лейпцигским университетом и в частности с Маттиасом Мидделом [2]. Результатом их взаимодействия стала книжная серия «Deutsch-französische Kulturbibliothek», авторы текстов которой концентрировались на изучении взаимодействия Франции и Саксонии в XVIII–XIX веках. Эта серия стала итогом синтеза развивавшихся до этого почти автономно французской и немецкой моделей культурного трансфера, в результате чего возникла современная теория культурного трансфера.

Культурный трансфер — процесс динамический. И, пожалуй, рассмотрение процессов взаимодействия в динамике — основное новшество теории культурного трансфера, то, что делает ее отличной от традиционных компаративных исторических исследований. В ходе исследования при этом основное внимание уделяется анализу практик, текстов и дискурсов, заимствованных из исходной культуры.

Используя подход, предложенный Хельгой Миттербауэр [3], можно выделить трех действующих акторов данного процесса:

1) Исходная культура, или культура-донор.

2) Инстанция-посредник. Под этим подразумевается то, что Маттиас Мидделл называл «группа-посредник» (Mittelgruppe) [4]: то есть люди и инстанции, включенные в процесс культурного обмена и находящиеся в процессе взаимодействии с обеими культурами, вовлеченными в процесс трансфера. Это могут быть любые люди: от торговцев до ученых, проходящих стажировки за границей. Также в роли Mittelgruppe может выступать институция и сообщество — будь то университет, или периодическое издание.

3) Целевая культура или культура-реципиент.

Динамику культурного трансфера при этом возможно разделить на три последовательные фазы [5]: отбора (Selection), передачи (Vermittlung), рецепции (Rezeption).

Все три фазы взаимозависимы, и культурный трансфер невозможен в отсутствие одной из составляющих. Поэтому, хотя рецепция и является финальной частью процесса культурного трансфера, ее невозможно в должной мере исследовать, не обратив внимания на предшествующие стадии культурного трансфера.

В своей работе я намерен исходить из немецкого понимания культурного трансфера, так как именно на территории ФРГ была разработана наиболее полная классификация различных типов культурного трансфера и их периодизация.

Типология различных моделей культурного трансфера создана еще в середине 1970-х годов Ури Биттерли [6]. Анализируя процесс взаимодействия между европейскими и неевропейскими культурами, он выделил четыре возможных модели культурного трансфера:

1) Культурное соприкосновение (Kulturberührung).

2) Культурный контакт (Kulturkontakt).

3) Культурное столкновение (Kulturzusammenstoß).

4) Культурное сращение (Kulturverpflechtung).

Процесс взаимодействия между российской и мировой историческими науками можно описать именно в терминах «культурного сращения». Исследователем, который, с одной стороны, развивает идеи Биттерли, а с другой — более подробно рассматривает модель «Kulturverpflechtung» является Герман Брандт — немецкий историк, изучавший взаимодействие традиционных религиозных культов и христианства в Латинской Америке. При именовании периодов рецепции я пользовался терминологией Германа Брандта [7], который разработал периодизацию для одного из вариантов культурного трансфера.

Герман Брандт выделял несколько этапов в культурном трансфере [8]:

1) Этап Конвивенции (Konvivenz), или «сосуществования».

2) Этап Проникновения (Permeabilitaet).

3) Этап Внедрения (Insertion).

Немаловажны для меня также и отмеченные Брандтом такие особенности предложенной им модели культурного трансфера, как «интерференция» и «синкретизм». Под интерференцией немецкий исследователь понимает, прежде всего, накладывание «волн» различных влияний, в результате чего на свет появляется данная «синкретическая» культура.

Таким образом, именно теоретические рассуждения историков из ФРГ, прежде всего — Германа Брандта, а также Маттиаса Мидделла, Ури Биттерли и Хельги Миттербауэр — легли в основу методологии моей работы.

Вторым методологическим «столпом» моей работы является актор-сетевой анализ.

Актор-сетевой анализ был впервые разработан и применен на практике Бруно Латуром и постепенно обрел довольно большую популярность. Наиболее любопытные для меня положения его теории содержатся в работе «Science in action» [9]. В трудах Бруно Латура и иных ученых, работавших в сходном с ним ключе (Мишеля Каллона, Дональда Макклоски и др.), любая наука рассматривается в качестве некоего пространства соревнования между различными теориями и научными течениями. Применяя термины и понятия, введенные ими в научный оборот (такие как «Black box», «Allies»), возможно рассмотреть историческую науку в постсоветской России как совокупность локальных групп исследователей, независимо друг от друга выбирающих инструменты и теории для своих исследований. Каждая такая локальная группа, использует свой ограниченный теоретический набор, который во многом зависит от профессиональных и социальных сетей, в которые интегрирован исследователь, входящий в ее состав.

В концепции Бруно Латура наука представлена как поле жесткой конкурентной борьбы, где каждое сообщество ученых стремится лоббировать свой собственный вклад в развитие науки, и превратить свои достижения в «черный ящик» (Black box) [10], то есть общеизвестное знание, которое воспринимается как факт, знание, о котором среди ученых заключено согласие. В ходе этих попыток сами ученые вовлечены в так называемые «суды силы» (Trials of strength), в процессе которых пытаются доказать полезность и истинность своих исследований. В ходе данных конкурентных столкновений исследователи выбирают себе «союзников» (Allies). Под данным словом подразумевается все, что способствует победе в «суде силы»: в том числе и факты, научные теории и методы.

Таким образом, используя подходы Бруно Латура, возможно представить сообщества ученых-исследователей как некие сообщества, вовлеченные в конкурентную борьбу. Такие группы, формирующиеся в нашем случае вокруг научных семинаров и альманахов, избирают в качестве «союзников» новейшие теории исторического знания, приемы выбора тематики и построения нарратива.

Мне импонирует такой подход, так как понимание ученого как одного из звеньев цепи в составе сообщества, членом которого он является, позволяет абстрагировано посмотреть на то, как связи внутри структуры-сети, в которую он входит, влияют на процесс рецепции знания.

Таким образом, выбранные мною теоретические методики исследования позволяют мне объять предмет моего исследования в его динамике и точнее оценить роль разнообразных научных структур и сообществ исследователей в процессе рецепции.

Характеристика источникового корпуса. Основным источником для моей работы являются серийные и периодические издания.

Периодические издания — это форумы, предназначенные для того, чтобы исследователи обменивались как непосредственными итогами своих изысканий, так и результатами своей рефлексии по поводу тех или иных актуальных проблем исторической науки. Соответственно, изучение материалов периодических изданий позволит лучше понять ход важнейших дискуссий, диалогов внутри сообщества историков.

Почему именно периодические издания так важны для изучения рецепции? Потому, что рецепция не происходит в вакууме. Идеи распространяются благодаря наличию определенных «социальных сетей», которые связывают между собой исследователей, локальные группы и сообщества ученых. Важнейшим условием рецепции становится коммуникация. Поэтому изучение с помощью печатных «следов» происходящих внутри корпорации историков дискуссий позволит лучше выявить и понять модели и особенности внутренних механизмов рецепции.

Исходя из вышеуказанной темы и логики внутренних структур источника, я считаю нужным сосредоточиться на определенных типах источников. Логика разделения их продиктована несколькими соображениями:

А) Состав авторов, рубрик и проблем, затрагиваемых на страницах периодических изданий, менялись медленно и во многих случаях оставались неизменными на протяжении длительного времени.

Б) Целеполагание, состав и логика работы редколлегий сериальных и периодических изданий способствовали сохранению определенных устойчивых структур организации печатного пространства, отбора материалов и в конечном итоге — определяли выбор той или иной модели рецепции новых теоретических идей.

Первый источник, которому я уделяю свое внимание, — это альманах «Одиссей. Человек в истории» (далее — «Одиссей»). Выбор именно этого издания представляется мне важным по той причине, что данный альманах обладает довольно почтенным возрастом — первый его выпуск датирован 1989 годом. До этого для советской исторической традиции такой тип организации издания как альманах был не характерен.

В отличие от традиционной формы организации научной периодики в СССР — отраслевого журнала, выходящего с периодичностью 12 или 6 раз в год, альманах выходит всего один раз за год, или раз в квартал. В альманахе «Одиссей» печатались материалы довольно разнообразные по содержанию и сюжетам: от истории питания в древней Месопотамии [11] до попыток реконструкции массовых народных гуляний в СССР в 20-е годы XX столетия [12]. Также печатались материалы как по отечественной, так и по зарубежной истории, охватывающие разнообразные периоды истории. На страницах издания можно найти статьи как теоретического, так и практического характера. Такой широкий географический и хронологический разброс свидетельствовал о претензиях нового издания на охват всего поля исторической науки, что контрастировало с основной массой исторической периодики в СССР, которая строго соблюдала отраслевые разграничения.

«Одиссей» важен для изучения рецепции также потому, что именно это издание внедрило такую форму организации периодического издания как альманах. В дальнейшем данную форму организации избирали новые издания, которые появлялись с середины 1990-х годов: как альманахи Ab Imperio (Казань, 2000), «Диалог со временем» (Москва, 1999), «Историк и художник» (Москва, 2004).

«Одиссей» — это издание, возникшее на основе семинара по исторической психологии, организованного при ИВИ в 1987 году [13]. Данный семинар объединял уже сформированных исследователей, возрастом около 50–60 лет, которые испытывали определенные симпатии к идеям неортодоксальной советской гуманитаристики. Основной целью данного сообщества было сотрудничество и сближение между исследователями, принадлежащими к различным гуманитарным научным дисциплинам [14].

Выбор данного альманаха в качестве объекта исследования обусловлен также тем, что это периодическое издание впервые начало активное сотрудничество с представителями мировой исторической науки: это выражалось в рецепции тематики, характерной для немецкой и французской историографии, повышенном количестве ссылок на зарубежную историографию в статьях, большом количестве переводных трудов и наличием исследователей-иностранцев в составе редакционной коллегии.

Таким образом, «Одиссей» — первое периодическое издание в СССР ориентированное на рецепцию зарубежной методологии исторической науки, что и обусловило его выбор в качестве источника моей работы.

Следующее издание — альманах «Казус. Индивидуальное и уникальное в истории» (далее — «Казус»). Данный альманах впервые вышел в 1997 году и является, с одной стороны, продолжением традиций, заложенных еще предшествующим ему изданием — «Одиссеем», а с другой — вносит ряд новаций в структуру исторической периодики, которым следовал впоследствии ряд иных изданий.

От «Одиссея» «Казус» унаследовал, прежде всего, саму форму организации печатного пространства — форму альманаха. Также с «Одиссеем» его роднят ориентация на мировую историческую науку, внимание к теоретическим и методологическим проблемам. В то же время самая главная особенность нового альманаха, отличавшая его от предшественника, ориентация на одно-единственное направление исторической науки.

Главное новшество, которое было привнесено коллективом авторов, задумавших «Казус», — попытка использовать единственную методологию исторического исследования. Лидеры данного альманаха Ю.Л. Бессмертный и М.А. Бойцов отказались от недостижимого идеала охвата всего поля исторической науки, решив углублять свои методологические поиски не экстенсивно (как делали это историки в «Одиссее», которые старались применять в исследованиях как можно больше новых подходов), но интенсивно — последовательно сосредоточившись на всех нюансах употребления нового микроисторического метода. Именно такой способ организации и работы научного периодического издания был подхвачен впоследствии множеством новых изданий, которые также предпочитали ограничиться статьями, использующими единую методологию, это, например, «Адам и Ева».

За изучаемый мною период вышло всего четыре номера альманаха, что было связанно с определенными проблемами: с поиском издательств для данного альманаха, а также смертью главного редактора Ю.Л. Бессмертного, что вынудило на год отложить четвертый выпуск альманаха. Само издание позиционировалось его создателями как форум, где историки, заинтересованные возможностями микроанализа, высказывают свое мнение о его эвристическом потенциале и используют его в своих практических исследованиях. Это были относительно молодые исследователи, причем данный альманах печатал даже «сырые» работы, в случае, если они имели определенный новаторский потенциал [15]. Именно новизна интерпретации, новизна мысли в этом альманахе была приоритетной при отборе статей.

Ядро сети исследователей, сложившейся вокруг журнала «Одиссей» составляли довольно молодые ученые: М. А. Бойцов, А. И. Куприянов, О. Е. Кошелева и О. И. Тогоева. Лишь немногие исследователи имели ко времени появления альманаха большой научный авторитет, прежде всего, это Ю. Л. Бессмертный. Объединяло их, помимо участия их в семинаре, посвященном истории частной жизни и повседневности в Средневековье [16], еще и стремление к использованию новаторской методологии исторического исследования.

Третьим альманахом, выбранным мной, стало издание, выходившее в 1993–1994 годах, — THESIS (аббревиатура расшифровывается как «теория и история экономических и социальных институтов и систем»). Оно интересно, прежде всего, потому, что это было первое и единственное издание, ориентированное на прямую трансляцию новых идей, циркулирующих в западном сообществе историков-профессионалов. THESIS своей основной целью ставил перевод наиболее интересных статей, посвященных теории социальной истории и знакомство отечественного историка-профессионала с основными веяниями современной мировой теории исторической науки. Для него были характерны:

— Основной объем напечатанных статей представлял собой переводы статей и глав, уже опубликованных в разнообразных исторических изданиях.

— Подавляющее большинство публикаций носили подчеркнуто теоретический характер.

— В отличие от первых двух альманахов, редакция постоянно сопровождала блоки статей небольшими вступительными статьями, в которых частично объяснялась логика отбора материалов.

— Ярко выраженный междисциплинарный характер печатных материалов.

Альманах THESIS был задуман еще на заре 1990-х годов. В период 1993–1994 годов вышло шесть выпусков, седьмой так и не был реализован, хотя и присутствовал в планах создателей. Главными редакторами и движущей силой издания были А. В. Полетаев и И. М. Савельева. В состав редакционной коллегии были привлечены как немногие российские ведущие ученые, такие как Ю. Л. Бессмертный, так и наиболее известные представители западной социальной истории.

Выбор данного издания мною в качестве источника обусловлен его уникальностью (аналогов ему не существовало ни за рубежом, ни в российской науке) и особым целеполаганием, нацеленностью на прямой трансфер теории и методологии исторического знания.

Следует оговорить, что в данной курсовой работе я не планирую задействовать другие периодические издания, но впоследствии я предполагаю проанализировать их содержание в дипломной работе. Эти издания скорее наследуют тем типам рецепции, которые были характерны для советской историографии. Здесь я буду рассматривать лишь вышеупомянутые исторические альманахи, но в перспективе также должны быть изучены и издания второго типа.

Он характеризуется, прежде всего:

— Малым количеством статей, посвященных теории истории. Преимущественной формой рефлексии о теоретических проблемах исторического знания являются дискуссии в форме круглых столов.

— Относительно большими площадями, предоставленным публикациям исторических источников (в том числе и мемуарного, дневникового характера).

— Малым вниманием, уделяемым историографии. Ей, как и теории истории, уделяется мало печатного пространства — обычно материалы такого характера подаются в конце журнала, как правило, при их печати используется кегль меньших размеров.

— Ориентацией на публикацию материалов практического характера.

— Малое количество переводных статей.

К данному типу принадлежат в основном старые академические журналы, которые, начали выпускаться еще в СССР, и после его распада, скорее сохранили, нежели реформировали традиционную модель организации печатного пространства и соответствующую форму репрезентации западных идей.

Для репрезентации второго типа периодических изданий я предполагаю выбрать, прежде всего, старые академические журналы, на которые во многом ориентировались в организации остальные исторические сериальные и периодические издания (как в провинции, так и в столице). Остановиться следует, прежде всего, на тех изданиях, которые имеют наиболее широкую тематику исследований и наибольший хронологический и географический охват: «Вопросы истории», и «Отечественная история» (ранее «История СССР»). Эти издания интересны потому, что они во многом связанны с академическими структурами, имеют очень широкое поле исторических исследований, во многом сохраняют присущие советской историографии модели рецепции зарубежных исторических идей. Также это важно, с той точки зрения, что данные издания, дают некий «усредненный» тип рецепции. Тематика, разнообразие материалов, присутствие на их страницах различных категорий исследователей позволяет признать их репрезентативными для большей части исторической периодики в России.

Таким образом, я считаю, что описанный мною набор изданий позволит мне в наибольшей мере отразить заявленную мною тему.

Теперь необходимо выделить те типы статей, что меня интересуют меня в первую очередь.

В своем понимании процесса межкультурного трансфера я опираюсь на Германа Брандта и его книгу «Die Heilige Barbara in Brasilien» [17], для выявления интерференции разнообразных теоретических направлений мне необходимо наиболее пристальное внимание обратить на такие типы статей, в которых анализируются и трактуются зарубежные теоретические подходы и их положения. Удачным примером такой статьи может быть работа В. И. Стрелкова «К онтологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита» [18]. Данная работа сочетает в себе как определенные положения, усвоенные в ходе соприкосновения с мировой исторической наукой, так и некоторые паттерны, характерные исключительно для постсоветского историка-профессионала. Философия истории Анкерсмита при этом обретает совершенно иные оттенки, изменяется. Такие искажения чрезвычайно важны для исследования процесса межкультурного диалога, ибо, благодаря им, становится возможным проанализировать ход и специфику происходившей рецепции. Другими примерами знаковых для меня статей могут стать, такие, которые наглядно демонтрируют расхождения между российской и мировой исторической наукой: например, статья О. И. Тогоевой [19], в которой она совершенно иначе проинтерпретировала случай из судебной практики XVI столетия, нежели французская исследовательница К. Говар [20]. Сюда же необходимо включить и многочисленные российские рецензии на зарубежную периодику и обзоры историографии, которые довольно часто выходили на страницах таких изданий, как «Одиссей», «Вопросы истории», «Отечественная история».

Вторым важнейшим для меня типом публикаций в периодических и исторических изданиях являются «круглые столы» и дискуссии, материалы которых зачастую публиковались на страницах выбранных мною периодических и серийных изданий. Примерами таких материалов могут служить дискуссии в «Одиссее», которые проводились, в первые годы существования издания [21], и продолжились после длительного перерыва в 1999 году [22]. Анализ высказываний, произведенных в ходе таких дискуссий, позволит понять, какие методические новшества были усвоены российским историком и как в ходе культурного трансфера меняются изначальные положения той или иной теории или идеи.

Третья категория, интересующая меня, — статьи, посвященные практическим исследованиям конкретных исторических вопросов, то есть локальным историческим сюжетам. Тут мне будут интересны статьи, имеющие большой и разветвленный ссылочный аппарат. Как характерный пример подобной статьи можно привести работу О. С. Воскобойникова [23]. Такие статьи являются необходимым условием для анализа авторской политики употребления ссылок на зарубежные издания. Проследив основные тенденции употребления ссылок, можно сделать определенные выводы о характере и изменениях рецепции западных идей.

Четвертый тип статей, представляющих для меня интерес, это статьи переводные. Анализ того, что переводилось, может многое сказать о «проблемных местах» отечественной исторической науки и механизмах отбора статей для перевода, которые в это время функционировали в научном сообществе.

Таким образом, отобранные в качестве источников мною периодические и серийные издания дадут возможность проследить процесс рецепции и изменения в российской историографии, связанных с взаимодействием между ней и мировой исторической наукой.

Обзор историографии. Прежде чем приступать к анализу историографии, следует определить, что в данном случае подразумевается под термином «историография». Как явствует из названия, моя работа сосредоточена на анализе процессов рецепции и трансляции знания, происходивших в отечественной исторической науке на протяжении 1988–2002 годов. Поэтому я считаю необходимым разделить весь корпус работ на две неравные части: материалы периодических и сериальных изданий, которые будут источниками моей работы, и так называемая историография второго порядка, которая собственно и выступает в моей работе в роли «историографии».

Под историографией второго порядка понимаются специальные работы, анализирующие историографический процесс в России в конце 1980-х годов — начале 2000-х. Большое значение при этом для меня будут иметь не только исследования, посвященные непосредственно взаимодействию отечественной и зарубежной исторической науки, статьи, анализирующие динамику развития и специфику исторических периодических изданий, но и историография, посвященная общему развитию исторической науки в это время.

Историография, в которой анализировались пути развития исторической науки, довольно обширна, но в то же время ей присущи серьезные пробелы и недостатки. Работ, посвященных непосредственно изучению особенностей развития исторических периодических изданий, в интересующий меня период времени, — крайне мало. Фактически этой теме в российской исторической науке внимание уделяли всего три автора: Борис Евгеньевич Степанов, Антон Вадимович Свешников и Наталья Дмитриевна Потапова.

Эти исследователи репрезентируют два совершенно разных подхода к проблематике исследования периодических исторических изданий. Б. Е. Степанов и А. Н. Свешников, которые довольно часто писали статьи в соавторстве [24], внимание свое обращают на проблемы функционирования исторического дискурса в периодических изданиях [25], коммуникативные стратегии того или иного издания [26], модели отбора и размещения материалов, затрагивая при этом и проблемы рецепции западной теории истории, в частности междисциплинарности и исторической антропологии [27]. Чаще всего их статьи строятся по схеме: «тезис — примеры подтверждающие приведенный тезис», то есть представляют собой ряд утверждений, подкрепляемых выдержками, цитатами и ссылками на периодику. Свое внимание они концентрируют на ряде исторических изданий: прежде всего, это альманахи «Одиссей», «Казус», «Диалог с историей», то есть издания новаторские по своей сути, пытавшиеся применить и привить на российском грунте определенные теоретические идеи, почерпнутые из мировой исторической науки. Также определенное внимание уделено Б. Е. Степановым университетской исторической периодике и периодике региональных сообществ историков [28]. Значительно меньше внимания в статьях обоих авторов уделено освещению деятельности академических изданий — таких журналов, как, например, «Вопросы истории». Таким образом, Б. Е. Степанов в своих работах предлагает скрупулезный анализ существующих в периодике дискурсов и моделей построения журнального пространства.

Несколько иной подход к проблематике предлагает Н. Д. Потапова. Ее интересуют старые издания, связанные с академической средой, то есть такие журналы как «Вопросы истории», «Отечественная история», исследованию которых она посвятила несколько статей [29]. Также она уделяет внимание таким непрофессионально-историческим журналам, как «Родина», «Новое литературное обозрение» [30] и т. д. Для ее работ характерно внимание к устойчивым структурам и моделям организации журнального пространства, что выражается в усиленном интересе к использованию статистики, подсчетам различных параметров исторического дискурса [31], функционирующего в периодических исторических изданиях. Н. Д. Потапова особенное внимание уделяет характеристике тем сообществам авторов, которые сформировались в периодических изданиях, постоянно при этом иллюстрируя свои наблюдения статистическими данными. В частности, она характеризует сообщество исследователей по половому признаку, региональной принадлежности, возрасту и множеству иных параметров [32]. Такие внушительные статистические экскурсы обладают довольно важной функцией — они не только иллюстрируют размышления автора, но и позволяют посмотреть на процессы, происходящие в периодике под несколько иным углом и лучше понять причины выбора определенной траектории развития тем или иным периодическим изданием. Потапова Н. Д. строит свой нарратив, совмещая при этом схемы «тезис — статистика» и «тезис — пример, подтверждающий тезис». Сильными сторонами статей Потаповой является не только то, что она активно использует статистику, но и интерес к тем ученым, которые являются авторами публикаций, выходящих в исторической периодике. Интерес Потаповой к сообществу исследователей, в отличие от статей Б. Степанова, в которых исследуется скорее безличностный научный дискурс, является скорее положительным моментом. При этом сама исследовательница практически не уделяла внимания альманахам, которые я рассматриваю в своей работе, однако ее подход к изучению периодического научного издания мне импонирует.

