Отходники

Юрий Плюснин — доктор философских наук, профессор. Заместитель заведующего проектно-учебной лаборатории муниципального управления факультета государственного и муниципального управления Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Яна Заусаева — аналитик проектно-учебной лаборатории муниципального управления Фонда поддержки социальных исследований «Хамовники».

Наталья Жидкевич — аспирант кафедры местного самоуправления факультета государственного и муниципального управления Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

Артемий Позаненко — аспирант кафедры местного самоуправления факультета государственного и муниципального управления Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики».

 

Глава 1. Новое отходничество в современной России

Мы говорим о новом, современном отходничестве как об особом типе трудовой миграции населения. Какие основания мы имеем переносить давно забытое наименование «отходничество» в нашу нынешнюю жизнь?

Отходничество существовало в России долгие годы, возможно, три — четыре века, и в конце XIX — начале XX вв. привлекло своими гигантскими масштабами внимание земских статистиков, ученых и политиков. Про историческое отходничество много написано (см., к примеру: Шаховский, 1896; Минц, 1926; Владимирский, 1927; Данилов, 1974; Смурова, 2003). Выявлены причины отхода (Пономарев, 1895, 1896; Минц, 1926; Данилов, 1974; Ахсянов, 2013), территориальные особенности (Безобразов, 1885; Кириллов, 1899; Сведения…, 1899; Моллесон, 1901; Курцев, 1982; Перепелицын, 2005; Никулин, 2010), описаны всевозможные виды отхожих промыслов (Воронцов, 1895; Езерский, 1894; Владимирский, 1927; Смурова, 2003; Саблин, 2008), оценена численность отходников (Чаславский, 1875; Весин, 1886; Владимирский 1927; Минц, 1929; Рындзюнский, 1970; Буркин, 1978; Данилов, 1974), социальный состав и типажи отходников (Румянцев, 1887; Качоровский, 1900; Смурова, 2008), их влияние на местное крестьянское общество (Жбанков, 1887; Воронцов, 1892; Burds, 1998; Смурова, 2003; Курцев, 2007; Александров, 2008) и их экономическое поведение, а также политические последствия (Весин, 1887; Воронцов, 1895; Ленин, 1971; Смурова, 2007; Кузнецов, 2005; Тюменев, 2005; Селиванов, 2011). Реконструирована история отходничества как специфически российского явления (Ленский, 1877; Карышев, 1896; Качоровский, 1900; Смурова, 2008).

Почему же мы считаем, что в наши дни имеем дело не с новым феноменом, а с возвращением старого, со многими, а возможно и со всеми присущими ему атрибутами?

 

Определение феномена

Отходничество и отхожие промыслы исчерпывающе определены в целом ряде исторических и историко-социологических публикаций, как исследователей XIX в., так и современных (см., напр.: Ленский, 1877; Весин, 1887; Карышев, 1892; Тихонов, 1978; Смурова, 2003, 2008; Водарский, Истомина, 2004; Перепелицын, 2006, Северо-Запад в аграрной истории России, 2008; Селиванов, 2011), в том числе в энциклопедических словарных статьях, что свидетельствует о широкой известности явления в прежние времена. Так, в дореволюционном словаре Брокгауза и Ефрона «отхожие промыслы» определяются как «один из источников дохода крестьянского населения; причины ухода на заработки частью носят постоянный характер (малоземельность, неплодородие почвы), частью временный (неурожай, спрос на рабочие руки по случаю крупных сооружений и т.д.); уходят крестьяне преимущественно из центральных губерний на юг, также в столицы. Отхожие промыслы разнообразны: полевые работы, работа в шахтах, на фабриках, строительные работы (каменщики, штукатуры, маляры, мостовщики, плотники), извоз, плотовщики, бурлаки, офени, разносчики и т.д.» (Брокгауз и Ефрон, 2005). Поскольку в этот период отходничество имело в России массовый характер, краткая словарная статья исчерпывающе указывает на социальный состав отходников: это исключительно крестьяне (правда, тогда в стране едва ли не 9/10 составляли крестьяне); указываются причины отхода, его направления (правда, неточно: основное направление — в столицы и промышленные районы, а не на юг) и виды отхожих промыслов.

В советское время отходничество исчезает вскоре после начала 1930-х гг. и это отражается в краткости упоминаний уже выходящего из употребления термина и самого феномена из общественной памяти (причины этого рассмотрены, в частности, в монографиях Л.Е. Минца, 1929; В.П. Данилова, 1974; Создание фундамента, 1977; А.Н. Курцева, 1982, а также очень информативной монографии Е.А. Андрюшина (2012, с. 205–232), основанной на анализе значительного объема официальных документов раннего советского времени). Так, уже в словаре Д.Н. Ушакова исчезающее явление определяется лаконично: «временный уход из деревни на сезонные работы в город» (Ушаков, 1935–1940). А спустя всего десяток лет соответствующая статья в словаре Ожегова фиксирует отходничество лишь как «занятие отхожим промыслом» с пометой «устар.» (Ожегов, Шведова, 1949-1992).

В Большой Советской энциклопедии отходничество все же определяется исчерпывающе — это «временный уход крестьян в России с мест постоянного жительства в деревнях на заработки в районы развитой промышленности и сельского хозяйства. Появилось в период позднего феодализма в связи с усилением феодальной эксплуатации и повышением роли денежного оброка. Играло значительную роль в период становления капитализма. При отходничестве крестьянин становился на время наемным рабочим. Возникшее примерно в 17 в. в незначительных размерах, отходничество во 2-й половине 18 в. резко возрастает, становясь одним из признаков разложения феодализма. Наибольшего развития получило в Центральном промышленном районе, приуральских и северных губерниях ввиду неблагоприятных условий для сельского хозяйства в этих районах и наличия возможностей для внеземледельческих заработков» (БСЭ, http://bse.sci-lib.com/article085855.html). В этом определении отходничества также приведены все его атрибуты. Укажем их: временный и сезонный (как правило) характер трудовой миграции; наличие постоянного места жительства, куда отходник всегда возвращается; направление отхода — в промышленно и сельскохозяйственно развитые регионы страны, прежде всего в столицы и на юг; причины отхода — первоначально необходимость денежного заработка для выплаты оброка, позже нужда или возможность хороших (внеземледельческих) заработков на «стройках века» 18-20 вв. Заметим между прочим, что все исследователи обращают внимание на явные внешние признаки отходничества, но практически очень немногие указывают на один очень существенный, но внутренний признак: по мере возрастания масштабов явления занятие отхожими промыслами чаще вызвано не мотивами нужды (хотя такие мотивы находили в крестьянской среде большинство наблюдателей; укажем на наиболее известных: Жбанков, 1891; Шингарев, 1907, Ленин, 1971), а мотивами благополучия и обеспечения достатка семьи (на это специально указывают, например, Весин, 1887, Воронцов, 1892; Минц, 1926; Казаринов, 1926; Виноградов, 1927; Смурова, 2003; Никулин, 2010). Собственно, даже в определении БСЭ, воспроизведенном во многих других современных определениях отходничества, обнаруживается этот признак мотивированности на достаток, правда, в неотчетливо выраженной формулировке.

Таким образом, среди многих видов и форм трудовой миграции мы можем зафиксировать некоторую совокупность признаков, которыми определяется особый вид трудовой миграции — отходничество. Надо, конечно, отметить, что виды или формы трудовой миграции устанавливаются исследователями довольно произвольно, как правило, феноменологически, когда «схватывается» один-два характерных, отличительных признака, по которым и выделяется соответствующий вид трудовой миграции. Нередко используются термины, сложившиеся в публичной среде. Таковы, например, «гастарбайтеры», «челноки», «шабашники», «вербованные», «вахтовики», «бичи» и, наконец, «отходники». Устанавливаемые самими социологами термины не кажутся столь выразительными, они и беднее по содержанию, отражая только какой-то внешний признак, не всегда существенный («маятниковые мигранты», «трансграничные мигранты», например). А вот народный термин «отходничество» очень точно фиксирует суть этого вида трудовой миграции — ее обязательно возвратный характер.

Отходничество — как некогда и теперь массовое трудовое поведение — определяется целым набором существенных признаков. Тем самым, оно формирует вполне и четко определенный особый вид трудовой миграции. Можно ли говорить, что и нынешние формы миграции аналогичны старому отходничеству или едва лишь похожи на него? С нашей точки зрения (впрочем, согласной и с точкой зрения некоторых других социологов и экономистов; см.: Шабанова, 2002, Смурова, 2006; Дятлов, 2010, Шварцбурд, 2011; Бараненкова, 2012) среди наблюдаемых ныне форм трудовой миграции в России может быть выделено и отходничество как близкое или даже аналогичное старому отходничеству, исчезнувшему в 30-е годы 20-го столетия. Сами мы придерживаемся мнения, что современное отходничество аналогично историческому. Недаром, наверное, в районах распространения классического исторического отходничества, в Костромской и Вологодской областях, нынешние жители — трудовые мигранты — сообщали нам еще в 2007 г., что они и есть те же самые отходники, какими были их деды и прадеды, и занимаются они тем же самым делом, да и живут той же жизнью с ее ритмом сезонных переездов.

Необходимо, конечно, специально рассмотреть список признаков современного отходничества и сравнить его с вышеприведенным для классического старого отходничества.

Нынешние трудовые мигранты, называющие себя и называемые нами отходниками, являются в подавляющем большинстве жителями малых городов и сел; поскольку значительная часть таких городов в России являются фактически сельскими поселениями с соответствующей организацией жизнь и хозяйства (см.: Трейвиш, 2010; Лаппо, 2012; Нефедова, 2012). Здесь большинство семей таких людей имеют развитое личное подсобное хозяйство, многие из них проживают в частном доме с усадьбой. Эти люди, как правило, в местах своего постоянного проживания имеют доход, недостаточный для достойного (иногда и нормального) жизнеобеспечения семьи: они не имеют высокооплачиваемых должностей в бюджетной сфере, заработков в частном секторе, как в производстве, так и в сфере услуг, нередко вообще не имеют возможности трудоустроиться по полученной когда-то специальности в родном городе. Немалая часть семей проживают в так называемых «выморочных» деревнях (см.: Кордонский, 2010), где нет не только никаких рабочих мест, но и предложить продукты своего труда некому.

Такие селитебные признаки определенно роднят современных трудовых мигрантов с положением крестьян многих нечерноземных и северных губерний России, занятых в неземледельческих отхожих промыслах. Проживая на территориях с низкой продуктивность сельскохозяйственных культур, имея небольшие земельные наделы, что было недостаточно для полноценного жизнеобеспечения семьи и — что немаловажно — вынужденные платить денежный оброк и государственные налоги (на неразвитость системы налогообложения в императорской России обращали внимание исследователи, считая это одной из важных побудительных причин отходничества; см.: Качоровский, 1900; Владимирский, 1927; Ленин, 1971; Burds, 1998; Водарский, Истомина, 2004), крестьяне отправляли часть членов семьи (обычно молодые мужчины и мальчики) в отхожие промыслы в города (см.: Давыдов, 2010, 2012). Следовательно, и исторические и современные отходники — это почти исключительно жители малых городов в «глубокой» провинции и сельской местности. Примеры отходничества из крупных городов тоже, конечно, есть, но единичны на общем фоне и такие люди являются почти исключительно вахтовыми рабочими или специалистами с маловостребованной в родном городе специальностью, которую они не хотят утратить.

Помимо этого важного территориального признака отходничества, имеется связанный с ним существенный мотивационный признак. Как прежние, так и современные отходники, совсем не намерены были покидать места своего постоянного проживания ради новой работы, перебираться для жизни в города. (Ситуация с массовыми переселениями крестьян, бывших отходников, в города в начале XX в., а затем, после «отлива», начиная с 1926–1929 гг. и вплоть до начала 1930-х гг. вызвана была политическими причинами и превращение в эти периоды отходников в новых горожан надо рассматривать именно в этом ключе: см. детальнее: Андрюшин, 2012. с. 213 и далее; Давыдов, 2012.) Даже если значительная часть членов семьи практически постоянно проживала в городе, жены, а также старшие и самые младшие все равно продолжали жить в деревне и семейные связи сохранялись не только тем, что в деревню регулярно посылались деньги, отходники хотя бы раз в год, но обязательно приезжали на побывку, но тем важным обстоятельством, что в семьях отходников постоянно рождались дети, и немало (см., напр., описание типичной отходнической семьи известного философа А.А. Зиновьева, приведенное им в автобиографической повести: Зиновьев, 1999). Исходные причины нежелания переезда в город могут быть разные и главнейшую выделить едва ли получится, тем более, что прежние исследователи это обстоятельство совершенно упускали из виду и мы реконструируем мотивацию деревенского обитания отходников почти исключительно по наблюдениям современников, крестьянским письмам, крестьянским повестям и мемуарам потомков отходников (см., напр.: Румянцев, 1887; Максимов, 1901; Зиновьев, 1999; У Спаса на погосте, 2002; Герасимов, 2006; Никольский край, 2006; Флеров, 2008; Смирнов, 2009; Торопов, 2012; и многие другие, в том числе найденные, но неопубликованные материалы, как рукопись крестьянина Ю. Соколова «Воспоминания Волокоскина»).

Семьи и нынешних отходников, как и они сами, не собираются уезжать из деревень и малых городов. Причины отказа от переезда разные (есть, конечно, и такие банальные, как дороговизна покупки жилья в городе), но повсюду они сопровождаются психологическим нежеланием менять среду обитания, терять тот статус и те возможности — привилегии «своего» и преференции «местного», — которые предоставляет своему члену любое местное общество. Фактор нежелания (много реже невозможности) покинуть место проживания ради работы является важнейшим условием перехода человека в статус отходника. И этим он отличается от гастарбайтера, как человека, поменявшего место постоянного жительства ради потенциально лучших возможностей для работы и жизни.

Поиск работы заставляет этих людей ехать в крупные города, в областные столицы, в Сибирь. Там они и находят достаточно средств для обеспечения жизни семьи. Но наличие семьи и хозяйства в другом месте определяют характер найденной работы — сезонной и вахтовой. Временный, сезонный характер отъезда (отхода) определяется его обязательным возвратом домой. Люди регулярно и с определенной периодичностью возвращаются после работы домой для отдыха и ведения домашнего хозяйства. В зависимости от расстояния до места работы возвращение домой может быть еженедельным, на субботу и воскресенье, или ежемесячным с двухнедельным интервалом на отдых (так заняты почти все отходники-охранники, работающие посменно с двухнедельным интервалом). Требования работы нередко заставляют находиться в отходе по одному-двум месяцам с краткими возвращениями домой (отходники-срубщики, работающие сдельно, аккордно). Нанимающиеся на работы в большом удалении от дома могут возвращаться через полгода или даже раз в один-два года; такие трудовые мигранты являются в каком-то смысле маргинальной группой среди отходников, поскольку им уже не свойственен сезонный характер работы, ее периодичность близка или превышает годовую и обычно такие люди через какое-то время перестают ездить либо домой, либо на работу. Между прочим, такой ритм характерен и для женщин-отходниц, нанимающихся в услужение (домработницы, няни, уборщицы и т.п.), т.к. их работа не предполагает ни сезонности, ни периодичности; и все же они отходницы — они оставили дом и хозяйство на других членов семьи и знают, что обязательно вернутся домой.

Сезонный характер работы — летом или зимой — дополняется подстраиванием рабочего ритма под важные и неотложные домашние дела, прежде всего под время посадки и уборки картофеля, реже другие сельскохозяйственные работы. Несмотря на то, что семьи отходников, в отличие от соседей-неотходников, не имеют большого хозяйства (или вообще никакого), многие из них продолжают держать огород и картофельное поле, а деревенские отходники еще и активно участвуют в таких работах в качестве помощников родственникам.

Ситуация с сезонностью отхожих промыслов в прежние времена описывается современниками или историками аналогичным образом. Отходник, чаще всего мужчина, уходил в промысел после окончания полевых работ, осенью или зимой и возвращался к началу весенних работ. Семья отходника, его жена, дети, родители оставались дома и управлялись с немалым крестьянским хозяйством, где отходник по-прежнему сохранял и время от времени и исполнял роль хозяина и распорядителя дел. Например, по описаниям Л. Казаринова, чухломские женщины, за неимением в городе мужиков, заместо них ведут все хозяйские дела, в том числе и в кабаки ходят (Казаринов, 1926. с. 15–17). А по материалам, приводимым Н.М. Александровым по изменению демографического поведения семей ярославских отходников, жены многочисленных здесь отходников вынуждены были выполнять весь комплекс сельскохозяйственных работ и не разделяли работы на мужские и женские. Со временем они начинали выполнять и задачи сельского общинного и волостного управления (были представлены даже на волостных сходах и участвовали в текущем управлении), а также начинали совершать до того исключительно мужские правонарушения, как например, «похищение лесного материала» — кражу леса из лесных дач для хозяйственных нужд и отопления (см.: Александров, 2012, с. 339–342).

Впрочем, немало отходников (обычно из трудоизбыточных центральных губерний) работали в неземледельческом отходе и в летний сезон, нанимаясь в грузчики, бурлаки или поденщики, но то были преимущественно молодые бессемейные и безземельные мужчины-бобыли, которых ни сельские работы, ни семья не держали, хотя и держала община, платившая за него налоги. По-видимому, в южных черноземных губерниях был гораздо шире распространен земледельческий отход — наем на сельские поденные работы весной и осенью (см.: Чаславский, 1875; Сазонов, 1889; Руднев, 1894; Шаховский, 1896; Сведения об отхожих промыслах в Воронежской губернии, 1899; Подсобные к земледелию промыслы, 1903; Селиванов, 2011).

Для женщин-отходниц, которых было немало в центральных губерниях, откуда было близко добраться до Петербурга и Москвы, сезонность работы была менее характерна, нередко они отправлялись на более долгий срок, поскольку были заняты или в услужении, или работали работницами на фабриках. Нередко они не участвовали в сезонных работах дома. Однако распространение отходничества среди женщин-крестьянок уже в ранние советские годы сопровождалось их участием в зимних работах на лесоповале или летних на торфоразработках, что определяло сезонность отхожей деятельности и женщин. В целом, по-видимому (хотя прямых указаний на это мы не нашли, и судим только по указанным выше косвенным признакам), женщины-отходницы в случае неземледельческого отхода меньше участвовали в домашних работах. По-видимому, сходная картина наблюдается и сейчас, когда многие женщины, особенно из южных областей, не имеют или даже не могут иметь периодичности рабочей деятельности в силу особенностей своей занятости в сфере услуг (няни, домработницы, уборщицы и т.п.).

Точно такой же сезонный характер отъезда от семьи типичного отходника-мужчины мы видим и сегодня. Особенно это характерно для тех отходников, которые поставляют на рынок не руки, а продукцию собственного производства — срубы и готовые дома, пиломатериалы, дикоросы. Производство таких продуктов требует сезонности. Естественно, что значительная часть отходников работает не сезонно, но периодично. Так, например, если раньше извоз являлся преимущественно зимней деятельностью, то теперь он всесезонный (хотя речные грузоперевозки сохраняют сезонность, но, к сожалению, в наше время активность в этом сегменте рынка приблизилась к нулю, поскольку государство, тотально контролируя его, по каким-то причинам не заинтересованно в развитии, и допустить сюда «частника» все не решается). Современные отходники связаны не сезонностью работ в отходе, а сезонностью домашних дел. Поэтому, как и в прежние годы, они подстраивают свой трудовой ритм под задачи непосредственного жизнеобеспечения семьи — теми продуктами, которые можно произвести на месте, дома. В этом смысле провинциальные российские жители тщательно сохраняют архаическую модель жизнеобеспечения, сильно выручившие их в кризисные 1990-е гг. (см.: Plyusnin, 2001); как уже писал один из авторов, «русский человек всегда имеет запас картошки в подполье, буржуйку на чердаке и берданку в чулане».

Именно необходимость сезонных домашних работ определяет и сезонность отхожих работ современных отходников, точно так же, как это было и столетия назад. В этом заключается и вынужденность отхода как в прежние годы, так и теперь. Раньше природные условия не позволяли на месте обеспечить крестьянскую семью продовольствием в необходимых объемах и произвести добавочный продукт на продажу, чтобы иметь деньги и на уплату оброчных пошлин, налогов, и на обновы для семьи. Потому отходничество было наиболее распространено в нечерноземных губерниях средней полосы и севера европейской России, а в черноземных губерниях, на юге и за Уралом оно встречалось реже и обычно носило земледельческий характер и вызывалось причинами малоземья. Даже в пределах одной губернии интенсивность отхода могла сильно различаться от уезда к уезду, сообразно плодородию почв (например, по данным, приводимым Н.Н. Владимирским для Костромской губернии, различия между уездами могли быть пятикратные (Владимирский, 1927, с. 78 и далее).

Вынужденный характер современного отходничества в провинции обусловлен отсутствием или низким качеством предлагаемых на местном рынке рабочих мест — по сути, той же нехваткой на месте необходимых для жизни ресурсов. Между тем, мы постоянно отмечаем, что эта вынужденность относительна: благосостояние семей отходников, как прежних, так и нынешних, существенно выше семей их соседей-неотходников. Это связано с тем важным обстоятельством, что мотивация отходника обусловлена не только исключительно нуждой, он движим стремлением улучшить жизнь своих близких, желает, чтобы его семья жила в достатке (см. ниже).

Таким образом, возвратная сезонная (месячная) миграция человека, не желающего жить там, где он работает, но не имеющего возможности найти достойную (соответствующую потребностям семьи) работу дома и вынужденного возвращаться домой не только для отдыха, но и для сезонных домашних работ, является важнейшим определяющим признаком отходничества.

Третьим отличительным признаком исторического отходничества являлся его наемный и промышленный характер: получение дополнительного заработка на стороне обеспечивалось путем промыслов — изготовления и продажи продукции разнообразных ремесел, от валяния валенок и шитья шуб до сплава леса и изготовления срубов домов, а также наймом на разнообразные работы в городах (сторожа и дворники, домашняя прислуга) или в богатых промышленных и южных сельскохозяйственных районах (бурлаки, грузчики, поденщики и проч.). Нынешние отходники также нередко производители продукции (тех же срубов) или услуг (извоз в т.ч. таксисты и дальнобойщики на собственных транспортных средствах), непосредственно предлагающие их на рынке. Но сейчас гораздо больше среди них работников наемных, часто выполняющих неквалифицированные виды работ (охранники, вахтеры, сторожа, дворники, уборщики и т.п.). И именно в эту сферу двинулись и отходники-женщины, подобно тому, что наблюдалось в социальном и демографическом составе отходничества промышленных районов Российской империи к концу XIX в. (см.: Никулин, 2010).

Наконец, укажем еще на один из атрибутов отходничества, который мы сами считаем дифференцирующим признаком, определяющим потенциальную возможность для человека стать или не стать отходником. Это его инициативный и самодеятельный характер. Каждый человек, в прежние годы «выправив паспорт» или «получивши билет» (см. специально: Байбурин, 2009), а нынче — найдя с помощью родни и друзей прибыльное место и без всякого «выправления паспортов» — покидает место проживания на срок от одной-двух недель до года и предлагает услуги на рынке сообразно своим профессиональным умениям, нанимаясь на работы или предлагая продукцию своих кустарных промыслов. Отходники нередко отправлялись на промыслы семейными артелями из нескольких человек, обычно братьев или отцов со взрослыми детьми, причем артели эти были узкопрофессиональными, представляющими одну отдельную «профессию» или вид деятельности, как например, «каталы», валявшие валенки, шорники, шившие шубы или офени, российские самодеятельные «коммивояжеры», торгующие вразнос иконами, книгами и другой «интеллектуальной» продукцией (Румянцев, 1887; Воронцов, 1895; Тюменев, 2005; Смурова, 2007).

Важнейшим фактором в поиске работы и современного отходника является его самостоятельность, инициатива исходит от самого работника. Он либо предлагает на рынке продукты своего труда (вполне аналогично прежнему кустарному производству, выступая в роли самозанятого работника-предпринимателя), либо нанимается на самые разные виды работ, большинство из которых не требуют квалификации.

Наконец, последний, но очень важный признак: мотив трудовой миграции чаще всего в наше время вызван не нуждой, а целью повышения благосостояния семьи. Большинство отходников-горожан в последние годы могут найти работу и у себя дома, так как вакансии есть повсеместно. Исключение составляют жители деревень, которых становится все больше среди отходников, но они могут подыскать работу уже в районном центре. Однако, почти никто из отходников не идет на эти условия, привыкши к другому уровню оплаты труда — в 3–4 раза выше — и даже психологические трудности не останавливают их. Есть, конечно, значительная группа среди отходников — охранники, которые в большинстве своем утратили и профессиональные навыки и простое желание работать, но это уже особая статья. Отходники в массе своей мотивированы на поддержание высокого уровня благосостояния семьи и никто не намерен снижать планку.

Первоначально нам казалось, что это и есть особый признак современного отходничества, отличающий их от дореволюционных, однако анализ текстов исследователей того времени и исторической литературы быстро разубедил нас в этом. Как обнаруживали исследователи, к концу XIX в. и в самом начале XX в. все большее количество крестьян стали уходить на заработки не вследствие нужды, а с целями повышения и без того достаточно высокого по деревенским меркам благосостояния семьи (Жбанков, 1887; Казаринов, 1926; Владимирский, 1927). Современный исследователь российского отходничества Дж. Бердз даже попытался типологизировать это явление, выделив переход целей отходнических практик от «культуры необходимого» к «культуре приобретения» как раз на рубеже веков (см.: Burds, 1998, p. 181 и далее). Можно предполагать, что в последующем именно эта практика и образ жизни, транслированный из промышленных городов в деревню, определили столь интенсивный и массовый приток населения в города, кода менее чем за полтора десятка лет, к 1931 г., численность горожан в стране увеличилась более чем вдвое. Этот «наплыв был настолько мощным, что одной из официальных целей введенной в 1932 г. паспортной системы была «разгрузка городов» (Андрюшин, 2012, с. 205). Удивительно, но точно ту же ситуацию и те же мотивации мы наблюдаем и в 2000-е гг.! Отходничество возрождалось в начале 1990-х, в разных, в том числе извращенных формах (типа «челночества»), но основными мотивами отхода была нужда. Спустя всего десять-двадцать лет мы фиксируем повсеместно и постоянно, что отходник едет не от нужды, он едет ради лучшей жизни для своей семьи. К каким последствиям нынче приведут такие изменения в трудовом поведении столь огромной массы людей? Не знаем, есть лишь смутные предположения.

