Против популизма: Шесть тезисов о популизме и его опасностях

Наш спор с популизмом — это спор с демократией. Зачастую мы не понимаем, с чем спорим: с демократией вообще или с популизмом в частности.

В Соединенных Штатах было немало популистских движений еще до настоящего возникновения популизма в конце XIX века. Основное намерение популизма всегда формулируется словами: «дать народу власть» или «дать народу больше власти». До сих пор существуют отдельные характерные для популизма политические процедуры, такие как референдум, прямая инициатива или отзыв депутатов, которые изначально ассоциировались с прогрессистским движением. Действительно, эти процедуры распространились во многих штатах и даже в других странах. Чрезмерное злоупотребление референдумом начинается тогда, когда люди полагают, что путем голосования они способны издать, аннулировать или отвергнуть какой-либо фундаментальный закон — тогда как на самом деле они могут лишь выразить свое одобрение. Структура и процессы управления должны определяться народом; но вряд ли стоит говорить о народном суверенитете так, будто народная воля может действовать, как ей заблагорассудится, и оставаться при этом легитимной. Народ имеет возможность законно осуществлять то, чего больше не может никто, однако он не может делать все, что ему заблагорассудится.

Популизм — это не только политический феномен; это также устойчивое качество культуры, которое порождает каждая демократия. Популизм влияет на общий облик культуры.

В настоящее время мы не можем нейтрализовать все аспекты популистских движений и процедур, все возможные проявления популистских настроений. Популизм неизбежен в условиях демократии, особенно массовой капиталистической демократии; было бы очень странно, если бы популизм отсутствовал в таком свободном обществе, как американское. Существование популизма даже желательно, конечно, при условии, что он остается лишь одним из ингредиентов в смеси. Но когда он становится слишком влиятельным, это уже внушает беспокойство.

Дело в том, что популизм — это результат серьезного усугубления ряда худших демократических тенденций. Честно говоря, я испытываю смешанные чувства относительно Парижской коммуны и ужас по поводу китайской культурной революции. Доминирующими эмоциями в этих и подобных событиях являются гнев, месть и зависть, как прекрасно сказано в великих экономико-философских рукописях Маркса 1844 года, в главе «Частная собственность и коммунизм». Эти два события, находящиеся вне контекста массовой демократии, достойны упоминания потому, что их следы можно увидеть в новейшей истории популизма даже в условиях массовой демократии. Они демонстрируют, в гротескном преувеличении и искажении, ту жизнь, о которой мечтают популисты. Худшая черта популизма состоит в том, что он является простонародной стихией. Все популистские движения очень сходны в этом желании видеть непосредственную и неквалифицированную народную волю в качестве верховной и эффективной власти; если развивать эту логику дальше, население должно состоять из одного лишь «простого народа». Левые называют популизм также радикальной демократией. Но радикальная демократия, несмотря на свою народность, не является настоящей демократией. Радикальная демократия недемократична, потому что современная демократия — это не что иное, как политическая система, в которой власть народа опосредована и ограничена. С моральной точки зрения, демократия не является полноценной фундаментальной ценностью для политической системы; демократия — это не единственная ценность в политической жизни. Утверждение «чем больше демократии, тем лучше» несправедливо ни для политической, ни для социальной, ни для культурной жизни.

Ниже приводятся шесть основных тезисов о популизме и его недостатках. Они касаются, в основном, массовых капиталистических демократий; хотя, конечно, популизм может быть протодемократическим и дореволюционным движением, когда демократия еще не сформировалась и является лишь целью.

1

С политической точки зрения, в условиях массовой капиталистической демократии меньшинство и большинство используют друг друга в своих интересах, эксплуатируют и подкупают друг друга. Под коррупцией я понимаю не только подкуп, но, что еще более важно, деградацию судебной системы. Эта ситуация особенно актуальна в области внешней политики. В этой сфере комбинация интересов элиты, разнообразных социальных интересов и патриотического рвения большинства оказывает разлагающее воздействие на общество. В случае США это сочетание становится основой для империализма и мирового влияния; за маской американского империализма всегда скрывается авантюризм, не знающий меры и границ. Популизм здесь, конечно, принимает форму патриотического энтузиазма. Без этого ресурса у демократического империализма не было бы никаких шансов. Демократический империализм — это, по крайней мере отчасти, популистский феномен. Несмотря на то что патриотизм может быть — и это действительно так — привит и управляем элитами, это, по сути, всегда популистский феномен. Источником его власти являются, среди прочих, почти непреодолимая мощь групповой идентичности, а также мужской шовинизм и желание жить чужими мозгами. Патриотическое рвение всегда доступно в качестве основного ресурса для элиты, вне зависимости от того, измеряется ли этот ресурс налогами, смертями и ранами или забывчивостью и сентиментальным всепрощением преступлений государства, худшим из которых является война. Нет существенной разницы между патриотизмом и национализмом.