Остальные авторы писали о проблематике развития периодических исторических изданий лишь от случая к случаю, нередко ограничиваясь при этом всего лишь одной статьей. Как правило, публикации данного типа появлялись в преддверии каких либо важных для российского сообщества историков дат, юбилеев. Работы такого рода обладали двоякой функцией: с одной стороны они подводили итоги определенным периодам и событиям, с другой — они становились своеобразными «местами памяти», которые способствовали артикуляции определенных традиций, сформированных в сообществе историков-профессионалов, актуализации пережитого ими опыта. Что характерно, такие публикации появились чрезвычайно рано, первым примером такого рода стала статья Е. М. Михиной в альманахе «Одиссей» за 1993 год [33], посвященная первым годам работы семинара по исторической психологии. Другие подобные примеры — статьи Д. Э. Харитоновича [34], А. Н. Свешникова и Б. Е. Степанова [35], посвященные юбилеям альманаха Одиссей, статья О. И. Тогоевой и М. А. Бойцова, посвященная альманаху «Казус» [36], и т. д.

Второй тип историографических работ не касается непосредственно заявленной мною тематики, но, тем не менее, имеет важное значение, так как освещает общий контекст — развитие исторической науки в 90-х годах XX столетия. Рефлексия о «кризисе исторической науки», о смене приоритетов началась довольно рано, еще в период перестройки, с самого начала процесса изменений в исторической науке. Первые обзорные работы, касающиеся анализа развития перестроечной историографии, начали выходить в 1991–1992 годах. Характерный пример такого типа литературы — книга Г. А. Бордюгова и В. А. Козлова «История и конъюнктура» (1992) [37]. В данной работе авторы анализируют основные точки зрения, сложившиеся среди историков и публицистов вокруг «острых тем» советской истории: противостояния Троцкого и Сталина, культа личности «Вождя Народов», творческого наследия Бухарина и. т. д. В соответствии с названием, авторы подают свою собственную точку зрения на изменения, происходившие в историографии в 1988–1991 годах. Данная книга являет собой характерный пример литературы подобного направления: авторы констатируют многие особенности поздней советской историографии: пассивность, отставание в историографических исследованиях, субъективизм и конъюнктурность. Авторы данной монографии, как и авторы других подобных работ [38], были увлечены поиском «подлинной научности», «объективности», негативно относились к «конъюнктуре» и особенно подверженной данному недугу публицистике. Хотя в работах данного плана вопросы взаимодействия отечественных историков с западной исторической наукой затрагиваются лишь «по касательной», тем не менее, такого типа работы дают определенные сведения о «контексте» — историографической ситуации на рубеже 1980–1990-х годов, описывают сложности кризисного периода, который и вынудил впоследствии постсоветского историка обратиться к опыту мировой исторической науки.

В 1990–2000-х годах продолжалось исследование позднесоветской историографии, которое в это время перешло на новый качественный уровень. От констатации отдельных примечательных черт ученые перешли к выявлению структуры историографического дискурса в 1988–1992 годах. Авторы данного типа работ начали выделять направления: разнообразие появившихся тогда концепций, взглядов и мнений позволило исследователям выявлять в спектре разнообразных историографических направлений той поры такие, как «формационно-ортодоксальный» и «либеральный» (В.В. Согрин) [39]; или, к примеру «шестидесятнический», «радикалистский» и «традиционалистский» (А.Н. Сахаров) [40] и прочие. Как можно увидеть, изучение проблематики перестроечной историографии впоследствии перешло на новую ступень. Ученые стали вычленять определенные стадии, начался процесс осмысления историографического процесса в целом, а не по отдельным частям, чем часто грешила историография 1990–1993 годов.

Помимо работ, посвященных развитию историографии в период 1988–1992 годов, интерес представляют исследования, анализирующие отдельные течения в российской историографии и процессы, происходящие в ней в целом, начиная с 1993 года по 2002 год. Авторов статей подобного рода интересовали не процесс рецепции сам по себе, не историческая научная периодика, хотя данные темы все же определенным образом освещались. Важнейшим явлением, репрезентирующим данный подход можно считать коллективный сборник статей под редакцией Г. А. Бордюгова, вышедший в 1996 году [41]. Впоследствии вышли также сборники в 2003 [42] и 2011 [43] годах. В качестве авторов сборников были привлечены люди, уже сделавшие себе имя в науке. По замыслу авторов идеи данного сборника, с помощью собранных в нем статей должны были быть освещены все стороны развития научного сообщества историков в России: от взаимоотношений с властью до взаимодействия с сообществами ученых-русистов в различных странах. Наибольший интерес для моей тематики представляют статьи, в которых рассматривается появление и развитие новых направлений в исторической науке: таких, как гендер [44] или историческая антропология [45]. Хотя проблематике восприятия зарубежных идей отечественной историографией в подобных статьях уделялось уже достаточно внимания, авторов интересовали в основном возможности российского материала для реализации новых подходов. В статьях делался обзор уже проделанного, но при этом констатировались и трудности, «проблемные места», не охваченные исследованиями. Авторы статей в данных сборниках зачастую указывали на недостатки работы историков (особенно корили они фрагментацию знания, отсутствие стремления к синтезу исторического знания), констатировали небрежное отношение к терминологии и зачастую искаженное восприятие западной методологии отечественными учеными. Сборники вызвали довольно неоднозначную реакцию: на них вышли довольно едкие рецензии, в том числе и совсем недавно [46], хотя критика все же была направлена исключительно на те статьи из сборников, которые не имеют прямого отношения к моей теме.

Также в это время стали выходить разнообразные статьи, печатавшиеся в иных изданиях и сборниках, посвященные отдельным проблемам рецепции западных идей в отечественной историографии, например, как работы С. Неретиной [47], И. Жеребкиной [48], З. Хоткиной [49] и других.

Что же касается более «крупных» форм, то их количество мало. Наиболее интересной для меня в этом ряду является книга Л. Р. Хут [50], посвященная изучению проблем развития методологии в российской исторической науке. Некоторое внимание при этом она уделяет и периодическим изданиям. Л. Р. Хут опиралась на статьи и работы, выходившие до этого, но в то же время сделала несколько важных, хотя и не бесспорных, наблюдений о характере рецепции западной методологии, которые можно суммировать в следующих пунктах:

— Интерес российских историков к мысли классиков историографии [51].

— Выход позитивистской историографии из андеграунда и бурное развитие именно такого рода исследований после распада Советского Союза [52].

— Наиболее значительное место в процессе рецепции западной методологии и теории истории принадлежит научной периодике [53].

— Распространение исторической антропологии было наиболее важной новацией в сфере методологии исторической науки [54].

— Российское понимание исторической антропологии отличалось повышенным вниманием к индивиду и человеческой личности [55].

Книга Хут важна для меня как труд, подводящий и систематизирующий разные точки зрения на развитие научной периодики в период конца 1980-х — начала 2000-х годов.

Необходимо рассмотреть и зарубежную историографию. К сожалению, приходится констатировать, что проблемы исторической периодики мало интересовали зарубежных ученых-русистов. Их внимание скорее привлекали «крупные формы»: прежде всего монографии историков из России, на которые они охотно писали рецензии. Обзоров развития исторической периодики в России, как правило, не проводилось. Это связано, скорее, с тем, что российская историческая наука еще довольно слабо присутствует в зарубежном историческом печатном пространстве, что отмечается и в различного рода литературе [56]. Такая ситуация «отсутствия» исторических работ российских авторов в зарубежных печатных изданиях обусловлена тем, что российская историческая наука была не сильно интересна зарубежному историку. Это и обусловило непопулярность темы российских периодических изданий в зарубежной историографии. Поэтому я ограничусь лишь краткой характеристикой общего взгляда зарубежного историка на развитие историографии в России.

Прежде всего, общую характеристику развития исторической науки в постсоветской России, можно найти в двух номерах журнала «Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History»: Volume 2, № 2, 2001 [57]; Volume 12, № 4, 2011 [58], где зарубежные авторы дают сжатые характеристики основным процессам в российской историографии спустя 10 и 20 лет после распада СССР. На основе данных номеров журнала, а также рецензии Бена Эклофа [59], можно отметить, что зарубежные историки выделяют такие важные черты, присущие развитию российской историографии, как:

— Успешная работа на источниковедческом поприще [60]. Советская историография была задавлена административным прессом, и поэтому наиболее успешными были источниковедческие штудии, наиболее свободные от давления. Такие тенденции продолжились и постсоветской исторической науке.

— Сообщество российских историков-профессионалов резко дистанцировалось от политических дебатов конца 1990-х годов и дало крен в сторону профессионализации [61], стараясь защитить те идеалы профессионального историка, которые были общеприняты в советской науке.

— Российские историки начали старательно изучать ранее запретные и непопулярные в историографии темы как, например, история церкви. Избавление от идеологического пресса позволило к старым и хорошо изученным темам, как, к примеру, революции 1917 года подойти по-новому, более объективно.

— Советская историография сильно отставала от общемировой. Успехи в рецепции западной методологии были фрагментарными: более или менее успешно произошла рецепция советскими историками идей «Школы Анналов» и некоторых методов квантитативной истории [62]. В постсоветский период данные тенденции все еще существовали, хотя и была проделана огромная работа по переводу и усвоению основных теорий исторической науки, но, тем не менее, дистанция между российской и мировой историографиями все равно сохранилась. В зарубежной исторической науке сложилось представление, что она превосходит российскую, хотя последняя и делает определенные успехи [63].

Таким образом, в результате у нас оказывается довольно пестрая и неоднозначная картина. Почти отсутствуют работы синтезирующего плана, в то время как большинство исследователей сосредоточили свое внимание на локальных проблемах рецепции западной методологии истории в научной периодике (не случайно среди корпуса историографии преобладающей формой работ остается статья). Некоторым сюжетам уделяется львиная доля внимания: это прежде всего проблемы рецепции идей и методологии французской «Школы Анналов» и итальянской микроистории, западной русистики; намного менее радужная ситуация складывается с остальными историографическими направлениями. Такая неоднородность может быть признана серьезным недостатком историографии по проблемам рецепции западной методологии исторической науки. В то же время есть некоторые успехи — довольно неплохо изучено развитие альманахов «Одиссей» и «Казус», в историографии применено на практике немало интересных и многообещающих подходов к изучению периодических научных изданий.

Цель предлагаемого исследования изучить модели рецепции и трансляции западной методологии истории, существовавшие в альманахах «Одиссей», «Казус» и THESIS. Для достижения поставленной цели предполагается решить следующие задачи:

1) Выделить модели рецепции и трансляции теории исторического знания, существовавшие в альманахах «Одиссей», «Казус» и THESIS.

2) Проследить особенности рецепции методологии исторического знания в альманахе «Одиссей», выделить этапы данного процесса.

3) Проследить особенности рецепции методологии исторического знания в альманахе «Казус».

4) Проследить механизмы и принципы отбора и трансляции методологии исторического знания в альманахе THESIS.

Структура исследования состоит из введения, 3 разделов, списка использованных источников и литературы и приложения (24 таблицы).

 

Глава 1. Рецепция западной методологии исторической науки в альманахе «Одиссей. Человек в истории»

Альманах «Одиссей» был довольно популярной темой статей различных исследователей. Освещались различные аспекты существования данного альманаха, прежде всего, в статьях Б. Е. Степанова и А. В. Свешникова. Эти исследователи изучили немало проблем: коммуникативную стратегию альманаха [64], изменения представлений о профессиональном каноне его авторов [65] и. т. д. Также выходили юбилейные статьи [66], посвященные «Одиссею», авторы которых, хотя и не ставили своей целью изучение рецепции западной методологии, сделали ряд важных наблюдений, прежде всего, об ориентации альманаха на междисциплинарность и методологию французской «Школы Анналов».

Альманах «Одиссей» стоит особняком среди изданий подобного рода. Он уникален рядом нововведений, некоторые из которых впоследствии были заимствованы историческими изданиями, появившимися несколько позднее.

Это, прежде всего, выражалось в следующем.

— Довольно необычным ходом для советской историографии было привлечение в редакцию ученых, сделавших себе имя в мировой науке — таких, как Жак Ле Гофф, вошедший в состав редакционного совета еще в 1989 году. Наличие таких солидных исследователей как он, Войцех Вжозек и Натали Земон-Девис в составе редакции должно было придать большую солидность изданию, привлечь читателей к данному альманаху.

— Другой новацией редакционной политики стало большое количество статей по историографической тематике. Освещались различные течения мировой исторической науки от сверхпопулярной в позднем СССР «Школы Анналов» [67] до немецкой Alltagsgeschichte [68].

— Статьи альманаха по содержанию и форме, выбору тематики разительно отличались от статей из традиционных советских периодических изданий, таких как «Вопросы истории». Отличался формат, периодичность, но наиболее важное различие было в ином: в «Одиссее» впервые стали превалировать статьи с большим количеством ссылок на иноязычную литературу, что отражает принципиальное различие в направленности рецепции. Если в традиционных академических изданиях рецепция идей и теорий происходила скорее вертикально: от учителей к ученикам, от ученых старшего поколения к молодым, но в целом не выходя из определенного ареала, очерченного границами СССР и странами соцлагеря, то в «Одиссее» процесс рецепции был построен на иных принципах. «Одиссей» ориентируется на модель горизонтальной рецепции — то есть идеи активно транслируются из иных ареалов, а связь с традицией, которая так активно оберегалась в журналах, подобных «Отечественной истории», при этом, наоборот — ослабевает. «Одиссей», таким образом, становится площадкой для межкультурного трансфера и диалога.

Но все же не вышеперечисленные признаки альманаха стали причиной его успеха. Наиболее важной причиной успеха данного издания в среде профессиональных историков стало то, что коллектив его авторов представлял собой сеть, состоящую из исследователей, связанных между собой личными связями и научными взглядами. Данное сетевое сообщество смогло завоевать свой авторитет за счет грамотного подбора «союзников» [69] — теорий и методик, с помощью которых данное сообщество ученых собиралось обосновывать свои претензии на «истину», на изложение событий прошлого в соответствии со стандартами современной исторической науки.

Формировалась данная сеть посредством сращивания двух семинаров: семинара по исторической психологии, основанного А. Я. Гуревичем в 1987 году, и группы по исторической демографии, сформировавшейся вокруг Ю.Л. Бессмертного при Институте всеобщей истории [70].

Изначально ядром редакции и первыми авторами альманаха стали люди, делавшие доклады на семинаре по исторической психологии: Л.М. Баткин, еще весной 1987 года на семинаре прочитавший доклад «Письма Элоизы к Абеляру: личное чувство и его культурное опосредствование» [71], С. С. Неретина, Г. С. Кнабе — то есть исследователи, которые часто впоследствии печатались на страницах альманаха. Также на этом семинаре впервые показали себя и другие исследователи: это Н. Е. Копосов, Ю. П. Малинин и многие другие. Как правило, выступление на семинаре давало исследователю возможность влиться в данную корпорацию и позволяло впоследствии публиковаться на страницах альманаха. Начиная с 1993 года в альманахе начали активно печататься исследователи, вовлеченные в группу под руководством Ю.Л. Бессмертного, которая называлась «Новая демографическая история». Это были, прежде всего, С. И. Лучицкая, А. И. Куприянов, М. А. Бойцов [72]. Их проникновение в круг авторов альманаха происходило при непосредственном участии Ю. Л. Бессмертного.

Всех ученых, входящих в состав постоянных авторов «Одиссея», можно разделить на четыре группы. Прежде всего, из этого коллектива следует выделить наиболее авторитетных исследователей: А. Я. Гуревич, главный редактор альманаха, Л. М. Баткин и Ю. Л. Бессмертный — один из наиболее часто печатавшихся в период между 1989 и 2001 годом авторов. Вокруг них группировались их ученики — такие исследователи, как Д. Э. Харитонович, — вторая группа исследователей. Следующую группу представляли собой историки, которые были крепко связаны личными контактами и узами сотрудничества с ведущими фигурами альманаха Ю. Л. Бессмертным и А. Я. Гуревичем, но сформировались как ученые без их посредства — С. В. Оболенская, М. Ю. Парамонова, А. Л. Ястребицкая, С. И. Лучицкая и другие. Четвертая группа состоит из авторов-иностранцев, входивших в состав редколлегии и редсовета — прежде всего, это Жак Ле Гофф и Войцех Вжозек, которые не только позволяли переводить и печатать свои статьи, но и помогали отбирать наиболее интересные работы для перевода и публикации.

Существование такого сплоченного сетевого сообщества исследователей позволило альманаху быстро завоевать серьезный авторитет, известность и популярность в научной среде, научный капитал, который издание, несмотря на катастрофически снизившиеся тиражи [73], с течением времени не растеряло.

Собственно, настало время перейти непосредственно к предмету исследования. Рецепция западных идей в альманахе «Одиссей» в 1998–2002 году распадается на три примерно равных периода:

1) 1989–1992 годы, или период «Проникновения» (Permeabilität).

2) 1993–1997 годы, или переходной этап.

3) 1997–2002 годы, или этап «Внедрения» (Insertion). При именовании периодов рецепции я пользовался терминологией Германа Брандта [74], который разработал периодизацию для одного из вариантов культурного трансфера. Он исследовал процессы вытеснения традиционных религиозных культов Латинской Америки христианством, но при этом создал универсальную периодизацию процесса инкультурации. Данная периодизация вполне может использоваться и для характеристики процесса развития рецепции в периодических и серийных изданиях, который можно понимать как процесс инкультурации, то есть процесс усвоения российским ученым зарубежных норм построения нарратива, выбора тематики, теоретической рамки и т. д.

Напомню, что Герман Брандт выделял несколько этапов в «культурном трансфере» [75]:

1) Этап Конвивенции (Konvivenz), или «сосуществования».

2) Этап Проникновения (Permeabilitȁt).

3) Этап Инсертции (Insertion).

Периоды развития рецепции в журнале «Одиссей» я выделял, основываясь на анализе таких факторов, как:

А) Наиболее упоминаемые в статьях альманаха термины. Динамика изменения терминологии.

Б) Динамика выбора авторами статей альманаха тематики своих статей.

В) Изменения в составе сети исследователей.

Альманах явился провозвестником и первым успешным примером перехода от периода «конвивенции» мировой и советской исторической науки к периоду «проникновения» (Permeabilität). Под термином «конвивенция» (Konvivenz) подразумевается почти автономное сосуществование двух или больше культур, взаимодействие и трансфер между которыми почти не происходят. Термин «Конвивенция» подходит к описанию ситуации взаимодействия между советской и мировой исторической наукой до периода конца 80-х годов, когда контакты рядового историка (особенно в провинции) с коллегой-иностранцем были весьма затруднены. Термин «проникновение» (Permeabilität) описывает состояние взаимодействия двух культур, во время которого начинается активный процесс культурного трансфера. При этом импульсы культуры-донора начинают активно «проникать» в тело иной культуры, не затрагивая, однако, основных структур, функционирующих в культуре-реципиенте.

Третий этап, названный Германом Брандтом периодом «внедрения» (Insertion), характеризуется полным доминированием культуры-донора над культурой-реципиентом, структуры которой подвергаются эрозии и интегрируются в рамки новой культуры.

В соответствии с периодизацией Германа Брандта, я разделяю процесс рецепции, наблюдаемый в альманахе «Одиссей» на три этапа, выделяя особый второй этап 1993–1997 годов как совмещающий в себе черты, присущие периоду проникновения и периоду внедрения.

Для первоначального этапа существования альманаха характерно несколько черт:

А) Повышенное количество переводных статей, что подчеркивает роль альманаха как средства трансляции идей.

Б) Большое количество статей, посвященных обзорам развития зарубежной историографии.

В) Синкретичность: альманах совмещает черты присущие классической советской исторической науке, нетрадиционному советскому гуманитарному знанию (на страницах альманаха огромное внимание уделяют Лотману, Бахтину, Библеру и т. д.), идеи и терминологию почерпнутые из зарубежного наследия.

Г) Источник культурного трансфера был строго локализован. Теория исторического знания черпалась почти исключительно из Европы: прежде всего из Франции и ФРГ.

Д) Трансфер моделировался с целью пополнения компендиума теоретического знания и разрушения некоторых догм, характерных для советской исторической науки.

Для альманаха «Одиссей» на начальном этапе существования характерно большое количество журнальных площадей, отданных под переводы. Переводились прежде всего статьи родом из Франции и ФРГ, особенно «Школы Анналов», направления, на которое ориентировалась редакция «Одиссея». Здесь можно назвать статьи Жоржа Дюби [76], Карло Гинзбурга [77], Эрнста Геллнера [78], Михаила Рихтера [79], членов редсовета Жака Ле Гоффа [80], Войцеха Вжозека [81] и других. Налицо явная диспропорция в отборе материалов для перевода: фактически на страницах альманаха были представлены работы историков лишь из двух стран Европы: Франции и ФРГ. С одной стороны, это обусловлено заинтересованностью редакции «Одиссея» в рецепции практик, которые использовала «Школа Анналов» и немецкая социальная история. Идеи «Школы Анналов» серьезно воздействовали на двух исследователей, которые, в свою очередь, оказывали решающее влияние на развитие альманаха: Юрия Львовича Бессмертного и Аарона Яковлевича Гуревича. Кроме того, именно представители «Школы Анналов» оказались первыми зарубежными учеными, с которыми их российские коллеги смогли наладить тесный контакт, о чем свидетельствует совместная конференция советских ученых и исследователей из Франции в 1989 году. Кроме того, нельзя не отметить, что идеи третьего поколения Школы Анналов с их преимущественным вниманием к изучению культуры и менталитета, были довольно близки идеям, которые высказывала нетрадиционная советская гуманитарная наука, стремящаяся уйти от изучения экономики и политической истории посредством исследования культурных практик. Данное сходство отмечали также на страницах альманаха [82]. Естественно, такое подобие определенно влияло на то, что идеи Школы Анналов находили много сторонников в рядах советских историков. Историография ФРГ была интересна также тем, что уже тогда существовали довольно тесные связи между историками из двух стран: русисты из Германии были традиционными партнерами исследователей из СССР. Кроме того, в ФРГ работал Лев Зиновьевич Копелев, интегрированный в немецкую историческую науку, в то же время сохранивший связи с советскими коллегами. Наличие исследователя, интегрированного в обе исследовательские корпорации историков, позволило активно транслировать методологические подходы, бытовавшие в немецкой исторической науке в советскую историографию. С другой стороны ученые-историки не так хорошо знали англоязычную историографию, что подтверждается анализом ссылок на литературу: на первоначальном этапе существования альманаха ссылки на историографию США и Великобритании уступали как качественно (мало ссылок на новейшую литературу), так и количественно ссылкам на литературу из ФРГ и Франции [83].

Статьи для перевода отбирались по двум критериям:

1) Статьи, которые совмещают в себе методологию и приемы нескольких направлений историографии. Статьи такого типа находятся на «стыке» разнообразных течений исторического знания. Отбор именно таких статей соответствует установке «Одиссея» на использование междисциплинарной методологии научных исследователей, расширение строгих дисциплинарных рамок. Например, статья Жоржа Дюби «Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII» [84], опубликованная в номере за 1990 год, обращена как к истории ментальности, так и к гендерной истории.

2) Статьи междисциплинарного характера: например статья Эрнста Геллнера «Две попытки уйти от истории» [85] касается как проблем философии, так как в ней подробно рассматриваются идеи Людвига Виттгенштейна, так и антропологии — вторая часть статьи посвящена Брониславу Малиновскому. Но в то же время сам Геллнер остается историком и рассматривает понимание обоими учеными проблем «исторического».

Такой отбор материалов в целом отвечал заявленному редколлегией стремлению создать междисциплинарное издание, которое способствовало бы сближению точек зрения различных ученых [86].

Также вполне объяснимо большое количество статей по историографической тематике. Одной из основных целей альманаха было ознакомление читателей с основными течениями мысли мировой исторической науки. Даже название, взятое в честь основного героя «Одиссеи», отражало идею «плавания» и «странствий» среди безбрежного моря исторической науки.

После первого номера альманаха, где печатались в основном статьи, имеющие скорее практический характер, во втором выпуске «Одиссея» (1990 год) вышло много обзорных статей, посвященных развитию историографии за рубежом. Это, например, работы Л. П. Репиной [87] и С. В. Оболенской [88]. Статьи в основном информировали читателя о процессах, происходящих в историографии, и давали очень сжатую характеристику наиболее знаковым историческим работам. В дальнейшем такие обзоры стали выходить регулярно.