Итак, совокупность перечисленных признаков отходничества позволяет выделять этот вид трудовой миграции в особую форму, существенно отличающуюся от других способов перемещений на рынке труда. И между прочим именно в силу этих специфических особенностей отходничество не могло существовать в советское время. Невозможна была не только массовая самозанятость населения, но и массовые же сезонные перемещения людей по стране. Кустарный же характер промыслов уступил место индустриальному производству «товаров народного потребления» людьми, поселенными непосредственно возле заводов и сельскохозяйственных предприятий, что уничтожило саму почву для отходничества. Формы трудовой миграции, возможные в советские годы, как, например, вахта и оргнабор («вербовка» и «вербованные»), распределение после института и свободное поселение после отсидки в лагерях и зонах («химия»), а также экзотические формы, как «шабашка» и «бичевание» — все они не имели указанных выше признаков отходничества и не могли быть поставлены хоть в какую-то логическую связь с такой формой трудовой миграции.

Напротив, в годы системного кризиса, когда экономика страны слишком быстро «перестраивалась» под «новые экономические уклады», стали развиваться и новые формы трудовой миграции. После шока начала 1990-х гг., массово обратившего народ к такой архаической модели жизнеобеспечения, как самообеспечение продуктами питания (надо помнить, что доля расходов семьи на питание достигала тогда 90% бюджета городской семьи), постепенно произошла реновация отходничества как одной из самых эффективных, а теперь и самой массовой модели жизнеобеспечения. А условием такого массового возрождения отходничества выступила нынче иная, чем прежде, форма «закрепощения» населения — теперь это «квартирная крепость», отсутствие массового арендного жилья и доступной ипотеки, препятствующие семьям смену места жительства. Считаем, что эта форма «крепости» немало влияет на характер современного отходничества.

 

Вехи отходничества

Отходничество — явление, широко распространенное в крестьянской среде имперской России второй половины XIX-го и первой трети XX-го вв., имеет давнюю историю, получившую, спустя перерыв в 2–3 поколения, не менее бурное развитие и в наши дни.

Пред тем, как исчезнуть в советское время (думали, что навсегда, оказалось ненадолго), отходничество имело колоссальное развитие в имперские времена. К концу XIX в. отходничество было очень масштабным явлением: от половины до ¾ всего мужского крестьянского населения нечерноземных центральных и северных губерний каждый сезон (обычно зимой) отправлялось на заработки в соседние и дальние районы, губернии, добираясь до самых окраин империи. Из деревень Московской, Ярославской, Костромской, Владимирской губерний в 50-х гг. XVIII в. уходило 15–20% мужского населения. В 1-й половине XIX в. насчитывалось свыше 1 млн. крестьян-отходников» [БСЭ, http:// bse.sci-lib.com/article085855.html]. Однако, такие оценки даже для начала XIX-го в. занижены. К концу XIX в. и до 20-х гг. XX в. доля крестьянского мужского населения, отправлявшаяся в отхожие промыслы, местами достигала 80–90% (см., напр.: Владимирский, 1927, с. 76–121). Достигнув пика, явление исчезло из социально-экономической жизни страны на пять десятилетий. И возродилось. Мы уже рассмотрели причины и признаки возрождения, попробуем связать их с вехами истории отходничества.

Предположительно, первый ощутимый, сильный толчок к развитию отхожих промыслов, определенно существовавших еще и в XVI–XVII вв., дало населению само государство в начале XVIII в. массовым принудительным перемещением крестьян на петровские «великие стройки» (Санкт-Петербург и многие другие новые города, особенно приграничные) и великие же войны (рекрутский набор). Мнение о том, что толчок именно массовому отходничеству в России был дан реформами Петра Великого, «сдвинувшими» население страны в столицы и на рубежи, было общепринятым среди исследователей в XIX — начале XX вв. (см.: Готье, 1903; Казаринов, 1926. с. 1–4; Собянин, 1926; Владимирский, 1927, с. 51–74; Соловьев, 1928; Кулишер, 2005). Население, пожизненно прикрепленное к земле государством, общиной или помещиком, не может без веской причины покидать мест своего проживания. Отходничество как модель экономического поведения, может сложиться лишь при наличии двух обязательных условий: в качестве предпосылки выступает относительное или полное закрепление человека и его семьи на земле, а в качестве движущей силы отходничества выступает невозможность прокорма на месте, заставляющая искать сторонние источники средств к существованию. Невозможно прокормиться было на плотно заселенных уже к XVIII в., но на бедных нечерноземных территориях в центральной или слабо освоенных территориях северной России. Государство, сельский мир или барин в какой-то период «осознают» это противоречие и предпринимают соответствующие действия. Государство вывозит население на «стройки века» или «тратит» на войнах. Сельская община с большей легкостью отпускает на промыслы в города отдельных своих умельцев для денежных заработков, что позволяет ей легче платить государевы налоги, избыток которых стал особенно чувствоваться именно в петровское правление. Помещик уже к началу XIX в. начинает осознавать, что оброк ему много выгоднее барщины и с каждым годом начинает отпускать на промыслы все большее число крепостных, более того, начинает способствовать обучению их ремеслам. Так постепенно развивается отходничество, захватывая центральные и северные губернии Российской империи (в первых мотиватором больше выступает помещик, во вторых — скудость урожаев).

С начала XVIII в. и вплоть до середины XIX в. начинается скрытое развитие отходничества, предполагающее его последующий бурный рост: сначала стимулированное льготой помещикам собирать подушную подать с крепостных крестьян (1731), стимулированное вскоре «освобождением» помещиков (сначала «Манифест даровании вольности и свободы российскому дворянству» 1762 г., затем «Жалованная грамота» 1785 г.), затем разрешением им заклада имений, наконец завершением «освободительных реформ» Освобождением крестьян 1861 года (см.: Миронов, 2003, с. 430–486). Подготовленное изменением статуса помещиков последовавшее затем освобождение крестьян вызвало быстрый переход значительной части крестьян (особенно надельных) к занятиям отхожими промыслами. Первоначально такая деятельность, вызванная нуждой уже через три-четыре десятилетия становится фактором крестьянского благополучия. В немалой степени стимулированы были такие изменения к 90-м годам 19 в. бурным промышленным ростом в России (Жбанков, 1887; Воронцов, 1892; Давыдов, 2012), а также перенаселенностью по причине в немалой мере агрокультурной неразвитости, обусловленной сопротивлением новшествам со стороны крестьянской общины и незаинтересованностью самого крестьянина в повышению плодородия земли в условиях непрерывных земельных переделов. К первому десятилетию XX в. отходничество достигло пика своего развития, в немалой степени стимулированное кооперативным движением в провинции, которое имело гигантские темпы и приняло в России 1920-х г. выдающиеся масштабы.

Необходимо отметить, что роль государства в отношении отходников на протяжении его истории существенно менялась. Если в имперский период отходники в большей степени были предоставлены сначала сельскому миру или помещику, затем лишь общине, а позже себе, то в советский период за него плотно взялось государство. До отмены крепостного права отходники подчас были очень выгодны помещикам нечерноземных регионов: доходов они зачастую приносили больше, чем «бедная соха». К примеру, в Солигалическом уезде земля для крестьян являлась неизбежным злом, поскольку дохода от нее практически никакого не было, а подати за нее приходилось уплачивать из стороннего заработка. При этом «прибыльному» отходнику было намного сложнее откупиться на волю, чем земледельцу или ремесленнику (Жбанков, 1891, с. 17–18), стоимость получения «вольной» различалась в разы.

Интересно, что первая попытка регулировать отход возникла, как раз на уровне местной власти. В Сызранском уезде в 1870-х гг. было предложено ввести институт «земских агентов», которые должны были прислушиваться «к биению народного пульса» и присматриваться к состоянию рынка труда в Заволжье с тем, чтобы потом в случае необходимости предотвращать чрезмерный наплыв рабочей силы с горной стороны Волги в Нижний, в Москву или Петербург. Однако на губернском уровне эту инициативу не оценили и массовый характер она не обрела (Мордовцев, 1877).

Уже к концу XIX в., а в 1920-х гг. особенно отходничество стало рассматриваться как явление, одновременно представляющее собой следствие аграрного перенаселения (т.е. несоответствия между количеством рабочих рук в крестьянском хозяйстве и реальной возможностью их производительного использования) и как способ его преодоления (Руднев, 1894; Минц, 1929; Суворов, 1968; Рюндзюнский, 1970; Северо-запад в аграрной истории России, 2008). С одной стороны, отходничество воспринималось как явление прогрессивное, поскольку «по своему социально-профессиональному облику крестьяне-отходники являлись прямым и непосредственным резервом рабочего класса страны» (Андрюшин, 2012). С другой стороны, отходничество вызывало беспокойство Наркомата труда, специальной задачей которого тогда была борьба с безработицей в городах, одним из источников которой как раз было массовое отходничество (Данилов, 1974). Однако еще в конце XIX в. врач, земский деятель и этнограф Д.Н. Жбанков отметил, что отходничество относится к таким «явлениям, которые начались уже очень давно и не могут быть уничтожены одним ударом, как бы они ни были вредны» и что отхожие заработки будут существовать «до тех пор, пока каждая отдельная местность не обеспечит вполне жизнь своего населения». Такую же двойственную оценку отходничеству в большинстве случаев можно дать и сейчас: «несмотря на многие его невыгодные стороны, оно положительно необходимо для описываемой местности». (Жбанков, 1891, с. 6). За что был уничтожающе раскритикован В.И. Лениным (Ленин, 1971. — С. 569–581).

Попытки советского государства регулировать отходничество, во многом рассматривая его в русле развития кооперативного движения, вступили в противоречие с задачами индустриализации страны и в 1930-х г. возникло уже беспокойство, связанное с недостаточностью масштабов отходничества для реализации промышленного развития страны. Поэтому впоследствии явление это инвентаризовали и институционализировали, изменив тем самым его суть и превратив в оргнабор рабочей силы из деревень (яркие примеры того времени — стройки Донбасса, Кузбасса, Комсомольска-на-Амуре и многие другие, отраженные и в официальных идеологических текстах, в том числе в советских фильмах и песнях — и в народном фольклоре). Для этого понадобилось несколько специальных постановлений ЦИК и СНК 1930–1934 гг., регулирующих отходническую активность населения (см.: Постановления СНК от 16.03.1930 г., от 30.06.1931 г., от 17.03.1933 г., от 19.09.1934 г.). Вследствие этого отходничество очень скоро совершенно выпало из дискурса как явление современное и осталось только как явление историческое. Этому способствовали и события военного времени.

Повторно, как новый массовый феномен социально-экономической жизни, возникло оно в середине 1990-х г. прошлого (XX) века. В начале 1990-х гг. в качестве ответа на экономический беспорядок в стране начали быстро «становиться уклады» — новые модели жизнеобеспечения населения, принужденного к самостоятельному поиску средств выживания. Помимо создания новых моделей (такие как «челноки», впрочем, где-то родственные «мешочникам» 1920-х гг.), «вспоминались» и реанимировались давно забытые модели и первыми среди них были — возврат к натуральному хозяйству и возрождение отхожих промыслов. В начале 1990-х гг. один из авторов специально озадачился вопросом выявления и описания разнообразных моделей жизнеобеспечения, к которым принуждено было обратиться население страны с началом «шоковой терапии» экономики. К удивлению, провинциальное население в массовом порядке стало обращаться не к современным и вызванных обстоятельствами новой жизни моделям экономического поведения («челноки» в страны Юго-Восточной Азии или «постановка на безработицу» исключительно с целью не получения мизерного пособия, а «сохранения» трудового стажа ради будущей пенсии), а к моделям давно исчезнувшим, забытым, «архаическим». Таковыми и оказались, с одной стороны, натуральное хозяйствование, массовое для целых сел и городов (посевы картофеля в пригородах возрождались столь быстро, что возникла конкуренция за земельные участки и началось массовое воровство картошки с полей, вызвавшие самоорганизацию в формах добровольных вооруженных дружин на картофельных полях), с другой стороны — как модель жизнеобеспечения, дополнительная натуральному производству — возрождение отхожих промыслов (см.: Плюснин, 1997, с. 180–192). Причем началось это новое отходничество не из своего исторического центра, из нечерноземных областей, а с окраин, из бывших союзных республик в центр, и лишь спустя какое-то время это центростремительное движение захватило и ближние к нему области, когда-то бывшие главными районами отхода. По важнейшим признакам отходничество, как российская внутренняя трудовая миграция, неотличима от сезонной трудовой миграции на «постсоветском пространстве» в Россию из таких новейших государств как Украина, Молдавия, Узбекистан, Киргизия, Таджикистан, Туркменистан. Да и по природе своей эти, ныне трансграничные, а по сути внутристрановые (в пределах страны — Большой России) трудовые миграции родственны. Может быть, поэтому в отхожие промыслы ныне вовлечено не только население областей традиционного «старого отходничества», но почти всех постсоветских республик и восточных, сибирских территорий России, чего ранее не бывало.

Развитие современного отходничества, несмотря на непродолжительный срок — всего менее 20-ти лет — уже, как нам кажется, прошло два этапа. Первый характеризовал собственно возникновение и нарастание массового отхода в малых городах европейской части страны, второй этап — перемещением источников отхода на восток страны и «вглубь района», из малого города в деревни.

Важнейшей особенностью первого этапа было быстрое возобновление (восстановление) отходничества в малых городах преимущественно в тех же областях, что и в имперские времена. Это процесс в середине 1990-х гг. был инициирован преимущественным действием двух факторов. Первый — это полное отсутствие рынка труда именно в малых городах вследствие «схлопывания» всякого производства в них, остановка и банкротство в начале 1990-х гг. крупных и малых государственных предприятий, бывших в каждом малом городе и районе и исполнявших функции градообразующих предприятий, позволявших закреплять население на местах. Это сильно снижало мобильность рабочей силы и оттого в начале и середине 1990-х гг. считалось, что внутрирегиональных рынков труда практически нет, а сами трудовые миграции неразвиты. Такой взгляд на ситуацию на рынке до сих пор остается у ряда экономистов и социологов.

Внезапное отсутствием работы и, соответственно, средств к жизни сразу у многих семей в малых городах усугублялось неразвитостью или даже полным отсутствием здесь подсобного хозяйства, которое в то время позволяло сельским семьям много легче пережить развал колхозов и совхозов. Например, факт, что в середине 1990-х гг. до половины и более всех детей-школьников питались в основном в школе, потому что дома было нечего есть, имел такие широкие масштабы, что даже не рассматривался как общественная катастрофа. Именно это безысходное положение городских семей, оставшихся без работы и не имеющих хозяйства, заставило людей спешно искать новые источники жизнеобеспечения, среди которых отхожий промысел с каждым годом — по мере развития рынка труда в областных и столичных городах — становился все более массовым источником.

Но если этот первый фактор явился движущей силой отхода, то второй — невозможность семье переселиться ближе к месту работы в силу общеизвестных особенностей нашей жилищной системы (несмотря на, а скорее даже благодаря весьма условной приватизации жилья) — явился как раз фактором, определившим специфику трудовой миграции в форме отходничества. Без «прикрепленности» к квартире, к дому, современное отходничество не приобрело бы нынешних масштабов. Советские люди были достаточно подготовлены к вынужденной смене местожительства: ведь по оценкам специалистов в 1990-е гг., масштабы вынужденных переселений в первую половину десятилетия после развала Союза достигали 50 миллионов человек — каждая шестая семья была «поставлена на колеса». Но для большинства семей издержки переезда на новое постоянное место жительства оказались много выше издержек, связанных с хоть и длительной, но временной отлучкой одного члена семьи.

Второй этап развития современного отходничества складывается с начала 2000-х гг., протекает он на наших глазах и характеризуется смещением его из районных центров (малых городов и поселков) в сельскую местность. Вызвано это, по-видимому, экономической стабилизацией и ростом, которые привели к тому, что в малых городах были восстановлены прежние предприятия и возникли многие новые. Помимо новых рабочих мест, вернувших бывших отходников домой, в структуре занятости населения произошли и другие интересные изменения, связанные, по словам С.Г. Кордонского (2010), с «достраиванием вертикали власти до уездного уровня», осуществленным в первые два срока президентства В.В. Путина, особенно начиная с марта 2004 г. В результате в районных центрах — наших малых городах и поселках — значительно увеличилось число «бюджетников», в том числе служащих регионального и федерального уровней государственной власти. Теперь доля бюджетников в составе занятого населения обычно достигает 40, а кое-где даже 60–70% трудоспособного населения — и именно в районных центрах, бывших немного ранее основными местами отхода. Эти две причины — рост местного производства и развитие бюджетной сферы — худо-бедно, но стали способствовать снижению масштабов отходничества в малых городах. Но тропа-то уже была проторена и «свято место пусто не бывает»: рабочие места, оставленные в столицах отходниками из городов, заместились отходниками из деревень. Если раньше безработные мужчины из деревни искали заработка в районном центре, то теперь все большее их число путями, указанными им их коллегами из райцентров, уезжают в Город (с большой буквы, т.е. в областной центр) или в Москву и Подмосковье и там добывают средства для жизни.

Несколько особняком стоит процесс сдвига отходничества на восток страны, который по времени совпадает со сдвигом отхода в сельскую местность на западе ее, но не обусловлен действием одних и тех же факторов. В имперские времена отходничество (за исключением гужевого извоза на дальние расстояния) было совершенно чуждо богатым и обеспеченных ресурсами селам и городам Сибири (см., к примеру, об образе жизни городского населения Сибири в XIX в., где описывается, какие запасы продовольствия имелись практически в каждой семье: Гончаров, 2004). В то же время имеет место и иная точка зрения: некоторые исследователи считают, быстрое освоение Сибири было обеспечено именно благодаря традиции отходничества (см., напр.: Ремнев, Суворова, 2010). Однако население там вплоть до 1930-х гг. XX в. не нуждалось в поиске дополнительных заработков, будучи немногочисленным, питаясь от плодородных земель и имея достаточные денежные средства от охоты, рыболовства, скотоводства, лесозаготовок, добычи драгоценных металлов и многих иных промыслов.

Нынче же факты явного отходничества открываются в Сибири повсеместно. Но структурно — насколько можно судить, опираясь на пока эпизодические наблюдения этого явления — отходничество в Сибири отличается от европейского следующими существенными деталями. Во-первых, в нем не замечено сколь-нибудь массово население малых городов; в основном в отход идут жители небольших поселков и деревень. Во-вторых, отходничество здесь как бы «смыкается» с вахтовой формой трудовой миграции. Люди нанимаются на стройки и предприятия, прииски и рудники, откликаясь на официальные объявления. Но в отличие от вахтовых наборов, делают они это самостоятельно, и бригады комплектуют также своими силами, нередко вступая во взаимодействия с работодателем на уровне артели, а не отдельного работника. Например, по наблюдениям в Алданском районе на юге Восточной Сибири для подготовки строительства будущей трассы газопровода на вырубку леса зимой нанимаются, помимо молдаван и украинцев, местные эвены (Эвенский Беллетский национальный наслег республики Якутии). Поскольку они совершенно нетребовательны к бытовым условиям и живут зимой в палатках прямо на лесосеке, с такими бригадами из окрестных поселков работодатели скорее предпочитают заключать договор, чем с бригадами из Молдавии или Украины. Хотя, по словам этих отходников, при этом их нещадно обманывают, но все же заработки их несравненно выше доходов односельчан. Это новая модель жизнеобеспечения весьма доходна, но такой способ жизни, к удивлению, вызывает резкое нарекание со стороны местной «национальной интеллигенции», с точки зрения которой единственно правильный образ жизни коренных малых народов — кочевое оленеводство с проживанием в чумах.

Естественно, что современные отходники далеко не всегда сами предлагают продукты своего труда на рынке, как это было раньше, когда значительная часть отходников являлись кустарями, выходящими на рынок со своими изделиями. Объем кустарных промыслов, продукты которых использовались в отходе составлял значительную долю: например, по данным Костромской губернской земской управы в 1906–1914 гг. крестьянских хозяйств с промыслами в губернии было 67%, а если вести расчет не по всем наличным хозяйствам, а по наличным дворам (где могло быть несколько хозяйств; в среднем на одном подворье располагалось 1,33 домохозяйства), то промыслы были в 88% всех крестьянских дворов (Статистический ежегодник Костромской губернии за 1908 год, 1908, с. 21–38; Промысловые и кустарные районы Костромской губернии, 1913, с. 24–25). Доходы же от промыслов составляли до половины и более бюджета подавляющего большинства крестьянских хозяйств. Например, в Кологривском уезде Костромской губернии от 52% в 1908 до 33% в 1923–24 гг. (Статистический ежегодник, 1927). А, к примеру, в известном своими отходниками Чухломском уезде почти весь бюджет домохозяйства составлялся из доходов от промыслов (см.: Казаринов, 1926, с. 13–15.). В целом, по оценкам проф. Д.И. Деларова, условно-чистый доход крестьянского хозяйства в нечерноземных районах Европейской России более чем на ¼ формируется за счет промыслов, хотя он и признает, что точно определить это никак невозможно, имея в виду, что эти доходы в бюджете крестьянской семьи не на виду, в отличие от посевов и скотины, и крестьяне не склонны их афишировать (Деларов, 1928, с. 135-160; также: Ленин, 1971, с. 569–581).

Сейчас такими отходниками, предлагающими собственную продукцию на рынке, можно считать немногих, например, плотников, изготавливающих срубы домов, бань и других деревянных построек и предлагающих свою продукцию на обильном рынке Подмосковья и областных городов. А часть кустарного ранее производства бытовых предметов, необходимых в повседневной жизни, но производимых отходниками, переместилась теперь в иной формат — так называемый «этноформат»: изготовление валяной обуви, плетеных кресел, глиняных горшков и проч. кустарных изделий теперь предлагается в структуре туристского бизнеса и местами число отходников, мимикрирующих под местных жителей, в центрах скопления туристов бывает немалым.

Большинство современных отходников нанимаются в промышленность, строительство и на транспорт, а также в охрану, торговлю, услуги и в прислуги. В этом отношении содержание деятельности отходника изменилось по сравнению с имперскими временами: отходник стал больше наемным работником, чем индивидуальным предпринимателем (кустарем).

Основные виды занятий современных отходников весьма немногочисленны; опрос более полутысячи человек позволил нам зафиксировать не более полутора десятков видов деятельности, тогда как столетие назад в каждом крупном селе можно было насчитать до полусотни самых разных видов отхожих профессий. Сейчас же это преимущественно строительство, транспорт (есть и те, кто занимается дальним извозом на собственных грузовиках, но многие нанимаются таксистами или водителями в организации), услуги (различные виды коммунальных услуг, сопряженные со строительством), торговля (как лоточная на городских рынках, так и в супермаркетах). Особенно популярен охранный «бизнес»: многочисленная армия охранников в офисах и на предприятиях крупных городов состоит почти исключительно из отходников. Наем на крупные предприятия для производства самых разных видов работ осуществляется организованными группами, бригадами, составленными из знакомых и родственников (артельный принцип). Как правило, такие бригады выполняют вспомогательные, черные виды работ.

Факт, заслуживающий особого внимания — высокая степень консервативности видов отхожих промыслов в традиционных отходнических территориях. Современные отходники «вспомнили» не только дедовы промыслы, они «вспомнили» и воспроизвели и основные профессии, бывшие характерными для этих мест сто и более лет назад. Так, отходники Макарьева, Кологрива, Чухломы и Солигалича в Костромской области основным видом отхожего промысла выбрали строительство деревянных домов (изготовление и перевоз срубов), а жители Касимова, Темникова, Ардатова, Алатыря в большинстве своем нанимаются охранниками и в торговлю.

Направления отхода нынче немного иные, чем столетие назад, но если учесть фактор изменений административно-территориального деления страны, то придется признать, что и по направлениям отхода консервативность велика. Если раньше Заволжье «тянуло» преимущественно в Питер, то сейчас — в Москву. Но в обоих случаях в столицу. То же и с областными городами: при смене областного центра соответственно меняется и направление отхода из районных городов. Если раньше мордовские отходники ехали в Нижний, Пензу и Москву, то нынче — в Саранск и в Москву.

География отходничества расширилась, но не радикально. И в XIX в. ехали из Каргополя и Великого Устюга в Кронштадт и Тифлис наниматься в прислуги и дворники. И сейчас едут из Темникова в Якутию добывать алмазы, из Торопца и Кашина в Краснодар убирать свеклу. Поскольку скорости перемещения за столетие выросли на порядок, то и сами перемещения отходников стали более частыми. Теперь при расстояниях от 100 до 600–700 км ездят и на неделю-две, а не как раньше — на полгода-год. Но в структурном отношении география отходничества осталась, вероятно, прежней. Сошлемся на наши подсчеты по географии отходничества в восточных районах Вологодской губернии в средине — конце XIX в. (http://expert.ru/expert/2011/10/neuchtennyie-potoki/).

Как и ранее, до ½ всех отходников далеко не забираются, а ищут приработок в окрестностях 200–300 км от дома. На расстояния до 500–800 км (это соответствует перемещению на поезде или автомашине в течение примерно полусуток) уезжают не менее ¾ всех отходников, а на более дальние расстояния, когда время на дорогу начинает составлять существенную долю рабочего времени (более 1/10), уезжают уже около четверти отходников. Люди весьма детально и точно просчитывают экономические составляющие своей трудной деятельности — и не только временные затраты, но и долю заработка, приносимую в хозяйство.

Сколько же денег приносит отходник домой? Против распространенных представлений, отходник в среднем не довозит «большие тыщи» до дому. Заработок на стороне сильно зависит от квалификации и вида деятельности. Строители-плотники за сезон зарабатывают до полумиллиона. Работающие в промышленности, на транспорте и строительстве зарабатывают поменьше — от 30 до 70 тысяч в месяц, но работают почти круглый год. Менее квалифицированные отходники зарабатывают до 20–25 тысяч, а охранники — до 15 тысяч. На круг получается 300–500 тысяч рублей у квалифицированного отходника и 150–200 тысяч — у неквалифицированного. Этот заработок в среднем выше, чем если бы человек работал в своем городе, где заработок не превышает 100–150 тысяч рублей в год.

Так что отходником сейчас быть выгодно. Правда, высококвалифицированным отходником и то в сравнении со своими соседями-бюджетниками или безработными. Потому что если вычесть расходы, которые принужден отходник нести во время работы, то в итоге получится не столь уж великая сумма. По нашим данным, несмотря на обычно крайне плохие условия жизни отходника на месте его работы, несмотря на его стремление максимально сэкономить заработанное и привезти больше денег домой, при среднем заработке в 25–40 тысяч рублей он вынужден потратить около 5–15 тысяч рублей в месяц на свое проживание в городе. Так что домой привозит отходник не 50–70 тысяч, как говорит, а обычно не более 20–25 тысяч ежемесячно.

