Еще раз о негласном наблюдении

Как федеральный прокурор, а я был им в 80-х, я не привык задумываться о том, хорошо ли то, что мы устанавливаем номера телефонов, по которым звонил подозреваемый. Я полагал, что в этом случае негласное наблюдение не является чем-то серьезным, поскольку Верховный суд, рассматривая дело «Смит против Мэриленда» (1979), постановил, что установление телефонных номеров, по которым звонят люди, не является вторжением в частную жизнь, в отличие от прослушивания содержания разговоров. В любом случае, технические возможности и время были очень ограничены, и серьезно заняться этими номерами не получалось.

В наши дни, сталкиваясь с крупномасштабным негласным наблюдением за частными коммуникациями, которое ведет наше правительство, я считаю необходимым еще раз задуматься о рациональных, да и законных основаниях и границах подобного вмешательства в частную жизнь. Сейчас у правительства есть техническая возможность собирать, хранить и анализировать всю информацию о коммуникациях быстро и дешево. Для того чтобы получить представление о том, кто кому звонит или пишет, или даже собрать полную информацию о личной жизни или профессиональной деятельности, достаточно нажать несколько кнопок. Вдобавок, учитывая вездесущие GPS-датчики смартфонов, стало возможным проследить местонахождение человека, и эта возможность только возрастает благодаря распространению таких практик, как камеры, фотографирующие регистрационные знаки автомобилей, а также благодаря успехам в технологии по распознаванию лиц вкупе с распространением камер видеонаблюдения.

Правительство утверждает, что благодаря расширению возможностей по наблюдению за людьми и по сбору личных данных, оно может успешнее отслеживать информацию, связанную с деятельностью террористов, и противостоять их планам. В то же время официальные лица затрудняются указать те конкретные случаи, в которых такое развернутое наблюдение за электронными ресурсами сыграло бы решающую роль. При этом закон Соединенных Штатов не поддерживает явное вторжение в частную жизнь людей, которое стало возможным благодаря современным технологиям.

Долгое время существовал «двойной» подход к электронному наблюдению за американскими гражданами и гражданами других стран на территории США. Содержание коммуникаций вне зависимости от того, как они совершаются, посредством телефона или электронной почты, находилось под усиленной защитой закона. Правительство могло получить доступ к нему только в том случае, если удавалось убедить судью в том, что с высокой вероятностью речь идет о какой-либо преступной деятельности и что другие способы расследования себя исчерпали. С другой стороны, «метаинформация» о коммуникациях — т.е. номера телефонов, адреса электронной почты; сведения о том, в какое время и как часто совершается коммуникация, а также информация о местонахождении людей, получаемая при помощи смартфонов, — была защищена гораздо слабее. К информации такого рода правительство может получить доступ, просто подав декларацию судье о том, что это необходимо для расследования преступления.

Логическое обоснование различения между содержанием коммуникации и информации об ее участниках основано на мнении, согласно которому телефонные разговоры являются частными, а номера, по которым осуществляется вызов, не являются; в конце концов, информацией о них владеет и оператор связи. Та же логика работает, когда речь идет о содержании электронных писем и об их адресатах.

(А вот для иностранных граждан, находящихся за пределами США, правительство Соединенных Штатов не делает подобного различения: поскольку закон США в этой части демонстрирует вопиющую отсталость и защищает права на частную жизнь американских граждан и граждан других стран, только если они находятся на территории Соединенных Штатов, правительство придерживается мнения, что даже содержание телефонных разговоров и электронной почты большинства иностранцев можно отслеживать. Американским интернет-компаниям, стремящимся работать по всему миру, следовало бы задуматься о коммерческих последствиях такого пренебрежительного отношения правительства к частной жизни иностранных граждан, так как информация об этом постепенно становится достоянием общественности.)

Возвращаясь к тому времени, когда я был прокурором, следует добавить, что хотя доступ к метаданным был открыт, все же на практике частная жизнь была защищена сильнее, учитывая невысокие возможности по обработке полученной метаинформации. Было довольно просто получить у судьи ордер на установку автоматического регистратора телефонных звонков, и еще легче — запросить записи этих номеров у телефонной компании. Но для того чтобы проанализировать эту информацию вручную, требовалось немало времени. По тем же техническим причинам были ограничены возможности наружного наблюдения. Поскольку физическое перемещение человека по городу является публичным, суды полагали, что местонахождение человека не является частной информацией, и следователи могли следить за перемещениями подозреваемого без специального разрешения суда. Но слежка была крайне дорогостоящей, — как правило, требовалась целая группа агентов, работающая сверхурочно, — так что возможности правительства были ограничены практическими причинами.

Сегодня эти ограничения практически исчезли. Правительству все еще приходится доказывать судьям, что ему необходимо получить доступ к содержанию тех или иных коммуникаций, но теперь оно легко может получить информацию обо всех других сферах жизни людей. То, что метаинформация о коммуникациях по закону не являются частной информацией, недавно привело к тому, что суд вынес постановление, разрешающее Национальному агентству безопасности собирать подобные данные в массовом порядке.

