О подлинности вытеснения и иллюзии историзма

Кюнг Ганс. Фрейд и будущее религии. Пер. с нем. (Серия «Богословие и наука».) – М.: Издательство ББИ, 2013.

В книге современного немецкого теолога Ганса Кюнга ставится вопрос о востребованности психоанализа и о необходимости пересмотра религиозного подхода к психологии, он был одним из первых ныне пишущих авторов, который возобновил дискуссию между богословием и психотерапевтическими теориями. Мы находим взвешенный и проницательный подход ученого, который в богословском размышлении учитывает и социокультурный фон возникновения фрейдистской теории, и факторы для возможной критики естественно-научного мышления. В предисловии к русскому изданию автор замечает, что «если кто-то расстается с религиозным фундаментализмом, ему необязательно впадать в научный скептицизм, который зачастую принимает форму агрессивного атеистического “фундаментализма”» (с. VIII). Вопросы, которые ставятся в работе, полемичны, но призваны наладить диалог, а не принять какую-либо узкоконфессиональную или концептуальную точку зрения.

Г. Кюнг достаточно подробно разбирает историю возникновения фрейдистской теории религии и тех обстоятельств, которые привели основателя психоанализа к критической позиции. Так, начиная с иудейского происхождения Фрейда и его биографии, полученного им образования и профессиональных интересов, автор почти с психоаналитической внимательностью разбирает мотивы его религиозных взглядов. Кроме врачебного опыта, приведшего Фрейда к разработке психоаналитического метода, существенной для теории в принципе была тогдашняя «мода» на дарвинизм и эволюционизм как таковая. Как и в теории общества, в науках о человеке и в медицине причинность и развитие понимались через фазы, этапы, механизмы изменчивости биологических организмов. Как бы ни нова и парадоксальна была терапевтическая методика Фрейда, его теория личности и культуры продолжает эту естественно-научную схему, по сути, оставаясь частью новоевропейской субъект-объектной парадигмы. И анализ религии происходит по тому же принципу: сущность религиозного феномена разворачивается в истории ее возникновения и формирования, в фазах и этапах организации религиозных форм мировоззрения (с. 33). Этим объясняется и склонность Фрейда понять внутреннюю структуру тотемической стадии: как бы ни шокировала идея отцеубийства тогдашнюю образованную публику, ее целью был именно переход на новый уровень, вполне отвечающий духу эволюционизма.

Разумеется, Фрейда интересовала не только историческая последовательность производства различных фаз религиозного мировоззрения — его интересовал психогенез религии: в том же дарвинистском ключе вопрос о происхождении связан с вопросом о сущности. Историзм религиозного опыта в силу естественно-научной схемы становится внутренним историзмом любой современной потребности в религии. И вывод об инфантильной беспомощности как памяти первобытной эпохи вполне логичен в свете эволюционизма. Но действительно ли существует связь между этой беспомощностью и религией? Человеческая потребность в защищенности, желание торжества справедливости, несомненно, могут быть названы иллюзиями и проекциями, но психологическая оценка природы представлений не означает оценки их соответствия действительности, подчеркивает Кюнг (с. 36–39).

Кроме того, Кюнг справедливо полагает, что доктринально-схематический эволюционизм Фрейда несомненно послужил фундаментальному открытию бессознательного, но именно применительно к истории религии этот принцип дает сбой. Хотя никто из современных религиоведов не будет отрицать, что религии в целом развиваются, но ни анимическая, ни тотемическая теории происхождения религий не убедительны (с. 55). Иными словами, ошибка Фрейда — именно в интерпретации того материала, которым он располагал, в переносе предзаданной схемы на религиозный феномен. А ведь именно интерпретация начал религии дает ему основание говорить о психогенезе потребности. Но так же, как вызывает сомнение возможность провести четкую границу между примитивными и высокоразвитыми религиями (с. 57), и в сфере экзистенциального опыта различие между высшим и низшим требует прояснения. Воспроизводя выводы критиков эволюционной схемы, Г. Кюнг указывает на то, что ни теория дегенерации, ни теории эволюции не имеют исторически обоснованных доказательств: невозможно продемонстрировать, что какая-либо из религиозных форм древнее других (с. 58). Единственное, что можно с точностью утверждать, так это то, что не было ни одного племени или народа, «лишенного каких-либо признаков религиозности» (с. 60). При этом автор считает, что и богословие в наши дни должно признать, что «исторически ничего не знает о началах религии» (с. 59).