Что же дома у отходника? Здесь у него семья, хозяйство и соседи. И потратить заработанное он собирается на детей, на дом, на хозяйство и на отдых. Вот на эти четыре основных статьи необходимых и престижных расходов и тратят все заработанное отходники. Структура расходов в семьях отходников может сильно отличаться от таковой в семьях бюджетников или пенсионеров. Поскольку по этому признаку отходники выделяются среди своих соседей, это способствует развитию зависти и недоброжелательного отношения к ним. В целом же отношения с соседями у отходников обычные, добрые; соседи давно поняли, насколько труд отходника тяжел, зависть переложена жалостью. Да и престижного потребления отходника соседям не видно, воочию завидовать нечему.

А вот реальный общественный статус отходника не составляет предмета зависти соседей. Отходник в местном обществе часто не располагает многими ресурсами, к которым допущен бюджетник, особенно бюджетник на государевой службе. Причина этого видится нам в «удаленности от государства» людей с таким образом жизни (Плюснин, 1999). Ни местная муниципальная власть, ни тем более государственная, не «видят» этих людей ни в качестве трудовых ресурсов, ни в качестве объекта для попечения, достойного общественных льгот. Значительная часть отходников не регистрируют свою деятельность, оказывают услуги, минуя государство. Плоды их труда государство не вкушает. Их перемещения по городам и регионам не могут быть прослежены. Они неконтролируемы, не «прописаны», не «укрепощены». Если же исходить из нашего предположения, что едва ли не 2/5 всех российских семей участвуют в отхожих промыслах, то объем «невидимой» для государства (и потому «теневой») производящей деятельности такой массы людей представляется огромным. Но так ли нужен государству этот «огромный невидимка»? Он, почти исключенный из социальных государственных программ, находящийся вне государственного контроля экономики, исключен и из политической деятельности. Хотя отходники и участвуют в «электоральном процессе», они по большому счету неинтересны власти как неважные политические субъекты. Отходник слишком в стороне от местной власти. Он полезен ей только лишь тем, может быть, что находится в составе постоянного населения на муниципальной территории и на его душу разверстывается доля дотаций и субсидий, получаемых местной администрацией для обустройства вверенной территории. Вот этим «душевым паем», как учетная демографическая единица только и полезен отходник. Он, правда, говорят, привозит много денег и тем самым вроде бы стимулирует экономику района, повышая покупательную способность населения. Это обычно единственный аргумент в пользу отходника. Но так ли уж важно это для местной администрации?

Вот и имеем мы парадокс «невидимости» огромного, хотя и существующего рядом с нами феномена современного отходничества. Но существование отходничества как факта социальной жизни страны заставляет обсуждать не только экономические, но социальные и политические последствия, могущие или уже проистекающие из него. В чем могут выражаться эти последствия?

Попробуем ответить, взглянув на феномен отходничества пристальнее — как бы изнутри, во многом глазами самих отходников.

 

Глава 3. Оценка численности отходников

Определение общей численности отходников в стране является непростым вопросом, поскольку они, как уже не раз отмечалось, и власти не видны, и в экономике не зафиксированы должным образом. По сути, их пока никто не считал — зачем считать несуществующее?

Но масштаб проблемы, раз она стала выходить из тени, хотелось бы оценить по самой грубой прикидке. Способов для этого можно найти несколько. Мы нашли шесть таких подходов и применили их все. Три первых подхода — это косвенные методы, выраженные в виде оценок органов власти на основе статистических показателей, оценок, получаемых из местных средств массовой информации и произвольных оценок местных жителей, соседей отходников.

Три других способа разработаны и применялись нами как почти прямые оценки численности отходников в конкретных (небольших) населенных пунктах. Это, во-первых, оценка по разнице между численностью населения в трудоспособном возрасте и численностью населения занятого в местной экономике. Во-вторых, оценка по записям в похозяйственных книгах (что возможно лишь в сельской местности и некоторых малых городах, где значительная часть населения проживает в индивидуальных усадебных домах или особняках). Наконец, это оценки, полученные по материалам из школьных классных журналов.

К некоторому нашему удивлению, все эти разнородные оценки дали вполне сходные значения численности отходников как минимум в пределах отдельных местных обществ.

 

3.1. Данные статистики

В российской официальной статистике численность отходников никак не фиксируется в связи с ориентированностью государственных служб миграции на контроль миграционных потоков из–за рубежа и с наличием лишь декларируемого внутреннего учета. Кроме того, российская миграционная статистика имеет возможность отслеживать только те перемещения, которые связаны со сменой официально зарегистрированного места жительства. Эти обстоятельства определяют то, что на сегодняшний день никаких (а не только надежных) статистических данных по рассматриваемому вопросу практически нет, поэтому оценки масштабов отходничества в России со стороны власти носят исключительно экспертный характер и весьма приблизительны. В свое время Независимый институт социальной политики проводил оценку численности работников, не регистрируемых экономической статистикой; в результате сообщалось, что от 20 до 30 млн экономически активного населения не учтены в экономике, следовательно, они самозаняты, пребывают где-то «в тени» (Малева).

На последней апрельской конференции в Высшей школе экономики (2–5 апреля 2013 г.) в докладе заместителя председателя Правительства России О. Голодец были сделаны следующие признания: «Тут накопилась масса негативных явлений. В России из 86 миллионов граждан трудоспособного возраста только 48 миллионов работают в секторах, которые нам видны и понятны. Где и чем заняты все остальные, мы не понимаем» (www.hse.ru/news/extraordinary/79252003.html). Очевидно, что оставшиеся 38 миллионов граждан, что не платят необходимые социальные взносы, располагаются где-то в «экономической тени» и немалая часть из них, если не большинство, это наши отходники.

Государственная власть в регионах все же время от времени как бы просыпается и вспоминает, что у нее имеется «неучтенка» объемом до половины трудоспособного населения, и что нужно как-то это учесть. Правда, этот замечательный факт осознания властью масштабов проблемы на местах, в регионах, проявляется в несколько анекдотичных формах. Например, по информации, полученной нами от глав муниципалитетов, в 2010–2011 г. губернаторы ряда регионов потребовали от местных властей представить им справки об отходниках. В таких справках требовалось зафиксировать не только процент самозанятого активного населения в муниципальном районе или в городском поселении, но и средний размер их заработков, а еще и список профессий, по каким они работают, и даже получить ответы на вопрос: готовы ли они остаться работать дома и при каком уровне оплаты согласились бы это делать. Естественно, что ни один муниципалитет такими данными не располагает. Данные никто не собирает. Но справку муниципальные чиновники все-таки предоставили. Ясно, как были получены ответы на требуемые вопросы.

Вычислить точное количество отходников затруднительно или невозможно и на муниципальном уровне. На местах ни территориальные подразделения органов государственной власти (центры занятости населения, местные отделения Росстата), ни местные муниципальные администрации такой статистикой либо не обладают, либо ведут ее обычно в инициативном порядке, да и то эпизодически и в редуцированном виде, учитывая только тех, кто ездит на заработки по оргнабору сезонно на вахты:

«Официальная статистика отходников не учитывает, однако сотрудники отделения ГКС по Торопецкому району осведомлены об их существовании. Такая осведомленность связана с тем, что ведущий специалист–эксперт отделения ГКС Абрамова Галина Александровна являлась членом избирательной комиссии. По ее словам, в 2011 году проводилась работа, направленная на повышение участия отходников в думских выборах: в газете «Мой край» размещалось объявление: «Не забудьте взять открепительное удостоверение» [1].

К примеру, в 2011 г. в Ардатовском муниципальном районе, по официальным данным, на сезонных работах был занят 1971 человек, или 12% от районного населения в трудоспособном возрасте [2]. Администрация города Алатыря владеет данными о численности населения, выезжающего на работу вахтовым методом (по-видимому, в данном случае власти таким термином обозначили всех тех людей, кто занят в экономике вне территории района). Количество вахтовиков, по состоянию на 2009 г., составляло 9918 человек, или 38% от населения в трудоспособном возрасте [3]. Однако как правило эти данные учитывают только отдельные категории временных трудовых мигрантов, а не всех отходников и не только отходников.

В ряде обследованных районов нам удалось получить данные местной статистики [4] за 2010–2011 г. по численности всего экономически активного населения, безработных и занятых в экономике района. В результате смогли рассчитать численность всех «неучтенных»: шабашников и часть вахтовиков, калымщиков и собственно отходников. Правда, в это число вошли и неработающие в трудоспособном возрасте (иждивенцы, точнее сказать, нахлебники, включая и редких в малых городах «бомжей»-алкоголиков), а также домохозяйки и немногочисленная группа женщин, находящихся в отпуске по уходу за детьми. Тем не менее, по нашим наблюдениям и местным экспертным оценкам большинство в этой группе составляют все же классические отходники. Данные представлены в табл. 2.

Таблица 2
Доля неучтенного населения в составе всего экономически активного населения некоторых из обследованных городских округов и муниципальных районов в 2011–2012 гг.

Примечание:
* Материалы получены во время поездок из самых разных источников: годовых отчетов глав муниципальных администраций, справок о достигнутых показателях социально-экономического развития округа и района, программ социально-экономического развития, а также внутренних документов экономических отделов муниципальных администраций и данных отделов статистики и центров занятости населения (территориальных органов государственной власти).

 

Как можно видеть, доля неучтенного в экономике трудоспособного населения района или городского округа варьирует в значительных пределах: от 14–15 до 47–48% — различия троекратны. Уже на этом небольшом массиве данных хорошо видно, что даже чуть лучшие возможности трудоустройства людей на местах резко сокращают долю отходников. Таковы Касимов, Торопец, Каргополь. Там же, где все возможности трудоустройства ограничиваются почти исключительно бюджетными местами, где нет никакой промышленности и недостаточно развито малое предпринимательство, до половины трудоспособного населения вынуждено отъезжать. Таковы Темников, Чухлома, Алатырь.

В среднем по этим нашим выборочным данным численность «неучтенного населения» составляет около 1/3 — 31,5%. Полагая, что значительную долю среди них составляют именно отходники, а среди них преимущественно мужчины, да принявши в расчет, что почти всегда только один член семьи отправляется на заработки вне территории проживания семьи, мы вынуждены будет заключить, что по крайней мере треть всех семей в провинции живет за счет отхожих промыслов и аналогичной экономической активности, не учитываемой вовсе официальной статистикой. Сравнение полученного нами значения численности отходников с данными, озвученными вице-премьером, показывают, что до ¾ неучтенного населения составляют отходники.

 

3.2. Данные об отходниках в местных средствах массовой информации

Местные средства массовой информации, прежде всего небольшие городские частные издания и районные газеты, могут являться полезным источником информации о масштабах развития отходничества. Районные газеты повсеместны. Их тираж очень высок — эти газеты читают [5]. Главные редактора, как правило, имеют продолжительный опыт работы в газете и хорошо знают обстановку в районе, в том числе достаточно хорошо текущую экономическую ситуацию и происходившие в последние 10–20 лет изменения в экономике.

Частные издания, там, где они есть (а нынче, в отличие от 1990-х годов, таких изданий гораздо меньше и имеются они примерно в половине провинциальных городов), нередко оказываются более информативными по сравнению с районными газетами, учрежденными при участии местных и региональных администраций. Частные издания более ориентированы на то, чтобы поднимать какие-то общественно значимые проблемы, в то время как «бюджетные» газеты в большинстве случаев выполняют функции пресс-службы муниципальной администрации и (к сожалению) местного отделения «Единой России».

К примеру, редакция кинешемской частной газеты «168 часов», решив, что отходничество является существенной проблемой для города, провела в конце 2011 г. небольшой телефонный опрос (чуть больше 100 человек), который показал, что на заработки в Москву ездит порядка 30% из опрошенных ими людей (правда, неясно, учитывался ли во время опроса возраст и трудоспособность респондента, хотя сравнение этой оценки и приведенного в табл. 2 значения в 31,6% неучтенного населения в Кинешме показывают очень хорошее согласие):

Интервьюер (И): Вы несколько лет назад проводили исследование?

Редактор газеты «168 часов» (Р): Мы проводили опрос, результат которого показал, что 30% из опрошенных нами ездят на заработки в Москву, в основном.

И: А сколько людей примерно вы опрашивали?

Р: Чуть больше 100 человек. Это небольшое исследование.

И: А вы по телефону опрашивали?

Р: Да.

И: А выбирали как?

Р: Никак не выбирали. Открывали телефонный справочник и звонили.

И: А вот по вашей оценке, какая примерно часть жителей города ездит на заработки, больше или меньше 30%?

Р: Где-то столько и ездит» [6].

Однако нередки и ситуации, когда редакции газет не представляют собой исчерпывающий источник сведений об отходниках, главные редакторы могут быть и совсем не осведомлены об этом явлении. К примеру, единственная местная газета в г. Торопце — это районная «Мой край» (автономная некоммерческая организация, учрежденная администрацией Тверской области, администрацией Торопецкого района и Верхневолжской ассоциация периодической печати). Но главный редактор, которая в газете работает уже более 20 лет, не владеет никакой конкретной информацией об отходниках, хотя и осведомлена, что люди в городе ездят, но ни с кем из таких лично она не знакома. Это ситуация удивительна тем, что отходничество в Торопце являлось и до сих пор является важным способом жизнеобеспечения для большинства населения.

Правда, чаще всего редакторы местных газет все же имеют некоторое представление о явлении, но, в отличие от редкого случая редактора кинешемской газеты, почти никто не располагает конкретными цифрами:

«Приходится возвращаться к отходничеству. В Чистых Борах то же самое. Как леспромхоз закрыли, так и начали ездить. Он градообразующим для района был. И мелкие производства закрыли. Одни бюджетные организации остались» [7].

«В круге знакомых есть, кто уезжает. Из Подгорного Канаково почти все на Севере. Раз в два года приезжают на лето. Строят. Основной центр притяжения — Подмосковье. Ездят вахтами. На стройках уже мало, дураков нет. Обманывают. Сейчас в основном охрана. Милиционеры, как выйдут на пенсию, едут» [8].

«В начале 90-х все только начиналось, тогда было труднее устроиться. Сейчас ездит больше, чем тогда. Среди знакомых есть много отходников. Женщины ездят и немало» [9].

В целом же, если сравнить полученные нами из интервью с сотрудниками местных СМИ результаты их наблюдений относительно распространенности отходничества в районе с приведенными выше данными расчета числа неучтенных работников, обнаруживается достаточное согласие оценок. Там, где отходничество менее развито, как в Каргополе, редакторские оценки согласуются с этим (так, бывший заместитель главного редактора районной газеты знает, что из Каргополя ездят на заработки, но думает, что этих людей не так много, поскольку при желании работу можно найти и в городе, что соответствует действительности). На тех же территориях, где отходничество развито — в Ардатове, Темникове, Чухломе — сотрудники редакций хорошо осведомлены о нем. Но вот конкретные оценки их неточны: знают, что многие ездят, но каков масштаб явления — об этом не ведают, хотя должны бы.

В то же время приходится признать, что наиболее информированное провинциальное профессиональное сообщество (представители местных СМИ) хотя и представляет масштаб явления, но конкретно знает про отходничество в своем районе столь же немного, сколь и местная администрация, и может быть чуть больше, чем государственная власть. Внимание к их содержательным оценкам этого явления может быть лишь ограниченное.

 

3.3. Оценки численности отходников представителями власти и местными жителями

Многие сотрудники местных администраций и государственных учреждений знают о существовании отходников из личного опыта в качестве жителей города, соседей тех, кто уезжает на заработки. Свое представление о масштабах развития явления также имеют сами отходники и другие местные жители. Это представление, конечно, не основывается ни на какой объективной оценке численности отходников, но дает целый пласт информации относительно того, как воспринимают социально-экономическую ситуацию в городе разные категории населения, поскольку для многих жителей отъезд кого-то из их соседей на заработки воспринимается исключительно как признак нужды и невозможности найти работу на месте. Других целей отходничества они обычно не видят:

Респондент Александр: Вот, Сергей [интервьюер[, мотай на ус! Ты мне задал вопрос: «почему начали ездить на заработки?» Я тебе на твой вопрос отвечаю тоже вопросом: вот когда у нас здесь рейд был [Рябининский рейд ремонтно-эксплуатационной базы речного флота на реке Каме], все сидели по 40 лет на одном месте, и никто никуда не дергался, потому что зарплата устраивала, работали все стабильно, стаж шел и денежки были. Все рассыпалось… А ты что записываешь? Я тебе б…ть запишу сейчас!

Денис: Ты просто плохого ничего не говори. Ты же фамилию не сказал!

Интервьюер: Так Вы же еще не успели ничего сказать, только имя назвали! Я просто потом чтобы на ус намотать, а то я ведь все не вспомню.

Александр: Мы вот почему: «Рыба ищет где глубже, а человек где лучше» [10].

Поскольку отходничество воспринимается многими людьми как вынужденная деятельность, доставляющая человеку много беспокойства, жители малых городов склонны завышать долю людей, занятых в отхожих промыслах, представляя ситуацию в более мрачном свете, чем она есть на самом деле. К примеру, в Касимове доля отходников по примерной статистической оценке и нашим независимым данным составляет около 10–15% трудоспособного населения, а сами горожане дают оценку примерно в 50%. Причин таких явных завышений оценок может быть несколько. Прежде всего, это связано с тем, что жители, как правило, ориентируются на свой ближний круг знакомств и если среди знакомых, а тем более родственников, есть отходники, в сознании людей складывается представление о значительно большей распространенности явления, чем в действительности. Имеет значение и общий негативный фон восприятия социально-экономической ситуации в малых городах со стороны их жителей:

Интервьюер: А многие в городе ездят на заработки?

Респондент: Многие ездят, огромное количество, 50%, наверное. Даже если начинать с родни моей, то у меня очень многие работают там, потому что здесь у нас устроиться очень сложно. А средняя заработная плата у нас где-то 10 тысяч рублей [11].

Респондент: — Весь Касимов на заработках.

Интервьюер (И): То есть больше половины?

Р: — Насколько я знаю, все мои знакомые в Москву ездят.

И: А в каких сферах в основном работают?

Р: — Охрана и обслуживание [12].

Есть и противоположные факторы, препятствующие отходничеству, о чем достаточно хорошо известно самим отходникам:

Интервьюер (И): А Вы можете прикинуть, какая доля вот из мужского населения уезжает на заработки?

Отходник-охранник (О): В смысле с Кологрива?

И: Да.

О: Да вы знаете, я бы сказал бы, ну половина не уезжает точно. Дело в том, что половине ехать просто…

И: Не на что?

О: Ну как, ребят, Вам сказать… Ну не то что не на что… Я всегда говорил, что под лежачий камень вода не текет. Им охота сидеть дома, а иметь все… [13]

Свою численность склонны завышать, конечно, и сами отходники. Это видно из предыдущего отрывка интервью: в Кологриве существенно меньше половины взрослого мужского населения уезжают на заработки. Но самим отходникам кажется, что больше. Например, по Касимову они дали среднюю оценку в 50–80% трудоспособного населения:

Интервьюер: Как Вам кажется, какая доля мужчин ездит в Касимове?

Отходник: Процентов 80. Я раньше, когда на автобусе ездил, вот на автовокзал заходишь — это как вечер встреч. Все касимовские или с Касимовского района. Даже тут кого довозишь, все говорят: «Мы на Москву, мы на Москву» [14].

Интервьюер (И): А из мужчин какая доля ездит?

Отходник (О): Многие.

И: Ну меньше половины хоть?

О: Больше наверное.

И: То есть прям совсем, да?

О: Здесь… Да здесь разве что только у частников [15].

Точно такая же ситуация характерна, например, и для Торопца и для Чердыни, где реальная доля отходников, по-видимому, составляет не более 15–20%, но горожане оценивают долю занятых в отхожих промыслах в среднем в 35%, а сами отходники — в 40%.

Интересно, что завышать долю отходников в своих оценках склонны и сотрудники государственных учреждений — в центрах занятости населения и в территориальных отделениях Росстата. К примеру, в Центре занятости населения г. Касимова нам была озвучена оценка в 30% (т.е. по крайней мере вдвое больше реальной численности), а в кинешемском отделении Росстата — даже в 80%, хотя по более надежным оценкам в Кинешме доля отходников не превышает 30% (завышение в обоих случаях в 2–3 раза).

Примечательно, что сотрудники местных администраций, сами являясь местными жителями и до долгу службы обязаны много знать про жизнь своего города и района, либо совсем не знают и не видят отходников, либо дают оценки (не всегда, но часто), занижающие численность этой категории населения.

Можно, конечно, предположить, что тут мы встречаемся с примером явной дезинформации исследователей. Хотя с другой стороны, местная власть нигде не ведет учет таких работников и задачу такую перед своими служащими не ставит. Однако, в то же время заинтересованные сотрудники территориальных учреждений органов государственной власти (службы занятости населения, Росстата) дают, как и большинство населения, завышенные оценки доли людей, работающих за пределами города или района. При этом они-то имеют возможность осуществить простейший подсчет, аналогично тому, что сделали мы на основе данных из разных, но доступных, источников. По-видимому, сотрудники таких учреждений делают оценки, опираясь не на требуемые от них отчеты, а на здравый смысл местного жителя. Обобщенная картина представлений разных категорий населения, включая представителей местной власти (по положению своему это местные эксперты), приведена ниже, в табл. 3.

Таблица 3
Оценки численности отходников в малых городах и районах, представленные ими самими, другими жителями и представителями местной власти

Источник: материалы полевых интервью с отходниками, соседями и родственниками отходников, с главами муниципальных администраций и другими работниками, выступавшими в качестве местных экспертов.

Примечания:
Незаполненные ячейки означают, что получить определенное мнение о численности отходников от данной категории респондентов не удалось.

* В том случае, если указан муниципальный район, это означает проведение опроса в городе и сельских населенных пунктах. Если указан город, то опрос проводился только среди его жителей.

 

3.4. Оценки на основе разницы между численностью населения, занятого в экономике, и численностью всего населения в трудоспособном возрасте

В каком-то смысле прямым способом оценки масштабов отходничества может служить простой расчет разницы между численностью населения в трудоспособном возрасте и численностью населения, занятого в экономике района. В местных отчетных материалах такие показатели обычно легко найти. Однако, необходимо учитывать, что разница между этими показателями представляет собой не чистую численность отходников. В это число также включены иждивенцы (т.е. инвалиды и студенты) и некоторые другие категории трудоспособного населения, которых нельзя отнести к отходникам (прежде всего неофициально трудоустроенных на месте, а также работающих по оргнабору — «вербованных», как говорили в советское время). Однако по прямым опросам мы выяснили, что доля этих других категорий гораздо ниже в составе всего «неучтенного» населения. Поэтому такая оценка дает общее представление о динамике отходничества в районе. Именно таким образом численность отходников подсчитали в Кинешме — единственном из обследованных нами городе, где муниципальная администрация делает попытки включить проблему отходничества в повестку дня.

Респондент: Вообще, эту цифру сложно сосчитать.

Интервьюер: А как вы ее посчитали?

Р: А мы так прикинули, что в Кинешме трудоспособное население где-то порядка 50 тыс. человек — от 16 лет до пенсионного возраста. В городе официально работает тысяч 15. Где-то 30 тысяч, с учетом неофициально занятых, работает в городе. А где-то тысяч 6–7 уезжает из города. Есть еще безработица [16].

Необходимо отметить, что дать примерную оценку численности иждивенцев, отходников и других занятых в неформальном секторе на самом деле довольно трудно — как из-за неточностей и расхождений в отчетных муниципальных («статистических») данных, так и из-за отсутствия необходимой статистической информации у сотрудников администрации (необходимую для работы статистику местные администрации зачастую вынуждены покупать у территориальных отделений Росстата). Тем не менее, в целом расчеты сделать несложно. Приведем пример.

По данным на 1 января 2011 г., приведенным в «Информации по территории поселения» в г. Темникове, среди постоянного населения в трудоспособном возрасте должно было быть 4499 человек. Из них 150 занято в сельском хозяйстве, 900 — в социальной сфере, 1400 — в других отраслях и 300 — на сезонных работах за пределах республики Мордовии (обратим внимание на округлость всех приводимых «статистических» значений). Разница между численностью людей в трудоспособном возрасте и численностью занятых в экономике составляет 2049 человек. Из этого числа необходимо вычесть численностью официальных безработных. Таких данных в документе нет, но, как показывает практика работы центров занятости населения, при такой общей численности трудоспособных жителей безработных должно быть не более сотни (100). Соответственно, остаток от суммы составляет 1949 человек иждивенцев, калымщиков и отходников. Число калымщиков в Темникове должно быть невелико, поскольку здесь нет москвичей, питерцев — дачников, которые чаще всего являются главными источниками «калымов». Таким образом, с учетом обычной для таких территорий доли в 15–20% студентов, занятых по уходу за детьми, инвалидов (еще около 300–350 человек), при самых скромных ожиданиях численность отходников должна превышать 1500 человек. Но к ним следует добавить тех 300 человек, официально занятых на сезонных работах за пределами Мордовии. Таким образом, в Темникове должно быть не менее 1500–1800 отходников, что составляет треть и более от населения, находящегося в трудоспособном возрасте (4500 человек). Однако, в другом муниципальном документе, который носит название «Развитие территории поселения (описание)» на 2012 г. приводятся данные, существенно отличающиеся от указанных в предыдущем документе. Там указано, что в трудоспособном возрасте находится 4559 человек, а в экономике занято всего 1796. Разница между ними с учетом безработных (опять предположим, что их 100) составляет 2663 человека, которые включают в себя иждивенцев, калымщиков и отходников. В таком случае численность отходников приближается к более чем двум тысячам человек (2000–2300), что составляет уже не треть, а 45–50% от трудоспособного населения. Примечательно, что оба документа были предоставлены нам в качестве официальных одним и тем же человеком — заместителем главы Темниковского городского поселения.

Хотя данному методу определения доли отходников и свойственен ряд существенных недостатков, в связи с чем его можно применять только для получения примерного представления о масштабах развития отходничества в муниципальном образовании, он нередко точнее, чем данные официальных отчетов. Надо при этом отметить, что такой метод не позволяет определить «чистую» численность отходников. Отходники идут «в комплекте» с иждивенцами, калымщиками и другим неформально, но на месте занятым населением. Различить их с помощью дополнительных оценок не всегда возможно.