Поскольку сейчас у правительства появились новые возможности осуществлять наблюдение за людьми, требуется пересмотр закона. Тот аргумент, что метаинформация о коммуникациях не является частной, так как ею владеют сотовые операторы и интернет-компании, всегда был не более чем фикцией. В конце концов, эта информация, без которой невозможна передача сообщений, представляет собой набор таких же нулей и единиц, что и содержание коммуникаций. И та и другая информация неизбежным образом доступна сотовым операторам и интернет-компаниям, но при этом преследуются иные цели: передача информации в современном мире осуществляется таким образом, чтобы содержание ее было доступно только определенным получателям. Нельзя сказать, что раз уж люди доверяют содержание своих электронных коммуникаций этим компаниям как случайным посредникам, то тем самым они заранее готовы к тому, что их законные ожидания конфиденциальности будут нарушены. Напротив, компании, скорее, стоят на страже преобладающих сегодня форм коммуникации, и их долг — обеспечить конфиденциальность передаваемой информации. И только в том случае, если правительству удастся доказать исключительность обстоятельств — как правило, получив в суде ордер на основании убедительных доказательств, что в содержании данной коммуникации есть информация о преступной деятельности, доступ к которой необходим, — эта конфиденциальность может быть нарушена.

Даже перемещение людей по городу требует некоторой защиты от негласного наблюдения, как в прошлом году решили большинство членов Верховного Суда: были ограничены возможности полиции по использованию GPS-датчиков при наблюдении за автомобилями. Судья Соня Сотомайор выразила также сомнения в том, не является ли тот факт, что у компаний связи есть доступ к метаинформации, нарушением ожиданий относительно «невторжения в частную жизнь».

По закону, некоторые формы коммуникации имеют особый статус — содержание бесед с адвокатом или врачом защищено законом, потому что все понимают: ни медицинская, ни судебная система не будет работать, если содержание этих коммуникаций не будет конфиденциальным. Необходимо прийти к таким же решениям относительно систем телефонии и Интернета. Благодаря высокой эффективности телефонных и интернет-коммуникаций у нашего общества появились большие возможности. А ведь их использование может сократиться из-за того, что они так мало защищены от вмешательства извне и фактически пользователи этих видов связи предоставляют правительству информацию о большей части своей жизни вынужденно.

Даже если мы ограничим доступ к нашим метаданным для правительства, это не означает, что эта информация станет абсолютно частной. Операторы телефонной связи и интернет-провайдеры все равно будут обладать доступом к этой информации, и некоторые даже будут зарабатывать на этом деньги. Но у нас, по крайней мере, будет выбор, возможность иметь дело с теми из них, которые проявляют больше уважения к частной жизни. Тем не менее, правительственный надзор за метаинформацией осуществляется без нашего согласия, и, кажется, нет иной возможности избежать вмешательства правительства, кроме как вообще перестать пользоваться средствами электронной коммуникации, что практически невозможно в современном мире.

Признание того, что метаинформация о коммуникациях принадлежит к сфере частной жизни, никоим образом не подрывает усилия по борьбе с терроризмом. Несколько недель назад представители Управления национальной безопасности утверждали, что благодаря операциям по наблюдению, информацию о которых обнародовал Эдвард Сноуден, были предотвращены десятки террористических актов. При более тщательном рассмотрении, однако, оказывается, что многие из этих замыслов были в действительности раскрыты не при помощи массового сбора метаинформации о коммуникациях, а при помощи более традиционных способов — прослушивания конкретных телефонных номеров и взлома электронной почты, т.е. в рамках «направленного расследования», для которого несложно получить ордер, разрешающий доступ к записям сообщений, предоставляемым компаниями, и, собственно, к содержанию коммуникаций.

Взять хотя бы два самых известных дела Управления национальной безопасности: попытку устроить взрыв на Нью-Йоркской фондовой бирже и попытку переслать деньги сомалийской группе исламистов «Аль-Шабаб». В случае с Нью-Йоркской биржей злоумышленники были разоблачены благодаря перехваченному электронному письму с иностранного сайта, за которым велось наблюдение; случай с «Аль-Шабаб» был раскрыт, когда кто-то позвонил из Сан-Диего на известный номер одного террориста в Восточной Африке. Похоже, что все это произошло независимо от массового сбора метаинформации о коммуникациях. Принимая во внимание слабую доказательность этих «показательных» случаев, двадцать шесть сенаторов обратились к директору Национального разведывательного совета с просьбой «привести примеры эффективности [программ Управления национальной безопасности] в добывании уникальной информации, если такие примеры существуют».

Если преимущества массового негласного наблюдения так малы, то следует признать его издержки на законодательном уровне и подтвердить правомерность наших ожиданий относительно конфиденциальности частной жизни в пространстве электронных коммуникаций. Настало время считать метаинформацию о коммуникациях столь же закрытой, как и их содержание.

Источник: The New York Review of Books. Blog