Отличительной чертой издания стала его синкретичность. Начавшийся активный процесс культурного трансфера привел к интерференции (Interferenz), то есть наложению друг на друга в данном альманахе трех исследовательских традиций: советской историографии, «диссидентских» или «независимых» практик исследований нетрадиционной гуманитарной советской исторической науки и мировой исторической науки.

Идентичность регулярных авторов «Одиссея» скорее сходна с идентичностью ведущих представителей нетрадиционной советской гуманитарной науки, представленной М. М. Бахтиным, Московско-Тартуской семиотической школой и рядом иных фигур. То, что ученые, сгруппировавшиеся вокруг «Одиссея», ориентировались прежде всего на них, можно хорошо разглядеть на примере анкет, опубликованных в номере за 1990 год [89]. Уже сама постановка вопросов для анкет [90] носит говорящий характер: постоянное упоминание таких словесных оборотов, как «личность», «типы культур», «культурно-исторические эпохи», «культурные феномены», свидетельствует о явном влиянии нетрадиционной гуманитарной науки. Что касается самих ответов на вопросы анкеты, то некоторые авторы прямо заявляют о своей ориентации на неортодоксальную советскую гуманитаристику: например, Л. М. Баткин, подводя итоги дискуссии о личности и индивидуальности в «Одиссее» (1990 г.), охарактеризовал себя как «бахтинца» [91], а С. С. Неретина прямо заявила о своей ориентации на идеи В. С. Библера [92]. Стоит также отметить, что для главного редактора альманаха Гуревича А. Я. в период 1980-х годов также характерно увлечение идеями Бахтина. Например, если сравнивать текст первого издания его книги «Категории средневековой культуры», вышедший в 1972 году [93] со вторым изданием, вышедшим в 1982 году [94], то окажется, что текст первой редакции книги подвергся значительной правке и изменениям под влиянием сочинений М. Бахтина, которого А. Я. Гуревич не раз упоминает в тексте второй редакции:

«М. М. Бахтин подчеркивает тесную связь интерпретации времени действия героя художественного произведения с его путем, вообще с топографическими координатами. Справедливость этого понимания для средневековой литературы с особой ясностью выявляется в “Песни о нибелунгах”. Ее пространственно-временной “континуум” весьма своеобразен и вместе с тем показателен для средневековой поэтики» [95].

Наиболее сильно влияние М. М. Бахтина чувствуется в правке, которой подверглась глава из «Категорий средневековой культуры» — «Пространственно-временные представления Средневековья» (во второй редакции название изменилось на «Средневековый хронотоп» [96]). Сам термин «хронотоп» был с легкой руки М. М. Бахтина введен в язык гуманитарной науки после выхода его труда в сборнике «Вопросы литературы и эстетики» в 1975 году. Работа М. М. Бахтина про хронотоп занимала в данном сборнике едва ли не центральное место [97].

Но не только неортодоксальная советская гуманитаристика оказывала влияние на авторов альманаха. Также определенную роль в их рассуждениях играла марксистская методология истории. Это выражалось в присутствии во внутрижурнальном дискурсе характерных для советской историографии паттернов, таких, как усиленное цитирование трудов Маркса и Энгельса [98], которое полностью исчезает после 1992 года, и определенное стремление рассматривать исторические процессы как нечто целостное, и тяга к широким обобщениям.

Третий фактор, оказывающий сильнейшее влияние на авторов альманаха, — результаты рецепции зарубежной методологии исторической науки. На первоначальном этапе это выражалось в проникновении в тексты заимствованной терминологии и некоторых избранных подходах. В частности на страницах альманаха появлялись заимствованные понятия «ментальность», «иной» и т. д. Новые подходы — такие как изучение «особенностей ментальности», «восприятия чужого», в основном демонстрировались в трудах признанных мэтров, таких как Ю. Л. Бессмертный и А. Я. Гуревич.

Поначалу решающее влияние на рецепцию западных теорий исторической науки оказывала попытка перестройки и реорганизации теоретического багажа ортодоксальной советской исторической науки. Исследователи, являвшиеся авторами статей альманаха «Одиссей», пытались расширить теоретические рамки советского варианта исторической науки за счет его пополнения идеями, заимствованными из-за рубежа. Примеров этому можно найти достаточно.

Например, А. Я. Гуревич в своей статье «Смерть как проблема исторической антропологии…» [99], прямо говорит о необходимости расширять методологический арсенал советского историка, привлекая в качестве «союзника» М. Вовеля [100]. Охарактеризовав Вовеля как ученого-марксиста и противопоставив его подход к проблематике смерти исследованиям Ф. Арьеса, Гуревич, тем самым, конструирует дихотомию. На одном из полюсов находится Ф. Арьес, высказавший ряд довольно спорных, по мнению Гуревича, утверждений, на другом — М. Вовель, ученый-марксист, подход которого Гуревич считает намного более совершенным, так как он не отделяет отношение людей к смерти от их социальной организации и сферы общественного. Таким образом, М. Вовель в данной статье становится своеобразным примером совмещения в практике исследователя двух разных подходов и служит наглядным примером того, как историк с марксистской ориентацией может изучать менталитет и культуру, свидетельством того, что такое положение вещей не есть что-то противоестественное. Уделяя столь большое внимание М. Вовелю и его идеям, Гуревич укрепляет свое положение в научном мире и способствует в конечном итоге усилению позиций неформального сообщества историков, кристаллизированного вокруг альманаха «Одиссей». Образ историка-марксиста, который фокусируется на проблемах культуры и не чужд обновлению исторической теории, довольно сильно похож на личность самого А. Я. Гуревича.

Такой тип рецепции, когда громкие имена западных историков используются для убеждения читателей, для укрепления положения в научной среде сообщества исследователей, сформировавшегося вокруг альманаха «Одиссей», весьма характерен для раннего периода существования альманаха.

Например, Ю. Л. Бессмертный в статье, опубликованной в 1991 году [101], делает подробный разбор течений, существующих в «Школе Анналов», в частности, опираясь на Б. Лепти и Ж. Гренье. Ю. Бессмертный тщательно рассматривает критику ими подхода Лабрусса к экономической тематике — Гренье и Лепти подвергают усиленной критике моноказуальные объяснения Лабрусса, приходя к итоговому выводу, что экономические причины не могут быть исчерпывающим объяснением любого события [102]. Ю. Л. Бессмертный не раз приводит подобные суждения французских исследователей:

«…Объяснительные гипотезы, используемые при интерпретации разных исторических вариантов, никоим образом не должны при этом сводиться к одной-единственной; в исторических моделях комплексность и множественность (complexification) должны предпочитаться единообразности и уникальности (simplification)…» [103].

Важно также отметить особенности использования терминологии в альманахе «Одиссей» в 1989–1992 годах. Довольно часто употребляемыми терминами были «культура», «индивид», «личность», «диалог культур», «повседневность». В тех ситуациях, когда в 2000 году авторы статей альманаха предпочли бы говорить о «микроуровне» или «микроанализе», в 1989 году они предпочитают говорить о изучении «повседневного», «индивидуального», «уникального» и. т. д. Термины скорее говорили о готовности исследователей в период 1989–1992 годов изучать процессы развития культур, нежели экономики и политики, обращаться к проблемам скорее находящимся на стыке дисциплин.

Обратившись к рассмотрению ссылок на иноязычную литературу на страницах альманаха, следует также отметить две немаловажные черты:

А) В большинстве своем ссылки на иноязычную литературу либо немецкоязычные, либо франкоязычные. Ссылки на английскую и американскую литературу пока в заметном меньшинстве [104]. Причина данного явления, как мы отметили, в ориентации данного сетевого сообщества исследователей на французскую теорию исторической науки и некоторые направления социальной истории в ФРГ (например Alltagsgeschichte).

Б) Большинство ссылок на зарубежную историографию — приходится на литературу 1960–1970-х годов, то есть отстоят от времени написания статьи на 20–30 лет [105]. Объяснить это можно тем, что постоянные авторы статей в 1989–1992 годах не слишком хорошо были знакомы с новейшей литературой, выходящей за рубежом. Также такая разница между появлением на свет иноязычного исторического труда и его цитированием отражает установку авторов альманаха на Big Names и классические историографические труды.

Таким образом, для первого этапа существования альманаха, который охватывает период с 1989 по 1992 годы, характерна строго локализированная рецепция: внимание авторов было сосредоточено почти исключительно на историографии французской и немецкой. Авторы альманаха старались сохранить свою тематику и научную ориентацию, а с помощью рецепции лишь дополняли компендиум своего теоретического знания, не отбрасывая привычной терминологии, способов построения нарратива и теоретических основ исследования.

На втором этапе, который начинается с 1993 года, рецепция приобретает более цельный и активный характер, что выражалось в следующем:

А) Авторы альманаха окончательно разрывают отношения с марксизмом, что выражалось в исчезновении ссылок на труды классиков — К. Маркса и Ф. Энгельса — и в радикальном постулировании отказа от предыдущей традиции, который наиболее ярко был выражен в статье-манифесте Н. Е. Копосова о ментальности советского историка [106]. (Доклад Копосова в 1990 [107] году на семинаре по исторической психологии вызвал жаркую дискуссию среди его коллег по семинару.)

Б) Авторы альманаха начинают перенимать западную историографическую тематику и способы организации статейного пространства.

Наиболее яркое свидетельство данному явлению — процесс восприятия проблематики «свой — чужой». В первых номерах (до 1992) года эта проблематика фактически отсутствовала: единственным исключением является статья С. В. Оболенской «Образ немца в русской культуре XVIII–XIX столетия» [108], вышедший в выпуске за 1991 год. С 1993 года дихотомия «свой — чужой» все более интересует исследователей, печатавшихся в альманахе. Для понимания механизма данного процесса следует указать на важное обстоятельство: первая статья, напечатанная в номере альманаха 1993 года, полностью посвященном вышеупомянутой проблематике, принадлежит перу Л. З. Копелева [109].

Копелев был наиболее подходящим посредником для такой трансляции идей, так как был интегрирован сразу в две научные среды: до 1980 года он проживал в СССР, именно там он сформировался как исследователь, но с 1980 года он оказался в ФРГ. Изначально филолог-германист, профессор Вуппертальского университета [110], с 1982 года он занимается преимущественно исторической тематикой: в 1982 году им был основан «Вуппертальский проект по изучению представлений немцев и русских друг о друге» [111], который объединил сплоченную вокруг фигуры самого Л. З. Копелева группу исследователей. Этой же группой была основана книжная серия «Западно-восточные отражения» (West-östliche Spiegelungen), которая концентрировалась на проблемах изображения и отображения «чужого». Копелев и авторы West-östliche Spiegelungen оперировали понятиями «образ», «символика», «знак», «инаковость», центральными темами их трудов становились образы «чужого», образы «врага», представления и стереотипы о немцах и русских, бытовавшие в обеих странах.

На рубеже 80–90-х годов Л.З. Копелев неоднократно посещает Москву. В ходе этих визитов он укрепляет контакты с разнообразными учеными, в числе которых оказываются и историки, входившие в сеть, формирующуюся вокруг нового альманаха «Одиссей». Это была С. В. Оболенская, историк-германист, которая переводила статьи Л. З. Копелева для альманаха и довольно быстро сама заинтересовалась такой тематикой как «свой — чужой». Результатом стала упоминавшаяся статья «Образ немца в русской культуре XVIII–XIX столетия», рассматривавшая устойчивые паттерны восприятия одного народа другим, статья, которая имела отчетливо «копелевский» оттенок. Данная тематика была до этого момента совершенно не характерной для С. В. Оболенской, известной работами по политической истории Германии XIX столетия. Такой тематический поворот — свидетельство рецепции западных подходов к выбору проблематики исторической работы, отбору источников и некоторых теоретических положений. Данная статья становится продолжением разработки проблем, затронутых в серии «West-östliche Spiegelungen» в ином историческом периоде, а именно: книге «Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11.-17. Jahrhundert» [112], сборнике статей, центральной темой которого стал образ немцев, сформировавшийся на территориях России в XI–XVII столетиях. Оболенская продолжает разрабатывать данную проблематику и в дальнейшем — на страницах «Одиссея» появляются ее статьи, например: «Германия глазами русских военных путешественников 1813 года» [113]. Также тематику взаимоотношений «свой — чужой» подхватывают С. И, Лучицкая, отметившаяся, начиная с 1993 года, рядом публикаций по проблематике и символике «инаковости» мусульман в сочинениях европейских средневековых хронистов [114]. Данной темой стал заниматься В. К. Ронин [115], изучая к примеру вопрос о «чуждости» эмигрантов первой волны в бельгийском обществе 1920–1930-х годов [116]. Таким образом, под влиянием рецепции российские исследователи начинали менять привычную для них проблематику и переключались на освоение более актуальных в мировой историографии тем.

С. В. Оболенская среди всех остальных исследователей, входящих в состав сети, сформированной вокруг журнала «Одиссей», оказалась едва ли не наиболее восприимчивой к транслируемым в российскую научную среду подходам и методикам. С ее творчеством связан еще один пример успешной рецепции западного подхода к истории. Под влиянием Роже Шартье, С. В. Оболенская обращается к истории народных практик чтения. В 1997 году в «Одиссее» выходит ее статья «Народное чтение и народный читатель в России XIX века» [117], где она рассматривает реакции крестьян на чтение им литературы вслух. Как на непосредственный толчок к обращению ее к данной теме она называет книги Дж. Брукса [118] и М. М. Громыко [119], но использование такой терминологии как «народное чтение», «народный читатель» указывает на третий источник вдохновения: книгу Р. Шартье [120] на которого она также не раз ссылается в тексте статьи [121]. Р. Шартье — еще один историк, с которым исследователи, члены сетевого сообщества сформированного вокруг альманаха, завязали тесные контакты уже в 1989 году, когда он присутствовал в Москве на конференции «Школа Анналов»: вчера и сегодня» [122]. Как и в случае с Копелевым, личный контакт с зарубежным исследователем оказывается решающим фактором для российского историка в выборе им тематики и терминологии, тем толчком к началу процесса рецепции, который был необходим постсоветскому ученому. Оказавшись перед лицом необходимости выбора из множества разнообразных теорий, российский историк выбирает, руководствуясь личными знакомствами и рекомендациями зарубежных коллег, с которыми у него уже существовали контакты.

Именно данное обстоятельство сильно влияет на успех или неудачу трансляции той или иной теории исторической науки, на то, найдет ли отклик в среде российских историков серия переводных статей, или нет. Примером провала, причиной которому стало отсутствие контактов с зарубежными исследователями и оторванность тематики от сложившихся в России исследовательских практик, стала попытка на страницах «Одиссея» поднять проблему изучения истории ведьм и ведовства. Первое усилие по актуализации данной проблематики относится к 1990 году, когда в альманахе была напечатана статья Карло Гинзбурга «Образ шабаша ведьм и его истоки» [123], но статья не нашла отклика среди авторов Одиссея; статей о ведовстве, написанных пером российского историка в период 1990–1996 годов почти не существует. Вторая попытка реанимации этой тематики произошла в 1996 году, когда вышел перевод статьи Герда Шверхоффа «От повседневных подозрений к массовым гонениям» [124], после чего к данному вопросу на страницах альманаха не возвращались.

Помимо такой тематики как исследование семантики дихотомии «свой — чужой» или изучения практик чтения, чрезвычайно популярными становились такие направления как «новая интеллектуальная история» и «микроистория» (последней в исследуемый период было посвящено несколько переводных статей).

В) Для второго этапа также характерно то, что строго локализованные рамки знания автора-участника сети, сформированной вокруг альманаха стали расширяться. Теперь не только историография ФРГ и Франции широко представлена на страницах альманаха, интерес авторов альманаха начал распространяться на английскую и американскую историографию, о чем говорит постоянно возрастающее количество ссылок в статьях на англоязычную литературу. Особенно внимание исследователей из России стала привлекать релятивистская американская историография, дискуссии о которой опубликованы в выпусках альманаха за 1996 [125] год.

Г) В это время можно обнаружить диссонанс в понимании терминов. Различные авторы обращаются к совершенно противоположным научным традициям, при этом наделяя понятия разными смыслами, и называя одним и тем же словом совершенно разные научные течения и направления.

Прежде чем приступать к рассмотрению данного явления, следует оговориться, что в своем понимании таких неопределенных понятий как, например, «постмодернизм» я руководствовался, прежде всего, пониманием смысла данного термина, высказанным Ежи Топольски [126] и Артуром Данто [127], как они изложили это понимание в своих интервью.

Наиболее интересными примерами разночтений постмодернизма в историографии являются статьи Г. И. Зверевой «Перспективы постмодернизма» [128] и Л. П. Репиной «Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории» [129].

Г. И. Зверева в своей статье рассматривает постмодернизм как последствие развития недоверия к идеалам научности и норме научности, как к тому, что «…обнаруживает функции власти и репрессии» [130]. Данная фраза указывает на источник вдохновения Зверевой — книгу М. Фуко «Надзирать и наказывать» [131]. Вторым идейным истоком постмодерной парадигмы для Зверевой является Жак Деридда, с его идеями деконструкции и абсолютизацией текстуального. Французский постструктуралист пишет о пересмотре традиционного образа гуманитария — который, по его мнению, в современных условиях занимается не изучением реальности, но исключительно исследованием текста [132]. Третий вдохновитель постмодернистов в изложении Г. И. Зверевой — Ролан Барт с его концепцией «смерти автора» [133].

Мнение автора о постмодернизме, на мой взгляд, является полностью сформированным под влиянием французского постструктурализма, Г. И. Зверева невольно ставила знак равенства между постмодернизмом и постструктурализмом. Однако, понимая «постмодернизм» «по-французски», под словосочетанием «постмодернизм в истории» автор статьи понимает «новую интеллектуальную историю», не учитывая, что она и французский постструктурализм — совершенно разные течения, возникшие независимо друг от друга, несмотря на определенное сходство в идеях. Тем не менее, Зверева присваивает, по моему мнению, данному направлению в исторической науке, методы ему совершенно не свойственные, например идеи Жака Деридда, когда утверждает что для «новой интеллектуальной истории» не существует ничего кроме текста [134], критика историографии представителями данного течения построена на «деконструкции авторского текста» [135] и т. д., что, конечно же, является преувеличением. Более того, Зверева присоединяет к «новой интеллектуальной истории» авторов, которые никогда не работали в данной традиции, в частности, Хейдена Уайта, книга которого «Метаистория» написана в структуралистском ключе. Хейден Уайт работал совершенно иначе, нежели перечисленные автором Ф. Р. Анкерсмит, Л. Госсем, Д. Ла Капра и прочие классики «новой интеллектуальной истории», хотя и сильнейшим образом повлиял на них и оказался в конечном итоге непосредственным их предшественником.

Таким образом, Г. И. Зверева находит для обозначения данного течения в историографии правильный термин, но наполняет его, по моему мнению, не совсем верным содержанием, приписывая данному течению методы и идеи изначально присущие французскому постструктурализму.

В следующей статье, автором которой является Л. П. Репина: «Вызов постмодернизма и перспективы новой интеллектуальной истории», ситуация прямо противоположная — автор использовала не совсем подходящий термин «постмодернистская историография» [136], но при этом более или менее точно передала основные черты присущие тому направлению, которое обозначают термином «новая интеллектуальная история».

В третьей статье Н. Н. Ионов [137] под влиянием М. Фуко навязывает «постмодерной историографии» и вовсе неприсущее «новой интеллектуальной истории» повышенное внимание к «иному», забвение «себя» и усиленное чувствование «чужого» [138]. Такие черты также были более свойственны скорее постструктурализму, нежели взращенным в США историкам, которые выступали больше как критики текстов.

Суть этих проблем довольно точно выразила в своей статье Е. В. Ляпустина [139]. Она писала о том, что многие методы мировой исторической науки вообще не подлежат «копированию», так как были порождены специфической историографической ситуацией [140]. Копируя и заимствуя идеи и методику, историки теряют контекст той идеи, благодаря которой она появилась на свет.

Следует констатировать, что в силу открытости любой школе и любой новаторской методике в российской исторической науке проявлялось то, что следует назвать интерференцией или же «накладыванием» различных влияний. В сознании историков, в результате влияния зарубежных историографических течений, происходило «смешивание» различных идей. Теория и понятия предстают на страницах альманаха не артикулированными, российские исследователи не совсем еще понимают всех тонкостей идейных новаций в мировой исторической науке, зачастую принимая подобное за одно и тоже, как это произошло в случае постструктурализма и новой интеллектуальной истории.

Е) Динамика употребления терминов говорит о том, что российский историк начал знакомиться с широким кругом зарубежной литературы. В текстах статей стали появляться такие понятия как «нарратив», «микроанализ», «репрезентация», которые постепенно теснят уже освоенные и привычные «ментальность», «культуру» и «социум». Объемные и целостные понятия, свойственные советской историографии, все больше заменялись терминами, напрямую заимствованными из западной историографии, более узкими и специфическими.

В альманахе «Одиссей» новые термины предсказуемо стали появляться сначала на страницах переводных статей. В статье Ганса-Юбера Бахорски (ФРГ) [141] появились такие термины как «дискурсивное поле» [142], «семантическая оппозиция» [143], «double-bind ситуация» [144], термин П. Бурдье «хабитус» [145], и многие другие. В другой статье, автором которой стал Пол Хайэмс [146], впервые звучит понятие «казусный подход». Постепенно данную терминологию подхватывали и российские исследователи.

Ж) Новые течения в историографии постоянно накладывались друг на друга и на уже сформированные советской историографией исследовательские идеалы и установки, поэтому, несмотря на активный процесс рецепции, российский историк все еще оставался постсоветским. В частности, это довольно хорошо можно разглядеть на ряде примеров.

В выпуске альманаха за 1993 год выходит статья Пола Хайэмса, посвященная случаю довольно уникальному и не имеющему аналогов: с божественной помощью к невинно пострадавшему в ходе судебного поединка вернулось зрение. Пол Хайэмс трактует данный случай как искусственно сформированное средневековым монахом повествование, доказывающее, что данное чудо совершено с помощью Св. Вульфстена [147]. Если в центре внимания английского автора оказался нарратив, конструирование события, то автор послесловия к данной статье Д. Э. Харитонович [148] увидел нечто совершенно иное. Прежде всего, он стремился сосредоточиться на социальном значении события, описанного в статье Пола Хайэмса, на том, какие паттерны средневекового сознания помогает выявить данный «казус». Д. Э. Харитонович при этом размышляет как представитель советской исторической психологии, руководствуясь тем пониманием «ментального», которое установилось еще в советской историографии. Д. Э. Харитонович вполне допускает, что события, описанные в статье Пола Хайэмса, то есть сам факт поединка и прозрения действительно могли быть на самом деле, он допускает существование определенной «прозрачности» исторического нарратива. Советский автор применяет к толкованию данного казуса антропологический подход — поведение средневековых англичан в его толковании есть доказательство мифомагического восприятия ими окружавшего мира [149]. Таким образом английский и российский историки подходят к толкованию одного и того же события с разных сторон под воздействием различных background`ов. Пола Хайэмса интересовал, прежде всего, сам авторский нарратив, историческая реальность для него находится на втором плане. Такое внимание английского историка к тексту — следствие лингвистического поворота, произошедшего уже к концу 1980-х годов в мировой историографии. Д. Э. Харитонович обращается к темам исторической реальности под действием того варианта исторической антропологии, что исповедовал А. Я. Гуревич, и традиций советской исторической психологии.