Как же тогда объяснить ту иллюзию, в которой сохраняется потребность на протяжении веков? И почему психоанализ имел такой успех и до сих пор востребован, несмотря на явные пробелы аргументации? Став, по выражению М. Элиаде, «модой в культуре», фрейдизм был эффективен и убедителен для тогдашних интеллектуальных споров против устаревших форм, в том числе устаревших форм исторически сложившегося христианства. «Всякая мода в культуре имеет огромное значение, какова бы ни была ее объективная ценность», — приводит Кюнг слова Элиаде (с. 62). Звучит довольно актуально, не так ли? Независимо от научной ценности, идеи могут сыграть сотериологическую роль для экзистенциального состояния того или иного периода. Например, не была ли феноменология в девяностые годы такой идеей для постсоветского философского пространства, сменив антропологически уязвимый марксизм?

Как бы то ни было, психологическая убедительность составляет необходимую часть влияния любой идеи, и Кюнг признает значимость открытий Фрейда для любой психологической теории, в том числе и для религиозной психологии. Бесспорно также и то, что в любом акте веры, надежды, любви, направленном на какой-либо объект, может присутствовать бессознательная установка либо проекция. Но один из тезисов книги состоит в том, что «сам факт проекции ничего не определяет в вопросе о существовании или не-существовании объекта, на который она направлена» (с. 65). Психология отношения не исчерпывает весь феномен веры, а желанию вполне может соответствовать реальный объект. Даже если психологическое происхождение религии верно, или отчасти верно, оно не оспаривает саму веру. Сам Фрейд неоднократно признавал, что его атеизм — чистая гипотеза (с. 67). Кюнг же, продолжая логику анализа веры как древней потребности выдавать желаемое за действительное, рассматривает атеизм как продолжение такой религии. В которой, в известном смысле, можно констатировать вытеснение религиозности.

Любой богослов и пастырь на практике знает, что прихожане нуждаются зачастую именно в психологической помощи. Как и во времена Фрейда, Церковь нуждается и в критике со стороны науки и общества. Кюнг приводит множество примеров злоупотребления властью со стороны Церкви из истории и примеры современных явлений, которые он называет экклезиогенными неврозами, — принуждения со стороны системы, клерикальное господство, враждебное отношение к прогрессу, вытеснение сексуальности, инфантильные структуры поведения и т.д. (с. 79, 112). Критика Фрейда была оправданной и актуальна до сих пор. Более того, как любой убедительный вид критики, психоанализ включает в себя и возможность самокритики, например в направлении вытеснения религиозности. Кюнг приводит немало примеров из биографии Фрейда и его последователей, где интересы психотерапии направлены на те же аспекты внутреннего мира человека, что и в духовном наставничестве. Приводя примеры из современных форм психотерапии, автор усматривает именно вытеснение религиозного опыта, когда предельные вопросы человеческого бытия, ответ на которые дает религия, отрицаются, если не аннигилируются в процессе анализа (с. 123). Вывод, который делает автор, построен на вызовах современности, ситуации конца XX века, когда невозможен и возврат к ханжеству дофрейдистской эпохи, и полная изоляция терапии за пределы философии и богословия. Последнее во многом связано с «эксклюзивностью» естественно-научного мышления, с применением именно естественно-научных методов в психиатрии начиная с экспериментальной психологии (с. 125). Однако для современной «перспективно-постмодернистской парадигмы общества как такового» характерно возвращение вытесненного материала (с. 130), и, по мнению автора, компромиссным решением могут быть различные формы гуманистической терапии: «не ради Бога», но «ради человека» Г. Кюнг выступает против вытеснения религии.