Изобретение «подавляющего большинства»

В современной России «подавляющее большинство» — одновременно термин политики и термин деполитизации. Как термин для обозначения института он по форме соответствует таким, как «национальные меньшинства», «средний класс», «индивидуализм» и др. Эти термины, претендуя описывать политическую реальность, на самом деле описывают реальность институтов: «национальные меньшинства» в советское время были именно социальным институтом, со своими привилегиями, рамками действия и структурами взаимодействия — от дополнительных социальных лифтов до централизованного регулирования степени автономии «национальных образований». Как только институциональная терминология была принята за политическую, это сразу же означало и крушение старых институциональных рамок. Точно так же «средний класс» обозначает не среднюю степень обеспеченности ресурсами, а институционализованную свободу производства и потребления: представитель среднего класса может, например, сменить работу, не опасаясь слишком больших финансовых потерь. Если понять этот термин как политический, то это сразу потребует понимать «средний класс» как партию. Поэтому, разумеется, власть, конструирующая «подавляющее большинство», заинтересована в его деполитизации — превращению всей политики в мелодраму с элементами абсурда.

Трудность в работе с институциональной терминологией в России состоит в том, что она очень плохо поддается кодификации. Достаточно вспомнить, что знаменитый «Словарь индоевропейских институтов» под редакцией Э. Бенвениста был переведен на русский язык как «Словарь индоевропейских социальных терминов». Вероятно, в таком переводе сказалось неизжитое наследие диглоссии — в ХХ веке диглоссии «канцелярита» и «научного жаргона». Слово «институт» воспринимается как слово из бюрократического обихода, а не как научный термин, и изучение «социальных институтов» поэтому понимается не как мысленный эксперимент или интроспекция, а масштабирование их внутри готовой понятийной сетки. Можно изучать «социальные институты», а не «социальный институт»: даже если предметом изучения становится «семья» или «школа», она рассматривается в отечественной науке прежде всего как проекция других социальных институтов.

«Подавляющее большинство» — это именно социальный институт, который заслуживает серьезного изучения. Прежде всего, он динамичен, а не статичен: сначала просто возникает большинство, способное навязать другим свою точку зрения, но потом само принятие решений большинством институционализируется (в европейской традиции — в формы работающей демократии, а, скажем, в китайской традиции — в формы контроля над ресурсами). Проблема в том, что опять же в России эта институционализация мыслится как уже заранее данная, по образцу выражения «советский народ», в который уже потенциально включены любые нации и группы. Поэтому этот переход от «воинственного» состояния большинства к «триумфальному», от стратегии навязывания своей позиции к стратегии постоянного производства собственной позиции как внеконкурентной почти невозможно изучить с помощью того аппарата социальных наук, который сложился в отечественной традиции.

В современной ситуации «подавляющее большинство» представляет собой уже окончательно инструментальное понятие. «Подавляющее большинство» есть там, где механизм государства как будто правильно работает, где строится Сочи-2014 или готовится очередной международный форум. Почему-то в официальном представлении считается, что подавляющее большинство поддерживает международный форум, но решение более мелких вопросов оказывается технократическим и уже не нуждается в легитимации «подавляющим большинством». Точно так же в советское время «советский народ» должен был поддерживать международные инициативы властей, но мелкими вопросами занимались органы исполнительной власти или «общественники». Это говорит о «подавляющем большинстве» не просто как о механизме легитимации власти, а как о механизме легитимации как будто уже состоявшейся эффективной работы власти как раз в тех сферах, где эффективность структурно невозможна, — например, в международной политике (а Олимпийские игры и саммиты и относятся к тем актам международной политики, где замерить эффективность труднее всего — где от великого до смешного один шаг). Цель Сочи-2014 — не показать эффективность России, а показать, что сколь бы ни было масштабно воровство, с нами продолжают иметь дело.

Поэтому если говорить о «подавляющем большинстве» как об институциональном элементе, то получится, что институционально это механизм легитимации тех решений, которые нельзя принимать демократическим путем. Нельзя выносить на референдум, например, тематику саммита. Поэтому «путинское большинство» легитимирует не всякую политику Путина, но прежде всего — его международную политику, его будущее видение как вождя определенных сил, поборника определенных интересов. Внутреннюю политику должны легитимировать демократические институты, действительные или имитационные, которые опять же в западном зеркале кажутся подтверждением успехов России в области демократии. Тем самым получается интересный институциональный механизм: «подавляющее большинство» легитимирует действительный или мнимый вес Путина на международной арене, при этом реальное международное положение России связано с интеграцией в «цивилизованный мир»; и тем самым большинство, став чистым инструментом легитимации, одновременно получает приписанными «демократические» свойства, как будто в нем и идут все демократические процессы. И извне, и изнутри должно казаться, что в России демократии становится все больше. Этим и отличается путинское большинство от советского: советское как будто само диктовало международную политику (требовало «свободу Африке») и поэтому не имело в себе этого образа очага демократических процессов, располагающего всем необходимым институциональным инструментарием для утверждения демократии.

Поэтому, как ни странно, чем больше странных и «не-европейских» законов принимается, тем больше «путинское большинство» выглядит как демократическое в глазах внешнего наблюдателя, а через прессу — и в глазах внутреннего наблюдателя. Законы ведь принимаются там, где что-то «буксует» и «мешает», а «большинству» никогда ничего не мешает, оно вырабатывается с максимальной отдачей везде, где есть денежная смазка. Во всяком случае, именно так построена институциональная конфигурация, слабая и потому нуждающаяся в постоянном усилении «подавляющего большинства» через масштабные акции, масштабные решения, поражающие всех наблюдателей внутри и не поддающиеся квалификации извне.