Другим примером того, как действовал в исторических статьях background их авторов, стало непростое отношение главного редактора альманаха А. Я. Гуревича к релятивизму в историографии. Впервые против излишней субъективизации исторического нарратива на страницах альманаха он выступил в юбилейной статье, посвященной 70-летию Ю. Л. Бессмертного [150]. Здесь он назвал некоторые утверждения, звучащие на страницах «Анналов», безответственными: в частности, тезис о том, что историк сам «конструирует» свой источник, и «изобретает» историю [151]. Ответственный редактор альманаха «Одиссей» видит историка не конструктором систем взаимосвязанных гипотез (такие идеи высказывались на страницах «Анналов» уже в конце 1980-х), но скорее комментатором исторического документа, выступая тем самым с идеей, скорее характерной для позитивистской историографии. А. Я. Гуревич с сожалением отмечал, что в текстах историков-анналистов игра ума приобретает двусмысленную свободу по отношению к историческому материалу [152]. Против субъективизации исторического повествования он выступает и впоследствии: например в 1997 году в статье «Апории современной исторической науки» он четко обрисовал свою позицию неприятия смешивания в историческом труде собственно исторического повествования и fiction [153]. Идеи релятивистов не находили отклика в умах старого поколения историков, сформированных как исследователи в период существования СССР, но зато нашли отклик среди их молодых коллег.

В 1993–1997 годы происходят важнейшие перемены в структуре самой сети исследователей, сформировавшейся вокруг «Одиссея». Именно в этот период она довольно сильно расширяется количественно. Как уже говорилось, в состав постоянных авторов входят исследователи, связанные с организованным под руководством Ю. Л. Бессмертного «Центром исследования частной жизни и повседневности» — это С. И. Лучицкая, М. А. Бойцов и П. Ю. Уваров. В альманахе происходит определенное расслоение: исследователи, группировавшиеся вокруг А. Я. Гуревича, оказались менее восприимчивыми к новациям, нежели недавно влившиеся в состав данной корпорации ученые. Историки, которых можно условно назвать «новыми», укрепляли свое научное положение в данном сообществе, избирая себе в качестве «союзников», которые способны помочь им завоевать уверенное положение в составе данной научной корпорации, новейшие теории исторического знания и соответствующую им терминологию.

Представители «старых», то есть исследователи, делавшие доклады еще на семинаре по исторической психологии в конце 80-х годов, занимали более взвешенную позицию. Они полагали, что возможности подходов и методик исследований, использовавшихся в советской гуманитаристике, и идей Школы Анналов отнюдь еще не исчерпали своих возможностей. Исследователи, печатавшиеся в альманахе с 1989 года, укрепляли свое положение с помощью защиты проверенных научных методов исторического исследования, которые на первичном этапе существования альманаха позволили данному изданию завоевать авторитет в сообществе российских историков.

Примером таких разногласий, может быть статья А. Я. Гуревича «Апории исторической науки: мнимые и подлинные» [154] иллюстрирующее его отношение к новациям в исторической науке. Данная статья является ответом на рассуждения Г. С. Кнабе, изложенные им в статье, напечатанной в 1994 году [155]. А. Я. Гуревич резко обозначает свое неприятие проникновения литературных приемов построения нарратива в исследовательскую практику историков, называя смешивание литературной и исторической прозы «недопустимым явлением» [156]. На возможное замечание о том, что член редакционной коллегии альманаха «Одиссей» Натали Земон-Девис в своей книге «Women on the margins. Three Seventeenth Century Lifes» (1996) допускает вымышленный разговор с историческими персонажами, которых она описывает, А. Я. Гуревич отвечал, что данный раздел довольно четко отделен от остальных разделов книги [157]. Тем самым Fiction и Science отделены друг от друга, и никак не смешиваются. Историк, находящийся в постмодерном дискурсе, по мнению А. Я. Гуревича, не способен породить ничего кроме фикции и вымысла [158].

Гуревич позиционирует себя как противник «метафоризации» [159] истории и, на мой взгляд, склонен преувеличивать недостатки микроисторических практик, полагая, что для историка важен не «казус», но скорее всестороннее изучение контекста события [160]. Раскритиковал он также и квантитативную историю [161]. Какую же альтернативу он предложил? Это, прежде всего, «история частной жизни» [162] в стиле Ж. Дюби и Ф. Арьеса, а заканчивается статья оптимистичными словами:

«…Историко-антропологический метод, открывающий доступ к глубинам исторического бытия, оказывается, выдерживает натиск их [постмодернистов] критики…» [163]

В то же время «новые» оказывались проводниками недавно возникших зарубежных теорий, постоянно применяя почерпнутые в результате рецепции методы и терминологию в своих собственных статьях. Так, М. А. Бойцов повествует о «изобретении» средневековой традиции коронования [164], о «кинематографичности» [165] средневековой процессии, В. П. Визгин пишет о преимуществах концепта «эпистемологического разрыва» [166], который он почерпнул из сочинений Гастона Башляра, и т. д.

Таким образом, второй этап рецепции западных идей в альманахе «Одиссей» по праву может считаться переходным, так как именно в период 1993–1997 годов совпало несколько важных процессов: преобразования в самом сетевом сообществе исследователей, сформировавшегося вокруг альманаха, распространение синкретичной терминологии и изменение тематики альманаха, расширение хронологических и локальных рамок рецепции. Исторический альманах сохраняет многие черты рецепции характерные для 1989–1992 годов, хотя постепенно они поддаются эрозии и ближе к 1998 году исчезают.

Год 1998-й — время начала третьего этапа рецепции западной методологии исторической науки в альманахе «Одиссей». Данный этап можно назвать, пользуясь терминологией Германа Брандта, этапом «внедрения».

Этот период характеризуется несколькими важными изменениями:

— В 1998 году за редкими исключениями (Л. М. Баткин, А. Я. Гуревич) происходит почти повсеместный отход от употребления терминологии, присущей начальному периоду существования альманаха. Авторы альманаха теперь говорят о «нарративах» [167] и «метаисторической позиции историка» [168], изучают взаимодействие «акторов» [169], функционирование «дискурса» [170]. Это говорит о том, что на протяжении периода 1993–1997 годов российскими историками, представленными в «Одиссее», была проделана большая работа по ознакомлению с важнейшими теоретическими новациями в мировой исторической науке и их восприятию. Совершенно изменилась и политика рецепции среднестатистического автора альманаха: ныне это историк, знакомый не только с концепциями Школы Анналов, но включивший в свой теоретический багаж идеи французских постмодернистов (прежде всего Мишеля Фуко), с интересом следящий за развитием творчества Хейдена Уайта, Франка Рудольфа Анкерсмита и других классиков релятивистского направления историографии, знающий об истории понятий и микроистории.

Теперь автор альманаха неплохо разбирается в теоретических «ответвлениях» мировой исторической науки, о чем свидетельствует постепенное отмирание постоянного для первых выпусков альманаха типа статей-обзоров главных теоретических «новинок», возникавших в той или иной историографии между1998 и 2002 годами, — в альманахе почти не появляются статьи такого типа. Вместо этого предпочтение отдается переводу статей, которые имели практический характер, применяя теоретические практики к конкретному историческому материалу.

Причин этому несколько:

— Наиболее очевидно то, что среднестатистический автор статьи в альманахе, как правило, стал знать на один иностранный язык больше. Если в номерах за 1989–1992 годы историк обычно ссылается на литературу на двух-трех иностранных языках, то в 2002 году вполне обыденным явлением стала публикация статьи, в которой присутствуют ссылки на литературу на четырех языках [171].

— Усилия по трансляции и ознакомлению с теоретическим разнообразием мировой исторической науки в период 90-х годов не прошли даром. Именно в этот период вышло большое количество переводов и критических обзоров статей, которые помогли постсоветскому историку сориентироваться в этом потоке новой информации.

— Изменилась политика обращения к зарубежной историографии. В 1989–1992 годы основная масса ссылок шла на литературу, вышедшую в период 1960–1970-х годов [172], то есть на два, а то и три десятилетия ранее написания статьи автором. В 1998–2002 году ситуация меняется: теперь основная масса ссылок в статьях идет на литературу второй половины 1980–1990-х годов [173]. Это говорит о том, что постоянные авторы альманаха в 1990-е годы знакомились с новейшей литературой, которая выходила в данный период за рубежом.

— Разногласия и расхождения во мнениях между «старыми» [174] и «новыми» в альманахе продолжали сохраняться, разные группировки внутри сети неизменно занимали противоположные стороны в дискуссиях, материалы которых стали регулярно печататься на страницах альманаха. Например, в выпуске за 1999 год темой круглого стола была роль пиршества и питания в истории. Наиболее спорной оказалась статья Т. С. Кондратьевой «От царской подачи к кремлевскому распределителю» [175], где автор проводила довольно смелые обобщения, находя сходство между системой дарения в Московском царстве и закрытой системой распределения «спецпайков» в СССР. Против таких обобщений выступили Л.М. Баткин [176] и Гуревич А. Я., в то время как П. Ю. Уваров, наоборот, поддержал Т. С. Кондратьеву, заметив, что обширные обобщения вполне допустимы в трудах по антропологии, где они не встречают особенных возражений, но в исторических трудах такие приемы почему-то всегда встречают отчаянное сопротивление [177]. Л.М. Баткин как видный представитель «старых», довольно часто в таких дискуссиях оказывался своеобразным «прокурором» в отношении «новых», которые постоянно выступали с сообщениями, где старались адаптировать почерпнутые в зарубежной литературы идеи и теории к своей профессиональной тематике. В частности в альманахе за 2000 год он подверг серьезной критике попытки А. Л. Юрганова рассуждать о возможной сослагательности в российской истории [178].

«Старые» продолжали отстаивать свои идеалы, как, к примеру, это делает А. Я. Гуревич в своей статье «Подводя итоги…» [179], где он вновь выступает апологетом социальной истории в стиле Марка Блока и Фернана Броделя, говоря о своем неприятии нигилизма в отношении исторической науки, признания раздробленности ее на мелкие части [180].

В это время «новые», то есть люди, появившиеся в альманахе благодаря посредничеству Ю. Л. Бессмертного, продолжали активно воспринимать разнообразные западные теоретические новации, что сказывалось также и на тематике статей. Например, С. И. Лучицкая под влиянием идей западной историографии переориентировалсь с изучения образов «свой — чужой» к исследованию визуальных источников — иллюстраций к средневековым хроникам.

Визуальный поворот стал одним из важнейших трендов в развитии альманаха в 1998–2002 годах. Печатались в альманахе не только переводы статей, активно использовавшие изображения как источник [181], но и статьи российских авторов [182]. Более того, визуальные источники становились темами статей и ученых-русистов [183]. Другое модное направление в 1998–2002-м — власть и ее репрезентация, символика властных отношений, рассматривавшаяся нередко на визуальных источниках [184].

Г) Репрезентация исторического материала в изложении российских историков в «Одиссее» становилась все менее отличимой от той, которая предлагалась в работах зарубежных историков. Постепенно точки зрения постсоветских исследователей и их коллег из США и Европы сходились, что было обусловлено тем, что более молодые историки, нежели поколение создателей альманаха, уже имели совершенно иной теоретический багаж, в основном состоящий из почерпнутых на западе исследовательских идей. Несмотря на остававшееся своеобразие толкования исторического материала [185], авторы альманаха в целом усвоили полученные в ходе рецепции методы и приемы исследования и начали успешно применять к разрабатываемым ими темам.

Таким образом, на завершающем этапе рассматриваемого нами периода, который охватывает 1998–2002 годы, рецепция западных идей приняла более полный характер. Воспринятые концепты фактически вытеснили изначально присущие сетевому сообществу, сформировавшемуся вокруг «Одиссея», теоретические установки. Фактически ближе к 2002 году заканчивается процесс полного обновления компендиума теоретического знания — то, что в 1989 году воспринималось как нечто естественное и не поддающееся сомнению, в 2002 году воспринимается как устаревшее и неактуальное. Использование терминологии и тематика статей говорит о том, что авторы альманаха стали намного более осведомленными в зарубежной историографии. Характерные для 1990-х годов зачастую не совсем отражающие суть рассматриваемого концепта трактовки российских историков уходят в прошлое, теперь историки предпочитают применять воспринятые идеи на практике. Авторы альманаха публикуют отныне статьи весьма сходные со статьями по аналогичной тематике, выходящие за рубежом.

 

Глава 2. Рецепция западной методологии исторической науки в альманахе «Казус. Уникальное и индивидуальное в истории»

Альманах «Казус», впервые появившийся в 1996 году, является уникальным для российской историографии изданием. Во многом наследующий альманаху «Одиссей», он, тем не менее, порвал с предпринятыми ранее в альманахе «Одиссей» попытками глобального охвата теории исторического знания, и стал примером для организации подобных ему изданий (таких как, например, «Адам и Ева»), концентрировавшихся на одном направлении исторической теории.

«Казус» зачастую представляют как «постмодерное» издание [186], во многом наследовавшее «Одиссею», но в то же время привнесшее в образ исторического альманаха существенные новации. Довольно подробно аспект понимания микроистории авторами данного альманаха затрагивался в статье М. М. Крома [187], который отметил, что микроистория понималась авторами статей в альманахе «Казус» достаточно превратно и скорее использовалась в иллюстративных целях [188].

В период 1998–2002 годов вышло всего четыре выпуска данного альманаха (1996, 1999, 2000 и 2002 год). Основной костяк редакции и постоянные авторы альманаха были представлены учеными, сгруппировавшимися вокруг фигуры главного редактора альманаха — Юрия Львовича Бессмертного.

В 1987 году при Институте всеобщей истории возникла группа по изучению исторической демографии под руководством Ю. Л. Бессмертного. С 1990 года она называется «Новая демографическая история» [189], в 1994 году сообщество получает название «История частной жизни и повседневности» [190]. Собственно это небольшое сообщество исследователей и стало основой будущей редколлегии альманаха. Это были такие ученые как Ю. Л. Бессмертный, М. А. Бойцов, П. Ш. Габдрахманов, С. И. Лучицкая, О. И. Тогоева, А. А. Котомина. Бессмертный, Бойцов и Тогоева стали наиболее часто печатавшимися авторами в начальный период существования альманаха. После смерти Юрия Львовича Бессмертного в 2000 году, О. И. Тогоева и М. А. Бойцов переняли бразды правления в редакции. Также активно печатались в альманахе и авторы докладов на семинаре «Индивид и частная жизнь в Европе до начала Нового времени»: П. Ю. Уваров, И. С. Свенцицкая, О. Е. Кошелева, А. И. Куприянов [191]. Как и в случае с альманахом «Одиссей», «Казус» был изданием, организованным сплоченным сетевым сообществом исследователей. Формировалось данное сетевое сообщество на основе личных связей между исследователями. Внутри него существовали как связи «учитель — ученик» (например Ю. Л. Бессмертный и П. Ш. Габдрахманов) так и равноправное сотрудничество исследователей, ученых-единомышленников, объединенных приверженностью одной методологии.

Приверженность единым научным идеалам — одна из отличительных черт данного сообщества исследователей. Их объединяла уверенность в том, что именно итальянский вариант микроистории сможет стать моделью, которая поможет преодолеть наметившийся кризис в развитии исторического знания. Например, сходство своих позиций с взглядами М. А. Бойцова отмечает в первом выпуске альманаха Ю. Л. Бессмертный:

«Нетрудно заметить близость общих подходов М. А. Бойцова к тем, которые формировал сегодня и я. Это и сделало возможной нашу совместную работу над альманахом “Казус”. Мне хотелось бы не столько спорить с соображениями моего соредактора, сколько несколько развить их, отмечая попутно те высказывания, которые я предпочел бы формулировать по-другому» [192].

Таким образом, вокруг альманаха была сформирована сеть исследователей, подобная уже сложившейся до этого в «Одиссее».

Центральный вопрос, который интересует меня в связи с появлением данного альманаха: почему именно микроистория стала столь важна для российского историка в середине 1990-х годов? Почему предпочтение было отдано именно практикам микроистории, а не английской Local History или немецкой Alltagsgeschichte? Ведь уже на конференции, посвященной микроистории, которая прошла в 1996 году [193], поднимался вопрос о правомерности игнорирования практик локальной истории.

Что же касается Alltagsgeschichte, то отказ от нее на станицах альманаха был обусловлен скорее научной ориентацией большинства исследователей: костяк сетевого сообщества историков, печатавшихся в альманахе, составляли медиевисты, или ученые, изучавшие раннемодерный период: Ю. Л. Бессмертный, М. А. Бойцов, О. Е. Кошелева, И. Н. Данилевский и другие. Естественно, что они отдали предпочтение итальянской микроистории, не раз обращавшейся к средневековым сюжетам, а не Alltagsgeschichte, которая обращалась к сюжетам новейшей истории, и во многом базировалась на методах устной истории.

Ответ на вопрос, почему авторы статей в альманахе предпочли микроисторию local history можно найти в высказываниях исследователей, прозвучавших на конференции 1996 года. На вопрос О. Е. Кошелевой о причинах отсутствии в тексте статьи Ю. Л. Бессмертного [194] рефлексии об английской историографии микроистории, хотя в статье представлен серьезный разбор французской, итальянской и немецкой школ микроистории, сам главный редактор альманаха отвечал, что в данном вопросе он не очень хорошо ориентируется, так как тема относительно свежа и плохо разработана в историографии:

«Об англо-американской истории. Ее специфика нуждается в дополнительной проработке. Требует специального анализа полемика французских и итальянских историков против микроаналитических подходов Клиффорда Гирца и так называемой символической антропологии. Оправдан уже начатый у нас анализ современной англо-американской просопографической историографии (“библиографической” или “персональной”). Своеобразие микроанализа, используемого в этой историографии, на мой взгляд, пока не совсем уяснено» [195].

Ю. Л. Бессмертный в данном ответе все-таки не полностью выразил причины отказа от английского понимания local history. Причины рецепции французско-итальянского варианта микроистории были намного сложнее и многограннее. Отказ от методов локальной истории, на мой взгляд, был обусловлен не незнанием англоязычной литературы — на страницах альманаха ссылки на англоязычную литературу встречались не реже, нежели на французскую историографию. Скорее неприятие английского варианта микроистории вызвано иным, а именно, функционалистским характером данной методологии. Ю.Л. Бессмертный ссылаясь на Б. Лепти [196], говорил, что микроистория — направление «антифункционалистское». Локальная история рассматривает объект исследования все-таки в рамках того сообщества, в котором он существовал. Таким образом, объект становится включенным в некую локальную систему, в рамках которой он функционирует. Как несложно заметить, данный подход своей цельностью, вниманием к производственным и социальным практикам, но взятым в меньшем масштабе, обязан влиянию того варианта социальной истории английских историков-марксистов, которые группировались вокруг журнала New Left Review. Это были Перри Андерсон, Э. П. Томпсон, Джон Сэвилл и многие другие. Сходство между практиками микроистории и практиками истории «увиденной снизу» в изложении Э. Р. Томпсона отмечал в своей статье и Ж. Гренди [197].

Таким образом, тот факт, что исследователи, печатавшиеся в альманахе, были поборниками именно итальянского варианта микроистории можно объяснить следующим образом. Обращение к микроистории и небрежение английской локальной историей демонстрировало радикальный разрыв историков, входящих в сообщество альманаха «Казус», со своим марксистcким background`ом. Решение это было связано с тем, что именно в это время, в 1995–1996 годах, происходило активное восприятие постоянными авторами альманаха «Одиссей» теоретического наследия французского постструктурализма, что выражалось как в использовании специфической терминологии («дискурс», «нарратив», acteur), так и в попытках развить некоторые специфические направления неофициальной советской гуманитаристики.

Также сыграло свою роль то обстоятельство, что на данную группу исследователей влиял весь предыдущий опыт их научной работы. Микроистории предпочтение было отдано, видимо, потому, что в глазах исследователей, печатавшихся в альманахе, она была как бы продолжением и развитием идей неортодоксальной советской гуманитаристики. Неофициальная советская гуманитарная наука, в отличие от основной массы сочинений исследователей-марксистов в СССР, внимание уделяла не социальным структурам, макропроцессам в экономике и обществе, но скорее культуре и индивидуальности, тому, что можно назвать «человек в истории». Как известно, позднесоветская историография обращалась к теме личности и индивидуальности [198]. Микроистория же авторам альманаха, представлялась именно продолжением той же тенденции, что особенно ярко проявилось в дискуссиях по поводу казусного подхода, которые активно печатались в выпуске 1996 года [199].

Уже в вопросах, которые задавали Ю. Л. Бессмертному участники упомянутого семинара, посвященного микроистории, ощущается, что вопросы изучения индивидуума для историков-участников семинара были отнюдь не праздными. Например, Г. С. Черткова задала вопрос о том, только ли девиантное поведение является мерой индивидуальности [200]. Слово «индивидуальность» в задаваемых вопросах звучит едва ли не чаще, нежели все остальные термины, а некоторые исследователи, как, например, О. А. Кривцун, вообще рассматривали отдельный исторический случай, казус, как своеобразную вспышку, которая освещает своеобразие индивида [201].

Но не только рядовые авторы альманаха испытывали интерес к индивиду. Отвечая на вопрос П. Ш. Габдрахманова об отличии российского «казусного» подхода от того, что делается во французской микроистории, главный редактор альманаха Ю. Л. Бессмертный ответил:

«…В этой связи я бы обратил внимание прежде всего на наш специальный интерес к возможностям и функциям отдельного человека в разные эпохи и к соответствующим казусам, в которых выявляется противостояние конкретного acteur и окружающей его социальной среды» [202].

То есть главной новацией казусного подхода для авторов альманаха, по замыслу Ю. Л. Бессмертного, должно было стать именно внимание к индивиду и личности. Подтверждают это наблюдение и дальнейшие высказывания главного редактора альманаха. Сверхзадачей авторского коллектива он считал, прежде всего, исследование проявлений свободной воли индивида и попыток противостояния групповым стереотипам [203]. Как существенную особенность российского понимания микроистории, которая будет представлена в данном альманахе, Ю. Л. Бессмертный обозначал именно тщательное изучение индивидуального опыта взаимодействия с принятыми стереотипами. Другие исследователи, например, М. А. Бойцов и Г. С. Черткова также были согласны с мнением главного редактора альманаха.

Предыдущий опыт научного развития в рамках неофициальной советской гуманитаристики оказывал влияние на рецепцию западной методологии авторами статей в альманахе. Однако на рецепцию влияла также и тематика, которая преимущественно разрабатывалась данным сообществом историков. Авторы альманаха, участвовавшие в семинаре «История частной жизни и повседневности», рассматривали микроисторию как метод, который позволит им по-новому подойти к проблематике «частного» и «личного» в истории.

Об этом, например, прямо заявляет А. И Куприянов, когда отмечает, что понятие «ментальность» не позволяет в должной мере понять важность темы, затрагиваемой им в статье «Пагубная страсть…» московского купца» [204] — проблемы истории сексуальных меньшинств. Именно микроистория, по его мнению, является той самой методологией, что поможет историку успешно приступить к данной проблематике [205], являясь самой, что ни на есть, «историей частной жизни». Именно «истории частной жизни» необходимо, по мнению автора, уделять повышенное внимание, так как она не менее важна, нежели политическая или экономическая история [206].

Таким образом, выбор микроисторического подхода и сознательный отказ от теоретических приемов новой локальной истории и истории повседневности во многом были обусловлены и попыткой окончательного разрыва с марксизмом, и продолжением традиций неофициальной советской гуманитаристики. Микроистория авторами альманаха рассматривалась как новый, радикальный заменитель традиции изучения «человека в прошлом».

Альманах ориентировался на новаторскую терминологию, причем она появлялась в равной степени, как в статьях постоянных авторов издания, так и в переводных статьях. На станицах альманаха мы находим понятия «девиантность» [207], «девиантное поведение» [208], «когнитивные процедуры» [209], «научный дискурс» [210] и так далее. Использование этой терминологии говорит о сильном влиянии на авторов зарубежной историографии, причем в основном той, что была транслирована в течение 1990-х годов. Привычные для раннего «Одиссея» термины, заимствованные из трудов третьего поколения Школы Анналов, такие как «менталитет» практически отсутствуют на страницах альманаха «Казус».

Серьезное место в альманахе уделяли проблемам теории истории. Частично это решалось посредством перевода статей, посвященных, как микроисторической методологии [211], так и сходным течениям в историографии [212]. Также печатались на страницах альманаха статьи российских авторов, посвященные обзорам новейших тенденций в мировой историографии [213].