2

С точки зрения культуры, в условиях массовой капиталистической демократии (возможно, в условиях любой демократии) меньшинство и большинство подкупают друг друга. Меньшинство знает, что нужно большинству, и дает ему это. Конечно, люди часто не понимают, чего они хотят; но они, как правило, узнают предмет своих желаний, когда видят его. Их страсти и мечты пестуют СМИ, новые социальные медиа и популярное искусство. Меньшинство подкупает большинство в том смысле, что оно помогает ему сориентироваться в своих склонностях и желаниях. Большинство подкупает меньшинство постольку, поскольку делает выгодным для меньшинства не работать над реализацией своего потенциала. Господство массового вкуса, как правило, вытесняет лучшие работы, делая их нерентабельными. Плохо и то, что со временем стираются различия между высокой культурой и всей прочей. Я отношусь скептически к популизму из-за того, что очень хочу видеть прочные отношения между Америкой и высокой европейской культурой, как необходимые и незаменимые. Американский популизм, напротив, сознательно отвергает эти отношения дружбы в области идей и искусств.

3

В демократическом обществе всякий популизм равнодушен к требованиям конституционализма. Популизм, таким образом, усиливает нетерпимость и откровенную враждебность по отношению к некоторым наиболее деликатным и, следовательно, наиболее важным чертам конституционализма — таким как запреты на пытки, двойную подсудность, бессрочное содержание под стражей, селективное преследование религиозных, социальных и сексуальных меньшинств, ненавистное для нас ограничение свободы совести. Эти абсурдные рамки распространяются не только на государственную власть, но также и на общественные интуиции и устремления. Вследствие этого усиливается враждебность по отношению к конституционализму и среди некоторых слоев элиты, стремящихся устранить препятствия, стоящие на пути их жестокости.

4

Теоретическая цель может заключаться в разработке трех вышеописанных гипотез и, таким образом, в развитии точки зрения, которая не являлась бы ни популистской, ни элитарной, то есть была бы антипопулистской и антиэлитарной (пожалуй, старая Франкфуртская школа, главным образом Герберт Маркузе, является хорошей отправной точкой). Конечно, такая точка зрения не получит реального развития; она не будет играть прямой роли в демократической жизни. Но, возможно, она хотя бы поспособствует формированию более близкого к истине видения проблемы: истина, которая нас интересует, связана с выяснением причин явлений, которые нас удручают. Суть этой антипопулистской точки зрения заключается именно в поддержке демократии — поддержке, которая начинается с прекращения использования, эксплуатации и подкупа друг друга меньшинством и большинством. Укреплять демократию — значит не соглашаться с империализмом и авантюризмом; это значит встать на сторону высокой культуры меньшинства против остальной культуры, даже если это значит встать на сторону, когда необходимо, самого меньшинства; и, наконец, это значит понимать и поощрять демократический конституционализм во всей его сложности и требовательности.

5

Никакой из вышеописанных тезисов не принижает значения взрывов негодования оскорбленных масс людей, в условиях как демократий, так и других форм правления, даже несмотря на то что ни в одном плюралистическом обществе не может быть единодушного мятежного настроения. Как правило, я с сочувствием отношусь к морально обоснованному недовольству народа (если моральные вопросы четко обозначены) элитой или элитами. Однако мне кажется оправданным предпочтение мажоритарным теократиям секулярных диктаторов.

6

Единственный радикализм, который я признаю, — это конституционализм с измененной Конституцией США в качестве отправной точки, которая является большим, чем просто отправная точка. Как упоминалось выше, популизм как простонародная демократия либо равнодушен, либо враждебен по отношению ко многим деталям конституционализма, его практикам и ценностям. Только в условиях конституционализма, созданного на основе измененной Конституции США, возможна, выражаясь концептуально, демократия; но в условиях неограниченной демократии возможен лишь условный конституционализм, а популизм — как радикальный мажоритарианизм (majoritarianism) или радикальная демократия — антиконституционен.

Источник: The Utopian