Иллюстрации как грезы и как реальность

Не оттого ль, что ветви наклоняли,
Когда срывали белые цветы
Душистых слив, —
Цветы в рукав попали,
Что ж, пусть рукав окрасят лепестки!

Когда попадаешь в пространство 54 офортов — «иллюстраций» к роману Мурасаки Сикибу «Повесть о Гэндзи», ключевому тексту японской культуры (X в.), на выставке, в своем путешествии достигшей Пермской художественной галереи, ощущаешь себя вне привычного мира. Слово «иллюстрация» не случайно взято в кавычки. Это не иллюстрации к роману в нашем, европейски-привычном смысле. Попадая на выставку, погружаешься в мир ассоциаций, навеянных романом нашему современнику, художнику Хирояки Мияяма.

Автору удалось, казалось бы, невозможное — балансирование на тончайшей грани обоюдоострого меча. С одной стороны, уловить дыхание всеобъемлющего универсума японской культуры, что вне времени, а с другой — остаться в своем веке, разомкнуть вовне границы средневековой Японии, в век XXI, в мир глобализирующийся. Зрителя поражает удивительное сочетание современного взгляда — кажется, еще шаг, и образы масс-культуры начнут всплывать в сознании, глядя на каблук, будто сошедший с подиума! — и притягательного умения увидеть красоту отдельного — цветка, ветки сливового дерева, листьев в воде, ромашки, несущей свет сквозь щель на темном фоне.

Мужская рука, устремленная кулаком в полусферу, вероятно, луны, энергия современного жеста, нет никаких сомнений, что это рука нашего современника, но одновременно — иллюстрация к образу Гэндзи, одному из драматических моментов романа. Молитвенно сложенные руки, касающиеся кончиками пальцев диска луны, женская полураскрытая ладонь под секущими струями дождя, разлет бровей прекрасной японки, будто сошедшей со страницы медиа-издания — нет никаких сомнений, это день сегодняшний, и вместе с тем за этими сквозит, проглядывает — в отличие от европейской среды — нераспавшаяся связь времен.

Ассоциации художника прихотливы, и вместе с тем они отсылают зрителя искушенного к образам и символам романа, его культурному коду, а зрителя неискушенного — к знакам японского, а также метафорике цветочного кода. Таким образом, художнику удается балансировать и между Сциллой и Харибдой ожиданий зрителя, живущего в другой культурной среде, — и нарушением этих ожиданий. Эстетика неожиданного, сколь изысканна она в авторском стиле и сколь изящна…

Большинство офортов представляют собою образы цветов, ассоциирующиеся с сюжетными ситуациями романа или образами героев (преимущественно героинь). Офорты цветные, над ними художник работал 10 лет. Однако зритель не привязан к романному универсуму, потому что изображенное, объекты — обладают собственной драматургией, драматургией существования единичного. И каждый, кто смотрит на офорт, втягивается в этот мир, чтобы постигнуть философию соблюдения баланса — цвета, формы, композиции и фактуры, потому что все эти компонента автономны и образуют тот полилог, который завораживает зрителя, сообщает каждой картине особый ритмический рисунок.

В основе же этого ритма — не только сочетание деталей в той или иной арабеске, но динамика — неспешность, созерцательность и медитативность, даже в высшем напряжении трагедии (смерти героинь — возлюбленных Гэндзи, или изгнание, или утраты). Только так можно научиться видеть тень птицы на воде — моно-но аварэ. Остановиться, замереть — и увидеть очарование вещей, или, иначе, красоту мира. И получить отдохновение путника, идущего каждый к своим горным вишням. Не проходит и дня, Чтобы сердце мое не стремилось К вишне в дальних горах, что, Подобно облачной дымке, Белизной окутала склоны…

Цветочный код, кажется, доминирует в офортах, далеко не исчерпывает их, потому что образы универсальны и одновременно характерны для японской культуры эпохи Хэйань, трансформирующей заимствованное из Китая, создающей свое и формирующей новый язык культуры — звезды, луна, вода, лепестки сливы… Они вплетены в пространство, иногда прорываемое — когда серебристая река прорывает черный фон и уходит вдаль, в безграничность, когда элементы образов (едва видимый кусочек серебряного диска луны, абсолютно гладкое серебро — кусочек озера, прибрежной его части) прорывают массу черного фона, создают энергию движения и ощущение трансгрессии.

Что касается пермской выставки, то офорты аранжированы текстами из антологий Манъёсю и Кокинвакасю — как в виде настенных цитат, так и транслируемых видео на телевизионном экране, что тоже погружает зрителя как в самый роман (ведь в нем присутствуют эти поэтические тексты), так и в общий колорит стихии японской литературы и культуры. Пространство и время, звук, цвет и движение, гармония и абсолютная красота — мир, в который хочется вернуться. Хочется вернуться не раз.