Однако декларируемое стремление к использованию исключительно микроисторических методов исследования не всегда реализовывалось на практике. Следует отметить, что на страницах альманаха часто появлялись работы, не использующие «казусный подход». Например: в четвертом выпуске, выведшем в 2002 году, после смерти Ю. Л. Бессмертного, присутствует целый блок статей под общим названием: «О счастье и несчастье во все времена». Все статьи из этого блока объединяло одно: отсутствие микроаналитической терминологии и внимание к истории массовых представлений. Например, статья И. С. Свенцицкой [214] повествует о массовых представлениях древних греков, которые автор иллюстрирует большим количеством примеров. Хотя данные примеры и можно в определенной мере считать «казусами», все же они занимают в работе вторичное положение. Основное внимание Свенцицкая уделяет все-таки тому, что ранее, в конце 1980-х — начале 1990-х годов называли термином «ментальность» или «менталитет», то есть неосознанным паттернам индивидуального поведения. При этом сам термин «ментальность» в статье так и не прозвучал. Довольно сходны с данной статьей также работы П. Ш. Габдрахманова [215], И. Н. Данилевского [216], хотя в этом блоке имеются в наличии работы, которые используют и микроаналитическую методологию [217]. В целом эти статьи реконструируют ментальность человека прошлого, и это, на мой взгляд, было обусловлено, прежде всего, тем, что микроистория воспринималась зачастую как нечто связанное с историей ментальностей, и той методологией что предлагала «Школа Анналов».

Другим примером статьи, которая тоже не является микроаналитической, является статья А. Л. Хорошкевич [218], посвященная образу Московского царства на рубеже XVI–XVII веков, сложившемуся у автора-иностранца. Построение статьи, детальное описание источника и внимание к некоторым экономическим аспектам (таким как, цены на основные товары в Москве времен Бориса Годунова) говорят о том, что автор находился под сильным влиянием традиций советской историографии. Автор скорее создал работу не микроаналитическую, а посвященную социальной истории, а «казусы», описанные иностранцем, служат скорее источником примеров, способных проиллюстрировать авторскую мысль.

Микроистория часто рассматривалась авторами «Казуса» как продолжение истории ментальности на «микроуровне», хотя терминология, присущая такому направлению исторической антропологии как «история ментальности», при этом в их статьях не использовалось. Выражалась данная тенденция скорее в интересе авторов к исследованию паттернов поведения человека прошлого и его представлениям. Часто определенный микроаналитический сюжет, как, например, в статье Ю. Л. Бессмертного «Это странное ограбление» [219] оказывался иллюстрацией, на примере которой автор имеет возможность лучше изучить особенности менталитета и индивидуальных стратегий поведения человека прошлого. Именно такая иллюстративная функция разбираемых в статьях казусов зачастую становилась в альманахе основной.

Вообще сохраняющаяся приверженность «макро» зачастую, на мой взгляд, становилась едва ли не главной особенностью восприятия отечественными историками микроаналитических методик исследования. Например: в третьем выпуске альманаха состоялось обсуждение статей П. Ю. Уварова [220] и Н. Е. Копосова [221]. В своей статье Н. Е. Копосов разбирает недостатки и слабые места микроисторического метода. По его мнению, микроистория возможна только и исключительно потому, что она соотносится с макроисторической проблематикой [222]. Микроистория в глазах данного исследователя — всего лишь одна из техник макроистории, сам уровень «микро» вне своего контекста (то есть «макро») не представляет для историка вообще никакого интереса.

Н. Е. Копосов категорически отвергает то, что микроистория есть тот субстрат, на котором может взрасти новая историческая парадигма [223]. Микроистория, по его мнению, прекрасно вписывается в логику распада и упадка социальных наук, при этом не привнося по сути ничего нового: она имеет крайне малые шансы задействовать ресурсы, не использованные уже макроисторией [224]. Основную же мысль самой статьи можно выразить словами: нет микроистории без макроистории.

Характерно, что столь радикальный критический заряд статьи в принципе остался без особых замечаний со стороны участников дискуссии. Л. М. Баткин высказал мысль (в принципе довольно сходную с рассуждениями Н. Е. Копосова) о том, что необходимы поиски генерализирующей теории, а разнообразие методов не вызывает ничего, кроме усталости [225], и констатировал, что микроистория — не более чем часть макроистории [226] и никак не может претендовать на отдельное существование, не говоря о главенствовании в мире исторической методологии. Мнение Л. М. Баткина было показательно для авторов альманаха — статья Копосова не встретила отпора, в основной своей массе историки, сгруппировавшиеся вокруг альманаха «Казус» в принципе были согласны с утверждением о главенствующей роли макроистории и исторических обобщений. Годом ранее, в публикуемом в альманахе обсуждении статьи М. А. Бойцова «Вперед к Геродоту!» [227] высказывались довольно похожие по тону мысли. Например: М. Л. Абрамсон считала, что занятие всеобщей историей необходимы, и забросить занятия ею в пользу изучения конкретных фактов нельзя [228]. И. С. Свенцицкая и Л. П. Репина обозначили свои позиции еще более радикально. И. С. Свенцицкая прямо высказалась, что «осколки» [229] истории, отдельные исторические факты не являются сколько-нибудь ценными. Важными они являются лишь потому, что они части целого, и изучаться должны исключительно лишь в данном контексте [230]. Л. П. Репина высказалась в пользу отказа от противопоставления генерализирующей и локальной истории, так как локальная история не подходит для изучения определенных «крупных» структур, таких как самосознание общества [231]. Высказывания остальных участников обсуждения также говорят о том, что концепция М. А. Бойцова не была принята коллективом авторов альманаха.

Таким образом, направленная против микроанализа как метода статья Н. Е. Копосова встретила более сдержанную реакцию и даже частичное одобрение коллектива авторов альманаха, в то время как статья М. А. Бойцова, отстаивающая как раз необходимость придания «казусного» и «фрагментарного» характера современному историописанию, отвергнута? Как это могло произойти в альманахе, отчетливо декларирующем свою ориентацию на микроисторический подход, и, по мнению некоторых исследователей, имевшем отчетливо «постмодернистский» характер [232]?

Ответ на данный вопрос можно дать, если понять целеполагание авторов большинства статей. Микроанализ не являлся самоцелью для авторов статей альманаха. Прежде всего, их интересовала макроистория, что выражалось в выводах большинства статей, в которых «казусы» использовалась исключительно как иллюстрация.

В полном соответствии с целями семинара, вокруг которого сформировался авторский коллектив «Казуса», основной целью авторы статей все же полагали всестороннее изучение частной жизни человека прошлого, а значит приоритетным для них продолжал оставаться именно макроуровень. Микроистория была воспринята и начала использоваться именно с целью лучшего понимания истории жизни отдельного индивида, но никогда при этом, в глазах историков, авторов альманаха, она не претендовала на роль «панацеи» или универсального спасителя от кризиса историографической теории. Варианты микроисторических исследований представленные на страницах «Казуса», можно рассматривать как дальнейшее продолжение традиции научного интереса к личности и индивидуальности, зародившейся в неофициальной советской гуманитаристике.

Таким образом, рецепция западной методологии исторической науки в «Казусе» приобрела специфические черты. С одной стороны, обращение к новаторской теории микроистории было обусловлено background`ом исследователей, находившихся под влиянием неофициальной советской гуманитаристики и собственной исторической тематики, разрабатываемой ими — историей частной жизни. Отбор методологий осуществлялся не только с оглядкой на данные особенности научного развития авторов альманаха, но также и на попытки порвать отношения с марксисткой исторической парадигмой, что выражалось в отказе от английской «локальной истории».

 

Глава 3. Механизмы трансляции западной методологии исторической науки в альманахе THESIS

Начало 1990-х годов было временем, когда исчезли многие административные преграды, затруднявшие до этого процесс трансляции идей и методологии из мировой в отечественную историческую науку, но не исчезли преграды совершенно иного типа. Основным препятствием для процесса рецепции становится теперь незнание иностранных языков постсоветским историком и сложность ориентации в процессах, которые происходят в мировой исторической науке. Небольшая группа исследователей, лидерами которых были А. В. Полетаев и И. М. Савельева, решили создать периодическое издание, которое отличалось бы от всех существующих на тот момент в России и за рубежом — альманах THESIS: Theory and History of Economic and Social Institutions and Systems. (Теория и история экономических и социальных институтов и систем).

Отличие альманаха от других периодических изданий было заявлено уже в целеполагании: редакция заявила об отрыве российской науки от мировой, о недостаточном знакомстве российских ученых с достижениями обществоведческих наук [233]. Именно задачи преодоления разрыва собиралась решить редакция альманаха.

THESIS был единственным печатным изданием, которое избрало своей главной целью способствовать рецепции западных идей постсоветской обществоведческой наукой. Основной формой такой трансляции знания редакция альманаха избрала переводы, что резко контрастирует с тактикой иных периодических и журнальных изданий того времени. Как писал А. В. Полетаев в редакционной статье, «…не спасают положение и публикации статей западных авторов, появляющиеся в последнее время в таких журналах и ежегодниках, как “Социс”, “Полис”, “Вопросы философии”, “Путь”, “Одиссей”, “Социо-Логос” и др. Основная задача этих изданий — знакомство читателей с отечественными исследованиями, переводные же работы выступают лишь как дополнение к основной линии публикаций…» [234]

Альманах THESIS, наоборот, именно переводы избрал основной линией своей публикационной политики.

Альманах был совершенно особым явлением в мире научных периодических изданий, что выражалось не только в том, что он, в отличие от иных научных журналов, имел особые источники финансирования: как иностранные (фонд «Культурная инициатива» (Фонд Сороса), Министерство иностранных дел Франции и Посольство Франции в Москве, Немецкий культурный центр им. Гёте, Фонд помощи немецкой науке, Агентство США по международному развитию [235]), так и частные (фирма Бизнес Аналитика, Мост-банк [236]), в то время как большинство научных изданий в России продолжали финансироваться преимущественно государством [237], но и в том, что данный журнал смог предложить совершенно особую модель трансляции идей, циркулировавших в то время в мировой научной среде.

Исключительность издания состоит в том, что THESIS — журнал с совершенно особым составом редколлегии, и уникальной системой распределения печатных площадей.

Журнальное пространство — поле, конфигурация которого во многом зависит от того, каков состав редколлегии журнала, кто является его главным редактором, ибо именно эти люди в конечном итоге определяют структуру журнала, наполнение разделов, состав авторов и проблематику. Поэтому понять, кем были люди, определявшие политику научного издания принципиально важно для моего исследования.

Редакционный совет журнала THESIS был принципиально разнообразен и интернационален. Он делился на три группы, соответственно трем наукам, которым в данном издании уделялось основное внимание: социология, история и экономика.

В экономический отдел редакционного совета входили [238]:

— Марк Блауг, Университет Эксетера, Великобритания.

— Кеннет Э. Боулдинг, Университет Колорадо, Боулдер, США.

— Герберт Гирш, Кильский Институт Мировой Экономики, Германия.

— Джон Кеннет Гэлбрейт, Гарвардский университет, США.

— Янош Корнаи, Гарвардский Университет, США; Венгерская Академия наук.

— Герберт А. Саймон, Университет Карнеги-Меллона, Питтсбург, США.

— Пол А. Самуэльсон, Массачусетский Технологический Институт, США.

— Амартия Сен, Гарвардский Университет, США.

— Стенли Фишер, Массачусетский Технологический Институт, США.

— Роберт Л. Хайлбронер, Новая школа социальных исследований, Нью-Йорк, США.

— Альфред Шюллер, Марбургский Университет, Германия.

— Револьд М. Энтов, Институт мировой экономик и международных отношений РАН, Россия.

— Кеннет Дж. Эрроу, Стэнфордский Университет, США.

Список членов совета — экономистов позволяет выделить несколько тенденций:

1) Абсолютное большинство приглашенных в состав редакционного совета, были иностранцами, причем почти все они представляли англо-саксонский мир, а именно США. Единственным ученым в составе редсовета из России был Револьд Энтов. Единственными не американцами, помимо него, были два исследователя из Германии и один из Великобритании.

2) Ориентация на крупнейшие центры мировой науки: в редколлегии представлены специалисты из ведущих университетов США — Гарвардского, Стэндфордского, Массачусетского технологического Института (MIT) и т. д.

3) Ориентация исключительно на ученых с известными именами: например Пол Самуэльсон — лауреат Нобелевской премии по экономике. Впоследствии многие ученые из данного списка также получили данную награду.

Все названные тенденции подтверждаются внутрижурнальной практикой: всего за 1993–1994 годы было опубликовано 29 статей на экономическую тематику, если принять одну статью равной единице, то окажется, что авторами приблизительно 65,5% из них были исследователи из США, в то время как исследователям из Франции принадлежит всего 13,8% опубликованных статей. Такой состав редколлегии и логика выбора переводных статей свидетельствует о том, что в сфере экономической науки предполагалось ориентироваться, прежде всего, на американскую науку.

Социологическую науку репрезентировали такие ученые, как:

— Шмуэль Н. Айзенштадт, Иудейский университет Иерусалима, Израиль.

— Раймон Будон, Университет Париж I, Франция.

— Энтони Гидденс, Кембриджский университет, Великобритания.

— Ральф Дарендорф, Колледж Св. Антония, Оксфорд, Великобритания.

— Мишель Крозье, Центр социологии организаций, Париж, Франция.

— Юрий А. Левада, Всероссийский центр изучения общественного мнения, Россия.

— Никлас Луман, Университет Билефельда, Германия.

— Роберт К. Мёртон, Колумбийский университет, Нью-Йорк, США.

— Нейл С. Смелзер, Калифорнийский университет, Беркли, США.

— Джонатан Г. Тёрнер, Калифорнийский университет, Риверсайд, США.

— Чарльз Тилли, Новая школа социальных исследований, Нью-Йорк, США.

— Иммануэль Валлерстайн, Центр Фернана Броделя, Бингэмтон, США.

— Теодор Шанин, Манчестерский университет, Великобритания.

В этом списке можно разглядеть несколько тенденций, которые являются совмещением черт присущих блоку экономики и блоку истории. С одной стороны, отбор производился с ориентацией как на известные научные центры (Кембридж и Оксфорд), так и на относительно новые и стремительно развивающиеся (Билефельдский университет). Ярко выражена ориентация альманаха на известных и зарекомендовавших себя ученых.

Наиболее интересным для меня является состав третьей части редколлегии — по экономической и социальной истории [239]:

— Ю. Л. Бессмертный, Институт всеобщей истории РАН, Россия.

— В. И. Бовыкин, Институт российской истории РАН, Россия.

— Карло Гинзбург, Университет Болоньи, Италия.

— Роберт Э. Голлман, Университет Северной Каролины, США.

— Джон Дэвис, Университет Уорвика, Великобритания.

— Натали Земон Дэвис, Принстонский университет, США.

— Чарльз П. Киндлбергер, Массачусетский технологический институт, США.

— Юрген Кокка, Свободный университет Берлина, Германия.

— Жак Ле Гофф, Высшая школа социальных исследований, Париж, Франция.

— Дэвид Дж. Олсон, Университет Вашингтона, Сиэттл, США.

— Эдвард Э. Ригли, Оксфордский университет, Великобритания.

— Джеффри Дж. Уильямсон, Гарвардский университет, США.

— Родрик Флауд, Лондонский политехнический институт, Великобритания.

— Эрик Дж. Хобсбаум, Лондонский университет, Великобритания.

— Морис Эмар, Высшая школа социальных исследований и Дом наук о человеке, Париж, Франция.

— Стэнли Л. Энгерман, Рочестерский университет, США.

Прежде всего, бросается в глаза то, что география стран, откуда происходят данные историки, по сравнению с экономическим разделом намного более разнообразна, и почти поровну представлена европейцами и историками из США. Здесь явлена более плюралистичная картина мировой науки, без доминирования научных центров и теорий. Это отражается и в практике журнала: всего по условно исторической тематике переведено и опубликовано было 18 статей, которые разделились по странам следующим образом: Германия — 6 статей; Франция — 4; США — 4; Великобритания, Австрия, Израиль, Швейцария — по одной статье. Как видно, не наблюдается явного доминирования исследований, репрезентирующих одну страну. На страницах данного издания стремились представить различные точки зрения циркулирующие в научном дискурсе.

Помимо этого, бросается в глаза разнообразие продемонстрированных направлений в историографии. В редакционный совет вошли и Стэнли Энгерман — представитель новой экономической истории, активно использовавший в своих работах математические методы [240], и стоящая на совершенно иных принципах работы историка Натали Земон Дэвис, основными сферами интереса которой была гендерная история и микроистория. Таким образом, как при отборе материала для перевода, так и в составе редакционного совета можно наблюдать два принципиально важных признака той модели трансляции, которая была избрана альманахом: ориентация на известных в мировой науке ученых-обществоведов и на разнообразие исследовательских подходов. Альманах претендовал на репрезентацию полной картины происходящего в экономической и социальной истории, и широкий охват историков. Ориентация на сформировавшихся и внесших заметный вклад в развитие новой социальной истории ученых должна была добавить авторитета и популярности самому альманаху, и в целом отвечала склонности постсоветских ученых к ориентации в рецепции идей и теорий на авторитеты (такие как Юрген Кокка, Жак Ле Гофф), ссылки на которых в историографии начала 1990-х годов осуществлялись чаще, нежели на более новые труды по той же тематике.

Что касается исследователей-иностранцев из данного списка, то они могут быть разделены на три разные группы — некоторые принимали самое деятельное участие в работе недавно созданного альманаха, другие — только отсылали статьи по своей теме, третьи играли роль «свадебных генералов» [241].

Теперь можно перейти к характеристике той модели трансляции, которая была избрана этим изданием. Альманах THESIS замышлялся как некая ярмарка идей, или, если принять на вооружение термин Питера Галисона, «зона обмена» (trading zone) [242]. Российские ученые, таким образом, могли присмотреться к предлагаемым теориям и отобрать то, что может пригодиться им в дальнейшей работе.

Как и любая «зона обмена», журнальное пространство должно обладать определенными качествами: гетерогенностью или же «многослойностью», то есть журнал должен репрезентировать множество разнообразных теоретических идей. Помимо плюрализма также важно отметить то, что важно наличие общего «языка», для стороны «отдающей» знание, и для стороны, которая его воспринимает. Если принять во внимание то, что само журнальное пространство было крайне узким из-за ограниченного числа номеров, то единственным путем для реализации этих двух важнейших условий могла быть интенсивная работа редакции по отбору статей.

Отбор в соответствии с условиями и целями журнала осуществлялся по трем критериям:

1) Статьи демонстрируют разные, иногда даже противоречащие подходы — теоретический плюрализм.

2) Статья должна была совмещать как новаторские идеи, так и уже хорошо известные постсоветским историкам, словом, иметь «общую почву», дабы быть воспринятыми в российской науке.

3) Статья должна обладать развитым ссылочным аппаратом, значительную часть статьи должен был занимать анализ историографии.

Первый критерий был реализован в данном альманахе в полной мере. Выражается это, прежде всего, в том, что авторами материалов в данном печатном издании становились представители самых разнообразных направлений не только в социальной истории, но и в экономике и социологии. В первом номере альманаха авторами статей в разделе «Экономическая история», были экономист Дональд Макклоски [243] и французский историк Пьер Шоню [244], представитель квантитативной истории. В разделе «Социальная история» представлены две статьи — Теодора Зелдина [245], занимавшегося историей эмоций, и Райнхардта Зидера [246], основной темой статьи которого была история семьи. Если посмотреть на остальные номера, то на их страницах мы найдем совершенно различные направления: от Begriffgeschichte до гендерной истории.

Характерно также определенное желание сконструировать «столкновение мнений», при этом, в одном разделе редакция нередко помещала материалы с различными позициями. Яркими примером этому является четвертый выпуск альманаха, посвященный научному методу. В разделе «История» даны три статьи: Лоуренса Стоуна «Будущее истории» [247], Жака Ле Гоффа «Является ли все же политическая история становым хребтом истории?» [248] и Ханса Медика «Микроистория» [249].

Начинается раздел со статьи Стоуна, который высказывает в ней едва ли не ультраконсервативное мнение по поводу состояния исторической науки. Прежде всего он подвергает резкой критике ту версию исторической науки, что была детищем «Школы Анналов»: антропологизированную, с вниманием к событиям большой длительности, изучению устойчивых паттернов сознания и т. д. Он отмечает определенный перекос в изучении определенных тем в историографии, в частности, приводя цифры Линды Коллей о несравнимых объемах изучения гендерной проблематики (231 книг и статей за 1983 год) и истории войн (10 книг за аналогичный период) [250]. Стоун также резко выступает против релятивистского направления в историографии, называя его пропонентов «пока малочисленной, но очень шумной» группой историков, которая «…проявляет желание подорвать основы нашей профессии…» [251] С другой стороны, по его мнению, истории угрожает клиометрика и ее приверженцы с их «…бездушными, математическими и алгебраическими формулировками» [252]. Что же хочет противопоставить им автор? Идеалы даже не позитивизма образца XIX века, но Фукидида. Стоун ратует за историю с преимущественным вниманием к политике, великой личности, призывая уйти от «мелкотемья» к обозрению крупных событий [253]. Таким образом, Лоуренс Стоун видит будущее истории преимущественно в ее прошлом.

Призывам американского историка к возвращению к старому доброму прошлому противопоставлена иная по заряду работа Жака Ле Гоффа «Является ли политическая история становым хребтом исторической науки?». В этой статье автор стремится не обвинить корпорацию историков в пренебрежении политической историей и создать у читателя впечатление, что данная отрасль исторической науки находится в полнейшем упадке, но показать, почему политическая история перестала пользоваться успехом. Также французский историк, как бы полемизируя со Стоуном, рисует картину совершенно противоположную: политическая история, обогатившись в ходе междисциплинарного диалога, преобразилась и больше внимания стала уделять не внешней стороне дела, а наоборот, глубинным процессам. Ле Гофф стремится доказать, что история политического переживала на протяжении второй половины XX столетия не кризис, но метаморфозу, что в общем благотворно повлияло на ее развитие.

Еще одной характерной для альманаха особенностью является внимание к историографии.

Примеры этому можно найти в каждом номере журнала. Проблему ознакомления постсоветского ученого с мировой историографией редакцией альманаха решала за счет массированной подачи материалов, обозревавших состояние историографии. Здесь следует назвать статьи «Экономическая история: эволюция и перспективы» [254] Пьера Шоню из первого выпуска, статью Юргена Кокки «Социальная история между структурной и эмпирической» [255] из следующего. Практически невозможно было найти номер альманаха, где так или иначе не поднимались бы проблемы историографии. Для чего понадобилось такое повышенное внимание к проблемам историографии? Прежде всего, потому, что данные статьи должны были:

А) Дать читателю представление о путях развития мировой исторической науки.

Б) В максимально сжатой форме дать сведения о противоположных точках зрения на проблему, и кратко высказать общие положения основных идейных течений в историографии.

Этим же целям служил и ссылочный аппарат: он был перекомпонован таким образом, чтобы читатель мог лучше ориентироваться в нем. Ссылки на историографию поданы в алфавитном порядке, имена авторов выделены для пущей наглядности черным шрифтом.

Также, помимо противопоставления, редакция отбирала статьи по принципу: теоретическая статья — статья, в которой разбираются предложенные положения на практике. Данная связка реализована, например, в третьем номере журнала за 1993 год, где в разделе «Историческая антропология» совмещена обзорная статья, посвященная развитию такого направления, как историческая антропология в Германии, автором которой был Рихард Ван Дюльмен [256], и глава из книги «Американцы» [257], предметом которой стал непосредственно человек в истории: «Сообщества потребления» [258] Дэниэла Бурстина. Такой прием совмещения практической и теоретической статьи позволял читателю не только соотнести теоретические выкладки и результаты, но и понять, каким образом можно применить их на практике, в своих собственных исследованиях, то есть в конечном итоге упростить процесс рецепции данных идей.

Одной из характерных для данного альманаха тенденций является отбор статей, которые совмещают марксистские и немарксистские методы и терминологию, новые подходы к проблематике социальной истории и хорошо известные советским историкам.

