Горбачев без иллюзий

Следует ли позаимствовать у М.С. какие-то позитивные идеи или же политический опыт последнего генсека совершенно бесполезен для современной России?

Сам восьмидесятилетний патриарх уверен, что опыт и идеи перестройки более чем актуальны. Процесс пошел, но был прерван, и поэтому подлинная перестройка не получилась. Возможно, имеет смысл продолжить. Защитники Горби утверждают, что есть некое практическое и теоретическое наследие горбачевской поры, которое еще может быть востребовано. Ведь он же дал нам свободу! Ругатели М.С. призывают лишить его ювелирного украшения, выполненного в стиле старинного ордена. Ведь он же все развалил! В целом, и положительные, и отрицательные суждения по-прежнему остаются в оптике восьмидесятых и сфокусированы на личности последнего генсека. А если посмотреть на Горбачева без иллюзий и личностных пристрастий? Кому и чему учиться у Горбачева? Ниже я суммирую четыре полезных урока.

Морок авторитарного развития

Пожалуй, главная полезность Горбачева в том, что его реформаторский опыт обнажил связи между экономическим развитием и политическим устройством. Когда от гонки на катафалках дело доходит до модернизации, управление на принципах авторитаризма и этатизма демонстрирует свою несостоятельность. М.С. понимает это после двух лет ускорения. Он решает начать перестройку, так сказать, 2.0. Его коммунистическая партия — на пленумах руководящая и направляющая, послушная и аплодирующая — на деле не способна и не желает осуществить экономический прорыв. Механизмы саморегуляции были утрачены, а ручное управление отказало. Значит, сегодня полагаться на авторитарную модернизацию сверху не стоит. Тем не менее, этот урок пока не усвоен. Авторитарно-этатистский морок по-прежнему держит российское общество.

Для кого-то и поныне откровение, что именно компартия тормозила все попытки реформ — и хрущевские, и косыгинские. Надо было реформировать, но не так, как Горбачев, говорят ретрограды. Но ведь попыток улучшить экономические порядки и поднять благосостояние было более чем достаточно, и все как-то уходило в песок. (Политический тормоз — одна из причин, по которой никакого подобия китайского пути проторить не было возможным. Да и само сравнение настолько разных структурных обстоятельств некорректно.) Максимум, на что способна авторитарная система вне рынка и вне капитализма, — это качать ресурсы из населения и перераспределять их по своему усмотрению. В каких-то отраслях действительно удается достичь успехов. Еще лучше удается выставлять эти успехи напоказ, а о гуманитарной цене не вспоминать.

Социализм с нечеловеческим лицом

Кроме того, на опыте Горби ясно видно, как трудно или почти невозможно восстановить выхолощенное экономическое знание и оздоровить деформированное экспертное сообщество. То, что красные лидеры не понимали собственное общество, — это давно не новость. Было бы странно, если все было наоборот. Поэтому горбачевская сверхзадача — построить гуманный социализм — была обречена на провал. Социализм с человеческим лицом, то есть и не рынок, и не разверстка, ущербен и как программа реформ, и как экономический идеал. Поэтому вместо реальных экономических реформ — или в рыночную, или распределительную сторону — М.С. председательствует над экономическим самораспадом.

Сегодня многие не желают видеть коренную порочность этой полурыночной-полураспределительной химеры и по-прежнему уповают на государство как ведущего субъекта развития. По этому поводу возникают самые разнообразные конфликты, в том числе в сфере высшей школы. А почему, собственно, гуманитарные критики Минобра считают, что ресурсы должны быть отданы именно на их усмотрение? Для этого нет никаких оснований: ведь именно в принуждении и разверстании есть основная функциональность экономического этатизма. Ну, и самый радикальный вариант бытования старых идей — это идеология Изборского клуба, распространение которой есть прямая дорога к смертельной агонии всей страны.

Неадекватные институты

Итак, компартия тормозит прогресс. Яковлев призывает ее расколоть, Горбачев уходит от решительных шагов, коммунисты деградируют, премьер плачет. Но парадокс КПСС в том, что именно партия была одновременно и ретроградной препоной развитию, и чуть ли не единственной политической скрепой страны Советов. Не марксизм-ленинизм, не кодекс строителя коммунизма, не спутник и не балет, а именно партия держала Союз в узде. Получается замкнутый круг, а разорвать его можно только с разрушительными последствиями.