 

3.5. Агрегирование данных похозяйственных книг и данных районных центров занятости населения

Нам представляется, что более надежным способом оценки доли отходников является агрегирование данных похозяйственных книг. Похозяйственные книги представляют собой документы первичного административного учета населения по домохозяйствам: состав семьи, учет демографических и прочих характеристик, занятость членов семьи и ее характер. Учитываются важнейшие характеристики домохозяйства: вид и качество занимаемого жилья, наличие земли, ее назначение, количество и вид скота и другого имущества. Такие книги велись повсеместно в советское время, а с начала 1990-х гг. их ведение стало необязательным, поэтому часть местных органов власти отказалась от подобного учета, но большинство все же сохранили эту практику. Позже она была восстановлена и в соответствии со ст. 8 112-ФЗ «О личном подсобном хозяйстве» с 2011 г. похозяйственные книги ведутся органами местного самоуправления городских и сельских поселений и городских округов. Несмотря на то, что похозяйственные книги являются первичным источником сведений о населении, форма и порядок их ведения определяется теперь вовсе не Росстатом, а по-прежнему Министерством сельского хозяйства (поскольку именно оно явилось в 2010 г. инициатором и организатором восстановления похозяйственного учета). Если в советское время похозяйственные книги содержали сведения о национальности, паспортные данные граждан, данные об образовании, месте работы, временном отсутствии членов домохозяйства, назначении пенсии, жилом фонде и др., то теперь ведение похозяйственных книг ориентировано прежде всего на учет личных подсобных хозяйств. Предусматривавший сбор «лишних» данных раздел соответствующего приказа Минсельхоза, регулирующего ведение похозяйственных книг, был изъят Минюстом во время процедуры регистрации нормативного правового акта [17]. Поэтому внесение этих данных приобрело факультативный характер: органы местного самоуправления не обязаны собирать такие сведения, но в случае необходимости могут вносить дополнительную информацию в похозяйственную книгу (однако, на радость исследователям, большинство сельских муниципалитетов по традиции продолжает собирать данные в прежнем объеме). Перечень обязательных данных, которые должны содержаться в похозяйственных книгах, в соответствии с приказом Минсельхоза, включает сведения о списках членов личного подсобного хозяйства, площадях занятых посевами и посадками сельскохозяйственных культур, плодовыми и ягодными насаждениями; количестве сельскохозяйственных животных, домашней птицы и пчел, сельскохозяйственной технике, оборудовании, транспортных средствах, принадлежащих семье, ведущей хозяйство.

Таким образом, в соответствии с действующим законодательством, похозяйственные книги могут и не содержать сведений о месте работы граждан, т.е. на практике это отдано на инициативу местных властей. Однако исключенный из приказа Минсельхоза перечень данных представляет интерес не только для органов местного самоуправления, но и для органов государственного управления на территории муниципальных образований.

К примеру, многие центры занятости населения заинтересованы в определении уровня безработицы по методологии Международной организации труда. Однако посчитать реальный уровень безработицы по этой методологии удалось только одному центру занятости из всех опрошенных нами в ходе исследования районов — Каргопольскому. Проведя такую работу с учетом данных похозяйственных книг, они обнаружили, что в 2005 в Каргопольском районе численность безработных по методологии МОТ составила 3000 человек. Это значительно — на полтора порядка — превышает официально заявляемый здесь же уровень безработицы в 1,5–2% населения (180–200 человек). Пример такого расхождения в показателях свидетельствуют не просто о неполноте картины, представляемой нашей официальной статистикой, но о грубом ее искажении и совершенном несоответствии действительности. «Успех» в подсчете безработицы по методологии МОТ объясняется тем, что Каргопольский центр занятости населения оказался единственной из обследованных бирж труда, воспользовавшейся статистическими данными администраций городского и сельских поселений, полученных из похозяйственных книг. А, к примеру, Кинешемский или Торопецкий центры реализовать такой подсчет не смогли, поскольку недостающую информацию запрашивали не у органов местного самоуправления поселений, а у региональных органов государственной власти, такими данными не располагающими. В результате, например. Кинешемский центр столкнулся с тем, что сложно (а правильнее сказать и невозможно) оценить сегмент неформальной занятости и количество людей, выезжающих на работу за пределы города.

Надо отметить, что заблуждение относительно того, будто более высокие уровни власти имеют более полное представление о движении населения, очень распространено среди служащих районных центров занятости, местных отделений Росстата и в самих местных администрациях:

Интервьюер: Может быть, у вас есть какие-то данные, касающиеся людей, уезжающих на заработки?

Респондент: Это в Ивановостат вам нужно запрос делать, в область.

И: А вы думаете, у них что-то есть?

Р: Они ведут обследование по занятости посредством прямого опроса. А у нас нет таких данных. А в Иваново должно быть… [18]

«Может быть, где-то есть служба такая. Может, при (областной) администрации есть отдел, который отслеживает это. У нас нет такого. Может, в Рязани где-то есть такие отделы, которые отслеживают. А у нас нет …» [19]

Кроме того, сотрудники местных администраций склонны к перекладыванию ответственности за ведение статистической информации по движению населения в пользу коллег иных уровней власти. Администрации городских поселений считают это функцией районных администраций, а администрации районов и городских округов предлагают обращаться к государственным органам статистики:

Интервьюер (И): А вот есть категория людей, которые уезжают работать в крупные города вахтовым методом.

Респондент: Есть.

И: Много таких в Торопце?

Р: Точных данных у меня нет статистических, но такая группа есть.

И: А вообще Вы как-то исследуете, подсчитываете?

Р: Нет, мы таких данных не ведем. У нас, как Вы заметили, разграничение полномочий. У нас есть районная администрация и экономикой они как бы занимаются. Мы как бы больше занимаемся своими непосредственными делами. Теми, которые прописаны у нас статьей 14 нашего любимого 131-го федерального закона. Самое главное — это тепло, электроэнергия. ЖэКэХа. Благоустройство. Вот этим мы в первую очередь и занимаемся [20].

«У нас такой статистики вообще нет как таковой, этот вопрос не в нашей компетенции. В городе есть статистический отдел, если они какие-то такие отчеты готовят, то можно у них взять. Мы отходников не отслеживаем и не должны по сути своей» [21].

Во многих случаях центры занятости вовсе не предпринимают попытки подсчитать реальное количество занятых и безработных, ограничиваясь численностью официально зарегистрированных на бирже труда. Примечательно, что у Ардатовского центра занятости даже нет в наличии данных о количестве занятых в районе: сотрудники центра объясняют это обстоятельство тем, что они занимаются исключительно безработными. Интересно, что во многих посещенных нами центрах занятости весьма некомпетентно ведется статистическая работа: повсеместно статданные по вопросам занятости фрагментарны и неполны. В силу того, что центры занятости населения как правило имеют неполное и искаженное представление о занятости на рынке труда (что детерминировано ограничениями методологии подсчета занятости и безработицы), они также не владеют и информацией об отходниках. Например, сотрудники Кинешемского центра сетуют на то, что не располагают данными о количестве занятых на предприятиях:

«Мы просто не знаем, сколько у нас занято на предприятиях. Поэтому все, что мы говорим на этот счет, это наши догадки. Мы просто сами лично знаем, что много кинешемцев работают на заработках в других регионах. А официально мы ничего сказать не можем, официально мы не знаем — может, там половина работает населения, или одна треть за пределами региона» [22].

Однако при этом центры занятости населения зачастую являются распространителями информации об «отходнических» вакансиях: в помещениях этих служб нередко можно увидеть объявления о наборе людей для работы вахтовым методом в Москве и других крупных городах. К примеру, на сайте Алатырского центра размещено следующее объявление: «Центр занятости населения города Алатыря направляет рабочих в Московскую, Воронежскую области и г. Нижний Новгород. Оплата труда сдельная, питание, проживание, зарплата от 12000 рублей и выше, доставка транспортом работодателя. Приглашаем всех заинтересованных! Обращаться по адресу: г. Алатырь, ул. Комсомола, д. 35, кабинет 6, контактный телефон 2–17–29». При этом, центры занятости, как правило, не отслеживают, каким спросом данные вакансии пользуются. Сотрудники их обычно подчеркивают свое бессилие в данном вопросе, апеллируя к тому, что Роструд ориентирован на развитие единой общероссийской электронной базы [23], востребованность которой среди населения центр не в состоянии определять:

Сотрудник Центра занятости населения: Мы хотели высчитать безработицу по методологии МОТ. Мы хотели высчитать, сколько действительно безработных у нас, в нашем регионе. Но не получилось. Просто занятость человека оценить сложно. Он занят, но занят неофициально. По официальным данным он неработающий, а на самом деле работает, просто не оформляет у нас работодатель. Плюс еще сложно оценить выезд за пределы. Поэтому не получилось посчитать.

Интервьюер: А вы когда исследование пытались проводить, вы откуда данные брали? Людей опрашивали?

Сотрудник: У госструктур запрашивали. И никто ничего нам не сообщил. Мы у статистики спрашивали. Вам если обратиться в статистику, они все-таки проводили перепись, они скажут вам трудоспособное население. И вот согласно этой переписи они, может быть что-то и могут вам сказать. Они могут сказать, сколько у нас трудоспособного населения, сколько работает на предприятиях, и вот если из трудоспособного вычесть, сколько работает на предприятиях, то тогда можно что-то получить [24].

Таким образом, фактически выполняя социальную функцию по информационному обеспечению вахтовиков, шабашников и отходников, центр занятости не имеет представления о результатах своей деятельности:

«Вы знаете, мы владеем информацией только о тех, кто обращается в Центр занятости в поисках работы. Те, кто пользуются нашими данными, они не всегда сообщают о том, уехали они или остались здесь. Они пришли, информацией воспользовались, они не сообщают о себе» [25].

«…Ну, может, кто-то и трудоустраивается, но не через нас. Но мы каждый день рассылаем вакансии по всей России. У нас есть межтерриториальный банк вакансий по всей России. У нас там есть информационный киоск, и любой безработный может посмотреть там вакансии в любом регионе, и выбрать себе то, что он считает нужным. И это мы уже не отслеживаем — кто поехал, куда поехал» [26].

Использование данных похозяйственных книг, как мы увидели, сопряжено с целым рядом трудностей. Во-первых, часть важной информации, связанной с движением населения, может «выпадать» из похозяйственных книг в силу того, что обязательность ведения этих данных не предусмотрена федеральным законодательством. Во-вторых, для использования этих данных в процессах принятия управленческих решений на местном уровне у районных администраций и государственных учреждений (отделений Росстата и центров занятости) должны быть налажены горизонтальные связи в сфере статистики с администрациями сельских и городских поселений. Однако районные администрации часто предпочитают использовать заведомо неточные данные центров занятости, учитывающих только зарегистрированных безработных, или покупать неизвестно как собранную статистику у местных отделений Росстата, несмотря на то, что данные похозяйственных книг безусловно более точны и к тому же бесплатны. Их только надо еще суметь выбрать. Таким образом, несмотря на то, что данные похозяйственных книг могли бы существенно повысить качество статистической информации, используемой районными администрациями и государственными учреждениями на локальном уровне, по факту они почти всегда остаются невостребованными (так, по нашим наблюдениям, ими воспользовалась администрация только одного из 25 муниципалитетов).

Поэтому, если сотрудники местных отделений Росстата, центров занятости и администраций и осведомлены о существовании отходников, то эта осведомленность связана не выполнением их профессиональных задач, а есть результат повседневного опыта в качестве жителей города. Интересно, что о развитии отходничества знают сотрудники многих местных администраций, однако крайне немногие из них пытаются включить это явление в повестку дня хотя бы на уровне статистики:

Интервьюер (И): А по вашей оценке, какая часть населения уезжает на заработки?

Респондент (Р): У нас такой статистики нет, но очень многие уезжают из города.

И: Больше половины?

Р: Ну, может, не больше половины… Но очень многие работают. [27]

«Статистика по этим вопросам не ведется. Очень много уезжает на заработки. Меньше половины ездит, но процент большой. Сейчас стали меньше уезжать, может быть, в связи с кризисом» [28].

«Раньше только мужчины ездили, теперь и женщины ездят. Сейчас чуть ли не больше половины женщин ездит. В сельской местности, кто хочет заработать, едет на заработки или шабашит, калымит круглый год. Остальные живут за счет ЛПХ (личного подсобного хозяйства) или ничем не занимаются и живут за счет родителей-пенсионеров» [29].

«…Но отходников много. Ездят многие, но я их не знаю. Двух-трех человек знаю, из родственников. Мы с ними не взаимодействуем. Статистика такая не ведется. Сейчас, наверно, больше, чем раньше ездят. Потому что уровень безработицы повышается. Меня возмущает, когда говорят: тут плохо, там плохо… Оставайтесь и работайте! В ЖКХ и прочее. Вместе бы хорошо сделали» [30].

Кроме того, источником знаний об отходниках для государственных и муниципальных учреждений являются списки для голосования. К примеру, в Торопецком районе ведущий специалист-эксперт местного отделения Росстата знает о существовании этого явления в связи с тем, что она являлась членом избирательной комиссии. В 2011 г. избирательной комиссией проводилась работа, направленная на повышение участия отходников в думских выборах, в рамках которой в газете «Мой край» размещалось объявление: «Не забудьте взять открепительное удостоверение» [31]. Глава администрации города Кинешмы также отмечал, что масштабы отходничества прослеживаются в ходе выверки списков для голосования:

«В каких-то комиссиях, люди приходят — со слов — не работает. Например, в административной комиссии, когда мы смотрим папки — очень много таких. И когда мы спрашиваем, человек говорит: «Я в Москве без оформления». — «А почему написано: «Со слов: не работает?» — «Я неофициально». Это сплошь и рядом» [32].

Таким образом, можно отметить несколько обстоятельств, которые надо учитывать при использовании похозяйственных книг в качестве важного статистического источника. Во-первых, похозяйственные книги оказывается наиболее достоверным источником информации о движении населения, но при условии, что такие книги ведутся и в них по инициативе местных властей включена информация, не предусмотренная приказом Минсельхоза. Во-вторых, поскольку они находятся не в ведении Росстата, а в ведении органов местного самоуправления, но их содержание регулируется Минсельхозом, они являются неагрегированным локальным источником данных, требующим кропотливой работы на месте. В-третьих, похозяйственные книги приобретают еще большее значение потому, что центры занятости населения ориентированы на то, чтобы учитывать только официально зарегистрированных безработных и у них часто отсутствуют целые пласты информации, связанной с неофициальной занятостью местного населения. Они редко пользуются статистической информацией поселений, несмотря на то, что она существенно пополнила и уточнила бы их данные и позволила бы определить реальный уровень безработицы. В четвертых, и районные администрации не всегда прибегают к учетным данным поселений, предпочитая пользоваться информацией Росстата. В связи с этим об отходниках представители власти знают исключительно из личного опыта или из списков для голосования в связи с выборами.

 

3.6. Использование информации из школьных классных журналов

Наряду с похозяйственными книгами, довольно надежным методом оценки доли отходников в поселении оказывается обращение к школьным классным журналам и другим источникам. В школах присутствуют три потенциальных источника информации о трудоустроенности родителей учеников: это классные журналы, в которых фиксируется место работы родителей; информация от классных руководителей, которые, как правило, очень хорошо осведомлены о занятости родителей; и данные социального паспорта школы, в которых аккумулируются, в том числе, и сведения о семьях учеников. В данном случае необходимо сразу отметить изначальную ограниченность выборки только семьями с детьми школьного возраста, из которой исключаются бездетные отходники и такие, кто имеет уже взрослых детей (однако мы знаем, что подавляющая часть отходников как раз среди тех, что имеет детей-школьников).

Классные журналы являются наиболее труднодоступным (защита личной информации) и не вполне информативным источником данных об отходниках, поскольку сами отходники не склонны афишировать место своей работы и скорее укажут, что они являются безработными. Поэтому в случае с классными журналами возникает та же проблема, что и в случае с разницей между количеством населения в трудоспособном возрасте и количеством населения занятого в экономике, — отходники будут идти в комплекте с иждивенцами и неофициально занятыми. К примеру, если рассчитывать совокупные значения по всем классам Торопецкой средней общеобразовательной школы № 1 в 2010–2011 учебном году, то 2,2% родителей (или 19 человек из 864) указали, что они работают в Санкт-Петербурге/Москве, а 17% либо не указали место работы (4,6%), либо указали, что они безработные (12,4%). В 2011–2012 учебном году процент не указавших своего места работы (8,9%) или написавших, что они являются безработными (7,4%), сохранился примерно на том же уровне — 16% (выборка — 446 человек).

Уточнить информацию позволяют параллельные опросы классных руководителей. Однако для того, чтобы опросить достаточное количество классных руководителей, потребуется содействие завуча или директора школы. К примеру, в г. Касимове результаты опроса классных руководителей показали, что в среднем на заработки в Москву ездят родители 9% школьников. В разных классах доля детей, у которых родители работают в отходе, составляет от 0% до 30%. В Касимовской средней школе №1 были опрошены классные руководители 21 класса, в которых в сумме учится 491 школьник. У 48 из них (у 10%), хотя бы кто-то из родителей ездит на заработки. В школе №4, по словам завуча, кто-то из родителей ездит приблизительно у 50 детей из 619, что составляет 8%.

Социальные паспорта школ хотя и являются надежным источником информации о количестве отходников в семьях школьников, но надо учитывать, что их содержание варьирует от города к городу. В Кинешме, к примеру, по социальным паспортам школ можно точно определить численность отходников среди родителей учащихся, поскольку в паспортах содержится графа «родители, работающие на выезде». Причем, эти данные для социального паспорта школы предоставляют не сами родители, а классные руководители. В кинешемской школе №19 на 880 детей приходится 139 родителей с выездной работой (14,6%), а в гимназии №2 им. Островского на 554 ребенка приходится 87 таких родителей (15,7%):

Интервьюер: Ух-ты, то есть Вы ведете отдельный документ, в котором есть графа «количество отходников»? Просто мы впервые с таким сталкиваемся. Но ведь не все родители, наверное, указывают место работы?

Респондент: Это не родители указывают, это классные руководители указывают. У нас это в обязательном порядке. Каждая школа ведет социальный паспорт. Классные руководители ведут социальный паспорт класса, которые затем аккумулируются в социальный паспорт школы. Поскольку у нас действительно большое количество родителей находится на заработках, уезжают на заработки вахтовым методом — в Москву, в Калининград, в Санкт-Петербург. Вот. И поэтому мы такие данные ведем. Поэтому вам даже не придется ни опрашивать, ничего. Просто посмотрите. Сейчас классных журналов нет. И родители вообще имеют право не давать такую информацию. Мы же с ними тоже заключаем договор о том, какие персональные данные они будут предоставлять.

И: Ну вот, совсем примерно: больше половины или меньше половины (отходников)?

Р: По гимназии, я думаю, что меньше половины. В других школах, если вы возьмете, там, наверное, больше будет. Потому что, понимаете, у нас в основном дети учатся со всех районов города и, как правило, дети из благополучных, состоятельных семей, в основном.

И: Т.е. дети элиты?

Р: В какой-то степени, да. Потому что к нам возят всех отовсюду, со всех районов. Потому что гимназия в городе одна. Программа гимназическая сложнее и сильнее. А если вы сходите в школы фабричных микрорайонов — та же 1-я школа, та же 17-я школа, возможно 19-я школа — в них, я думаю, будет больше процент, потому что фабрики фактически стоят, не работают [33].

Как видно, и этому способу оценки доли отходников в городе свойственен ряд методических недостатков. Во-первых, в выборку включены только семейные отходники с детьми. Во-вторых, контингент учащихся в школах коррелирует со спецификой расселения в городе, со статусом и престижностью школы, поэтому для того, чтобы получить более или менее полную картину, необходимо проводить опросы в нескольких школах, расположенных в разных городских районов.

 

3.7. Данные «сагиттального картирования»

Проведение в нескольких городах — Никольске, Торопце, Темникове, Солигаличе — сплошного обхода квартир и домов на одной из главных (и обычно самой длинной) улиц позволило оценить долю семей, члены которых занимаются отхожим промыслом. В этом случае, в отличие от остальных, мы обнаружили, что доля семей с отходниками невелика: примерно не чаще, чем в одном из десяти домов или квартир проживали отходники. Таким образом, если отталкиваться от данных только такого картирования, то численность семей отходников составляет в малых городах около 10%. Тут, однако, надо иметь в виду, что значительную долю населения городов составляют пенсионеры, которые, конечно же, не могут быть отходниками. Если учесть, что доля семей пенсионеров составляет от 26 до 30%, тогда следует от четверти до трети домов (квартир) на улице исключать из оценки. Кроме того, про отсутствующих отходников их соседи могут и не сказать исследователям. С такой ситуацией мы сталкивались постоянно: даже зная, что в доме проживают отходники, мы получали от соседей или родственников неверную информацию, они не говорили нам правды. Следовательно, с учетом и такого фактора, мы можем лишь предположить, что по данным сагиттального картирования из семей, где имеются трудоспособные члены, не менее чем в 20–25% проживают отходники.

***

Ситуация с оценкой численности отходников, таким образом, совершенно неопределенная. Официальных данных государственной статистики нет. Агрегированные данные Росстата ничего не сообщают об отходниках. Центры занятости населения могли бы учитывать этих людей в числе незанятого в экономике района трудоспособного населения, или используя методологию МОТ, но делать это не могут по разным причинам, и прежде всего потому, что акцентируют внимание исключительно на официально зарегистрированных безработных, большинство которых по сути являются профессиональными безработными. В муниципальных отчетах, как и в существующих ныне «паспортах муниципальных образований» такие люди, не занятые в экономике района, никак не учитываются и просто «выпадают» из всех учетных данных. Да и сами представители власти не интересуются этой категорией населения даже в качестве их соседей по улице и городу. Получить данные, используя, как раньше, информацию миграционных или налоговых ведомств, невозможно, потому как ни те, ни другие ею не располагают.

На сегодняшний день остается единственный способ — получение, путем разных методических ухищрений, как это сделали мы, оценок численности отходников непосредственно в городе или районе и экстраполяция этих данных на всю страну. Какая картина из этого вырисовывается? Конечно, она грубая и весьма неточная. Но позволяет хотя бы масштаб явления оценить. Оценку численности отходников в стране мы уже давали, когда приступали к нашим эмпирическим исследованиям этого явления (Скалон, Плюснин, 2011). Позже, основываясь уже на полевых материалах, мы уточнили оценки (Плюснин, 2012).

Оценки эти основываются на следующих соображениях. В малых городах и сельских районах России нынче от 10–15 до 50–80% трудоспособного населения (в основном мужского, но где-то велика и доля женского) находят себе заработок на стороне, как правило, самостоятельно. По этим признакам их надо причислять к современным отходникам. В среднем («на круг») выходит, что не менее 40% провинциальных семей обеспечиваются за счет отходничества. Принимая в расчет, что на этих территориях проживают более 60% семей, в результате мы должны полагать, что из примерно 50–54 миллионов российских семей не менее 10–15, а может и все 20 миллионов семей живут за счет отходничества. То есть, по грубой оценке, от четверти до трети российских семей — это семьи отходников.

 

Глава 4. Специализация регионов по видам отхожих промыслов

Важный и всегда интересный вопрос заключается в выяснении специализации малых городов и их районов в разных видах отхожих промыслов — какие отходнические практики наиболее распространены в той или иной местности и какие исторические условия повлияли на эти практики? Понятно, что специализация влияет и на направления отхода: куда преимущественно ездят местные отходники и что они там делают, обычно зависит от вида их деятельности.

 

4.1. Направления отхода

Картина направлений отхода, конечно, разнится от региона к региону и от города к городу, но существует и единая для всех схема. Преимущественными направлениями отхода для жителей европейских регионов повсеместно являются Москва с Подмосковьем или, реже, региональные столицы. Внутрирегиональный отход довольно редок, тогда как отход на дальние расстояния встречается много чаще. Этим современное отходничество отличается от прежнего, и наиболее вероятной причиной видится нам существенное улучшение транспортного сообщения, прежде всего ускорение коммуникации, что позволяет современному отходнику отойти на более дальнее расстояние от дома за время потраченное на саму поездку.

Важнейшим центром притяжения отходников является Москва и Подмосковье. Из всех опрошенных нами отходников более чем ¾ (78%) [34] работали или работают в московском регионе:

«…А все мужское население, кому здоровье позволяет, все в Москву. Особенно сейчас, в летнее время, у них запал. Их дома не найдешь. Поэтому в графе «Сведения о родителях» у меня [в детском саду] «безработный». В Москве. Папа? В Москве. Безработный, он ведь считается безработным. Редко кто скажет — шофер или кто-то. Все безработные, все по Москвам» [35].

«Отхожий промысел на сегодняшний день — это, извините, Москва, вы видите его в Москве» [36].

Действительно, видим, что отхожий промысел стягивается преимущественно в Москву, и сегодня картина направлений отхожего промысла в Центральной России остается такой же, как и в имперские времена — в столицу. Только раньше отходники ехали больше в Санкт-Петербург и пореже в Москву, теперь же северная столица привлекает отходников преимущественно из ближних областей (Псковской, Новгородской, Тверской и Карелии), да отчасти из областей, связанных с Петербургом давними трудовыми традициями — Архангельской, Вологодской и Костромской. Сейчас Подмосковье притягивает к себе как отходников из этих областей, так и из восточных и всех южных регионов Европейской России.

Но не только сами отходники едут в Москву. И Подмосковье повсеместно ищет рабочую силу в регионах, используя центры занятости населения и частные информационные каналы. Например, в Мордовии в двух местных газетах (саранские «Из рук в руки» и вкладыш к газете «Столица С») в каждом номере за один день мы обнаружили 20 объявлений. В 16-ти из них предлагается работа в Московской области. Остальные четыре приглашают работать в Сочи (квалифицированные швеи), в Большеберезниковском районе и в Сургуте [37].

Любопытно, что жители всех исследованных нами городов абсолютно уверены, что в Москве, куда стекается так много работников из всех регионов Европейской России, все знают об отходничестве и его масштабах. Нашим респондентам и в голову не приходит, что москвичи этого не замечают и даже не задумываются о том, кто, например, охраняет ближайший супермаркет или школу. Возможно, только более приметные дворники из таджиков и киргизов заставляют москвичей волноваться по поводу «понаехавших». Когда мы сообщали нашим респондентам, что в Москве об отходничестве не ведают и никто не знает, они на это отвечали: «Да бросьте! Все все прекрасно знают!». Для этих людей отход является настолько обыденным явлением, что они не допускают мысли, что об этом кто-то может не знать, тем более в Москве, буквально кишащей людьми, приехавшими на заработки — ведь сейчас в столице едва ли не каждый третий трудоспособный взрослый таков.