Например, яркой иллюстрацией к данному утверждению может служить статья из шестого выпуска альманаха за 1994 года «История, история женщины, история полов», написанная Гизеллой Бок [259], посвященная теории гендерной истории. В ней автор обращается к тематике, которая является нехарактерной для историографии советского периода в целом, но уже бурно развивается за рубежом: истории женщин. Бок пытается показать, что изучение истории женщин позволяет взглянуть по-новому на историческую науку [260], перевернуть иерархию первичного и вторичного в истории [261].

Автор вводит также и новую терминологию, характерную для данного направления: например «пол» в социальном смысле (gender, Geschlecht) [262]. Один из важнейших принципов, который пытается обосновать автор, состоит в том, что то, что традиционная историография трактовала как «биологическое», то есть зачастую традиционные «женские» занятия, такие как воспитание детей, на самом деле является категорией социальной, а следовательно исторической [263]. Бок не концентрирует свое внимание только на женском мире: она также вводит читателя в мир исследований мужского мира, мужского гендера [264]. Несмотря на то что в статье содержатся такие довольно свежие для исторической науки в России того времени идеи, Гизелла Бок творит все-таки в рамках традиций с которыми постсоветские историки были неплохо знакомы: с одной стороны это историческая антропология, с другой стороны, марксизм.

С исторической антропологией данную статью роднит то, что автор старается рассмотреть категорию «женского», в связи с категорией «иного» [265], что помещает гендерную историю в систему «свой — чужой». С этой же целью вводятся параллели «женское — черная раса» versus «мужское — белая раса» [266]. Данный принцип, как я уже отмечал, совсем не чужд был «Школе Анналов», которая довольно много внимания уделяла категории «другого». Интерес к «иному» проник в исследовательское сообщество, сформировавшееся вокруг альманаха «Одиссей» из немецкой историографии, и о его значении свидетельствует то, что номер данного альманаха за 1993 год был полностью посвящен данной проблематике [267]. Понимание людей прошлого как «иных», «других» весьма симптоматично было и для главного редактора альманаха «Одиссей» А. Я. Гуревича, который всегда настаивал на необходимости занять эту позицию «иного» и смотреть на мир глазами людей прошлого [268].

Гизелла Бок в своей статье пытается совместить эту разработанную историографическую традицию и «историю женщин». Гендерная история, в представлении Бок, становится частью проекта «тотальной истории», который старательно разрабатывался Школой Анналов и Фернаном Броделем в частности. Таким образом, «история женщин» становится еще одним звеном данного проекта исторического знания, характерным признаком которого является внимание к ранее не освещаемым традиционной позитивистской историографией темам.

В то же время Гизелла Бок пытается соотнести гендерную историю и «новую социальную историю», которая оперирует такими марксистскими терминами как «класс» [269], при этом она резко выступает против того, что представители «новой социальной истории» считают понятие «класс», более важным, нежели понятие «гендер», отмечая, что ни одна категория не может стать гегемоном и что любой такой конструкт внутренне неоднороден. Далее автор рассуждает об изменениях классовой принадлежности женщины на протяжении XIX столетия, о том, как сами женщины определяли свою классовую принадлежность. Гизелла Бок явно стремится отойти от традиционного понимания класса как структурно однородной единицы, и при этом стремится его модернизировать, соотнести с идеями гендерной истории, не отказываясь от терминологии марксистского происхождения, активно ею оперируя.

Таким образом, характерной чертой данной работы является своеобразное «двойное дно»: новые идеи и терминология предлагаются во вполне традиционной «обертке». Непривычные идеи (с точки зрения большинства постсоветских историков) подаются встроенными в привычную для отечественного исследователя систему координат: с одной стороны, исторической антропологии, с другой — марксизма.

Именно такая подача материала автором стала одним из факторов, повлиявших на то, что данная статья, опубликованная в 1988 году, была избрана для публикации. Специфическая манера подачи новых и непривычных идей, которые постоянно соотносятся и находятся в генетической связи с идеями, уже известными российскими историкам, позволяет привходящим концептам встраиваться в систему представлений профессионального историка с минимальными потерями, не вызывая при этом сильного отторжения.

В подобном ключе также выдержана вторая статья из данного номера, автором которой является Натали Земон Девис: «Духи предков, родственники и потомки: некоторые черты семейной жизни во Франции нового времени» [270]. В этой статье также история семьи вплетена, с одной стороны, в экономическую историю, и с другой — в историю мироощущения людей раннего Нового времени, их менталитета.

Наличие таких работ, как статья вышеупомянутой мною Гизеллы Бок, позволяли инкорпорировать новые идеи в ту сеть научных представлений, которая уже была в постсоветской исторической науке. Тем самым отбор именно таких статей позволял менее безболезненно и успешно способствовать процессу рецепции западных идей в отечественную историографию.

Таковы основные приемы, которые использовала редакция альманаха, и критерии, которые она избрала для того, чтобы наиболее эффективно достичь поставленной цели, состоящей в информировании и ознакомлении на лучших образцах историографии постсоветского ученого-обществоведа с ситуацией в мировой науке. Именно этой цели и был подчинено в данном альманахе все — начиная от структуры самого печатного пространства, заканчивая составлением списков литературы. Данный альманах — лучший пример того, как постсоветские ученые-гуманитарии организовали процесс трансляции идей и теорий из мировой исторической науки в отечественную историю.

 

Выводы

Рассматриваемые мной три альманаха представили совершенно различные модели рецепции западной методологии, которые я постараюсь еще раз кратко суммировать в своих выводах.

Альманах THESIS был ориентирован, прежде всего, не на рецепцию, но на трансляцию новых идей исторической науки. Характерной чертой данного издания было желание отразить на своих страницах все разнообразие теоретического багажа современной социальной истории, поэтому для публикации отбирались статьи, представляющие как различные, зачастую противоположные точки зрения, так и принадлежащие авторам, работавшим в различных историографических традициях.

Отбирались статьи, прежде всего, имевшие «точки соприкосновения» с отечественной традицией исторической науки, то есть те, в рамках которых «сосуществовали» как знакомые постсоветскому историку концепты и идеи, так и совершенно для него новаторские. Таким образом, отбор статей, в альманахе был подчинен главной цели — помощи постсоветскому историку в ознакомлении с основными теоретическими новациями в социальной истории.

Альманах «Одиссей. Человек в истории» среди всех рассматриваемых мною изданий обладает наибольшим количеством номеров. Соответственно рецепция в данном издании происходила в несколько этапов.

Первый этап ограничивается 1989–1992 годами, для него характерны:

— Ориентация на методы неофициальной советской гуманитаристики. Использование западной методологии еще довольно ограничено.

— Отбор статей и рецепция теорий исторического знания строго локализированы, прежде всего, исследователи обращаются к европейской исторической науке — немецкой социальной истории и в особенности к идеям третьего поколения Школы Анналов.

— Зависимость процесса рецепции от личных связей советских историков и их зарубежных коллег. Отбор и трансляция концептов из мировой исторической науки велись при помощи коллег-иностранцев. Общение с представителями мировой исторической науки серьезно влияло на отечественных исследователей: часто под влиянием встреч с ними и ознакомления с их трудами, российский историк не только менял свою методологию, но даже свою тематику.

— Процесс использования авторами специфической терминологии и политика ссылок на историографию говорит об ориентации исследователей, авторов статей в альманахе, на французскую и в меньшей степени немецкую историческую науку. Ссылок на англоязычные работы довольно мало.

Второй этап рецепции в альманахе «Одиссей» следует ограничить 1993–1997 годами. Для него характерно:

— Проникновение в тексты исследователей, на постоянной основе печатавшихся в альманахе, терминологии, тематики, специфического стиля и приемов построения нарративов, заимствованных из-за рубежа.

— Строгая локализация рецепции теории исторического знания сменяется постепенным интересом к новым историографическим традициям и течениям, все больше появляется в альманахе статей, посвященных ситуации в англоязычной историографии и т. д.

— Изменения в политике рецепции в альманахе совпали с изменением структуры сети исследователей-авторов статей в альманахе. Приход новых авторов, связанных с семинаром Ю. Л. Бессмертного «История частной жизни», обусловил расширение теоретического багажа, используемого авторами статей «Одиссея» за счет усиленной рецепции новой методологии с Запада. Новые исследователи, вливаясь в сеть, сформированную вокруг альманаха, утверждали свое положение в ней с помощью новаторской методологии, которую заимствовали за рубежом, но это было иное «зарубежье», включавшее в себя уже американскую и британскую историографию.

— Статьи в результате усилившейся рецепции становились все более синкретичными, background авторов серьезно влиял на процесс рецепции ими новой методологии приводя к тому, что заимствованные концепты трактовались и использовались авторами альманаха совершенно по-особому. Концепты, заимствованные из советской историографии, неофициальной советской гуманитаристики смешивались с идеями, воспринятыми в результате рецепции.

Третий этап ограничивается 1998–2002 годами. Для него характерно:

— Начавшийся процесс сближения между российской и мировой историографией. Терминология, приемы построения внутристатейного нарратива и выбор тематики уже практически не отличаются от того, что пишут в подобных статьях историки-иностранцы.

— Трансфер и рецепция теории исторической науки довольно разнообразен: заимствование концептов происходит из различных историографических традиций: как из французской и немецкой, так и из англоязычной.

— Постепенное избавление от теоретического наследия — идей третьего поколения Школы Анналов и советской историографии, которые заменяются более новыми теориями исторической науки.

Альманах «Казус» представил несколько иную модель рецепции. Ориентировались его авторы фактически на один-единственный методологический подход: итальянскую микроисторию. Но именно в этом и проявилась яркая особенность рецепции новой методологии постоянными авторами альманаха: выбор этого подхода был обусловлен традициями усиленного внимания неофициальной советской гуманитаристики к проблемам отдельной личности. Также выбор именно микроистории, а не подобных ей локальной истории и истории повседневности, определялся той тематикой, что преимущественно разрабатывалась авторами статей, печатавшихся в альманахе: все они, так или иначе, участвовали в семинаре Ю.Л. Бессмертного «История частной жизни». Микроистория воспринималась историками-авторами альманаха, не как цель, а как средство для лучшего изучения повседневной жизни прошлого и индивидуальных стратегий поведения.

Специфический background сформировал особый взгляд авторов «Казуса» на микроисторию: зачастую данный подход лишь декларировался, или же отличался предметом: выбирались казусы, прежде всего, нетипичные, в которых, по мнению авторов, в наибольшей мере проявлялись индивидуальные стратегии поведения. Именно такой «индивидуализированный» и «иллюстративный» тип восприятия микроистории был представлен на страницах альманаха.

 

Приложения

Объяснение принципов построения таблиц

Таблицы ссылок на историографию, составленные мною можно разделить на два типа:

А) Таблицы с распределением ссылок по странам.

Б) Таблицы с распределением ссылок по десятилетиям.

Каждый тип имеет свои особенности. Таблицы с распределением по странам подразумевают разделение данной суммы ссылок по критерию географической принадлежности. Принадлежность той или иной работы к определенному ареалу определяется по автору: национальности, месту работы и языку написания труда. Данная таблица поможет понять, к каким историографическим школам обращались советские и российские историки, на какие зарубежные страны они ориентировались в выборе литературы. В данном случае выделены несколько стран, имевших наиболее мощные историографические школы: Англия, Франция, Италия, ФРГ, США. Остальные страны объединены в общую колонку — Другие. Каждое число — количество работ из страны N, ссылки на которую даны в статье Х. Также числовые данные могут принимать вид Х(Y), где Х — количество ссылок на работы из данной страны, а Y — число Х вместе с повторными ссылками на историографию.

Таблицы с распределением ссылок по десятилетиям. Они позволят понять, насколько новой была литература, с которой, были знакомы авторы статей, динамика изменений в данных таблицах позволит уяснить насколько хорошо авторы статей были знакомы с историографией того или иного периода. Ссылки на литературу распределены по столбцам, обозначающих десятилетия. Например, столбец 1981-1990 год с числом Х означает, что автор данной статьи использовал ровно Х ссылок на литературу, годом выпуска которой значится 1981-1990 года. Цифры в скобках означают число Х+ повторные ссылки.

Что в данном случае подразумевается под ссылками на литературу? Это исключительно ссылки на историографию. Я сознательно исключил из выборки ссылки на источники, и ссылки на историографические работы, если автор использует их как источник, то есть цитирует публикуемые в данной работе письменные документы, и решил сосредоточиться исключительно на тех случаях, когда историографические работы важны для автора статей сами по себе. Повторные ссылки также учитываются, их число подается в скобках.

Источником цифровых сведений является сама статья, а именно — примечания с указанием литературы, на которую идут ссылки. Также важен сам текст — для понимания, каким образом используется данная единица литературы — в качестве источника или литературы. Отобранные таким образом работы распределяются по географическому и хронологическому принципу. Подсчет ведется по принципу 1 ссылка на научную работу = 1 число в колонке.

Таблица 1. Одиссей. Человек в истории. 1989 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 2. Одиссей. Человек в истории. 1989 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 3. Одиссей. Человек в истории. 1990 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 4. Одиссей. Человек в истории. 1990 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 6. Одиссей. Человек в истории. 1991 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 7. Одиссей. Человек в истории. 1992 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 8. Одиссей. Человек в истории. 1991 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 9. Одиссей. Человек в истории. 1993 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 10. Одиссей. Человек в истории. 1993 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому принципу)

Таблица 11. Одиссей. Человек в истории. 1994 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому принципу)

Таблица 12. Одиссей. Человек в истории. 1994 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 13. Одиссей. Человек в истории. 1995 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 14. Одиссей. Человек в истории. 1995 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 15. Одиссей. Человек в истории. 1996 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 16. Одиссей. Человек в истории. 1996 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 17. Одиссей. Человек в истории. 1997 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 18. Одиссей. Человек в истории. 1997 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 19. Одиссей. Человек в истории. 1998 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 20. Одиссей. Человек в истории. 1998 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 21. Одиссей. Человек в истории. 1999 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 22. Одиссей. Человек в истории. 1999 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 23. Одиссей. Человек в истории. 2000 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 24. Одиссей. Человек в истории. 2000 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 25. Одиссей. Человек в истории. 2001 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 26. Одиссей. Человек в истории. 2001 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

Таблица 27. Одиссей. Человек в истории. 2002 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по хронологическому признаку)

Таблица 28. Одиссей. Человек в истории. 2002 год.

Ссылки на историографию (распределение данных по географическому признаку)

 