Ну, и что из этого следует? Самое практическое и примитивное, если угодно, соображение. Очевидный урок политлидерам, что уповать на моральные скрепы иллюзорно. Придумайте хоть самый хвалебный учебник истории (или сразу берите Илловайского), финансируйте хоть самые патриотические фильмы, запрещайте работу памяти, толку будет мало. А вот дискуссия по поводу «Единой России» (и не в стиле г-на Навального) необходима. Поэтому желание Алексея Чеснакова обсуждать проблемы партийной динамики (связи между фракцией и собственно партией, оживление платформ) нужно принимать всерьез. Реформа партии может быть шансом на институциональную гальванизацию.

Обратно к Горбачеву. В 1988 году еще не президент законодательно реформирует государственные институты. Он предпринимает решительный маневр и на следующий год возвращает из небытия институциональную архитектуру ленинских времен. Возрожденные Советы и Съезды, эти громоздкие союзные институты, при всех искусственных ограничителях (типа «красной сотни»), оживляют политическую жизнь страны на несколько лет. Сам Горбачев идеалистически призывал к массовому энтузиазму и самонадеянно не опасался творческого хаоса. Съезд, безусловно, стал местом для горячих дискуссий, но как нормальный парламент эта структура не стала жизнеспособна.

Одна из важных причин — в том, что архитектура Советов закладывала деформированный и опосредованный способ агрегации общественных интересов. Справедливости ради, замечу, что в то время любой институциональный дизайн представительной власти был бы ущербным. Прежде всего потому, что, когда Горбачев начинал перестройку, в СССР не было автономного гражданского общества, а группы интересов еще были аморфны. Общество филателистов предлагаю в таком ключе не рассматривать. В результате, в чуть более длительной перспективе и российский Съезд представляет только самого себя.

Общество без свойств

Тогда, в конце восьмидесятых, Хаос победил Структуру, а теперь Структура деформирует сложившееся общественное равновесие. Парламент уже не место для дискуссий, не место представления интересов, а инструмент штамповки законов. Г-н Путин с самого начала считал, что подлинная функция и эффективность парламента состоит именно в бесперебойном выпуске законов. Мысль вроде верная, ведь без законов и регулирования жизнь приходит к своей природной норме — . Но стремление к законодательной скорострельности подрывает глубинное институциональное назначение парламента.

Предположим, что, во-первых, в нынешнем обществе нет согласия (или хотя бы скособоченного компромисса) по поводу идей, норм и принципов, которые оформляет закон. В этом случае следует ли принимать законы, которые будут закреплять и поддерживать искаженное общественное равновесие? А во-вторых, даже если такое согласие есть, допустима ли тирания большинства? Следует ли принуждать и подавлять меньшинства или, может, задержаться для общественного разговора по поводу спорных вопросов? Ответ лидеров на оба вопроса очевиден.

Но авторитет власти не состоит только из голого легализма и силового принуждения. Политический авторитет падает, когда он не подтвержден идеями, принципами и нормами бытия, по поводу которых есть общественный консенсус. Придумать «подавляющее большинство» и регулировать от его имени легче, чем модерировать интересы усложняющегося общества. Нынешняя Россия — несомненно, плюралистическая страна. И общество понемногу накапливает свои вопросы, свою сложность и разнородность. Политический заказ на общество без свойств, или, точнее, на общество с ограниченным и официально утвержденным набором свойств, интересов и идентичностей, абсолютно не современен. Такая ситуация поворачивает общество к идеалам «общенародного государства» эпохи развитого социализма. В сумме, Горбачев слишком резво подталкивал однородное общество к политическому выражению разнонаправленных интересов, сейчас же разнородное общество откатывают назад к политическому молчанию.

P.S. У горбачевского опыта есть и другие измерения. Материал для размышления иссякнет небыстро. Но для того, чтобы использовать его опыт хотя бы с толикой полезности, и воспевателям, и хулителям Горбачева следует помнить, что и свобода, и разруха были непреднамеренными последствиями социалистического идеализма. А что еще могли строить дети ХХ съезда? Сегодня, к счастью, свобода выбора остается.