Мы обнаружили также, что наши отходники из сравнительно удаленных от Москвы областей, особенно занимающиеся дачным строительством, называют «Подмосковьем» не только ближние окрестности Москвы, но и все сопредельные с Московской областью регионы — Калужскую и Рязанскую, Тульскую, Владимирскую и даже Тверскую. Причина такого расширения географии может состоять в том, что основная масса строящихся там дачников — москвичи:

«Ну это только так называется «Подмосковье». Сейчас Москва ведь все занимает. И Калужскую область, и Тульскую. Это же с Москвы, в основном, дачники» [38].

Действительно, повсеместно в Европейской России новых дачников-горожан, покупающих дома в провинциальных городах и селах, местные жители называют «москвичами», независимо от того, является ли этот «москвич» жителем Петербурга, Ярославля, Череповца, Мурманска, или Москвы. Мы же, в отличие от самих отходников, старательно различали Подмосковье и сопредельные области. Поэтому когда наш респондент говорил «ездим в Подмосковье», мы уточняли, что именно он имеет в виду:

«… — Подмосковье, в основном.

— Ну там Калужская область и все такое тоже?

— Ну, все, да, области. Часто в Калужскую область есть заказы» [39].

В других регионах Центрального федерального округа, за исключением Москвы и Подмосковья, работают или работали всего 11% опрошенных отходников. Санкт-Петербург и Ленинградская область в наше время не пользуются таким вниманием отходников, как в прежние годы. Этот город и область были выбраны местом работы всего лишь десятью процентами отходников, среди которых жители Костромской, Тверской, Архангельской и Ленинградской областей:

«Тут в принципе живут такие. По городу, насколько я знаю, многие так ездят [в Санкт-Петербург]. Еще ездят в Петрозаводск, в Мурманск. Зарплаты здесь маленькие, уровень жизни низкий. Хотят повысить уровень жизни. Едут те, кого не держит семья, потому что дети это сдерживающий фактор сильный. Женщины ездят в Италию. На бирже труда многих женщин туда отправляли, приезжала фирма, набирала через Центр занятости работниц…

Муж ездил в Питер. В основном такие люди строительством занимаются. У меня в городе подруга работает в чайной какой-то фирме, вахтами ездит. По автобусам видно, что люди на выходные домой возвращаются, а потом опять в Питер. Меньше половины ездят работать. Есть бригады, которые в пригород Питера ездили. Коттеджи строят, школы ремонтируют. В Центрах занятости официально оформляли бригады, летом как-то собирали. У нас была такая мысль туда пристроиться. К ним приезжает какая-то фирма, и люди заполняют там анкету» [40].

Причем значительная доля отходников в северную столицу наблюдалась нами лишь в Тверской (31%) и Ленинградской (91%) областях. Последняя оказалась единственным обследованным нами регионом, в котором Москва и Подмосковье не являются основным направлением отхода. Таким образом, значимым центром притяжения отходников Санкт-Петербург является только для жителей близлежащих регионов. Например, один архангельский отходник, работающий в окрестностях Санкт-Петербурга, сказал, что дачным строительством в тех местах занимаются преимущественно жители Псковской и Новгородской областей:

«У нас тут еще более-менее за счет леса, а вот возьмите Псковская, Новгородская области, там ведь все, там нет работы, ниче там нет! Они… весь Псков в Питере, Новгород — половина!» [41]

О том, что есть отходники, уезжающие в Санкт-Петербург, нам говорили и в Темникове. Причем там отмечают зависимость между этнической принадлежностью и направлением отхода:

«…Ездят в Москву, Питер, на Север. Мордовские села ездят в основном на Север, в Айхал. Например, из Канаково практически все ездят… темниковское население [русское] ездит преимущественно в Москву, а татары — в Питер. У них там полно родственников и знакомых. Татар в районе больше семи процентов» [42].

Четвертым по значимости направлением отхода (8%) указывается «Север». «Севером» люди называют практически любое удаленное от их дома место в восточном и северо-восточном направлении, включая Урал и Сибирь: Ненецкий автономный округ, Республику Коми и всю зауральскую территорию России, включая и такой достаточно южный регион как Приморский край [43]. Как правило, работа «на Севере» связана с добычей полезных ископаемых или строительством трасс и трубопроводов для их транспортировки, обустройством территории (в том числе подготовкой трасс, где необходим опыт лесорубов).

Однако уральские отходники (Чердынский район Пермского края) Москве и крупным городам Европейской России предпочитают Сибирь, если уезжают далеко от дома:

Интервьюер: Из Чердыни в основном в леса ездят?

Респондент: Да, отсюда в основном в леса.

И: В центр, в европейскую часть не ездят? В основном за Урал или на Север?

Р: Здесь чтобы кто-то ездил туда, в сторону Москвы, я никого не знаю [44].

Только около 4% отходников работают или работали в отходе в своем регионе (хотя в том же Чердынском районе таких большинство, поскольку почти все работают либо в лесу на лесоповале, либо на лесопилках в ближайших городах Соликамске, Березниках, Красновишерске). Причем местом такого внутрирегионального отхода вовсе необязательно является региональная столица, это могут быть и нередко являются соседние районы. Такие отходники часто лесозаготовители, работники пилорам, нередко водители-дальнобойщики, нанимающиеся к владельцу грузовиков-фур для перевозки разнообразных грузов. Направления перевозок могут быть самыми разными, но по большей части, в силу значительно возросшей в последние годы конкуренции между дальнобойщиками, такие водители работают в пределах одного-двух ближних регионов, а не как раньше, когда «дальнобой» проходил половину России и обычным делом было, когда водители из Владивостока везли грузы прямиком в Пермь и Самару.

Лишь немногие отходники (меньше одного процента) ездят на заработки в Сочи. Это новое и, возможно, временное направление, поскольку оно связано с олимпийскими стройками. Из наших респондентов только один отходник ездил в Сочи заниматься чем-то другим: строил частный дом.

Распределения направлений отхода по отдельным федеральным округам в Европейской России показывают, что для отходников эти территории имеют несущественное значение. В городах Приволжского округа работало или работает всего 2% отходников, в Северо-западном (без Санкт-Петербурга и Ленинградской области) — 1%, в Южном (без Сочи и окрестностей) — менее 1%. В единичных случаях указывались и конкретные города, куда ездят отдельные отходники. Например, в Мордовии говорили, что некоторые из них ездят в Рязань и Казань, а также, помимо Айхала в Якутии, ездят и в Амурскую область. В Чувашии и Ивановской области упоминали Нижний Новгород. В Торопце говорили о Великих Луках, в Ленинградской области — о Карелии, Мурманской и Вологодской областях. В Касимове называли Рязань, Сахалин и Приморье. В Кинешме упоминали Калининград и Владивосток. В Костромской области называли Сочи и Астрахань. В Солигаличе, например, упоминали ближнюю Вологодскую область, куда около двух десятков отходников ездят на лесозаготовки.

Напротив, в Чердыни основные направления отхода — либо в пределах района (Покча, Ныроб), либо внутрирегиональные, в ближние (50–100 км) Красновишерск, Соликамск, Сим, Березники, а также подальше в Пермь, либо дальние, но не на запад, а на восток — в Сибирь (Сургут, Якутия), а также уральские региональные столицы (Ижевск). Есть здесь и такие направления отхода, как Архангельская область и Краснодарский край.

Таким образом, географическое положение при выборе места отхода не имеет решающего значения нигде в регионах Европейской России, кроме городов, ближайших к Санкт-Петербургу. Везде отходники тяготеют к громадному рынку Москвы и Подмосковья. Отходники Предуралья и Урала, вероятно, тяготеют уже больше к Сибири (на это указывает и мордовское отходничество, резко поделенное на два направления — в Москву и в Сибирь).

Если связать направления отхода с удаленностью его от места жительства отходника, можно получить следующую картину. Современный отходник перемещается на поездах, автобусах, маршрутных такси или на личном транспорте (на легковых и грузовых автомобилях). Радиус ближнего отхода составляет около 200–300 км, реже 400–500 км, что соответствует примерно 4–8 часам езды на поезде или автомобиле. Это расстояние позволяет работнику практически еженедельно или раз в две недели возвращаться домой без ощутимых для бюджета семьи транспортных расходов (затрачивая на дорогу в оба конца от 500 до 1500 рублей как на автомобиле, так и на поезде). Именно на таком расстоянии от Москвы и Подмосковья проживают большинство отходников, нанимающиеся там в охрану. Зарабатывая за две недели «вахты» около 15 тысяч рублей, они могут привезти домой «чистыми» до 10 тысяч, потратив около трети заработка на свое пропитание и дорогу. На таких же расстояниях от мест работы проживают многие из тех, кто нанимается дворниками, нянями, гувернантками, на аналогичные неквалифицированные работы. Однако и эти отходники (а нередко и отходницы) живут нередко по нескольку месяцев без возвращения домой. Так, в Орловской области (с. Покровское, г. Дмитровск-Орловский) по рассказам членов семей отходниц-нянь, женщин в пенсионном возрасте, уже вырастивших и выучивших детей, эти последние возвращаются домой всего один-два раза в году не дольше чем на неделю, хотя расстояние до Москвы, где они в услужении, составляет лишь 300–400 км. В данном случае условия работы не позволяют регулярно ездить домой, где такую отходницу уже не держат ни хозяйство, ни дети.

Отход на средние расстояния (средний радиус составляет около 500–700 км) психологически соответствует одной ночи в поезде — от 10 до 12 часов — или примерно такой же по продолжительности, но менее комфортной поездки на автомобиле. Поскольку затраты на поездку, что в поезде, что на машине, составляют более 3 тысяч рублей в обе стороны, а временные затраты, с учетом необходимого времени на отдых, составляют даже более 2-х суток, отход на такие расстояния длится в среднем один, иногда два месяца. Обычно именно отходники-профессионалы (особенно плотники, строители, инженеры) проживают на таком удалении от мест работы. Сезонность работы и аккордный ее характер позволяет им возвращаться домой на одну-две недели каждый месяц или два и успеть заняться хозяйством, семьей и даже детьми.

Радиус дальних расстояний отхода — это 1000–1500 км от мест проживания, что соответствует суткам пути от дома. На таком удалении работают непрерывно обычно несколько месяцев. Наконец, очень дальние расстояния — это более двух суток пути на поезде, или свыше 3000 км от дома. В таких случаях отходники уезжают почти на год и дольше, и если их работа на предприятиях на «Северах», то люди возвращаются домой только во время отпусков, примерно раз в два года.

Таким образом, очень сильно варьируются и сроки, и периодичность отхода, завися не только от дальности, но и от вида и характера работы. Дать единообразный, цельный абрис, по-видимому, невозможно. Обобщая же картину удаленности мест отхода по всем 16 обследованным городам и их районам в 10 российских регионах, следует отметить, что вся масса современных отходников распределяется примерно равномерно — по 1/3 в каждом случае — на тех, кто уезжает в ближний, средний или дальний отход. С учетом сильнейшего притяжения Москвы и Подмосковья, в окружающих Москву «подмосковных» областях — Рязанской, Орловской, Тверской, Ивановской, Мордовии и др. преобладает отход на ближние расстояния, в более удаленных Вологодской, Костромской — отход на средние расстояния. Естественно, что в каждом конкретном городе «предпочитаемые» расстояния отхода оказываются разными и определяются прежде всего близостью к крупному рынку труда. Так, преимущественно на ближние расстояния уезжают отходники Касимова, Темникова и Кинешмы (в Москву), Подпорожья (в Санкт-Петербург), Чердыни (в Красновишерск, Соликамск, Березники и Пермь). Отходники Костромской области (Солигалич, Чухлома, Макарьев, Кологрив), Никольска, Торопца, Алатыря, Каргополя преимущественно отправляются на средние расстояния отхода (в ту же Москву, меньше в Питер). Но при этом и дальние расстояния отхода оказались характерны для отходников Темникова, Кинешмы, Никольска, Чердыни, Касимова, Каргополя.

В качестве обобщения сделанного выше описания мы представили направления отхода графически на рис. 2. Схематично показаны направления отхода и его интенсивность (определяемая как доля отъезжающих в данном направлении отходников) в 16-ти обследованных районах и их административных центрах.

Рис 2. Направления отхода

 

4.2. Специализация городов в отхожих промыслах

На начальных этапах полевых исследований у нас сложилось впечатление, что имеют место географически детерминированные различия по предпочитаемым видам отхожих промыслов. Такому представлению способствовали и материалы экономических и исторических исследований отходничества XVIII–XIX и начала XX вв., которые постоянно отмечали выраженную профессиональную специализацию отходников-кустарей, плотников и плотогонов, дворников и половых, извозчиков и офень из разных уездов в то время (см., напр.: Владимирский, 1927; Смурова, 2003). Нередко узкая специализация жителей разных уездов в том или ином виде промысла была вызвана во многом сильнейшей конкуренцией между ними, особенно в столицах, вследствие широких масштабов отходничества среди крестьян. Современное же отходничество, по сути, только возрождается и лишь на наших глазах начинает приобретать масштаб, сопоставимый с прежним. Тем не менее, нам показалось, что специализация уже имеет место, особенно еще и потому, что начали мы полевые исследования в Костромской области, население которой издавна специализируется в плотницком ремесле и продолжает сохранять традиции. В результате работы в Костромской области и затем в Мордовии у нас создалось впечатление, что северное и южное отходничество существенно различаются по видам деятельности и характеру работ: если на севере преобладают строительные профессии, то на «юге» большая часть отходников работают в качестве охранников.

Поэтому первоначально мы условно поделили исследованные к тому времени регионы европейской России на северные и южные; однако позже пришлось выделить и центральные. К северным были отнесены Костромская, Вологодская и Архангельская области, Пермский край, а к южным — Рязанская область и республики Мордовия и Чувашия (позже, уже в 2013 г., мы также выяснили, что по характеру отходничества к типично «южным» может быть отнесена и Орловская область). Начав исследования в Тверской и Ивановской областях, мы ожидали увидеть нечто среднее. Однако такая гипотеза подтвердилась лишь частично. Тверская область, действительно, заняла некоторое промежуточное положение, а вот отходничество в Ивановской области, вопреки географии и административно-территориальным признакам [45], оказалось ближе к «южному».

Исходно предложенная схема деления регионов по преобладанию отхожих промыслов на основе грубого широтного градиента оказалась не вполне удачной. Правильнее было поделить регионы по другому основанию: именно по важным местным ресурсам, которые может самостоятельно использовать местное население, предлагая его переработку на стороне. Такой наиболее доступный непосредственно населению ресурс — лес и его продукты (Макарьев на Унже, 2009, с. 48–63; Кюстер, 2012, с. 87–94). Впрочем, посещение севера Ленинградской области показало, что и высокий уровень лесистости не определяет автоматически специализацию местных жителей в отходе. Посещенные в Ленинградской области город Подпорожье и поселок Вознесенье оказались в наше время практически полностью населенными приезжими из более южных регионов в первом-третьем поколениях. Лесными жителями в полном смысле слова их назвать нельзя. Валить и перерабатывать лес они научились, а строить из него — нет. Поэтому подпорожские отхожие промыслы с лесом практически не связаны. Наоборот, в нижегородских заволжских лесах [46] строители деревянных домов среди отходников есть [47], но они находятся в меньшинстве, что предположительно связано с тем, что исторически в этих краях преобладали каменщики, а не плотники. Поэтому сегодняшние нижегородские отходники преимущественно занимаются капитальным строительством или работают на близких к этой сфере предприятиях (например, на заводах железобетонных изделий).

В старых же городах и деревнях Архангельской, Вологодской и Костромской областей, как и Пермского края, мало изменившихся за последние 100–150 лет, многие отхожие промыслы связаны с лесом напрямую. Например, более 4/5 всех Никольских, Кологривских, Макарьевских, Чухломских и Солигаличских отходников и до 2/3 Каргопольских и Чердынских (этим до Москвы слишком далеко) отходников занимаются лесозаготовками, переработкой леса и строительством частных домов из дерева, чаще всего — изготовлением срубов. Причем большинство строят дома сразу под ключ. Лесоматериал они, как правило, покупают у местных лесозаготовителей или на пилорамах и везут с собой в пригород или в город. Гораздо реже лес заготавливается самостоятельно. Покупка материалов в месте отхода — исключение. Это связано с более высоким качеством северного леса, по сравнению с лесами Московской и более южных областей:

Интервьюер: А лес вы свой везете?

Респондент: Свой. Из-за чего он и дорогой — потому что архангельский. Им надо именно из карельской, архангельской сосны, потому что она по плотности лучшей считается и она не гниет долго. Допустим, в Подмосковье любое дерево большое стукни — и оно развалится [48].

Заказчики заинтересованы в том, чтобы строители самостоятельно привозили лес из своих родных мест, поскольку это гарантирует его подлинность. К тому же везти лес самостоятельно выходит, как правило, дешевле, чем покупать его на строительном рынке:

«Просто-напросто здесь дешевле получается, чем купить где-то там в Москве на базе. Тот же самый лес, допустим, приволокут на ту базу, и выйдет дороже, чем привезти отсюда прямо домой кому-нибудь» [49].

Сам сруб при этом может рубиться как на месте, у заказчика, так и дома. Во втором случае он везется к заказчику в разобранном виде и там собирается. Например, практически в любом городе или крупном сельском населенном пункте наиболее детально обследованной нами Костромской области на задках усадеб, окраинах деревень и на территории пилорам можно увидеть срубы разной степени готовности, которые рубятся для отправки на место их окончательной установки. Немалое число срубов, впрочем, изготавливается не под конкретного заказчика, а с расчетом на случайного покупателя.

Отходники-северяне, не занятые на лесозаготовках или в деревянном строительстве, работают на отделке квартир, капитальном строительстве многоэтажных домов или промышленных зданий, в охране (хотя для северных областей это редкость, и, например в городах Архангельской и Вологодской областей — Каргополе и Никольске — мы не обнаружили ни одного охранника).

В Каргопольском районе, например, есть целая группа людей, ездящих в Западную Сибирь, где они валят лес в местах нефтедобычи — обустраивают территорию перед постановкой скважин или прокладкой трубопроводных трасс [50]. Примечательно, что среди них-то и нашлась единственная женщина-отходница, среди всех, встреченных нами отходников в Архангельской области: в отход она отправляется вместе с мужем, но сама лес не валит, а выполняет хозяйственные функции — работает в столовой и на складе. В Вологодской области (Никольск) не обнаружено вовсе. Такая же ситуация в Чердынском районе — несмотря на то, что большинство мужчин здесь заняты в отхожих промыслах, женщин-отходниц среди них нет совсем:

Интервьюер: Уезжают ли на заработки женщины?

Респондент: Ни разу не видел и не слышал о таком [51].

Интервьюер: Женщины у вас отсюда ездят куда-нибудь на заработки?

Респондент: Нет, женщины у нас не ездят. Ездят только в Чердынь, если там работают. В самом-то поселке мало у нас работы [52].

В Костромской области женщин-отходниц найдено было нами несколько больше, но все равно их очень немного, единицы; они работают штукатурами и гувернантками или нянями, а одна из них охраняет детский сад.

Помимо Архангельской, Вологодской и Костромской областей, с отходниками, занятыми в деревянном строительстве, мы сталкивались только в Тверской области, в городе Торопце. Там их доля в общем числе отходников, по нашим оценкам, составляет всего около 15% и специализируются они в основном на изготовлении более простых в работе домов из бруса, а не на требующих специальных навыков бревенчатых срубах. В Рязанской области, в Чувашии и в Мордовии отходники вообще не занимаются строительством деревянных домов (мы зафиксировали здесь лишь единичные случаи, такие как установка сборных щитовых домиков и участие в работах на строительстве дачи в Рязани, и все эти случаи невысокого уровня плотницкой квалификации).

Тверская область, по нашим наблюдениям в Торопце и отчасти в Кашине и Бежецке, оказалась самым разнообразным регионом по видам отхожих промыслов. Помимо строителей брусовых (бревенчатые строить не умеют) домов и охранников (тех и других примерно каждый десятый), три четверти всех торопецких отходников — это представители рабочих специальностей: строители (капитальное строительство), сварщики, связисты, электрики, водители, монтажники-связисты, монтажники уличных (рекламных) конструкций, сантехники, автомеханики, рабочие пищевых предприятий и проч. Женщин-отходниц здесь больше, чем в северных областях, но меньше, чем в остальных южных» регионах, где женское отходничество является вполне рядовым явлением. Торопецкие отходницы работают штукатурами, малярами, домработницами. А просмотр классных журналов в одной из торопецких школ позволил зафиксировать еще и новые виды отхожих профессий. Среди родителей-отходников, указавших место работы в Москве или Петербурге, встречаются такие профессии, как инженер-строитель, ювелир, водитель, электрик, официант, высотник-монтажник, бухгалтер. Есть и такие варианты, как директора фирм в Москве и в Пскове [53].

Менее разнообразны виды деятельности отходников в Рязанской области, в городе Касимове. Здесь каждый пятый отходник занят в охране, примерно столько же — в капитальном строительстве, ремонте и отделке квартир. Многие работают водителями и в сфере грузоперевозок. Немало таких, кто являются сварщиками, монтажниками, экскаваторщиками, токарями и проч., если это мужчины. Женщины работают в торговле, в общепите, гувернантками, нянями, домработницами.

Ивановская область (Кинешма) выделяется высокой зафиксированной долей охранников среди отходников — около 60% всех опрошенных. Помимо охранников, мужчины из Кинешмы, имеющие специальности, ездят работать строителями в мостоотрядах, на машиностроительных предприятиях (бывшие сотрудники кинешемского ОАО «Автоагрегат»), в капитальном строительстве. Здешние респонденты называли нам в качестве отходников даже юристов, медицинских работников и педагогов. Женщины работают в торговле, швейном производстве (что обусловлено текстильной специализацией области), медицине (в городе медицинское училище), операторами на складах, гувернантками, горничными, сторожами. Здесь есть даже такие семьи, где в отход уходит только жена, а муж работает дома.

Высокие значения доли охранников и в Мордовии (Темников, Ардатов и Саранск), но основываясь на оценках местных жителей, соседей отходников, мы полагаем, что в действительности там таких отходников еще больше:

«…на стройках уже мало, дураков нет. Обманывают. Сейчас в основном охрана» [54].

«В моем доме трое ездят в охрану. Молодые предпочитают ездить в охрану, потому что они не хотят строить. Молодые лучше будут охранять или с ручкой бегать» [55].

«Основная специализация — охрана, как и везде. Своих охранников в Москве нет» [56].

«Те, кто ездят, в основном, охранники. Всю Москву охраняет Мордовия. Все ЧОПы заполнены приезжими. Берут Среднюю Волгу, Урал, Сибирь» [57].

Мордовские отходники, если заняты не в охране, работают в капитальном строительстве, разнорабочими и водителями. Интересно, что в Мордовии мы не обнаружили обычного четкого деления отхожих профессий на мужские и женские. Например, один из опрошенных мужчин-отходников торговал на столичном рынке, а женщины массово работают на стройках, на отделке объектов и в охране. Также они торгуют, как самостоятельно на рынках, так и нанимаясь в палатки, ларьки и магазины, нянчат детей, работают уборщицами, дворниками в сфере обслуживания (общепит и гостиницы) и благоустройства. Обнаруживаются и особые профессиональные предпочтения. В Темникове и Ардатове сохранились медицинские училища, продолжающие готовить медицинские кадры, спрос на которые, в условиях «съеживания» провинциального здравоохранения, падает. Да и мизерная зарплата устраивает далеко не всех выпускников. Это привело к возникновению медицинского отходничества среди женщин. Фельдшерицы и медсестры ездят в Москву, где работают в частных клиниках. Причем некоторые этим не ограничиваются. Одна из наших респонденток параллельно с медицинской работой, как она сообщила, «приторговывает».

Саранское отходничество схоже с тем, что бытует в провинциальных районах Мордовии, что подтверждается местными жителями. Впрочем, если судить по одним лишь объявлениям в газетах, то доля охранников здесь несколько меньше. В двух саранских газетах мы обнаружили 16 объявлений о вахтовой работе в Москве. В 6 требуются люди рабочих специальностей, в 4 — охранники (в одном из объявлений требуются как люди рабочих специальностей, так и охранники), в 2 — люди в сферу обслуживания, в 1 — няня, в 1 — уборщицы, в 1 — женщины на склады и в супермаркеты, в 1 — банщик и массажист, в 1 — продавец печатной продукции.

Аналогичная ситуация со специализацией отходников сложилась и в соседних западных районах Чувашии (город Алатырь). В целом чувашское отходничество весьма схоже с мордовским, они преимущественно охранники (по данным, полученным лишь в Алатыре).

Причина очень большой доли охранников среди отходников, проживающих в областях, окружающих Москву, состоит только в том, что в столице высока потребность в этом виде неквалифицированного труда, а в провинции много людей с плохим профессиональным образованием, делающим их по сути неспособными конкурировать за виды работ, требующих специальной профессиональной подготовки. Выбор на эту сферу падает, в том числе, и потому, что при большей зарплате она требует меньших трудозатрат, чем работа в промышленном секторе экономики:

«Ничего, кроме как шлагбаум, не поднимает — он свои профессиональные навыки по-любому потеряет. Во-вторых, при равной зарплате труд там токаря, фрезеровщика, сварщика требует больше физических и моральных усилий, чем труд охранника. Как сказано в поговорке, рыба ищет, где глубже, человек — где лучше. Особо напрягаться никто не хочет. Поэтому даже когда там теряется работа, а здесь появляется квалифицированная работа, у народа особого желания вернуться и поработать здесь на своих рабочих специальностях не возникает. Я вот вам вчера говорил про вагоноремонтный завод. Они поначалу были очень оптимистичны, мол, мы тут щас — в принципе, на площадке, на которой работало пять тысяч работающих, на сегодняшний день восемьсот работающих, остатки, — мы тут все равно щас подыщем. Так вот, квалифицированных рабочих, сварщиков, они говорят, мы, наверное, будем учить. Смотрите: во-первых, конечно, то, что лень работать. Обыкновенное человеческое нежелание работать. Зачем приходить работать месяц на пятнадцать-двадцать тыщ, когда тебе за четырнадцать дней лежания на кушетке и открывания, простите меня, шлагбаума тебе платят эти пятнадцать тыщ, и ты еще пятнадцать дней лежишь дома, ковыряясь пальцем в носу?» [58]

«Те деньги, которые я получаю там, я бы в Касимове точно не смог найти. Найти-то можно. Но тогда надо вкалывать с 8 до 17. Один день выходной. А там я одну неделю работаю, одну неделю дома сижу. То бишь там я вообще ничего не делаю. Могу спать, могу не спать. Как бы вот так вот. Поэтому я тебе сейчас ничего не могу сказать, блин, какая зарплата. Вот люди ездят. Они может и больше получают. Но они и работают там с 8 утра до 9 вечера. Стоят там во всяких ашанах. Они стоят, а я сижу. У меня лежачая работа, можно так сказать» [59].