Примечания

1. Дмитриева Е. Теория Культурного трансфера и компаративный трансфер в гуманитарных исследованиях: оппозиция и преемственность // Вопросы литературы. — 2011– №4. Журнальный зал в РЖ [Электронный ресурс]. Русский журнал, сор 2001. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2011/4/dm16.html (дата обращения 10. 05. 2013).
2. Дмитриева Е. Теория Культурного трансфера и компаративный трансфер в гуманитарных исследованиях: оппозиция и преемственность // Вопросы литературы. — 2011– №4. Журнальный зал в РЖ [Электронный ресурс]. Русский журнал, сор 2001. URL: http://magazines.russ.ru/voplit/2011/4/dm16.htmlhttp://magazines .russ.ru/voplit/2011/4/dm16.html (дата обращения 10. 05. 2013).
3. Лобачева Д. Е. Культурный трансфер: определение, структура, роль в системе культурных взаимодействий // Вестник ТГПУ. — 2010. — №8 — С. 25.
4. Middell Matthias Einleitung: Archiv und interkulturelles Gedachtnis //Archiv und Gedȁchtnis: Studien zur interkulturellen Ȕberlieferung — Bd 13. — Leipzig: Leipziger Univ.-Verlag, 2000. — S. 19. — Deutsch-französische Kulturbibliothek.
5. Лобачева Д. Е. Культурный трансфер: определение, структура, роль в системе культурных взаимодействий // Вестник ТГПУ. — 2010. — №8. — С. 25.
6. Bitterli U. Die “Wilden” und die “Zivilisten”: Grundzȕge einer Geistes- und Kulturgeschichte der europȁisch — ȕberseelischen Begegnung. — Mȕnchen: Beck, 1991. — 81 S.
7. Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — S. 127 — Erlangen Forschungen Reihe A, Geistwissenschafte.
8. Ibid. S. 127
9. Latour, B. Science in action // [Электронный ресурс] URL: http://ru.scribd.com/doc/36607680/Latour-Bruno-1987-Science-in-Action (режим доступа 31.03 2013).
10. Yonay, Yuval P. The struggle over the soul of economics: institutionalist and neoclassical economists between the wars — Princeton, New Jersey: Princeton Univ. Press, 1998. — Р. 21.
11. Клочков И. С. Пиры в литературе и искусстве Месопотамии// Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999 — С. 50–62.
12. Левинсон А. Г. Попытка реставрации балаганных гуляний в Нэповской России (к социологии культурных форм) // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991 — С. 137–159.
13. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт всеобщей истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013).
14. Гуревич А. Я. К читателю // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 5.
15. Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов// Мир историка: историографический сборник — Вып. 4. — Омск: Изд-во Ом. гос. ун-та,2008. — 404 с.
16. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013).
17. Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — 148 S. — Erlangen Forschungen Reihe A, Geistwissenschafte.
18. Стрелков В. И. К онтологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.:Наука. 2000. — С. 139-151.
19. Тогоева О. И. Брошенная любовница, старая сводня, секретарь суда и его уголовный регистр (Интерпретация текста или интерпретация интерпретации) // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 237-263.
20. Говар К. Прослывшие ведьмами: четыре женщины, осужденные прево Парижа в 1390-1391 // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 221-236.
21. Баткин Л. Индивидуальность и личность в истории (дискуссия) // Одиссей. Человек в истории. 1990.– М.: Наука, 1990. — С. 5 — 8.
22. Социальность, рожденная за пиршественным столом // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 5-108.
23. Воскобойников О.С. Ars instrumentum regni. Репрезентация власти Фридриха II в искусстве Южной Италии (1220-1250) // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 169-199.
24. Свешников А.В., Степанов Б.Е. Историки в междисциплинарном сообществе (Междисциплинарность и трансформация исторического сообщества) // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под ред. Г. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011. — С.234-258.
25. Свешников А. В. Степанов Б. Е. Исторические альманахи «Одиссей», «Казус», «Диалоги со временем»: поиск моделей научной коммуникации — Препринт WP6/2008/02. Серия WP6 Гуманитарные исследования. Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2008-2013URL: https://www.hse.ru/data/2010/05/05/1216432187/WP6_2008_02.pdf (Дата обращения 31. 03. 2013).
26. Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов // Мир историка: историографический сборник. — Вып. 4. — Омск, Из-во Омского Университета, 2008. — С. 387-411.
27. Степанов Б. Е. Тонкая красная нить: споры о личности и индивидуальности как зачин историографии 1990-х // Новое литературное обозрение, 2007, № 83/84.
28. Степанов Б. Пикник на обочине: опыт характеристики региональной интеллектуальной среды // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под редакцией Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 168-183.
29. Потапова Наталья. Историческая периодика: ситуация языкового выбора // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под редакцией Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 35–49.
30. Потапова Наталья. Российские исторические журналы: три модели организации знания и общества// Научное сообщество историков России:20 лет перемен / под. Ред. Геннадия Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011 — С. 191-233.
31. Потапова Наталья. Историческая периодика: ситуация языкового выбора // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под редакцией Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 41.
32. Там же с. 39-41.
33. Михина Е. М. Размышляя о семинаре: субъективные заметки /Е. М. Михина // Одиссей. Человек в истории. Образ «другого» в культуре. — М.:Наука, 1994 — С. 300-318.
34. Харитонович Д. Э. Десять лет странствия Одиссея // Средние Века. — 2001.– Вып. 62. — С. 213-229.
35. Свешников А., Степанов Б. Воспоминание о будущем (к 20-летию «Одиссея») // Одиссей. Человек в истории. 2008. — М.:Наука, 2008. — 444-457.
36. Бойцов М. А., Тогоева О. И. Дело «Казуса» // Средние Века — 2007 — Вып. 68(4) — С. 149-159.
37. Бордюгов Г. А. Козлов В. А. История и конъюнктура . — М.: Издательство политической литературы, 1992. — 352 с.
38. Афанасьев Ю.А. Я должен это сказать: политическая публицистика времен перестройки — М.:ПИК, 1991 — 256 с.
39. Согрин В. В. Идеология и историография в России: нерасторжимый брак? // Вопросы философии. –1996. –№8. — С. 3-18.
40. Сахаров А. Н. Историческая наука на перепутье // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. — М., 1996. — С. 9-12.
41. Исторические исследования в России: тенденции последних лет / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XX, 1996. — 464 с.
42. Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XX, 2003. — 560 с.
43. Научное сообщество историков России:20 лет перемен / Под. ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011. — 520 с.
44. Дашкова Т. Гендерная проблематика: подходы к описанию // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XX, 2003. — С. 203-245.
45. Кром М. Историческая антропология: от теоретических дебатов — к конкретным исследованиям // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен/ Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011 — С.186-202.
46. Уваров П. Историки делятся на работающих с источниками и не работающих с оными //Российская история — 2013 — №1 — С. 4–12.
47. Неретина С. Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы Анналов // Вопросы истории. — 1994. — № 6. — С. 182–186.
48. Жеребкина И. Гендерные 90-е, или фаллоса не существует. — СПб.: Алетейя, 2003. –256 с.
49. Хоткина З. Гендерные исследования в России — 10 лет // Общественные науки и современность. — 2000. — №4. — С. 21–26.
50. Хут Л. Р. Теоретико –методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа XX — XXI вв..– М.:МПГУ, 2010. — 702 с.
51. Хут Л. Р. Теоретико –методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа XX — XXI вв..– М.:МПГУ, 2010. — С. 44.
52. Там же с. 44.
53. Там же с. 45.
54. Там же с. 58.
55. Там же с. 49.
56. Уваров П. Ю. Но тут все и кончилось…Россия в роли «великой историографической державы» // Национальная гуманитарная наука в мировом контексте: Опыт России и Польши / Под ред. Е. Аксера и И. М. Савельевой. — М.: ГУ-ВШЭ, 2010. — С. 133.
57. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History — Vol. 2 — Number 2, Spring 2001 // Project MUSE cop 2013 [Электронный ресурс] URL:http://muse.jhu.edu/journals/kritika/toc/kri2.2.html (режим доступа 10. 05. 2013).
58. Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History — Vol. 12 — Number 4, Fall 2011 // Project MUSE cop 2013 [Электронный ресурс] URL:http://muse.jhu.edu/journals/kritika/toc/kri.12.4.html (режим доступа 10. 05. 2013).
59. Eklof Ben. “By A Different Yardstick:” Boris Mironov’s A Social History of Imperial Russia, 1700-1917, and its Reception in Russia. // Ab Imperio. — Вып. 3. — 2008. — С. 289-318.
60. Фокс М. –Д., Холквист П., По М. Журнал «Критика» и новая наднациональная историография России. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2001/50/devid.html (режим доступа 10. 05. 2013).
61. Kollmann, Nancy Shields. Convergence, Expansion, and Experimentation: Current Trends in Muscovite History Writing // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History — Vol. 2 — Number 2, Spring 2001 // Project MUSE cop 2013 [Электронный ресурс]. URL: //http://muse.jhu.edu/journals/kritika/toc/kri2.2.html (режим доступа 10. 05. 2013).
62. Фокс М. –Д., Холквист П., По М. Журнал «Критика» и новая наднациональная историография России// Новое Литературное Обозрение. 2001 — №50. [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2011-2013. URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2001/50/devid.html (режим доступа 10. 05. 2013).
63. Eklof Ben. “By A Different Yardstick:” Boris Mironov’s A Social History of Imperial Russia, 1700-1917, and its Reception in Russia. // Ab Imperio. — Вып. 3. —2008. — С. 295-298.
64. Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов // Мир историка: историографический сборник. — Вып. 4. — Омск, Из-во Омского Университета, 2008. — С. 387-411.
65. Свешников А. В. Степанов Б. Е. Исторические альманахи «Одиссей», «Казус», «Диалоги со временем»: поиск моделей научной коммуникации — Препринт WP6/2008/02. Серия WP6 Гуманитарные исследования. Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2008-2013. URL: http://www. hse.ru/pubs/lib/data/ access/ticket/136821176102537886 32b9a2f664bd444752727daf/ WP6_2008_02.pdf (режим доступа 10. 05. 2013).
66. Харитонович Д. Э. Десять лет странствия Одиссея // Средние Века. — 2001.– Вып. 62. — С. 213-229.
67. Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989 — С. 114 — 135.
68. Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989 — С. 182 — 198.
69.  «Союзник» в понимании Б. Латура — это любая научная практика, факт, или методология, которые способствуют ученому в доказательстве его гипотез.
70. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013).
71. Михина Е. М. Размышляя о семинаре // Одиссей. Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 316.
72. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «Истории частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004. URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 25 04 2013).
73. 20000 в 1989 году против 800 экземпляров в 2002.
74. Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — 148 S. — Erlangen Forschungen Reihe A, Geistwissenschafte.
75. Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — S. 127.
76. Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 90–96.
77. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 13 –146.
78. Геллнер Э. Две попытки уйти от истории // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 147– 166.
79. Рихтер М. Латынь — ключ к пониманию раннего средневековья? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 126–136.
80. Ле Гофф Ж. С небес на землю // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991 — С. 25–47.
81. Вжозек В. Историография как игра метафор // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 60–74.
82. Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 8
83. Приложение: Таблицы 1 — 8.
84. Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII // Одиссей, Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 147-166.
85. Геллнер Э. Две попытки уйти от истории // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 147-166.
86. К читателю // Одиссей. Человек в истории — М.: Наука, 1989. — С. 5
87. Репина Л. П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в современной британской и американской медиевистике // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 167-181.
88. Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ // Одиссей, Человек в истории — М.: Наука, 1990. — С. 182-198.
89. Одиссей, Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 6-89.
90. Текст анкеты // Одиссей, Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 9.
91. Баткин Л. М. К спорам о логико-историческом определении индивидуальности //Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990. — С. 62.
92. Неретина С. С. Через идею диалога культур //Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990 — С. 22.
93. Гуревич А. Я. Категории Средневековой культуры. — М.: Искусство, 1972. — 318 с.
94. Гуревич А. Я. Категории Средневековой культуры. — М.: Искусство, 1984. — 350 с.
95. Гуревич А. Я. Избранные труды Т. 2: Средневековый мир. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 116 с.
96. Там же.
97. Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике //Вопросы литературы и эстетики. : Сб. — М.: Худож. лит, 1975. — С. 234-407.
98. Баткин Л. М. Итальянское возрождение и религия // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М.: Наука, 1994. — С. 110.
99. Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: новое направление в зарубежной историографии // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 114-135
100. Там же с. 125.
101. Бессмертный Ю.Л. «Анналы»: переломный этап? // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991.– С. 7-24.
102. Там же с. 13.
103. Там же с. 16.
104. Приложение: таблицы 2, 4, 6, 8.
105. Приложение: таблицы 1, 3, 5, 7.
106. Копосов Н. Е. Советская историография, марксизм и тоталитаризм (к анализу ментальных основ историографии) // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М., Наука, 1994. — С. 51–68.
107. Михина Е. М. Размышляя о семинаре // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М., Наука, 1994. — С. 317.
108. Оболенская С. В. Образ немца в русской культуре XVIII–XIX столетия // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 160 –185.
109. Копелев Л. З. Чужие… // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 8–18.
110. Копелев Л. З. Чужие… // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 8.
111. Там же.
112. Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11. — 17. Jahrhundert / Herausgegeben von Dagmar Herrmann unter Mitarbeit von Johanne Peters, Karl-Heinz Korn und Volker Pallin. — Wilhelm Fink Verlag, München, 1988. — 366 S.
113. Оболенская С. В. Германия глазами русских военных путешественников 1813 года // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 70-84.
114. Лучицкая С. И. Араб глазами франка (конфессиональный аспект восприятия) // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 19-38. Она же. Мусульмане в иллюстрациях к хронике Гийома Тирского (визуальный код инаковости) // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука,1999. — С. 245–271.
115. Ронин В. К. Бельгийцы и россияне: некоторые различия в менталитете // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 287– 305.
116. Ронин В.К. Колониальные мемуары, дневники и письма русских эмигрантов (20-30-е годы ХХ века) // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука. 2000. — С. 223–256.
117. Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века// Одиссей. Человек в истории. 1997. — М., Наука, 1997. — С. 204 — 232.
118. Brooks J. When Russia learn to read: Literacy and popular literature, 1861 — 1917. — Princeton. PrincetonUniv. press, 1985. — 450 p.
119. Громыко М. М. Мир Русской деревни. — М.: Молодая гвардия, 1991 — 269 с.
120. Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 204.
121. Там же с. 212.
122. Дунаева Н. А. «Стирая грани» — Содружество Молодых Ученых Поволжья [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2005-2013.URL: http://sodmu.narod.ru/t_dun.htm (дата обращения 25. 04 2013).
123. Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 132 — 146.
124. Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.:Coda, 1996. — С. 306 — 330.
125. Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 5 — 80
126. Доманьска Э. Философия истории после постмодернизма. — М.: Канон+, РООИ Реабилитация, 2010 — С. 176-177.
127. Там же с. 250.
128. Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 11 — 24.
129. Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории / Л. П. Репина // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 25 — 38.
130. Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 12.
131. Foucault M. Surveiller et punir / Michel Foucault — P.: Gallimard, 1975 — 318 p. [Электронный ресурс]. Режим доступа: URL: http://books.google.fr/books?id=qDIFAQAAIAAJ&q=Surveiller+et+punir&dq=Surveiller +et+ punir&hl=fr&sa=X&ei=0sRYUbKuBbK60AGiooCABA&ved=0CDIQ6AEwAA (дата обращения 11.05.2013).
132. Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 13.
133. Там же.
134. Там же с. 16.
135. Там же.
136. Зверева И. Г. Перспективы постмодернизма // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996 — С. 26.
137. Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 60-80.
138. Там же с. 65.
139. Ляпустина Е. В. Усталость от поисков метода? // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. — 169-173.
140. Там же с. 170.
141. Бахорский Г.Ю. Тема секса и пола в немецких шванках // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 50 — 69.
142. Там же с. 51.
143. Там же с. 51.
144. Там же с. 56.
145. Там же с. 57.
146. Хайэмс П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 161– 174.
147. Хайэмс П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 167 — 169.
148. Там же с. 172 — 174.
149. Там же с. 173.
150. Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 –летию Юрия Львовича Бессмертного // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 209 — 217.
151. Там же с. 212.
152. Там же с. 212.
153. Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 233–250.
154. Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 233–250.
155. Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века, его тупики и возможности его преодоления // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 247–255.
156. Гуревич А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 236.
157. Там же с. 236.
158. Гуревич А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. 248.
159. Там же с. 239.
160. Там же с. 239 — 240.
161. Там же с. 237 — 238.
162. Гуревич А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 247.
163. Там же с. 250.
164. Бойцов М. А. Ахенские коронационные съезды под разными углами зрения // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 180.
165. Там же с. 193.
166. Визгин В. П. Постструктуралистская методология истории: достижения и пределы // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 39–58.
167. Визгин В. П. Герменевтический импульс формирования новоевропейской науки (историографический контекст) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 162.
168. Визгин В. П. Герменевтический импульс формирования новоевропейской науки (историографический контекст) // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 174.
169. Ткаченко Г. А. Модель человека в культуре Китая (о традиционной китайской антропологии) // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 144.
170. Там же с.161.
171. Приложение: таблица 24.
172. Приложение: таблицы 1, 3, 5, 7.
173. Приложение: таблицы 23, 21, 19.
174. Исследователями, вошедших в состав сетевого сообщества ученых, сформировавшегося вокруг альманаха в 1987 — 1989 гг.
175. Кондратьева Т. С. От царской подачи к кремлевскому распределителю // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 21-29.
176. Дискуссия // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 96.
177. Дискуссия // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 93.
178. Баткин Л. М. Странная тюрьма исторической необходимости // Одиссей, Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 64– 77.
179. Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей, Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 125– 138.
180. Там же с. 136.
181. Шмидт Ж.-К. Вопрос о изображениях в полемике между иудеями и христианами в XII веке / Жан-Клод Шмидт // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 30–43.
182. Дмитриева О. В. От сакральных образов к образу сакрального. Елизаветинская художественная пропаганда и ее восприятие в народной традиции // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 44–52.
183. Данилевский И. Н. Символика миниатюр Радзивилловской летописи // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 228–236.
184. Кулаева С. Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 151–168.
185. Стрелков В. И. К антологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита /В. И. Стрелков // Одиссей. Человек в истории.2000. — М.: 2001. — С. 139–151.
186. Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов.// Мир историка: историографический сборник — Вып. 4. — Омск:Изд-во Ом. гос. ун-та,2008. — 404 с.
187. Кром М. Историческая антропология: от теоретических дебатов — к конкретным исследованиям// Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под. ред Г. И. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011 — С.186–202.
188. Там же с. 193.
189. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «История частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004.URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 10.05.2013).
190. История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «История частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004.URL: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48 (дата обращения 10.05.2013).
191. Там же.
192. Споры о «Казусе» // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996 — Вып.1.– М.РГГУ, 1997. — С. 319.
193. Там же. 303.
194. Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»?.. // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996. –Вып.1.– М.Наука, 1996. — С. 5 — 21.
195. Споры о «Казусе»// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М. РГГУ, 1997. — С. 309.
196. Там же с. 308.
197. Гренди Ж. Еще раз о микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М.:РГГУ, 1997. — С. 291-301.
198. Степанов Б. Е. Тонкая красная нить: споры о личности и индивидуальности как зачин историографии 1990-х // Новое литературное обозрение — 2007 — № 83/84.
199. Споры о «Казусе»// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М.:РГГУ, 1997.- С. 303 — 320.
200. Там же с. 304
201. Там же с. 303.
202. Там же с. 304.
203. Споры о «Казусе»// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М.:РГГУ, 1997. — С. 308.
204. Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1. — М.:РГГУ, 1997. — С. 87-106.
205. Там же С. 87.
206. Там же.
207. Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1. — М.:РГГУ, 1997. — С. 88.
208. Там же с. 88.
209. Репина Л. П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2.– М.:РГГУ, 1999. — С. 80.
210. Бессмертный Ю. Л. Иная история // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 169.
211. Гренди Э. Еще раз о микроистории. // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1. — М.:РГГУ, 1997. — С. 291-302.
212. Людтке А. «История повседневности» в Германии после 1989 года // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 117-126.
213. Репина Л. П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2.– М.:РГГУ, 1999. — С. 76-100.
214. Свенцицкая И. С. Счастье и горе у древних греков // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4.– М.:ОГИ, 2002. — С. 16-25.
215. Габдрахманов П. Ш. Имя и счастье в средневековой Фландрии// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4. — М.:ОГИ, 2002. — С. 45-52.
216. Данилевский И. Н. Холопское счастье Даниила Заточника// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4. — М.:ОГИ, 2002. — С. 94-107.
217. Бойцов М. А. Неутешный вдовец и тяжба со смертью.// Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4.– М.:ОГИ, 2002. — С. 73-93.
218. Хорошкевич А. Л. Годунов и русский иконописец в записках Мартина Грувенега // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3.– М.:РГГУ, 2000. — С. 273-282.
219. Бессмертный Ю. Л. Это странное ограбление // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1. — М.:РГГУ, 1997. — С. 29-40.
220. Уваров П. Ю. Апокатастасис, или основной инстинкт историка // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 15-32.
221. Копосов П. Е. О невозможности микроистории // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 33-51.
222. Там же с. 33.
223. Там же с. 35.
224. Там же с. 44.
225. Баткин Л. М. О современном историческом разуме // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 64.
226. Там же с. 65.
227. Бойцов М. А, Вперед к Геродоту! // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 17-42.
228. Выступления // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 55.
229. Здесь используется термин М. А. Бойцова «история в осколках», то есть максимально фрагиментированная история, в рамках которой не возможна выработка единой генерализированной картины происходящего.
230. Выступления // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 44.
231. Там же с. 57.
232. Свешников А. В., Степанов Б. Е. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов.// Мир историка: историографический сборник — Вып. 4. — Омск:Изд-во Ом. гос. ун-та,2008. — 404 с.
233. URL: http://igiti.hse.ru/data/054/314/1234/1_0_9Intro.pdf (дата обращения 09.05 2013).
234. URL: http://igiti.hse.ru/data/054/314/1234/1_0_9Intro.pdf (дата обращения 09.05 2013).
235. URL: http://igiti.hse.ru/Editions/THESIS/About(дата обращения 09.05 2013)
236. Там же.
237. Нарский И., Хмелевская Ю. Между конкуренцией и патернализмом: «грантовый» историк в современной России // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / под ред. Г.А. Бордюгова — М.: Аиро XXI, 2011 — 301 с.
238. Редакционный совет / Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 1993-2013. URL: http://www.hse.ru/data/502/467/1234/editorial_council.pdf (дата обращения 09.05 2013).
239. Редакционный совет / Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 1993-2013. URL: www.hse.ru/data/502/467/1234/editorial_council.pdf (дата обращения 09.05 2013).
240. Ломова С. А. Сорок лет американской клиометрики (заметки по истории научного направления)// Компьютер и экономическая история / Под ред. Л. И. Бородкина, В. Н. Владимирова. — Издательство Алтайского Государственного Университета, Барнаул 1997. — С. 113.
241. Интервью с И. М. Савельевой от 27. 03. 2013 (из личного архива).
242. Галисон П. Зона обмена: координация убеждений и действий // Вопросы истории естествознания и техники. — 2004. —№ 1. — С. 64-91.
243. Макклоски Д. Д. Полезно ли знать прошлое экономической науки? // // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т. 1. — Вып. 1. — С. 107–136.
244. Шоню П., Экономическая история: Эволюция и перспективы // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 137 — 151.
245. Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 154–162.
246. Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социального» // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 163 –181.
247. Стоун Л. Будущее истории // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — С. 158–174.
248. Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — Вып. 4. — С. 177–192.
249. Медик Х. Микроистория // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — Вып. 4. — С. 193–202.
250. Стоун Л. Будущее истории // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. –С. 168.
251. Там же с. 166.
252. Там же с. 170.
253. Там же с. 173.
254. Шоню П. Экономическая история: Эволюция и перспективы // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 137 — 151.
255. Кокка Ю. Социальная история между структурной и экономической историей // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.2. — Вып. 2. — С. 174–189.
256. Ван Дюльмен, Р. Историческая антропология в немецкой социальной историографии // — С. 208–230.
257. Историческая антропология // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.3. — Вып. 3. — С. 207.
258. Бурстин Дж. Д. Сообщества потребления / Дэниел Дж. Бурстин // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 231–254.
259. Бок Г. История, история женщин, история полов // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 170–200.
260. Там же с. 172.
261. Там же с. 172.
262. Там же с. 176.
263. Там же с. 179-180.
264. Там же с. 185.
265. Бок Г. История, история женщин, история полов // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 180.
266. Там же.
267. Одиссей. Человек в истории. 1993. — М., Наука, 1994 — 342 с.
268. Гуревич А. Я. Подводя итоги // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000 — С. 125-138.
269. Бок Г. История, история женщин, история полов // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 185 -186.
270. Земон Дэвис Н. Духи предков, родственники и потомки: некоторые черты семейной жизни во Франции начала нового времени // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 201–241.

 

Список использованных источников и литературы

Источники

1) Абдулаев Е. В. Апостол Фома: генезис одной агиографической традиции среднеазиатских манихеев / Е. В. Абдулаев // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 192–213.

2) Арнаутова Ю. Е. Мемориальные аспекты иконографии св. Гангульфа / Ю. Е. Арнаутова // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 53–75.

3) Арнаутова Ю. Е. Чудесные исцеления святыми и «народная религиозность» в средние века / Ю. Е. Арнаутова // Одиссей. Человек в истории. 1995. — М.: Наука, 1995. — С. 151–169.

4) Баткин Л. М. Индивидуальность и личность в истории (дискуссия) /Л. М. Баткин //Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 5–8.

5) Баткин Л. М. Итальянское возрождение и религия / Л. М. Баткин // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М.: Наука, 1994. — С. 109–159.

6) Баткин Л. М. К спорам о логико-историческом определении индивидуальности /Л. М. Баткин // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990 — С. 59–75.

7) Баткин Л. М. О современном историческом разуме / Л. М. Баткин // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 62–96.

8) Баткин Л. М. Странная тюрьма исторической необходимости / Л. М. Баткин // Одиссей, Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 64 –77.

9) Бахорский Г.–Ю. Тема секса и пола в немецких шванках / Ганс-Юбер Бахорский: пер. с нем. Е. М. Михиной // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 50–69.

10) Бахтин М. М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике /М. М. Баткин //Вопросы литературы и эстетики. — М.: Художественная литература, 1975. — С. 234 — 407.

11) Бессмертный Ю. Л. «Анналы»: переломный этап? / Ю. Л. Бессмертный // Одиссей. Человек в истории.1991. — М.: Наука, 1991. — С. 7–24.

12) Бессмертный, Ю. Л. Вновь о трубадуре Бертране де Борне и его видении простолюдина: (К проблеме дешифровки культурных кодов) / Ю. Л. Бессмертный // Одиссей. Человек в истории.1995. — М.: Наука, 1995. — С. 140–150.

13) Бессмертный Ю. Л. Иная история (вместо послесловия к статье П. Фридмана и Г. Спигел) / Ю.Л. Бессмертный // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 165–175.

14) Бессмертный Ю. Л. К изучению матримонального поведения во Франции XII -XII веков / Ю. Л. Бессмертный // Одиссей. Человек в истории.1989. — М.: Наука, 1989. — С. 98–113.

15) Бессмертный Ю. Л. Некоторые соображения о изучении феномена власти и о концепциях посмодернизма и микроистории / Ю. Л. Бессмертный // Одиссей. Человек в истории.1995. — М.: Наука, 1995. — С. 5–19.

16) Бессмертный Ю. Л. Новая демографическая история / Ю. Л. Бессмертный // Одиссей. Человек в истории.1994. — М.: Наука, 1994. — С. 239–256.

17) Бессмертный Ю. Л. Что за «Казус»?.. / Ю. Л. Бессмертный // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996. — Вып. 1.– М.:РГГУ, 1996. — С. 5–21.

18) Бессмертный Ю. Л. Это странное ограбление // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1. — М.:РГГУ, 1997. — С. 29–40.

19) Бойцов М. А. Ахенские коронационные съезды под разными углами зрения /М.А. Бойцов // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 171–203.

20) Бойцов М. А. Вперед к Геродоту! /М.А. Бойцов // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 17–42.

21) Бойцов М. А. Неутешный вдовец и тяжба со смертью / М. А. Бойцов // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. — Вып. 4. — 2002. — М.:ОГИ, 2002. — С. 73–93.

22) Бойцов М. А. Скромное обаяние власти (к облику германских государей XIV — XV веков) / М. А. Бойцов // Одиссей. Человек в истории. 1995. — М.: Наука, 1995. — С. 37–78.

23) Бок Г. История, история женщин, история полов / Гизела Бок; пер. с нем. В. И. Рубцова // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 170–200.

24) Бурстин Дж. Д. Сообщества потребления / Дэниел Дж. Бурстин; пер с англ. Е. М. Дахиной // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.3. — Вып. 3. — С. 231–254.

25) Бордюгов Г. А. История и конъюнктура / Г. А. Бордюгов, В. А. Козлов. — М.: Издательство политической литературы, 1992. — 352 с.

26) Брагинская Н. В. «Картины» Филострата Старшего: генезис и структура диалога перед изображением / Н. В. Брагинская // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 274–313

27) Ван Дюльмен, Р. Историческая антропология в немецкой социальной историографии / Рихард Ван Дюльмен; пер. с нем. В. И. Рубцова // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.3. — Вып. 3. — С. 208–230.

28) Вжозек В. Историография как игра метафор / Войцех Вжозек; пер. с пол. В. М. Перельман // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М., Наука, 1991 — С. 60–74.

29) Визгин В. П. Постструктуралистская методология истории: достижения и пределы / В. П. Визгин // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 39–58.

30) Воскобойников О. С. Ars instrumentum regni. Репрезентация власти Фридриха II в искусстве Южной Италии (1220-1250) / О. С. Воскобойников // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 169–199.

31) Выступления / И. С. Свенцицкая и др. // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 42–76.

32) Данилевский И. Н. Холопское счастье Даниила Заточника / И. Н. Данилевский // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4.– М.:ОГИ, 2002. — С. 94–107.

33) Данилевский И. Н. Символика миниатюр Радзивилловской летописи /И. Н. Данилевский // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 228–236.

34) Дмитриева О. В. От сакральных образов к образу сакрального. Елизаветинская художественная пропаганда и ее восприятие в народной традиции // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 44–52.

35) Габдрахманов П. Ш. Имя и счастье в средневековой Фландрии / П. Ш. Габдрахманов // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 4. — М.:ОГИ, 2002. — С. 45–52.

36) Геллнер Э. Две попытки уйти от истории / Эрнест Геллнер; пер. с нем. И. М. Бессмертной // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 147–166.

37) Гинзбург К. Образ шабаша ведьм и его истоки / Карло Гинзбург; пер. с фр. Е. Ю. Симакова // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990 — С. 132–146.

38) Говар К. Прослывшие ведьмами: четыре женщины, осужденные прево Парижа в 1390-1391 / Катрин Говар; пер. с фр. О. И. Тогоевой // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 221–236.

39) Горский А. А. О титуле «царь» в средневековой Руси (до середины XVI в.) / А. А. Горский // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 205–212.

40) Горюнов Е. В. Соотношение народной и ученой культур средневековья в зеркале народных обрядов и священных предметов. (Ракурс расхождения и ракурс взаимопроникновения) / Е. В. Горюнов // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М., Наука, 1994 — С. 141–164.

41) Гренди Э. Еще раз о микроистории / Э. Гренди; пер. с фр. О. И. Тогоевой // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории.1996. — Вып. 1. — М.: Наука, 1996. — С. 291–301.

42) Громыко М. М. Мир Русской деревни /М. М. Громыко. — М.: Молодая гвардия, 1991. — 269 с.

43) Гуревич. А. Я. Апории современной исторической науки: мнимые и подлинные /А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 233–250.

44) Гуревич А. Я. «Доброе ремесло». (Первая биография М. Блока) / А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 75–83.

45) Гуревич А. Я. К читателю /А. Я. Гуревич //Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 5–6.

46) Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры / А. Я. Гуревич. — М.: Искусство, 1972. — 318 с.

47) Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры / А. Я. Гуревич. — 2-е изд., испр. и доп. — М.: Искусство, 1984. — 350 с.

48) Гуревич А. Я. Категории средневековой культуры / А.Я. Гуревич // Избранные труды Т. 2: Средневековый мир. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — С. 17–262.

49) Гуревич А. Я. Историк и история. К 70 –летию Юрия Львовича Бессмертного / А.Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М., Наука, 1994. — С. 209–217.

50) Гуревич А. Я. Подводя итоги /А.Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 125–138.

51) Гуревич А. Я. Смерть как проблема исторической антропологии: о новом направлении в зарубежной историографии / А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 114–135.

52) Гуревич А. Я. Средневековый купец / А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990. — С. 97–131.

53) Гуревич А. Я. Территория историка / А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 81–109.

54) Гуревич А. Я. Человеческое достоинство и социальная структура / А. Я. Гуревич // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 5–30.

55) Гусарова Т. П. От застолья к столу переговоров: венгерское провинциальное дворянство в середине XVIII века в дневнике Ласло Ракоци / Т. П. Гусарова // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 43–49.

56) Данилова И. Е. Пространственный образ палаццо во флорентийском искусстве кватроченто / И. Е. Данилова // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 117–140.

57) Дашкова Т. Гендерная проблематика: подходы к описанию / Татьяна Дашкова // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 203–245.

58) Демурова Н. М. Английский джентльмен между двумя мировыми войнами (Рассказ У. С. Моэма «В львиной шкуре») / Н. М. Демурова // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 219–231.

59) Джаксон Т. М. Ориентационные принципы организации пространства в картине мира средневекового скандинава / Т. М. Джаксон // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 54–64.

60) Дискуссия // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 92–99.

61) Дмитриева О. В. От сакральных образов к образу сакрального. Елизаветинская художественная пропаганда и ее народное восприятие / О. В. Дмитриева // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 44–52.

62) Дмитриева О. В. Церемониал, церемонность и бес-церемонность в королевском застолье в Елизаветинской Англии / О. В. Дмитриева // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 85–91.

63) Дубровский И. В. Церковная десятина в проповеди Цезария Арльского: язык эксплуатации деревни / И. В. Дубровский // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 31–46.

64) Дюби Ж. Куртуазная любовь и перемены положения женщин во второй половине XII / Жорж Дюби; пер. с фр. Е. Ю. Симакова // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М., Наука, 1990 — С. 90–96.

65) Зверева Г. И. Перспективы постмодернизма // Г. И. Зверева / Одиссей. Человек в истории. 1996. — М., Наука, 1996. — С. 11–24.

66) Зелдин Т. Социальная история как история всеобъемлющая / Теодор Зелдин; пер. с англ. Е. М. Дахиной // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 154–162.

67) Земон Дэвис Н. Духи предков, родственники и потомки: некоторые черты семейной жизни во Франции начала нового времени / Натали Земон Дэвис; пер с англ. К. ф. н. В. И. Иванова // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.6. — Вып. 6. — С. 201–241.

68) Зидер Р. Что такое социальная история? Разрывы и преемственность в освоении «социального» / Райнхардт Зидер; пер. с нем. д. и. н. М. М. Духанова // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 163 –181.

69) Иванов Вяч. Вс. Культурная антропология и история культуры / Вяч. Вс. Иванов // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989. — С. 11–16.

70) Игнатенко А. А. Принцип циклизма в средневековой арабо — исламской мысли / А. А. Игнатенко // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 162–187.

71) Ионов И. Н. Судьба генерализирующего подхода к истории в эпоху постструктурализма (попытка осмысления опыта Мишеля Фуко) / И. Н. Ионов // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 60–80.

72) Историческая антропология // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.3. — Вып. 3. — С. 207.

73) История Центра и основные направления научной деятельности // Центр «История частной жизни и повседневности». Институт Всеобщей Истории РАН, [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2002-2004. Режим доступа: http://www.igh.ru/index.php?option=com_content&view=category&id=48, свободный.

74) Каганович В. С. П. М. Бицилли как историк культуры / В. С. Каганович // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 256–271.

75) Каждан А. П. Идея движения в словаре византийского историка Никиты Хониата / А. П. Каждан // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 95–116.

76) Клочков И. С. Пиры в литературе и искусстве Месопотамии / И. С. Клочков // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 50–62.

77) Кнабе Г. С. Общественно-историческое познание второй половины XX века, его тупики и возможности его преодоления / Г. С. Кнабе // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 247–255.

78) Крылов В. П. Мужской костюм Жанны Д`Арк: неслыханная дерзость, или вынужденный шаг? / В. П. Крылов // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 186–193.

79) Ковельман А. Б. Рождение толпы: от Ветхого к Новому завету / А. Б. Ковельман // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 123–137.

80) Кокка Ю. Социальная история между структурной и экономической историей / Юрген Кокка; пер. с нем. к. и. н. А. Н. Родионова // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. — 1993. — Т.2. — Вып. 2. — С. 174–189.

81) Кондратьева Т. С. От царской подачи к кремлевскому распределителю / Т. С. Кондратьева // Одиссей, Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 21–29.

82) Копелев Л. З. Чужие… / Л. З. Копелев; пер. с нем. С. В. Оболенской // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М., Наука, 1994. — С. 8–18.

83) Копосов Н. Е. О невозможности микроистории / Н. Е. Копосов // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 33–51.

84) Копосов Н. Е. Советская историография, марксизм и тоталитаризм (к анализу ментальных основ историографии) / Н. Е. Копосов // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М., Наука, 1994. — С. 51–68.

85) Кулаева С. Б. Символические жесты зависимости в оформлении средневекового оммажа / С. Б. Кулаева // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 151– 168.

86) Куприянов А. И. «Пагубная страсть» московского купца // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М.:РГГУ, 1997. — С. 87–106.

87) Левинсон А. Г. Попытка реставрации балаганных гуляний в Нэповской России (к социологии культурных форм) /А. Г. Левинсон // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 137 — 159.

88) Ле Гофф Ж. Является ли все же политическая история становым хребтом истории? / Жак Ле Гофф; пер. с фр. И. В. Дубровского // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — Вып. 4. — С. 177–192.

89) Лучицкая С. И. Араб глазами франка (конфессиональный аспект восприятия) / С. И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 19 — 38.

90) Лучицкая С. И. Идея обращения иноверцев в хрониках первого крестового похода / С. И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 121 — 141.

91) Лучицкая С. И. Иконография крестовых походов / С. И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 101 — 133.

92) Лучицкая С. И. Образ Мухаммада в зеркале латинской хроники / С. И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 181 — 195.

93) Лучицкая С. И. Мусульмане в иллюстрациях к хронике Гийома Тирского (визуальный код инаковости) / С. И. Лучицкая // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука,1999. — С. 245–271.

94) Людтке А. «История повседневности» в Германии после 1989 года /Альф Людтке; пер. с нем. С. И. Лучицкой // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 117– 126.

95) Ляпустина Е. В. Римские зрелища, или кое-что о самосознании личности и общества / Е. В. Ляпустина // Одиссей. Человек в истории. 1998. — М.: Наука, 1998. — С. 8–25.

96) Ляпустина Е. В. Усталость от поисков метода? / Е. В. Ляпустина // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 169–173.

97) Макклоски Д. Д. Полезно ли знать прошлое экономической науки? / Дональд Д. Макклоски; пер. с англ. Е. М. Дахиной // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т. 1. — Вып. 1. — С. 107–136.

98) Малинин Ю. В. «Королевская троица» во Франции XIV — XV веков / Ю. В. Малинин // Одиссей. Человек в истории. 1998. — М.: Наука, 1998. — С. 20–36.

99) Медик Х. Микроистория / Ханс Медик; пер. с нем. Т. И. Дудниковой // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — Вып. 4. — С. 193–202.

100) Неретина С. С. Через идею диалога культур / С. С. Неретина // Одиссей. Человек в истории. 1990. — М.: Наука, 1990 — С. 23–28.

101) Новоселов В. Р. Дуэльный кодекс: теория и практика дуэли во Франции XVI века / В. Р. Новоселов // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 216–233.

102) Оболенская С. В. Германия глазами русских военных путешественников 1813 года / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 70–84.

103) Оболенская С. В. «История повседневности» в современной историографии ФРГ / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука, 1989 — С. 182–198.

104) Оболенская С. В. Народное чтение и народный читатель в России XIX века / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 204–232.

105) Оболенская С. В. Некто Йозеф Шефер, солдат вермахта. Индивидуальная биография как опыт исследования «истории повседневности» / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 25–38.

106) Оболенская С. В. Образ немца в русской культуре XVIII-XIX столетия / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 160–185.

107) Оболенская С. В. Солдаты читают Л. Н. Толстого / С. В. Оболенская // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 287–310.

108) Парамонова М. Ю. Генеалогия святого: мотивы религиозной легитимации правящей династии в святовацлавской агиографии / М. Ю. Парамонова // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 178–204.

109) Парамонова М. Ю. Семейный конфликт и братоубийство в Вацлавской агиографии: две агиографические модели святости и мученичества правителя / М. Ю. Парамонова // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 104–139.

110) Парамонова М. Ю. Славянский восток в хронике Титмара Мерзебуржского. Образ «иного» на пересечении идеологии и риторики / М. Ю. Парамонова // Одиссей. Человек в истории. 1998. — М.: Наука, 1998. — С. 26–55.

111) Парамонова М. Ю. Центральная Европа накануне 1000 года: святой в политической игре центральноевропейских правителей / М. Ю. Парамонова // Одиссей. Человек в истории. 1997. — М.: Наука, 1997. — С. 47–70.

112) Подосинов А. В. Ориентация по странам света в древних культурах как объект историко-антропологического исследования / А. В. Подосинов // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 37–53.

113) Попенсков А. С. К образу пира в средневековой ирландской литературе / А. С. Попенсков // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 100–108.

114) Пондопуло А. Г. От этнографии-описания к этнографии-диалогу / А. Г. Пондопудо // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 115–125.

115) Редакционный совет / Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 1993-2013. Режим доступа: www.hse.ru/data/502/467/1234/editorial_council.pdf, свободный

116) Репина Л. П. Вызов постмодернизма и перспективы новой культурной и интеллектуальной истории / Л. П. Репина // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Coda, 1996. — С. 25–38.

117) Репина Л. П. «Персональная история»: биография как средство исторического познания / Л. П. Репина // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1999. — Вып. 2. — М.:РГГУ, 1999. — С. 76–100.

118) Репина Л. П. Социальная история и историческая антропология: новейшие тенденции в британской и американской исторической антропологии / Л. П. Репина // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 167–181.

119) Рихтер М. Латынь — ключ к пониманию раннего средневековья? / Михаил Рихтер; пер. с нем. Т. Е. Егоровой // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 126–136.

120) Ронин В. К. Бельгийцы и россияне: некоторые различия в менталитете / В. К. Ронин // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.: Наука, 1996. — С.287–305.

121) Ронин В. К. Колониальные мемуары, дневники и письма русских эмигрантов (20-30-е годы ХХ века) / В. К. Ронин // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука. 2000. — С. 223–256.

122)Ронин В. К. Франки, вестготы, лангобарды в VII-VIII веках: политические аспекты самосознания / В. К. Ронин // Одиссей. Человек в истории. 1989. — М.: Наука. 1989. — С. 60–76.

123) Свенцицкая И. С. Народное христианство в апокрифах II — V веков / И. С. Свенцицкая // Одиссей. Человек в истории.1998. — М.:Наука, 1998. — С. 109–122.

124) Свенцицкая И. С. Счастье и горе у древних греков / И. С. Свенцицкая // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2002. — Вып. 1. — М.:ОГИ, 2002. — С. 16–25.

125) Синицына И. Е. Шекспир в тропическом лесу / И. Е. Синицина // Одиссей. Человек в истории.1993. — М.:Наука, 1994. — С. 107–122.

126) Смилянская Е. Б. Поругание святых и святынь в России первой половины XVIII века (по материалам следственных дел) / Е. Б. Смилянская // Одиссей. Человек в истории.1999. — М.:Наука, 1999. — С. 123–138.

127) Смирин В. М. Римское рабство глазами римлян (система и казус) / В. М. Смирин // Одиссей. Человек в истории.1998. — М.:Наука, 1998. — С. 95–117.

128) Согомонов А. Ю. Открытие социального (парадокс XVI века) / А. Ю, Согомонов, П. Ю. Уваров // Одиссей. Человек в истории.2001. — М.:Наука, 2001. — С. 199–213.

129) Споры о «Казусе» // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 1996. — Вып. 1.– М.Наука, 1996. — С. 303–328.

130) Стоун Л. Будущее истории /Лоуренс Стоун; пер. с англ. к. ф. н. Е. В. Афанасьевой // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1994. — Т.4. — С. 158–174.

131) Стрелков В. И. К онтологии исторического текста: некоторые аспекты философии истории Ф. Р. Анкерсмита / В. И. Стрелков // Одиссей. Человек в истории.2000. — М.:Наука, 2000. — С. 139–151.

132) Текст анкеты // Одиссей, Человек в истории. — М.: Наука, 1990. — С. 9.

134) Тендрякова М. В. Еще раз о социально-исторической «прародине» личности / М. В. Тендрякова // Одиссей. Человек в истории. 1995. — М.: Наука, 1995. — С. 125–139.

135) Ткаченко Г. А. Модель человека в культуре Китая (о традиционной китайской антропологии) / Г. А. Ткаченко // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 139–191.

136) Тогоева О. И. Брошенная любовница, старая сводня, секретарь суда и его уголовный регистр (Интерпретация текста или интерпретация интерпретации) / О. И. Тогоева // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. — Вып. 3. — М.:РГГУ, 2000. — С. 237–263.

137) Уваров П. Ю. Апокатастасис, или основной инстинкт историка / П. Ю. Уваров // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3. — М.: РГГУ, 2000. — С. 15–32.

138) Уваров П. Ю. Париж XV века: события, оценки, мнения…Общественное мнение? / П. Ю. Уваров // Одиссей. Человек в истории. 1999. — М.: Наука, 1999. — С. 175–193.

139) Уваров П. Ю. Университетская Франция 1539-1559 гг. (Опыт социальной истории) / П. Ю. Уваров // Одиссей. Человек в истории. 1994. — М.: Наука, 1994. — С. 169–218.

140) Хайэмс П. Старинный случай с Томасом из Элдесфилда / Пол Хайэмс; пер. с англ. Д. Э. Харитоновича // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.: Наука, 1994. — С. 161–174.

141) Харитонович Д. Э. Альберт Великий и естественнонаучное знание XII века (на примере «Mineralia») / Д. Э. Харитонович // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 255–286.

142) Харитонович Д. Э. В единоборстве с василиском: опыт историко-культурной интерпретации средневековых ремесленных рецептов / Д. Э. Харитонович // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 77–97.

143) Харитонович Д. Э. Ремесло и исскуство (социокультурный образ западноевропейского средневекового ремесленника) /Д. Э. Харитонович // Одиссей. Человек в истории. 1992. — М.: Наука, 1994. — С. 160–175.

144) Хвостова В. К. Контент — анализ в исследованиях по истории культуры / В. К. Хвостова // Одиссей. Человек в истории. 2001. — М.: Наука, 2001. — С. 136–143.

145) Хорошкевич А. Л. Годунов и русский иконописец в записках Мартина Грувенега /А. Л. Хорошкевич // Казус. Индивидуальное и уникальное в истории. 2000. — Вып. 3.– М.:РГГУ, 2000. — С. 273–282.

146) Чешков М. А. Историческая сослагательность, постнеклассические науки и развивающийся мир / М. А. Чешков // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 14–20.

147) Шверхофф Г. От повседневных подозрений к массовым гонениям. Новейшие германские исследования по истории ведовства в начале Нового времени / Георг Шверхофф // Одиссей. Человек в истории. 1996. — М.:Coda, 1996. — С. 306–330.

148) Шкуратов В. А. Историческая психология на перекрестках человекознания глазами психолога / В. А. Шкуратов // Одиссей. Человек в истории. 2000. — М.: Наука, 2000. — С. 103–114.

149) Шмидт Ж.-К. Вопрос о изображениях в полемике между иудеями и христианами в XII веке / Жан-Клод Шмидт; пер. с фр. О. С. Воскобойникова // Одиссей. Человек в истории. 2002. — М.: Наука, 2002. — С. 30–43.

150) Шоню П. Экономическая история: Эволюция и перспективы / Пьер Шоню; пер. Е. В. Белянина // THESIS: Теория и история экономических и социальных институтов и систем. –1993. — Т.1. — Вып. 1. — С. 137 — 151.

151) Ястребицкая А. Л. Повседневность и материальная культура средневековья в отечественной медиевистике / А. Л. Ястребицкая // Одиссей. Человек в истории. 1991. — М.: Наука, 1991. — С. 83–102.

152) Brooks J. When Russia learn to read: Literacy and popular literature, 1861 — 1917 / J. Brooks — Princeton: PrincetonUniv. press, 1985. — 450 p.

153) Deutsche und Deutschland aus russischer Sicht 11.–17. Jahrhundert / Herausgegeben von Dagmar Herrmann, Johanne Peters, Karl-Heinz Korn und Volker Pallin. — München: Wilhelm Fink Verlag, 1988. — 366 S.

154) Foucault M. Surveiller et punir / Michel Foucault — P.: Gallimard, 1975 — 318 p.

Литература

155) Афанасьев Ю.А. Я должен это сказать: политическая публицистика времен перестройки / Ю. А. Афанасьев — М.:ПИК, 1991 — 256 с.

156) Бойцов М. А. Дело «Казуса» / Бойцов М. А., Тогоева О. И. // Средние Века — 2007 — Вып. 68(4) — С. 149–159.

157) Дмитриева Е. Теория Культурного трансфера и компоративный трансфер в гуманитарных исследованиях: оппозиция и преемственность / Елена Дмитриева // Вопросы литературы. 2011 — №4. Журнальный зал в РЖ [Электронный ресурс]. Русский журнал. Электрон. дан. М., cop 2011-2013. Режим доступа: URL: http://magazines.russ.ru /voplit/2011/4/dm16.html, свободный.

158) Доманьска Э. Философия истории после постмодернизма / Эва Доманьска. — М.: Канон+, РООИ Реабилитация, 2010 — 400 с.

159) Галисон П. Зона обмена: координация убеждений и действий / Питер Галисон; пер. с англ. В. А. Герович // Вопросы истории естествознания и техники. — 2004. —№ 1. — С. 64—91.

160) Дунаева Н. А. «Стирая грани» / Н. А. Дунаева. Содружество Молодых Ученых Поволжья [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2005-2013. Режим доступа: http://sodmu.narod.ru/t_dun.htm свободный.

161) Жеребкина И. Гендерные 90-е, или фаллоса не существует / Ирина Жеребкина. — СПб.: Алетейя, 2003. — 256 с.

162) Исторические исследования в России: тенденции последних лет / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XX, 1996. — 464 с.

163) Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — 560 с.

164) Кром М. Историческая антропология: от теоретических дебатов — к конкретным исследованиям / Михаил Кром // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011 — С.186 –202.

165) Лобачева Д. Е. Культурный трансфер: определение, структура, роль в системе культурных взаимодействий /Лобачева Т. Е. // Вестник ТГПУ. — 2010. — №8. — С. 23–28.

166) Ломова С. А. Сорок лет американской клиометрики (заметки по истории научного направления) / С. А. Ломова // Компьютер и экономическая история / Под ред. Л. И. Бородкина, В. Н. Владимирова. — Издательство Алтайского Государственного Университета, Барнаул 1997. — С. 104–130.

167) Михина Е. М. Размышляя о семинаре: субъективные заметки / Е. М. Михина // Одиссей. Человек в истории. 1993. — М.:Наука, 1994 — С. 300–318.

168) Неретина С. Споры о главном. Дискуссии о настоящем и будущем исторической науки вокруг французской школы Анналов / С. Неретина // Вопросы истории. –1994. — № 6. — С. 182–186.

169)Научное сообщество историков России:20 лет перемен / Под. ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011. — 520 с.

170) Потапова Н. Российские исторические журналы: три модели организации знания и общества / Наталья Потапова // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под. ред. Геннадия Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011 — С. 191–233.

171) Потапова Н. Историческая периодика: ситуация языкового выбора / Наталья Потапова // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под ред. Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 35–49.

172) Сахаров А. Н. Историческая наука на перепутье / А. Н. Сахаров // Россия в XX веке: Судьбы исторической науки / Под ред. А. Н. Сахарова — М., 1996. — С. 9–12.

173) Свешников А., Воспоминание о будущем (к 20-летию «Одиссея») / А. Свешников, Б. Степанов. // Одиссей. Человек в истории. 2008. — М.:Наука, 2008. — 444–457.

174) Свешников А. В. Историки в междисциплинарном сообществе (Междисциплинарность и трансформация исторического сообщества) / Свешников А.В., Степанов Б.Е. // Научное сообщество историков России: 20 лет перемен / Под ред. Г. Бордюгова. — М.: АИРО-XXI, 2011. — С.234-258.

175) Свешников А. В. Исторические альманахи «Одиссей», «Казус», «Диалоги со временем»: поиск моделей научной коммуникации / А. В. Свешников, Степанов Б. Е. — Препринт WP6/2008/02. Серия WP6 Гуманитарные исследования. Институт гуманитарных историко-теоретических исследований им. А.В. Полетаева НИУ ВШЭ [Электронный ресурс]. Электрон. дан. М., cop 2008-2013. Режим доступа: URL: https://www.hse.ru/data/2010/05/05/1216432187/WP6_2008_02.pdf, свободный.

176) Свешников А. В. Коммуникативные стратегии постсоветских исторических альманахов / А. В. Свешников, Б. Е. Степанов // Мир историка: историографический сборник. — Вып. 4. — Омск, Из-во Омского Университета, 2008. — С. 387–411.

177) Согрин В. В. Идеология и историография в России: нерасторжимый брак? / В. В. Согрин // Вопросы философии. –1996. –№8. — С. 3–18.

178) Степанов Б. Пикник на обочине: опыт характеристики региональной интеллектуальной среды / Борис Степанов // Исторические исследования в России — II. Семь лет спустя / Под редакцией Г. А. Бордюгова. — М.: АИРО — XX, 2003. — С. 168–183.

179) Степанов Б. Е. Тонкая красная нить: споры о личности и индивидуальности как зачин историографии 1990-х / Б. Е. Степанов // Новое литературное обозрение, 2007, № 83/84. — Новое Литературное Обозрение [Электронный ресурс] — 1 эл. опт. диск — Загл. с этикетки диска

180) Уваров П. Историки делятся на работающих с источниками и не работающих с оными / П. Уваров //Российская история — 2013 — №1 — С. 4–12.

181) Уваров П. Ю. Но тут все и кончилось…Россия в роли «великой историографической державы». / П. Ю. Уваров // Национальная гуманитарная наука в мировом контексте: Опыт России и Польши / Под ред. Е. Аксера и И. М. Савельевой. — М.: ГУ-ВШЭ, 2010. — С. 121–137.

182) Фокс М. –Д., Холквист П., По М. Журнал «Критика» и новая наднациональная историография России// Новое Литературное Обозрение. 2001 — №50. Журнальный зал в РЖ [Электронный ресурс]. Русский Журнал. Электрон. дан. М., cop 2011–2013. Режим доступа: http://magazines.russ.ru/nlo/2001/50/devid.html, свободный.

183) Харитонович Д. Э. Десять лет странствия Одиссея /Д. Э. Харитонович // Средние Века. — 2001.– Вып. 62. — С. 213–229.

184) Хоткина З. Гендерные исследования в России — 10 лет // Общественные науки и современность. — 2000. — №4. — с. 21–26.

185) Хут Л. Р. Теоретико –методологические проблемы изучения истории Нового времени в отечественной историографии рубежа XX–XXI вв.. / Л. Р. Хут. — М.:МПГУ, 2010. — 702 с.

186) Bitterli Urs Die “Wilden” und die “Zivilisten”: Grundzȕge einer Geistes- und Kulturgeschichte der europȁisch — ȕberseelischen Begegnung — Mȕnchen: Beck, 1991. — 505 S.

187) Brandt Hermann Die Heilige Barbara in Brasilien. Kulturtransfer und Synkretismus. — Bd. 105 — Erlangen, Erlangen Univ. Verlag, 2003. — 148 S. — Erlangen Forschungen Reihe A, Geistwissenschafte.

188) Eklof Ben. “By A Different Yardstick:” Boris Mironov’s A Social History of Imperial Russia, 1700-1917, and its Reception in Russia. // Ab Imperio. — Вып. 3. — 2008. — С. 289—318.

189) Kollmann, Nancy Shields. Convergence, Expansion, and Experimentation: Current Trends in Muscovite History Writing // Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History — Vol. 2 — Number 2, Spring 2001 // Project MUSE cop 2013 [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://muse.jhu.edu/journals/kritika/toc/kri2.2.html, свободный.

190) Middell Matthias Einleitung: Archiv und interkulturelles gedȁchtnis //Archiv und gedȁchtnis: studien zur interkulturellen Ȕberlieferung — Bd. 13. — Leipzig: Leipziger Univ.-Verlag, 2000. — S. 7–35. — Deutsch-französische Kulturbibliothek.

191) Yonay, Yuval P. The struggle over the soul of economics: institutionalist and neoclassical economists beetwin the wars / Yuval P.Yonay — Princeton, New Jersey: Princeton Univ. Press, 1998. — Р. 290.