Отдельно стоит выделить Темниковский район, откуда значительная группа жителей ездит работать на алмазодобычу в якутский поселок Айхал, где уже сформировалась большая мордовская диаспора. Более того, даже главой администрации Айхала является мордвин. В Якутию ездит преимущественно мордовское население района, причем основная часть — из сел. Например, практически во всех семьях из поселка Подгорного Канаково есть люди, работающие в Айхале. На первых порах, когда человек только начинает ездить туда, семья остается дома. Это связано с тем, что жилищно-бытовые условия в Айхале довольно тяжелые. Но как только человеку удается решить там жилищный вопрос, он забирает с собой и семью. С этого момента формально его нельзя назвать отходником, поскольку и члены семьи живут не дома, а вместе с ним, и домой вся семья приезжает в отпуск на три летних месяца только раз в два года (из- за дороговизны перелетов дорогу оплачивают лишь раз в два года). Случалось, что накопив денег, такие семьи возвращались и строили в Темникове хорошие дома (в основном, в новом районе города, который темниковцы называют «Барский сад»). Но потом, когда деньги кончались, а нормальной работы они найти не могли, они опять всей семьей уезжали в Айхал. Впрочем, пожизненно там мало кто остается. После выхода на пенсию люди возвращаются сюда или, что в последнее время даже более распространено, строят себе дома в Подмосковье. В настоящее время трудно классифицировать этих людей как отходников — они выглядят типичными вахтовиками, набранными по оргнабору. Но как раз по отсутствию оргнабора и вследствие того, что эти люди самостоятельно и по собственной инициативе поехали из мордовских деревень в Сибирь наниматься на работы и позволяет определенно причислять их к отходникам.

Подпорожское отходничество (на северо-востоке Ленинградской области) в целом близко к отходничеству из нелесных регионов средней полосы России, но и у него есть своя особенность. Здесь наблюдается самая высокая доля отходников, работающих на заводах Ленинградской области и Санкт-Петербурга. Нам назывались ювелирные заводы, текстильные предприятия, чайные фабрики, предприятия по производству картонных коробок. На такие производства, как правило, устраиваются женщины. В селе Вознесенье, расположенном в том же Подпорожском районе, но в истоке реки Свири и на окончании Онежского канала, основная масса отходников — это так называемый плавсостав, то есть люди, работающие на судах Онежского бассейна. Опрос в единственной школе поселка показал, что водники составляют порядка 75% от общего числа отходников. Это связано с тем, что градообразующим предприятием поселка в советское время была ремонтно-эксплуатационная база флота. Она существует и сейчас, но если раньше там работало более 1000 человек, то сейчас всего около 300 работников. Сокращения среди речников создали большой потенциал для так называемого профессионального флотского отходничества. Люди уезжают на весь период навигации, нанимаясь на суда речных и морских флотилий Балтийского, Онежского и Беломорского бассейнов [60]. Среди рыбаков, матросов и флотских специалистов есть и женщины, которые нанимаются, например, коками.

В Пермском крае (Чердынский район) отходники специализируются в лесной сфере: многие из них уезжают бригадами на лесозаготовки, нанимаются на пилорамы в соседних районах, плотничают. Правда, рынок индивидуального жилого и дачного строительства на Урале не столь обширен, как в Подмосковье, но достаточен, чтобы обеспечить работой всех умеющих плотничать. Немало занимаются извозом, становясь дальнобойщиками, но поскольку Чердынь находится в стороне от магистралей, этот вид отходничества не может здесь развиться в достаточной степени. Часть чердынских отходников специализируются в охране. Причиной этого является то обстоятельство, что в районе существовало много, более двух десятков, исправительно-трудовых колоний и немало жителей Чердыни и района, особенно поселка Ныроб, работали охранниками и воспитателями в этих колониях. Но с недавних пор многие колонии расформированы и люди уволены. Поскольку в большинстве случаев профессиональный «вохр» ничего больше делать не умеет, как охранять, таким людям и приходится искать соответствующую работу, выезжая на отхожие промыслы:

«…дорог нет — нет работы и бизнес не развивается. Раньше было «Агрострой» — занимались дорогами, а теперь только чистят дороги иногда и все. Население стало только просить, привыкло так. … [У нас] 8 пилорам, 6 колоний, три из них закроются, так и закроются населенные пункты [население которых их обслуживает]» [61].

Наблюдающаяся вполне определенная специализация городов и их районов в видах отхожих промыслов, может быть обусловлена несколькими факторами: не только историческими — опытом прежних столетий и производственной специализацией населения, — но также и экономико-географическими — близостью к крупным рынкам труда и развитию отдельных видов крупных производств в непосредственной близости от дома отходника; ведь «…всякий [отходник], как и рыба — ищет где лучше…». В качестве обобщения полученных материалов интервью по специализации современных отхожих промыслов мы представили их в табличной форме (табл. 4).

Таблица 4
Специализация обследованных территорий по видам отхожих промыслов

В целом отходники, проживающие в лесных северных областях Европейской России и Урала, тяготеют к лесным же видам промыслов, основу которых составляет индивидуальная инициативная деятельность с использованием местного ресурса, продукты переработки которого предлагаются ими на рынках мегаполисов. В более южных центральных областях, где таких натуральных ресурсов, легко доступных к использованию населению нет, и где это население может предложить рынку либо востребованную квалификацию, либо всего лишь свои руки, отходники делятся (как бы) на две категории, профессионально существенно различные между собой.

Одни из них составляют первую категорию, куда входят те, что обладают профессиями, востребованными на рынке и как правило проживающие недалеко от региональных центров. Они вполне успешно работают в крупных городах по специальности в промышленности, строительстве, на транспорте, в сфере услуг и социального воспроизводства (воспитание, образование, здравоохранение). Вторая категория — и таких отходников большинство среди жителей малых городов и особенно сельских районов — в отходе занимаются неквалифицированным трудом: преимущественно нанимаются в охрану, в уборщики, в розничную торговлю, на домашние работы и т.п.

Таким образом, мы наблюдаем (конечно, основываясь лишь на имеющихся у нас наблюдениях) диверсификацию современного отходничества по немногим, возможно, только трем-четырем направлениям. И только в первом случае — когда отходник предлагает на рынок конкурентоспособный местный ресурс, могущий быть добытым и переработанным им самостоятельно — он выступает на рынке в качестве отходника в полном смысле этого слова: в качестве инициативного, самодеятельного и самозанятого работника. Во втором и третьем случаях, когда отходник предлагает на рынке квалифицированный труд или только свои руки, он ничем не отличается от наемного работника, или от четвертой категории — «вербованного» профессионала, вахтовика, оставаясь отходником только по одному-двум дифференцирующим основаниям: по признакам самостоятельного поиска работы и дальней возвратной трудовой миграции. Потому-то таких трудовых мигрантов чаще и считают либо просто вахтовиками, или шабашниками, либо «понаехавшими», иначе не называя никак. Поэтому они и не осознают себя отходниками, тогда как представители первой категории, как мы уже писали, не только знают этот термин, но прекрасно осознают преемственность своей деятельности с отходничеством прошлых веков.

Современное отходничество на многих территориях воспроизвело («вспомнило»?) те важнейшие практики, которые были развиты здесь столетия назад. Да и направления отхода воспроизвели существовавшие ранее традиции. Мы наблюдаем ситуацию возобновления экономических практик, утраченных несколькими поколениями, едва только внешние политические (а вместе с ними и социально-экономические) условия изменились так, что обстоятельства местной жизни заставили людей вернуться к универсальным и во многом архаическим моделям жизнеобеспечения — в том числе к отходу.

 

Глава 5. Отходник на людях

Социально-экономическая характеристика современного отходничества в малых городах европейской России, представленная в этой главе, полностью основана на интервью с самими отходниками. Поэтому достоверность сведений о деятельности этих людей проверяется исключительно путем многократных повторов и подтверждений. Никаких иных — независимых или «объективных» — данных не существует и мы должны полностью полагаться на те несколько сотен интервью, которые лежат в основе наших обобщений.

Мы должны дать обобщенную, основанную исключительно на рассказах самих людей, картину профессионального поведения отходника, в которой дается описание причин отхода и причин отказа от такой деятельности. Обстоятельства выбора или отказа от отходничества предполагают, в то же время, выяснение современных экономических условий мест проживания отходников и истории хозяйственно-экономической деятельности здесь, особенностей организации семейных хозяйственных практик, социально-демографического статуса семьи отходника, а притом и некоторой общей характеристики местного общества.

Наиболее деликатный вопрос о стоимости труда и условиях, снижающих или повышающих оплату труда, является ключевым и для самих отходников. Люди достаточно откровенно делились с нами информацией о том, сколько они получают, официально ли оформлены на работе, насколько недобросовестны работодатели, как часто их «кидают», и каковы отношения с правоохранительными органами в связи с тем, что многие отходники не оформляют ни регистрации о временном пребывании, ни официального трудоустройства.

Обсуждение главных, экономических вопросов, всегда сопровождается и вопросами второстепенными: об условиях труда, быта и досуга отходников в местах отхода. Нас интересовали в этом плане самые разные аспекты: как, с кем и на чем добираются до места работы, сезонность разных видов работ и как влияет этот фактор на выбор вида деятельности, продолжительность рабочего дня и всей «вахты», наличие выходных дней и больничных, как организован быт и досуг этих людей, как они общаются с местными жителями, представителями властей или специалистами (например, врачами).

Наконец, обсуждение бытовых тягот отходничества всегда упиралось в вопрос, а сколько нужно зарабатывать дома, чтобы не ездить. Завершением этой темы обычно было обсуждение респондентом экономических и социальных последствий отходнической деятельности для местной экономики и социальных последствий для местного общества.

 

5.1. Причины отхода

Необходимо напомнить, что строго говоря, отходниками являются только те люди, которые по экономическим причинам вынуждены уезжать на заработки из мест своего постоянного проживания. Людей, отправляющихся на заработки, исходя из иных мотивов и иной продолжительности отъезда, мы называем иначе — например, шабашники и вахтовики. Как мы уже отмечали, нужда и необходимость, чувство ответственности за семью и способность к самодеятельности отличают таких людей от тех, кто имеет иные причины покинуть дом. Почти все наши респонденты являлись именно отходниками, а не искателями приключений, интересной жизни или богатства. Лишь трое наших респондентов (т.е. всего около половины одного процента) стали ездить из любопытства или со скуки. Все остальные согласно указывали на экономическую необходимость как на главную причину:

«Чисто только вот потребности эти бытовые. У меня нет никакой там жажды наживы, что что-то там заработать деньги, что-то сделать такое, у меня даже нет такого в мыслях такого. […] И всех ребят гонят на заработки чисто семейные вот эти бытовые нужды, а не то, что там какие-то романтика или озолотиться» [62].

«Я вот что хочу сказать, что поездки северного человека куда-то на заработки — это не есть нажива, это есть выживание» [63].

«Когда денег не хватает, у жены стреляешь сигареты купить — ты же мужчина — семью, как сказать, содержать, а когда денег нет, безвыходное положение» [64].

«…Деньги. Меркантильные ценности. А что еще может гнать? Неужели человек может поехать работать в Москву, потому что ему это нравится?» [65]

Человек начинает заниматься отхожими промыслами в том случае, если потребности его самого или его семьи никак не удовлетворяются финансовыми возможностями на месте. При этом надо не упускать из виду то, едва ли не решающее обстоятельство, что эти потребности выше, чем у соседей: человек решается на отход не потому, что ему надо хоть как-то свести концы с концами, а потому, что хочется более благополучной жизни для семьи. Среди отходников не найдется такого, который поехал бы на заработки от полной безысходности и действительной нужды, когда материальное обеспечение семьи находится на уровне удовлетворения физиологических потребностей.

В размышлениях отходника о причинах отхода неизбежно встают два вопроса: почему человеку не хватает денег, зарабатываемых дома, на месте, и на что он собирается потратить заработанные вдали от дома деньги?

На первый из двух вопросов в наших многочисленных интервью имеются всего три варианта ответа. Ответ обычный, но не частый: работы нет. Не любой работы, а именно работы по своей специальности, потому что возникает эта ситуация чаще всего в результате имевших место сокращений на прежней работе респондента. Второй вариант ответа (теперь, правда, не столь частый, как прежде): работа есть, но зарплата либо задерживается, либо не выплачивается. Так теперь бывает в деревнях, где остатки совхозов и колхозов в форме агонизирующих СПК (сельский производственный кооператив) ежегодно не могут свести концы с концами; напомним, что теперь значительное число отходников составляют как раз жители деревень.

Интервьюер: А вот те, кто ездят на заработки, они выделяются на фоне остального населения города? Это как-то видно, что человек ездит на заработки? Или их дом более обустроенный?

Респондент: Конечно: и машина есть, и там уже это… В основном, некоторые съездили, заработали деньги, сюда отдыхать приезжают и пьют. Деньги пропивают и снова уезжают на заработки.

И: То есть заработанные деньги — это больше средство существования, а не так, что заработали деньги и отвезли семью отдыхать на море.

Р: Не, не, тут такого нету. Те, кто умный, стараются здесь как-то пристроиться работать и деньги зарабатывать [66].

Наиболее же частый ответ: работу найти можно, и зарплата выплачивается, но ее не хватает на обеспечение семьи. Примерно в 3/4 случаев респонденты давали именно третий вариант ответа, подтверждая тем самым наличие сильной мотивации обеспечения благосостояния семьи. То есть работа по месту жительства, как правило, есть, но труд с точки зрения отходников оплачивается недопустимо низко:

Интервьюер: Как вы думаете сколько вашему брату надо получать в Рябинино, чтобы никуда не ездить?

Респондент: Во-первых, это хотя бы два прожиточных минимума, то есть тысяч восемь.

И: Этого было бы достаточно?

Р: Да, потому что идут большие траты на дорогу. Много денег надо платить за электроэнергию, за воду, за жилье. Так же, если есть семья и дети, то приходиться платить за школу, самим одеваться и что-то есть. И то этого фактически не хватит.

И: Во сколько раз зарплата, которую ваш брат получает в Соликамске больше, чем обычно получают здесь, в Рябинино?

Р: Так, если 28 разделить на 4, получается семь. В семь раз! [67]

А поскольку с этим утверждением не всегда согласны местные власти, надо думать, что под недостаточным уровнем оплаты имеется в виду не возможность свести концы с концами, а желание удовлетворить менее насущные потребности:

«В пределе отношение власти к рынку труда сводится к сентенции «Рабочих мест полно и в бюджетной сфере, и в частном секторе. Зарплаты достойные. Не хватает рабочих рук и профессионалов». А отношение людей, уезжающих в отход, (сводится) к сентенции — «Нет нормальных рабочих мест. Низкие зарплаты» [68].

Таким образом, мы получаем дополнительное подтверждение мнения, что характерным отличием отходника от его соседей является мотивация обеспечить более высокое благосостояние семьи, чем это возможно в местных условиях:

«Когда зарплата сто рублей была, дома если каждый день скандалы — что есть будем — так это тоже плоховато» [69].

«Это просто-напросто выбор: сидеть тут на ж*** и считать гроши, бляха-муха, или заработать… Че-нибудь могу купить и сына учить…» [70].

В бюджетной сфере, особенно в образовании и здравоохранении, зарплаты действительно очень низкие. Но и в частном секторе они тоже, как правило, не высоки. Например, продавщицы магазинов повсеместно в малых городах имеют официальную зарплату на уровне 5–6 тысяч рублей (2010–2013 г.). Несколько выше зарплата на производстве (обычно около 10–15 тысяч), но и она не позволяет обеспечивать семью на должном уровне. Например, в Касимове или в Кашине, Никольске или Кологриве это объясняют тем, что предприниматели сговорились координировать уровень зарплат и держать его на низком уровне: выше 10 тысяч рублей рабочему на пилораме никто не платит. Уровень зарплат в некоторых малых городах удается держать более-менее единым из-за того, что почти все предприниматели — местные [71]. Приезжие говорят, что они готовы бы платить и более высокую зарплату, но им это сделать не дают местные предприниматели. Предпринимателям (их, как правило, все еще называют «частниками») большинство наших респондентов по-прежнему не доверяют. Они убеждены, например, что частник может просто не выплатить зарплату, если не захочет. Рыночные отношения большинству жителей малых городов до сих пор чужды, притом, что сами отходники в своей деятельности поставлены в самые жесткие рыночные условия.

Ответ на второй из вопросов — на что потратить заработанное — заключается всего в трех-четырех вариантах: на детей, на дом и хозяйство, на транспорт, на досуг и отдых. Сравнительно высокие заработки, получаемые вдали от дома, отходникам нужны прежде всего для воспитания детей-школьников и особенно для оплаты их обучения в вузе. Рождение ребенка, поступление его в школу или в вуз для многих наших респондентов являлись толчком для того, чтобы заняться отходничеством. Чем старше дети, тем больше стимулов (да и возможностей) к отъезду родителя на заработки. Обусловлено это тем, что дети становятся самостоятельнее и их легче оставить на бабушек с дедушками или даже одних:

«…чисто только из-за заработка, и то из-за того, что дочка у меня так вот учится еще, а так я больше не намерен туда больше мотаться» [72].

«А причина отъезда на эти заработки — одна: дать ребенку образование, дальнейшее образование, потому что если у нас ребенок не поступает по бюджету, то он идет на платное, и, естественно, одеть-обуть…» [73]

«Знакомые директор и завуч ездили няньками из-за платного обучения детей. Поэтому просто вынуждены родители уезжать для того, чтобы как-то выжить, как-то прокормить семью» [74].

Респондент: Работы здесь достойной нет, хорошо оплачиваемой.

Интервьюер: Т.е. это не потому что сократили?

Р: Нет, именно потому что работы нет нормальной, чтобы можно было содержать семью.

И: А что-то было решающим толчком?

Р: Учеба сына в институте в другом городе [75].

Любопытно, что лишь немногие наши респонденты рассчитывают на то, что их дети поступят на бюджетное место в вузе. А кто рассчитывает, тот, по словам тех же людей, собирает деньги на взятку. Изредка встречаются даже такие отходники, которые копят деньги на собственное обучение:

«Вот у меня у дочери молодой человек, ему 23 года. У него нет возможности учиться и для того, чтобы получить образование, он работает охранником в Москве. […] Он учится в филиале Московского государственного индустриального университета» [76].

Завершение обучения детей в вузе может быть причиной возвращения отходника домой. Но если он продолжает ездить на заработки, то он и дальше помогает уже взрослым детям, потому что зачастую зарабатывает больше, чем они. У тех же, кому не надо заботиться о детях, запросы подчас весьма скромны. Обычно люди говорят о 15 тысячах рублей в месяц как о достаточном уровне оплаты труда [77]. Но зарплата в родном городе не всегда позволяет удовлетворить даже простые потребности:

«Если бы тут платили нормально, никто бы никуда не уезжал. У нас тут цены на продукты как в Москве, а платят намного меньше. Чтобы картошку посадить, надо привезти навоз — две тыщи, вспахать — тыща, жуков собирать — спину гнуть, окучивать. После работы приходить полоть, окучивать. И все лето не разгибайся, а она еще может не вырасти. А в магазине покупать, она дорогая. Вот тоже вынуждает ездить в Москву. […] У нас зарплаты маленькие, но за свет у нас, как в городе берут. А какой у нас город, у нас деревня. На селе берут меньше за электричество, а с нас как с городских, хотя и зарплата маленькая» [78].

Вторая по значимости цель траты заработанных средств — хозяйство, прежде всего дом. Подавляющее большинство отходников живут в собственных домах-усадьбах, которые нуждаются в постоянном уходе, ремонте, переустройстве и благоустройстве.

Строительные и ремонтные затраты всегда велики и большинство людей не в состоянии обеспечить выполнение всех работ зараз или хотя бы в несколько приемов. Вот и наблюдаем мы характерную для малых городов картину, когда многие дома и хозяйственные постройки выглядят мешаниной разных материалов и стилей. Это потому, что человек заработал денег и начинает благоустройство: то новую баню построит, то веранду пристроит, а то и просто новое окно вставит. Но деньги закончились и работы остановились, нередко на год-два и дольше. К следующему переустройству, когда снова появились деньги, у хозяина уже предпочтения сменились, или мода поменялась, да и новые материалы появились. И новый этап переустройства жилья он начинает по-новому. И так по нескольку раз. Поэтому усадьбы современных отходников теперь узнаются нами еще издали — по характерному эклектичному стилю [79]. Но у не-отходников и того нет: их дома просто ветшают, хотя при этом сохраняют цельность стиля изначальной постройки.

Расходы на транспорт составляют у отходников третью необходимую статью. Теперь многие провинциальные семьи имеют даже не один, а нередко два-три автомобиля (не все они на ходу, но важно, что имеют). Кроме легковых автомашин в немалом числе семей имеются и грузовые, колесные и даже гусеничные трактора, другие механические средства (снегоходы, моторные лодки, мотоциклы, квадроциклы). Дворы многих бывших колхозников напоминают теперь прежние машинно-тракторные станции. Транспорт, помимо утилитарной, продолжает нести в нашем обществе очень важную престижную функцию, поэтому многие отходники тратят средства на приобретение далеко не нужных в хозяйстве и в местности автомобилей (к примеру, в изолированных поселениях, где имеется всего 1–7 км проезжих дорог и до ближайшей автотрассы сотни и тысячи верст, мы наблюдаем стоящие перед домом легковые автомобили).

Наконец, статья расходов на отдых, чаще всего в действительности является статьей престижного потребления, поскольку в египты и турции жен и детей вывозят не для получения водно-солнечных ванн, а больше для хвастовства перед соседями. По-настоящему же люди в наших городках и селах отдыхают на «зеленке», на рыбалке-охоте, да на огороде.

Так и выходит, что основная причина отхода — повысить благосостояние семьи, а отнюдь не вылезть из нужды, а главные статьи расходования заработанного — вывести детей в люди, обустроить дом и хозяйство, да похвастаться перед соседями. Однако совсем даже не маловажные резоны.

 

5.2. Цена вопроса

Как обычно, вопрос о стоимости работы деликатен и многосмысленен. Люди далеко не всегда готовы сказать правду о заработанной сумме денег, весьма многие склонны приукрасить и приврать, выдавая однажды заработанную большую сумму за регулярный заработок. Далеко не всегда можно получить сопоставимые данные об оплате за один и тот же объем и вид работы, да и цены варьируют от региона к региону. Тем не менее, какие-то более-менее определенные оценки привозимых домой средств нам удалось получить. Но надо иметь в виду и то обстоятельство, что вся сумма зарабатываемых денег должна делиться на две неравные части: ту часть, которую образуют так называемые «накладные расходы отходника», т.е. расходы на транспорт и проживание в местах отхода, и обычно бóльшую часть «чистых» денег, привозимых домой. Именно объем этих последних имеет решающее значение. В отношении же первой части зарплаты среди отходников наблюдаются значительные вариации: кому-то из них оплачивают дорогу заказчики и наниматели, а кому-то нет, где-то люди живут на коште заказчика и имеют у него бесплатный угол, где-то за проживание и пропитание платят сами. Хотя обычно эти различия учитываются в зарплате, но многое еще зависит от дальности отхода и уровня цен в местах проживания отходников. Отход на сравнительно ближние расстояния позволяет человеку практически каждые две недели [80] приезжать домой, а дальние расстояния не позволяют часто ездить:

«Если домой часто будешь приезжать, то лучше тогда не ездить. Потому что туда-сюда на бензин, если так разобраться, это тысяча километров — это 100 литров. 100 литров — это 2800 руб. надо отдать. Примерно 3000 руб. Т.е. 3000 руб. надо отдать на дорогу. Плюс надо отдать то сюда, то туда. Плюс штрафы» [81].

Имеет значение для размера зарплаты отходника и статус организации, работать в которую он нанялся. При всех рисках неофициальной работы оплата ее оказывается выше, чем в случае трудоустройства официального. Но и здесь бывают особенности, влияющие на конечную зарплату:

Интервьюер (И): А вы официально трудоустроены?

Респондент (Р): С первого сентября уволен. Официально. Ну, дурдом же: я уже второй раз увольняюсь с этой фирмы. Реорганизация там, чтоб налоги не платить — как это все делается. Раз — все: приезжает прораб, пишет заявление, все, щас всех увольняют. В прошлый раз тоже увольняли, фирму переименовали, одну букву, офис перенесли, явки, чик — опять всех устроили через месяц.

И: И часто так?

Р: Раз в три года.

И: Проверки, то есть, какие-то проводятся?

Р: Налоговая инспекция, не знаю. Ну, щас вот уволили, после Нового года опять, мож, примут. Непонятно.

И: Но, тем не менее, на работу вы ездите?

Р: А какая разница? Я даже трудовую не беру, там остается. Потом опять оформят. Распишусь опять в документах — договор который [82].

Оплата зависит также от специализации местности по видам отхожей деятельности (см. следующую главу): за один и тот же вид работ людям, проживающим в местностях разной «отхожей специализации» будут платить по-разному, например, за плотничьи работы жителю из Каргополя заплатят больше, чем жителю из Торопца:

Респондент (Р): Хотя люди такие, вот бывшие учителя все — половина у нас. Я говорю: «А почему вам не сидится в кабинетах?». Они говорят: «Вот когда зарплату нормальную будут платить учителям». Они учились многие здесь, в Каргополе, в Педе на учителей. Потом ушли со школы и все.

Интервьюер (И): И стали делать срубы?

Р: Да. Это для них [для москвичей] это диковина. Для нас, которые выросли здесь, на Севере, это в порядке вещей, ничего сложного… Заказчики, которые хотят построить себе сруб, ищут северных плотников. Там [на строительном рынке в Мытищах] женщина приезжала, архангельских и вологодских мужиков тока искала чтоб дом строить [83].

Оплата зависит также от уровня конкуренции на рынке. Поэтому, например, плотники, занимающиеся рубкой срубов в Подмосковье, получают гораздо больше, чем те же люди, когда они заняты здесь же в Подмосковье в капитальном строительстве или в отделке квартир. В этом случае они имеют сильную конкуренцию в лице многочисленных гастарбайтеров — тех же отходников, но из бывших южных советских республик; эти люди качественный сруб поставить не в состоянии, а на отделке квартиры фору дадут любому плотнику из северных областей. Уникальность же специальности значительно повышает уровень оплаты. Поэтому, например, значительно больше зарабатывают не простые плотники, а те, кто занимается еще и отделкой срубов или сбором бревенчатых домов «под ключ»:

«Навык есть у всех, но он уникальный. Гастарбайтеры не конкуренты. Нет конкуренции со стороны гастарбайтеров — выше заработки» [84].

Многие отходники, занятые в других городах в капитальном строительстве, у себя дома, если даже такое строительство и ведется, этим делом не занимаются. Эту нишу заняли гастарбайтеры из бывших советских республик, которых местные называет «бесплатной рабочей силой». Они получают мизерную оплату, на которую не согласился бы никто из местных жителей. Для застройщика наем гастарбайтеров представляется более выгодным из-за того, что бизнес этот не носит сезонный характер, но строительство всегда ведется с непостоянной интенсивностью. Содержание же постоянных официально нанятых рабочих невыгодно. Ведь им нужно платить зарплату и делать за них различные отчисления даже тогда, когда они простаивают. А тут — нанял гастарбайтеров только на период строительства, а когда не нужны — распустил. Но в примерно таком же положении оказываются и отходники на аналогичных работах в Подмосковье, только их заработок здесь существенно больше, чем дома:

Интервьюер: Сколько у вас тут примерно средняя зарпла-

Респондент: Здесь? Средняя — это значит, что если просто работать, то это 4–5 тысяч. Это, как сказать, «принеси-унеси». А так вот 8–9–10 тысяч. 10 тыщ — это уже хорошая считается зарплата. А те, кто уезжает, могут и 40 тысяч зарабатывать. Они уезжают, несколько месяцев, к примеру, работают, приезжают и живут здесь уже нормально. Некоторые на 20 дней уезжают и приезжают на 10 дней [85].

По отзывам респондентов, наиболее высокооплачиваемыми отходниками являются плотники, неофициально работающие на дачном строительстве, переходящие благодаря знакомым дачникам «из рук в руки». Но зато их работа носит характер рабского труда. К тому же таких людей, бывает, «кидают», оставляя без заработков и выставляя с объекта. Поэтому, по мнению некоторых наших респондентов, несмотря на относительно более высокие заработки строителей, из-за их высоких рисков местный статус менее оплачиваемых категорий работников, например охранников, выше, чем у строителей.

Различия в уровнях зарплат между разными профессиональными группами отходников и отходниками из разных регионов составляют разы — достигают двух — пятикратных значений. Например, многочисленные в крупных городах отходники-охранники, работающие двухнедельными вахтами с 15-суточным отдыхом дома, получают по 1000 рублей в сутки, а всего за месяц зарабатывают лишь 15000 рублей, что несопоставимо меньше того, что зарабатывают отходники-строители в северных областях, занимающиеся рубкой и установкой срубов. Для них заработать за месяц 50–60 тысяч — обычное дело. Но они могут работать только с мая по октябрь, а охранники — круглый год. Выходит, что, например, костромские строители (чухломичи, кологривцы, макарьевцы) зарабатывают от 300 до 500 тысяч за сезон, а ардатовцы, темниковцы и касимовцы получают в охране 180–200 тысяч в год — в два раза меньше. Тем более что те же строители-костромичи зимой, как правило, не бездельничают, а либо устраиваются на работу куда-нибудь в ЖКХ, либо шабашат (имеют случайные приработки дома). Некоторая часть «становится на безработицу», т.е. оформляют статус безработного в районном центре занятости населения.

Уровень гарантированных зарплат у официально работающих отходников варьирует от 11 000 (уборщица) до 27 000 рублей (охранник). Впрочем, указывается, что охранник может дослужиться и до 40 000 рублей, а какой-либо разносчик печатной продукции на столичной улице у станций метро — аж до 60 000 рублей. Однако, это редкие, а не массовые случаи и разбогатеть на этом невозможно. Как признаются почти все респонденты, больше 30 000 рублей в месяц никто из работающих официально никогда с заработков не привозит. Большие заработки есть только у отходников, работающих неофициально.

Между тем для жизнеобеспечения семьи в малом городе или селе вполне хватает и суммы в 15–30 тысяч рублей. Надо иметь в виду, что всегда имеется небольшая зарплата второго члена семьи, обычно от 5 до 10 тысяч, или такого же размера пенсия; имеются и дополнительные сезонные приработки, как например, продажа на дорогах овощей и фруктов из собственного сада-огорода или лесных ягод и грибов, веников и многого еще; такие «придорожные» доходы составляют 30–100 тысяч рублей в короткий летний сезон и являются немалой прибавкой к семейному бюджету — практически вторым годовым жалованием бюджетника. Поэтому доход отходника составляет, на круг, от половины до двух третей и более всего годового семейного дохода. Одна из наших собеседниц предложила следующую нехитрую формулу минимального уровня оплаты труда отходника: нужно привозить домой денег на сумму не менее прожиточного минимума на каждого члена семьи плюс еще 5 тысяч на оплату коммунальных услуг. Итого, на семью из 2–3 человек и выходит 15–20 тысяч в месяц. С учетом зарплаты второго члена семьи (обычно жены-бюджетницы), оказывается вполне достаточным привозить домой и до 15 тысяч рублей:

Интервьюер: Какую зарплату Вам надо получать в Рябинино, чтобы жить здесь и работать, то есть никуда не ездить?

Респондент: В среднем надо, чтобы так нормально жить, чтобы можно было что-то покупать, то 25–30 тысяч надо все равно. Ну, хотя бы 20 тысяч, но это ХОТЯ БЫ, а так тридцатку надо, конечно.

И: Ну и во сколько Ваша зарплата выше, чем средняя, которую Вы могли получать здесь?

Р: Нормально выше где-то в три раза [86].

Из суммы зарабатываемых в отходе средств необходимо отнимать средства, затрачиваемые на месте: на съем жилья (от 5 тысяч в месяц), на питание (те же 5 тысяч), на транспорт, да невеликие развлечения (от одной тысячи до максимум пяти тысяч, в зависимости от молодости, азарта и семейного статуса отходника). Нередки, однако, случаи, когда профессиональные отходники живут в производственных вагончиках, теплушках, вахтовках и платят только за освещение, а еду готовят там же сами. Тогда их расходы в местах отхода могут составлять даже менее 5 тысяч в месяц. Например, по рассказу жены отходника инженера-строителя из с. Согра в Вохомском районе Костромской области, постоянно работающего в капитальном строительстве в Подольском районе, он в течении уже нескольких лет, находясь «на вахте» почти постоянно, с редкими возвращениями домой, тратит на проживание всегда меньше 5 тысяч в месяц, привозя в среднем около 15-ти. С учетом ее нестабильной зарплаты в 5–7 тысяч их семье из 5 человек с тремя детьми-школьниками оказывается вполне достаточно денег на жизнь. Чувствуют они себя обеспеченнее соседей, хотя денежный доход семьи составляет всего менее 30 тысяч в месяц. Таким образом, семьи отходников хотя и выделяются, да не слишком, на фоне семей других горожан:

«Но уже люди начинают понимать. Много приходит, к примеру, ко мне. Ну, которые возвращаются. Дело в том, что сказка о лучшей доле она, в принципе, сказка. Вот смотрите. Вот вы поехали в Москву, да? Ну, квартира — двадцатник. Ну хорошо, молодые, незамужние взяли на троих однокомнатную. Ну сколько по приезду Вам заплатят? Кем бы вы ни были, вы больше тридцатника не прыгнете. Потом уже начинают за опыт, за знание, за связи тоже, если есть у вас там связи в каких-нибудь госорганах, за это тоже доплатят.

Вы взяли квартиру, по семь штук с тридцатника вы отдали. Остался двадцатник. Потом — маршрутки. Редко ведь так вы найдете, чтобы около дома работа была. Поэтому надо ехать, и вы еще тысячи три отдадите за проезд. И когда с точки зрения экономики начинаешь считать, то реально получается, что те же самые деньги. Да, здесь чуть поменьше. На 2, на 3 тысячи здесь будет поменьше, но зато здесь этого геморроя не будет.» [87]

Сводка данных интервью с отходниками и их родственниками о запрашиваемой (ожидаемой) и реально получаемой зарплате показывает следующую картину по отдельным областям. В северных областях, где отходники заняты преимущественно строительством, ожидаемые и реальные зарплаты варьируют:

в Костромской области — от 10 до 40 тысяч рублей (в среднем 21 тысяча) ожидаемой оплаты, тогда как реальная составляет 14 — 100 тысяч (в среднем 48 тысяч рублей);

в Ивановской области — от 10 до 35 тысяч (в среднем 21 тысяча), реальная — 12–75 тысяч (в среднем 30 тысяч);

в Архангельской области — от 20 до 45 тысяч (в среднем 29 тысяч), реальная — 50 — 136 тысяч (в среднем 87 тысяч).

В центральных областях, где отходники преимущественно нанимаются в охрану объектов:

в Мордовии — от 14 до 50 тысяч (в среднем 27 тысяч), реальная же составляет 15–30 тысяч (в среднем около 20 тысяч);

в Чувашии — от 13 до 25 тысяч (в среднем 18 тысяч), реальная — около 20 тысяч;

в Рязанской области — от 10 до 100 тысяч (в среднем 34 тысячи), реальная — 13–50 тысяч (в среднем 24 тысячи);

В западных областях, где отхожие промыслы менее специализированы:

в Ленинградской области — от 10 до 30 тысяч (в среднем 23 тысячи), реальная — 25–35 тысяч (в среднем 30 тысяч);

в Тверской и Псковской областях — от 20 до 30 тысяч (в среднем 24 тысячи), реальная — 18–70 тысяч (в среднем 41 тысяча);

В восточных областях на Урале:

в Пермском крае — от 20 до 60 тысяч (в среднем 30 тысяч), реально — около 40 тысяч.

В среднем ожидаемая самими отходниками зарплата, ради которой они и готовы ездить, составляет около 25 тысяч рублей, а члены их семей удовлетворились бы и 18–20 тысячами. Реально же получаемые отходниками суммы составляют в среднем 40 тысяч рублей в месяц. Правда, с учетом значительной дифференциации между северными и центральными областями, следует говорить о 40–60 тысячах северных и уральских отходников при их сезонных доходах и о 15–20 тысячах отходников-охранников и работающих в сфере услуг.

Замечательно, что потребности людей невысокой квалификации — отходников из центральных областей, нанимающихся охранниками на объекты в крупных городах, — оказываются выше их реальных заработков, тогда как у профессионалов-строителей — прямо наоборот: реальные заработки нередко вдвое превосходят ожидаемые суммы. Может быть, охранники слишком много смотрят телевизор и формируют свои потребности сообразно рекламным роликам, а может быть, чрезмерное безделье способствует завышенным потребностям? По крайней мере радует то, что люди занятые реальным производительным трудом, зарабатывают больше, чем хотели бы.

Таким образом, по словам одних и тех же людей, отправляясь в отхожий промысел, они вполне могли бы удовлетвориться заработком, который примерно вдвое больше зарплаты, получаемой в бюджетной сфере у себя дома, а реально они зарабатывают в два раза больше чем хотели бы и в 3–4 раза больше, чем смогли бы получить дома. Поэтому даже с учетом обычного в таком деле хвастовства надо признать, что заработки отходников дают им возможность чувствовать себя более состоятельными по сравнению с их соседями:

Интервьюер: Можешь назвать сумму денег, которую тебе надо было бы получать здесь, чтобы никуда не ездить? Чтобы тебе хватало?

Респондент: Ну, больше десятки, тысяч пятнадцать-шестнадцать хотя бы.

И: У тебя есть семья? Дети?

Р: Я холостой… [88]

 

5.3. Пути поиска работы и продолжительность занятия отходничеством

Продолжительность отходнической деятельности конкретного человека невелика. Из всех опрошенных нами отходников, включая и бывших отходников, подавляющее большинство ездит или ездило не дольше 10 лет. И лишь каждый десятый отходник начал ездить еще до 1998 г. Этому факту имеются несколько объяснений.

Наиболее вероятным представляется то, что больше десяти лет работы в отходе человек физически не выдерживает. Но и на трудности психологического порядка указывают многие отходники: постоянные отъезды, жизнь вдали от семьи в далеко не комфортных условиях утомляет всех без исключения. Впрочем, многие не готовы откровенно признаваться в этом:

Интервьюер: Тяжело психологически работать вдали от семьи?

Респондент: Почему? Я уже десять лет работаю, привык уже. Семья тоже привыкла, но скучают понемногу, конечно. Сейчас удобнее: есть телефоны можно каждый день звонить. Даже когда был за пределами края, в Архангельской области, каждый день общались. [89]

Возможно, психологическими же причинами может объясняться и факт почти полного прекращения такой деятельности к возрасту 50–60 лет. Более общим объяснением может быть то, что лишь спустя 7–10 лет после начала системного кризиса — уже к концу 1990-х гг. — люди «вспомнили» прежде существовавшие формы хозяйственной жизни и вернулись к отходнической модели жизнеобеспечения как одной из наиболее простых. Действительно, в начале и середине 1990-х гг. отходничество из малых городов и сел наблюдалось лишь в редких случаях по банальной причине отсутствия у большинства семей финансовых возможностей переехать и обеспечить проживание на новом месте. В какой-то степени в роли отходников тогда выступали «челноки» (обычно женщины), которых, однако, в малых городах было совсем немного. К середине и концу 1990-х гг. именно в малых городах сложилась катастрофическая ситуация на рынках труда: безработица охватывала до 2/3 населения (см.: ), а возможности самообеспечения семьи за счет натурального хозяйства практически отсутствовали, несмотря на то, что многие жители таких городов проживали в усадьбах [90]. Кризис 1998 г. привел к тому, что ситуация в малых городах, и до того тяжелая, стала совершенно нестерпимой и активное мужское население массово пошло в отход, искать средства для жизни на стороне. В известном смысле кризис стимулировал не только развитие среднего и малого бизнеса, но и заставил активную часть населения окончательно оторваться от бюджетных мест и предприятий-банкротов и отправиться в самостоятельный поиск. До того почти нерушимые региональные границы рынка труда стали исчезать и скоро совсем растворились.

Еще одной причиной быстрого развития отходничества может быть то обстоятельство, что до конца 1990-х гг. трудно было самостоятельно найти работу в отходе (такое мнение выражали наши местные эксперты). Миграционная активность населения в малых городах всегда была и остается низкой. Межрегиональные связи в сфере трудовых отношений практически отсутствовали. Зависимость людей от градообразующих предприятий, какие в советское время существовали в каждом малом городе, всегда была велика, несмотря на длительные неплатежи зарплаты (а нередко и по причине этого). Поэтому и нужно было известное время, чтобы люди, лишь потеряв всякие надежды, подготовились и решились на трудности самостоятельного поиска работы.

Очевидно, что каждая из указанных причин может иметь значение. Человек, созревший для того, чтобы уехать на заработки, должен такие заработки сначала найти. Из всех наших респондентов лишь каждый десятый самостоятельно искал и нашел работу [91]. Ехать вслепую на поиски работы в чужой город до сих пор слишком ненадежно и зачастую даже опасно, как это было в 1990-е гг.

Поэтому-то две трети отходников узнали о будущей своей работе от родственников или знакомых. Устроиться при помощи знакомых или даже у знакомых (например, в строительной бригаде) — самый надежный и, пожалуй, лучший вариант для отходника. Показательно, что во всех без исключения исследованных нами регионах большинство отходников нашли работу только благодаря своим родственным связям и знакомствам (по ответам, от 56% в Тверской области до 100% в Архангельской):

Интервьюер: Как он нашел эту работу? Сам по объявлениям или через знакомых?

Респондент: Ой, я даже не знаю, это три года назад было. От знакомых, скорее всего… Друг от друга… У нас все взрослые работоспособные мужчины от 23 лет и до 40 практически все вот так вот работают. И если походите, то, возможно, найдете тех, кто и дальше ездит [92].

Впрочем, очевидно, что так было не всегда. Первые отходники, начинавшие ездить еще в начале 1990-х гг., подобно челнокам, не имели такой возможности. Тогда многие были вынуждены ехать вслепую, и далеко не всегда удачно. Отходники с опытом с некоторым даже содроганием вспоминают те времена. Но даже в то время в некоторых городах имелись и альтернативы свободному самостоятельному поиску. Например, по воспоминаниям наших респондентов, в Костромскую область в начале 1990-х гг. приезжали люди из Москвы и Московской области, ездили по леспромхозам и закрывавшимся лесопунктам и искали людей, которые были бы готовы построить деревянный (обычно рубленый бревенчатый) дом на даче в Подмосковье. Эти люди были не заказчики, а посредники, выполнявшие заказы «новых русских», и первое время именно они координировали строительные бригады, искали для них объекты, договаривались с заказчиками. В тот период строители-отходники имели что-то общее с так называемыми в советские годы «вербованными» (набранными централизованно, «по вербовке» в местах проживания для работы вдали от дома). Однако, в условиях экономического хаоса, повсеместного неисполнения обязательств и «киданий» со стороны заказчиков, и в то же время «понюхав длинные деньги», люди очень быстро пускались в свободное плавание и становились в полном смысле слова отходниками.

Несколько реже отходники находят работу потому, что на них указали как на хороших специалистов своего дела, в результате они согласились. Таких среди наших респондентов примерно каждый десятый. Однако со временем доля их постоянно растет: хороших работников передают «с рук на руки» и они постепенно вытесняют случайных людей, выехавших «подхалтурить».

Примерно такова же — один из десяти — и доля отходников, сумевших найти работу по кем-то поданному объявлению в газете или в интернете. Менее вероятно иметь успех в совершенно самостоятельном поиске работы, например, самому давать объявление на специально созданных сайтах в интернете или стоять на рынке в крупном городе и предлагать себя, как это имеет место нынче на Ярославском шоссе и других выездах из Москвы. Практика поиска работы показывает, что надежнее найти клиента по его объявлению, чем ожидать заказчика, выставив собственное. Мало кто из отходников обращается и к услугам официальных служб, например, в центры занятости населения, хотя центры и участвуют в некоторой степени в трудоустройстве людей в других регионах. Таким образом, основные пути поиска работы современными отходниками остаются примерно теми же и в том же отношении, что в свое время и у первых наших безработных в начале 1990-х гг. (Плюснин, Пошевнев, 1997).

Найденная работа чаще всего оказывается неофициальной для нашего отходника. Почти 2/3 из них указали, что работают неофициально:

Интервьюер: Вы работаете официально?

Респондент: Конечно, неофициально. Где сейчас можно официально работать?

И: Я спрашивал у людей в вашем поселке, некоторые официально работают.

Р: Вот человек сейчас прошел — мой двоюродный брат. Он работает, но тоже неофициально. Все тут неофициально.

И: С чем это связанно?

Р: Чтобы меньше налогов платить.

И: Вас не беспокоит, что вам никакой трудовой стаж не идет?

Р: Он мне и не нужен [93].

Строители, нянечки, уборщики почти все такие. Немалая часть «извозчиков» (таксисты, водители на лесовозах, даже дальнобойщики) тоже работают неофициально. Только 37% всех наших респондентов сообщили, что трудоустроены официально. Подавляющее большинство из них — охранники на предприятиях и в фирмах в крупных городах. Таковы же высококвалифицированные специалисты, вроде атомщиков, монтажников, крановщиков из Чистых Боров или Камских Полян.

…Шурик, ты у него спроси: он официально работает? Вот скажи правду! Скажи, скажи!

Интервьюер: Вы официально работаете?

Респондент Александр: НЕОФИЦИАЛЬНО. Вот уже сколько лет мы работаем неофициально.

Респондент Денис: И вот что они на пенсию получат?

Респондент Александр: У нас даже стажа нет. Ладно я, а этот [указывает на Дениса]…

Респондент Денис: Да, ладно! У тебя то же самое!

Респондент Александр: Мне не хватило год и семь месяцев… [94]

Следовательно, работая в основном неофициально, большинство отходников нашли свою работу по знакомству и занимаются ею в течение нескольких, обычно не дольше десяти, лет. Насколько такая работа соответствует полученной человеком профессиональной подготовке?

 

5.4. Соответствие отхожей деятельности полученной ранее специальности

Мало кто из отходников работает на новом месте по полученной специальности. Конечно, встречаются ситуации, когда в некоторых местах большинство отходников трудятся по своим основным специальностям. Но такие случаи как поселки Вознесенье в Ленинградской области или Чистые Боры в Костромской, где большинство жителей-отходников нашли работу по специальности, являются скорее исключением. Чаще всего мы наблюдаем, что люди не занимаются поисками работы по той же специальности, по которой они трудились у себя дома, а берутся за работу, которую умеют выполнить и о которой они узнают от родственников или знакомых. Закономерно, что предлагаемая работа редко соответствует профессии. Согласно нашим опросам, лишь 24% мужчин, ездящих на заработки, работают и в отходе по специальности, а 60% работают не по специальности (что почти точно соответствует доле отходников, устроившихся на работу с помощью родственников и знакомых). У остальных 16% отходников специальности нет вообще, поскольку их образование ограничивается только школой (от 8 до 11 классов). Однако наших данных все-таки недостаточно, чтобы делать однозначные выводы. Между тем, весьма вероятно, что среди женщин-отходников доля работающих по специальности еще ниже. Дело в том, что большинство опрошенных нами женщин в отходе выполняют неквалифицированную работу (трудятся няньками, уборщицами, продавщицами, кладовщицами и проч.). По опросам в Торопце и Кинешме известно (см. нижеприведенные цитаты из интервью), что немало педагогов уезжают в качестве воспитателей и нянечек.

Мы располагаем сравнительными данными о доле отходников, работавших по полученной специальности по месту жительства до отъезда на заработки с соответствующей долей в отходе (табл. 5, данные сведены из всех интервью с отходниками-мужчинами). Дома большинство работало по специальности, несколько меньшая доля — нет, хотя соотношение примерно одинаково — около 40% тех и других. В отходе же пропорции резко изменились: доля работающих по специальности сократилась почти вдвое, а не по специальности — вдвое возросла. Примечательно, что те 16% отходников, кто исходно не имел дома какой-то специальности, ничему не научились и в отходе. Таким образом, в сумме каждый четвертый-пятый отходник утрачивает свою специальность, переходя к новой форме трудовой деятельности.

Таблица 5
Распределение долей отходников в процентах, имеющих и не имеющих специальность и работавших по месту жительства и в отходе в соответствии со специальностью (данные интервью с отходниками)

У большинства отходников имеется профессиональное образование — начальное, среднее или высшее, — причем, как правило, они получили рабочие профессии. Наиболее распространенными специальностями являются тракторист, шофер, слесарь-механик, строитель. По материалам интервью таких ответов 66%, хотя, как видно из табл. 5, людей, имеющих профессию, должно быть не менее 84%, что может свидетельствовать о том, что под работой по специальности немалое число отходников имеют в виду либо просто прежний вид деятельности, либо они получали специальность непосредственно на производстве, что довольно распространено в сельской местности.

ВУЗ окончили всего 12% отходников. Еще 5% совмещают отходничество с учебой на момент опроса, а около 4% в свое время в высшее учебное заведение поступили, но не закончили его. Относительно низкую долю отходников с высшим образованием не стоит однозначно трактовать как доказательство того, что людям, окончившим вуз, легче найти достойную работу в малом городе или сельской местности [95]. Молодые, отучившись в городе, редко возвращаются домой. При этом они, как правило, еще долгое время продолжают числиться жителями своей малой родины. Таким образом, молодежь с высшим образованием заведомо исключается из числа отходников. Люди старшего и среднего возраста, ввиду низкой ротации кадров, продолжают занимать насиженные места в бюджетной сфере, кроме разве что тех, кто попал под сокращения. Следовательно, потенциальными отходниками с высшим образованием являются, по большей части, люди в возрасте от 35 до 45–50 лет, следовательно, большинство из них получили высшее образование еще в советское время, когда доля таких профессионалов составляла чуть более 11%. Среди отходников, окончивших вуз, доля работающих по специальности тоже невелика. Здесь следует учитывать фактор большей профессиональной подвижности людей с высшим образованием: они в целом легче меняют специальности или имеют несколько. В то же время, отходничество предполагает обычно снижение профессионального уровня:

«Большинство людей едут работать в охрану (а не в другие отхожие промыслы), потому что если человек высококвалифицированный специалист, то он и здесь может найти себе работу. А молодежь ничего не умеет и сразу хочет много денег, поэтому и едут. Охрана это что? Просто дежурство и все» [96].

Женщины-педагоги, например, чаще всего уезжают в столицы работать няньками или гувернантками:

«…Одна из директоров школ ездила. Когда у нее ребенок из школы выпустился и поступил учиться на платное, и пока она учила ребенка, она работала там няней, хотя несмотря на это у нее еще была вторая девочка, которая совсем была маленькая, дошкольного возраста. У нее еще удачно получилось, когда она вернулась, была открыта вакансия директора, на которую ее взяли. Была еще одна очень хорошая завуч, которая вынуждена была ездить няней, когда у нее дети поступили» [97].

Мужчины, если они не находят работы по специальности, часто устраиваются в охрану. В Мордовии, как мы узнали от одной из наших респонденток, даже существует выражение: «Мордовия готовит охранников с высшим образованием для Москвы» [98]. Например, брат одного из опрошенных экспертов, сотрудника ардатовской городской администрации, стал ездить в охрану после того, как закрылся мясокомбинат, на котором он работал ветеринаром.

Чем дольше человек трудится не по полученной прежде специальности, тем, по распространенному мнению, скорее пропадают его профессиональные навыки и тем сложнее ему будет вернуться к своей прежней деятельности. Поэтому казалось бы, у отходничества не по специальности должен быть еще один минус: нельзя сходу начать работать на должном уровне, если у тебя нет соответствующего опыта. А для переквалификации необходимо определенное время. Но жизнь, как обычно, показывает, что этот минус надуманный. Отходники редко меняют род деятельности на тот, который им совершенно чужд. Если они с какой-то деятельностью не знакомы по работе, то знакомы хотя бы в своей повседневной жизни, в быту (например, строительство, ремонт, извоз). Поэтому в малых городах и сельской местности, например, в Костромской, Вологодской и Архангельской областях большинство мужчин знают толк в деревянном строительстве, но обучились этому ремеслу не в ПТУ или ССУЗе, а дома от дедов и отцов. Такие люди признаются профессионалами не по полученному образованию, а по факту обладания соответствующими навыками:

«Они ездят своим коллективом. Один — плотник, один — сварщик, один — укладчик кирпичей, кто-то печки складывает, кто-то что. Они уже ездят бригадами, им лишние рты тоже не надо. Это ты, конечно, возьми человека «Принеси-Положь-Подай», он, конечно, научится со временем, но это же лишний рот кормить надо. Из-за этого никто [таких] не берет. А если одиночки уезжают, они часто приезжают назад, не найдя ничего, откатав последние деньги, которые занимали или еще что. Вот такая сторона вопроса» [99].

«Когда я собираю себе людей, я знаю, че они могут. Я не беру там… стараюсь новичков мало брать, потому что от них толку ноль. Чтоб работать могли, одним взглядом понимали, что делать надо… Все-таки и падаешь, и летаешь… Срубы всякие бывают сложные. Те же церкви. Сложновато» [100].

Что же касается другого чрезвычайно распространенного в средней полосе России вида отхожего промысла — охраны, то для такой работы опыт нужен, в сущности, только в крупных фирмах и банках, где все претенденты на место проходят придирчивый отбор. Они должны удовлетворять весьма жестким требованиям, но и труд их оплачивается соответствующе, гораздо выше, чем у обычных охранников. Но в таких фирмах охранниками работают многие бывшие милиционеры и военные, начавшие ездить после выхода на раннюю пенсию. Например, от одного из опрошенных в Темникове респондентов мы узнали, что так сейчас работают бывший начальник милиции района и заместитель командира воинской части, которая раньше была расквартирована в этих местах. Причем сейчас оба они простые охранники:

«Знакомый военный ездит в Москву. Охраняет частный медицинский центр. Он такой статный, видный. Там он простой охранник. Но у них все очень серьезно. Каждый месяц к нему приходит специальный человек, который стрижет ему усы и красит их в определенный цвет. У них все охранники должны выглядеть одинаково» [101].

Человек, имеющий погоны и право на ношение оружия, обладает возможностью устроиться в хорошую фирму, куда именно таких людей и предпочитают брать. Остальные же охранники устраиваются на куда менее престижную и хуже оплачиваемую работу — в детские сады, школы, супермаркеты и т.п. Это места, на которые устроиться проще всего. Для этого не нужны ни профессиональный опыт, ни какие-либо навыки. Но именно на такой работе сильнее всего утрачиваются не только прежние профессиональные навыки, но и сама способность трудиться:

«Если человек ничего, кроме как шлагбаум, не поднимает, он свои профессиональные навыки по-любому потеряет. Во-вторых, при равной зарплате труд, там, токаря, фрезеровщика, сварщика требует больше физических и моральных усилий, чем труд охранника. Как сказано в поговорке, рыба ищет, где глубже, человек — где лучше. Особо напрягаться никто не хочет. Поэтому даже когда там теряется работа, а здесь появляется квалифицированная работа, у народа особого желания вернуться и поработать здесь на своих рабочих специальностях не возникает» [102].

Несмотря на «легкую жизнь» охранников, они вовсе не довольны своим профессиональным выбором. Среди всех наших респондентов-охранников только один-единственный охранник оказался очень доволен своей жизнью. Как он говорит, для того, «…чтобы получать 15 тысяч в Касимове нужно из кожи вон лезть, работать с 8 до 17 [то есть для него это недопустимо долго] и прочее. А у меня — лежачая работа». Он ничего не делает, лежит и смотрит телевизор. А если бывают беспорядки, то просто звонит по «02». В общем, он очень доволен, что бездельничает и получает за это деньги. Согласно его словам, многие говорили, что 15 тысяч в Москве можно получить, прилагая гораздо меньше усилий, чем в Касимове, однако никто не полагал такой труд привлекательным.

Таким образом, современное отходничество мало или никак не связано с системой профессиональной подготовки, существовавшей в советское время и еще сохраняющейся теперь в стране. Затраты государства на профессиональное обучение, ранее обоснованные задачами индустриализации и технологического развития, теперь, особенно в части среднего специального и высшего образования, представляются лишними и необоснованными, поскольку немалая часть работников, получив неважно какое образование за общественный (называемый отчего-то государственным) счет, работает не по полученной специальности «по распределению» хотя бы три первых года, а сразу отправляется на отхожие промыслы, где чаще всего не требуется ни один из приобретенных навыков. В случае же, если человек после ССУЗа или ВУЗа сразу идет служить охранником — а таких у нас в стране наберется сейчас, вероятно, до 4–5 миллионов — то государственная политика поддержки профессионального образования вовсе представляется необоснованно разорительной.

 

5.5. Состав отходников

Из каких категорий трудоспособного населения составляется категория отходников? Отходничество — это преимущественно занятие молодых и зрелых мужчин. Мало отходников, которые продолжают работать таким образом после 55–60 лет. В этом, кстати, современное отходничество схоже с отходничеством прежним: по-видимому, верхняя возрастная граница определяется здесь психофизиологическими факторами. Однако, в нынешние времена совсем нет прежде широко распространенной практики привлечения в ряды отходников молодых людей и подростков, что и понятно: они теперь в училищах и университетах, а после их окончания уезжают «покорять столицы», думая что это навсегда и даже если скоро возвращаются в родные города, к отходникам себя причислять не желают, да и по большей части не должны. Отходниками они станут спустя время — обычно после того, как обзаведутся семьей и ответственностью за нее. Поэтому мы и видим среди отходников преимущественно людей в возрасте 25–55 лет.

Одной из замеченных нами особенностей явилось наблюдение, что люди, ездящие на стройки, в среднем старше охранников. Вполне вероятным представляется, что чем моложе человек, тем менее он готов заниматься тяжелым физическим трудом (и уж тем более плохо оплачиваемым) и подвергать себя опасностям «серых» трудовых отношений. Как признают многие наши респонденты, молодые хотят всего и сразу, хотят мало работать, не напрягаться, но много получать. Очевидно, что служба охранником гораздо больше соответствует этим требованиям, чем труд строителя.

Однако, если прежнее отходничество — до своего исчезновения в период коллективизации — было, за редкими исключениями, явлением действительно сугубо мужским, то теперь в некоторых областях женское отходничество стало столь же распространенным, сколь и мужское. В обследованных нами регионах отсутствием или совсем малой долей женщин среди отходников отличаются Пермский край, Архангельская, Вологодская, Ярославская и Костромская области, где традиционно распространены промыслы, связанные с лесом и где поэтому женщины практически не заняты. Жительницы Тверской области уже несколько чаще уезжают на заработки, но мужчины в составе отходников доминируют. В остальных же регионах (республики Мордовия и Чувашия, Орловская, Ивановская и Ленинградская области) женщины участвуют в отхожих промыслах практически столь же активно, как и мужчины. Здесь отходники по большей части заняты работами, не требующими квалификации и особых — «мужских» — умений, например, плотницких и столярных.

Возможно также, что различия в участии женщин в отходничестве связаны и с тем, что в северных областях их мужья-отходники получают доходы, достаточные для обеспечения семьи, а у жены есть возможность заниматься домашним хозяйством или довольствоваться невысокой зарплатой по месту жительства. Действительно, если ранжировать регионы по уровню зарплаты отходников, то ряд будет выглядеть примерно следующим образом: Архангельская, Вологодская, Пермская, Костромская, Ленинградская, Тверская, Ивановская, Рязанская, Орловская, Мордовия, Чувашия.

Это позволяет предполагать, что если отхожий промысел не дает достаточных средств для содержания семьи, в нем начинают участвовать и женщины. Одновременно это свидетельствует о совершенно недостаточном местном рынке труда, на котором нет места не только мужчинам, но и многим женщинам. Впрочем, это объяснение годится только для семейных женщин. Получая свои 6–8 тысяч рублей в бюджетной сфере или в частном магазине, при коммунальных платежах за 2-комнатную благоустроенную квартиру, составляющих от 2–3 до 4–5 и даже 7 тысяч рублей ежемесячно, и при ценах на продукты питания, близких к московским, женщина может рассчитывать на зарплату мужа как на основной источник дохода семьи. Если же мужа нет (а таких семей даже в провинции более 20%), то у женщины, особенно матери-одиночки, нередко не имеющей востребованного уровня профессионального образования и квалификации, просто не остается выбора, как искать заработок на стороне. Ей приходится уходить в отход, а детей оставлять на бабушку с дедушкой или даже на старших братьев и сестер. По-видимому, такая категория женщин, матерей-одиночек, образует в составе современных отходников особую категорию людей, отправляющихся на поиски работы в дальние края исключительно по нужде, а не ради обеспечения более высокого уровня благосостояния семьи.

Печально, что немалое число семей в малых городах рушатся как раз из-за отходничества. Мужья зачастую находят в местах отхода других одиноких женщин, с которыми и создают новую семью, правда, не всегда регистрируя отношения. Судя по интервью, такое явление далеко не редкость, а встречается сплошь и рядом. Отходничество сначала рушит семью, а потом вынуждает и женщину уезжать на заработки вполне в согласии с тем, как это происходило в конце 19 — начале 20 веков и как это описывалось авторами того времени (см.: Казаринов, 1926). Исходя из указанных соображений, становится понятным, почему и среди женщин в отхожих промыслах участвуют преимущественно люди в возрасте 30–50 лет: только необходимость поднимать детей заставляет мать уезжать на заработки, если на месте не удается найти работу с достаточным заработком. Напротив, участие в отходе женщин предпенсионного или пенсионного возраста (обычных в средней полосе европейской России) связано с желанием получать дополнительный доход и при этом необремененность ни малыми детьми, ни, нередко, уже и семьей.

Таким образом, сказать, что и сейчас отходничество есть преимущественно мужское занятие можно лишь применительно к некоторым, традиционно «отходническим», территориям страны. А во многих других местах к отхожим промыслам обратились и многие женщины. Можно было бы попытаться найти причину этого в том, что в начале и середине 1990-х гг. именно женщины, и прежде всего они, стали «челноками», обеспечивая наши городские рынки заморским ширпотребом. Может быть, тот трагический опыт вынужденного челночества немалого числа женщин позволил им и их дочерям спустя 10–15 лет обратиться и к до того сугубо мужскому делу отхожего промысла.

 

5.6. Условия труда, быта и отдыха

Описание жизни в отходе следует, конечно, начинать с дороги и средств, используемых для поездок. Виды транспорта, которыми люди добираются до места работы, варьируют в зависимости от региона. Например, почти 9 из каждых десяти костромских отходников используют для поездок собственные автомобили или машины своих товарищей по бригаде. Так же в Вологодской и Архангельской областях, в Пермском крае. Напротив, в Мордовии, Рязанской, Тверской и Ивановской областях подавляющее большинство отходников пользуется общественным транспортом и, в случае Мордовии, как мы знаем, используют также такси или специально нанимают частный транспорт на группы из 3-4 человек.

Разница в выборе способа передвижения между разными регионами объясняется родом деятельности отходников. Костромичи и вологодские, пермяки и архангелогородцы едут ставить срубы. Им нужно везти инструменты, рабочую одежду и прочие необходимые материалы. Все это общественным транспортом не увезешь. Если же они везут с собой и сруб, то тогда передвижение возможно только собственным или нанятым грузовым транспортом. Из Мордовии, Рязанской и Ивановской области едут преимущественно в охрану, в Москву, расстояние до которой составляет от 300 до 700 км. Следовательно, они могут воспользоваться как имеющимся общественным транспортом, так и личным и им не нужно везти ничего громоздкого и тяжелого. Кроме того, плотники зарабатывают куда более крупные суммы денег, чем охранники, поэтому везти их на личном транспорте гораздо спокойнее. Тем более, что в 1990-е и в начале 2000-х гг. нередки были ситуации грабежа отходников, возвращающихся домой с крупными деньгами. Да и теперь люди осторожничают:

«Та часть, которую мы знаем и с кем они ездят на машинах — они ездят не то, что один сел на машину и поехал; их выезжает несколько машин, чтобы в случае чего там друг за друга они стоят. Ну, в смысле, на трассе всяко бывает.

— То есть человек десять-двенадцать?

— Ну, машины три-четыре их едет из Кинешмы в одно и то же время, то есть, они видят друг друга впереди или сзади, что едут свои. За это мы, по крайне мере, не переживаем, знаем, что наши мужики там [усмехается] под своей же собственной охраной. То есть, в беде не бросят и мимо не проедут» [103].

Кое-где доставка отходников в Москву превратилась в отдельный бизнес. Есть люди, для которых перевозки отходников являются основным источником дохода. На собственных микроавтобусах они везут людей в Москву, а там сразу забирают следующую партию, чтобы везти домой. Например, с темниковского автовокзала автобус до Москвы ходит 3–4 раза в неделю. Но отходники предпочитают ездить на частном автобусе, который ходит каждый день. Это связано с тем, что проезд на нем стоит 500 рублей, а не 750 (до Москвы примерно 500 километров). По словам местных жителей, частный автобус каждый вечер идет полный. Принадлежат эти автобусы (их должно быть не менее двух, раз ежевечерне уходит и приходит по автобусу) местному предпринимателю, который держит большой двухэтажный промтоварный магазин. От магазина автобус и отправляется. По всей видимости, отходники исходно были целевой группой для бизнесмена, под них эти автобусы и пустили. Более того, по словам одного из наших собеседников, предприниматель знает чуть ли не всех отходников в лицо, по именам и по роду занятий. В Ардатове действует точно такая же схема с той лишь разницей, что предпринимателем-перевозчиком выступает владелица местной гостиницы и одной из аптек. От гостиницы и отходит автобус в Москву два раза в неделю. Билет стоит 1000–1200 рублей (до Москвы около 750 километров).

С похожей схемой мы сталкивались и в Кашине, и в Семенове Нижегородской области, где некоторые предприниматели занимаются исключительно перевозкой отходников. Координирующую роль иногда выполняют начальники вахт, которые держат связь и с перевозчиком, и с отходниками, и таким образом формируют список отправляющейся группы.

В Чувашии же есть даже крупная фирма, которая специально занимается доставкой отходников из всех районных центров республики в Москву. Более того, они предоставляют особую дополнительную услугу: представители фирмы встречают чувашских отходников у станции метро Черкизовская и развозят их по объектам Москвы и Подмосковья. Правда, услуга оказывается лишь группам от четырех и более человек.

В Кинешме в Ивановской области, как и в Касимове в Рязанской, бизнес по перевозке отходников не столь развит, как в Мордовии и Чувашии, что связано с хорошим транспортным сообщением с Москвой (дешевый ночной поезд и множество автобусов и маршруток):

«Если вам это очень интересно — посмотреть, сколько в Кинешме не живет постоянно людей, вон, выйдите в десять часов на вокзал. Там уходит автобус. Поезд уходит в шесть. Можете посмотреть, это все люди едут на заработки, а не на курорты. В десять часов вечера еще один автобус идет большой, на сорок пять мест, он тоже каждый день полный, не считая маршруток, и так далее, и тому подобное. Это люди едут, чтобы в шесть утра быть в Москве» [104].

Мордовские отходники также ездят на такси: нанимают машину, втроем или вчетвером едут на ней, платят 1200 рублей и доезжают быстрее, чем автобусом. Интересно, что если отходник едет на своей машине, то один он не поедет, а наберет за деньги попутчиков-отходников.

Многие касимовские отходники, в силу небольшого расстояния до Москвы (около 300 км), могут себе позволить ездить не вахтами, а только на будни, возвращаясь домой лишь на выходные. Из-за этого автобусы, следующие по маршруту Касимов — Москва, бывают заполнены после выходных, а следующие в обратном направлении — полные только перед выходными. Например, одна из участниц нашей экспедиции в Касимов, выезжая из Москвы вечером в пятницу, не смогла купить билет на тот автобус, на который хотела. Ближайший автобус с остававшимися свободными местами приходил в Касимов лишь в 3 часа ночи. Так что большинство отходников пользуется вполне официальным и недорогим общественным транспортом (сидячее место в поезде стоит всего лишь 300 рублей). Тем не менее, некоторым общественный транспорт неудобен, ввиду рабочего графика или же подмосковного месторасположения работы. Эти отходники вынуждены собираться группами и ездить на собственном транспорте или транспорте своих товарищей, что нередко заставляет их близких переживать:

«Через две недели начальник говорит: вот сменяются три человека, допустим, с трех кладбищ [ведь и на кладбищах работают отходники], вот, на Кинешму идет такая-то машина. […] Собирают этих трех человек с трех кладбищ, и они уже едут ночью в Кинешму. Стараются ездить ночью: меньше пробок. То есть, выезжают из Москвы где-то в двенадцать ночи, в час ночи, чтобы без пробок выйти, чтобы не терять время. […] Стараются ездить в основном на машине. У кого-то из ребят есть машина, четыре человека в машину садятся. Они ему на бензин скинутся — все равно получится у них дешевле, и побыстрее. В пути побыстрее. Если они в час ночи выезжают, они в шесть утра дома. Он мне уже отзванивается: «Мама, я на месте, приехал». Потому что, опять же, зимой волнуемся, дороги скользкие, темные. Мало ли — они за рулем засыпают. Они ведь вот едут не отдохнувшие, они же отстояли вахту двенадцать дней, и ночью они выезжают в Кинешму. То есть, засыпают они за рулем-то. Водителя все время надо развлекать: либо музыку ему крутить, либо с ним разговаривать, чтобы он не уснул. Поэтому все время переживаешь, как они доедут. Все это риск, это такой большой риск!» [105]

Четко выраженная сезонность работы есть только у двух категорий отходников: у «лесников», работающих в лесу, у строителей частных домов (Каргополь, Никольск, Чухлома, Солигалич, Кологрив, Макарьев) и водников (Вознесенье, Подпорожье, Касимов). У первых рубка леса и подготовка сруба проходит дома в зимний и весенний период, а постановка дома и все плотницкие работы должны вестись уже летом и на территории заказчика. У последних же это связано с периодом навигации. Сезон, как правило, длится с апреля-мая по сентябрь-ноябрь, то есть 5–8 месяцев. Отходники, занятые другими видами деятельности (охранники, уборщики, няни, гувернантки, да и рабочие на капитальном строительстве) могут ездить круглый год, сезонность у них обычно не выражена. Хотя бывают и исключения:

«Вот сезон начинается где-то в начале лета, конце мая и до декабря или начала января включительно. Февраль, март, апрель — это глухой сезон. Как правило, никаких работ нет. Почему? Потому что финансирование еще не открыто. Это я вам говорю со своей точки зрения. Финансирование еще не открыто, тендеры еще не выиграны, торги никакие еще не прошли, поэтому работы [нет], если она не закуплена на три года вперед. Как правило, это государственные фирмы могут на три, на четыре года вперед себе работу приобретать, а частники — нет. […] В глухой сезон иногда приходится выезжать на гарантийное обслуживание [линий электроосвещения]» [106].

Продолжительность и периодичность пребывания в отходе варьирует в зависимости от вида деятельности, условий найма и удаленности работы от дома. Строители срубов работают, как правило, неофициально, и их рабочее время никак не регламентируется. Они возвращаются домой тогда, когда выполнят оговоренный объем работ. В среднем получается, что они около месяца находятся на объекте, а потом одну неделю отдыхают дома.

Интервьюер (И): сколько Вы времени дома проводите, скажем, в месяц?

Респондент (Р): В месяц неделю.

И: И так все 10 лет?

Р: Да, да, 10 лет. А иначе как? Никто ведь не будет ждать тебя там. Такая ситуация, ты взял работу, должен ее делать. И им-то наплевать совершенно, че у тебя там, в семье че-то, может ты заболел, может неприятности или еще что, ты уже об этом даже забыл, не до ума [107].

Интервьюер: Надолго уезжаете на работу из дома?

Респондент: Всяко-разно бывает. Бывает на 20 дней, бывает на 30 дней. Если на север собираемся, то даже на полгода, бывает, уезжаем [108].

По схожему графику работают и неофициально устраивающиеся отделочники, ремонтники и прочие рабочие на стройках. Но при этом все отходники, работающие в крупных фирмах сдельно, независимо от того, официально или неофициально они трудоустроены, имеют неопределенный временной график, который зависит не только от объема работ и собственной работоспособности, но и от воли начальства:

Респондент: Ну, отработаю две, три недели… даже три недели много — нас начальство уже гонит домой отдыхать на неделю как минимум. Уже начинает ругаться: — давайте, едьте.

Интервьюер: То есть у вас получается три недели на работе и одна дома?

Р: Ну, когда как, когда две недели. Бывает, за десять дней сделал — приехал. А бывает, что и не поедешь, а остаешься на месяц целый, чтоб добить, чтоб не ездить на несколько дней потом. […]

И: А сколько вы в общей сложности времени вне дома проводите?

Р: Год на год не приходится. В среднем двести, двести пятьдесят дней.

И: А в какие месяцы чаще?

Р: Летом, конечно, когда сезон. А бывает, что и зимой. Кризис был когда, вообще — приедешь домой на пять-шесть дней — опять поехали. В Новый год шестого числа уезжали уже опять на объект. Вот кризис когда был, девятый год — это вообще, отдохнуть не давали [109].

В то же время для дальнобойщиков характерен ломаный график, зависящий не только от продолжительности рейсов и их частоты, но и от заказов, которые человек либо сам находит (если он работает индивидуально и на собственном грузовике-фуре), либо ему выдают диспетчер или хозяин фирмы-грузоперевозчика (если он нанимается, как делают многие):

Интервьюер: Сейчас, когда возвращаетесь, сколько здесь находитесь до следующего рейса?

Респондент: По-разному. Бывает, что три раза подряд ездишь, а бывает, что и неделю сидишь [110].

У официально работающих вахтовиков продолжительность вахты определена, она неизменна и обычно равна или вдвое превышает продолжительность межвахтового отдыха. Чаще всего она составляет две-три недели или 15 дней. В таком режиме работают в капитальном строительстве, на транспорте (исключая дальнобойщиков), в охране, на предприятиях, рудниках, шахтах, обустройстве транспортных магистралей:

Интервьюер: А надолго они ездят?

Респондент: Все зависит от местоположения. Например, если вот в Красновишерск, Соликамск, то ездят на неделю, на две, дня два отдыхают. А если работы много, то иногда контракт подписывают на месяц. Но это зависит от того где работают. Вот я говорю, что если на севере многие работают, бывает у нефтяников или у кого там, то они уезжают на три — четыре месяца. Там тоже есть сезон: на зиму уехали, лето, грубо, отдыхают.

И: Из Чердыни в основном в леса ездят?

Р: Да, отсюда в основном в леса…

И: В центр, в европейскую часть не ездят? В основном за Урал или на Север?

Р: Здесь, чтобы кто-то ездил туда, в сторону Москвы, я никого не знаю [111].

Часть охранников из близких и транспортно хорошо связанных с Москвой Касимова и Кинешмы могут себе позволить и недельные вахты. Но в удаленных областях, как, например, на строительстве олимпийских объектов в Сочи, отходники из Ивановской и Рязанской областей, Мордовии и Чувашии работают месяц через месяц отдыха. Самые продолжительные вахты (от одного месяца до восьми) отрабатывают те из отходников, кто работают на предприятиях по добыче полезных ископаемых и в обслуживании на рудниках, на магистралях, что в первую очередь связано с удаленностью месторождений: они расположены в Сибири и жителям европейских городков ехать к месту работы долго и дорого. Например, мы встречали отходника из Ижевска, работающего на строительстве газопровода «Восточная Сибирь — Тихий океан»:

Респондент: […] Деньги большие, но сами знаете, если шесть месяцев там, полгода, да полгода дома не бывает…

Интервьюер: То есть у Вас режим: полгода там — полгода здесь?

Р: Да!

И: Шесть месяцев подряд?

Р: Да. Бывает семь. Было восемь месяцев там. Это очень тяжело, тяжелый труд [112].

Отходники, работающие относительно недалеко от места своего жительства, могут себе позволить и постоянную работу с традиционной пятидневной рабочей неделей и приезжать домой только на выходные. Так работают многие отходники из Кашина, из Владимирской области (Уршеля, Курлова, Гуся-Хрустального, Юрьева-Польского), из Ивановской области (Гаврилова Посада, Писцова, Комсомольска, Тейкова). Это, однако, значительно расширяет спектр мест возможного трудоустройства. Поэтому среди работающих в таком режиме предсказуемо высока доля людей с высшим образованием, стремящимся трудоустроиться по специальности. Этот вид отхода уже совсем близко стоит к маятниковой трудовой миграции. Но такой режим работы одновременно сокращает время, проводимое отходником с семьей, всего до полутора-двух дней в неделю.

Существенно реже встречается такая форма отхода, когда человек работает сверхурочно или по выходным и накапливает таким образом отгулы. Накопив достаточно дней, он приезжает домой на побывку:

Респондентка: […] ну не совсем вахтой, у него отгулы накапливаются, он в субботу-воскресенье работает, и потом домой приезжает на это время […]

Интервьюер: А сын Ваш с какой периодичностью дома бывает?

Р: Когда как. Иногда раз в три месяца. Как наберет отгулов, и ему говорят: на сегодня уже такой авральной работы нет, можешь гулять на столько дней. И все время за него другой напарник [113].

Тоже нечасто, но встречались нам и такие отходники, которые работают слишком далеко от дома, чтобы приезжать на выходные, но отгулы при этом накапливать не хотят или не могут это делать. В результате они бывают дома только в межсезонье. Если же работа не имеет сезонного характера, то они бывают дома от случая к случаю суммарно около месяца в году:

Респондент: Если работы много, то приезжает на два дня раз в два месяца. […] В глухой сезон, когда они занимаются только гарантийным обслуживанием, он, в среднем, уезжает на три дня, а потом неделю сидит дома. [114]

Интервьюер: А он часто приезжает?

Р: Редко. Ну, раз в три месяца приезжает, бывает, раньше. Не знаю, как у нас к Новому году сложится.

И: И сколько времени дома проводит?

Р: Ну, неделю, может, чуть-чуть больше [115].

Каков рабочий график отходника в период вахты? Если исключить из рассмотрения тех людей, кто работает в условиях обычной пятидневной недели и приезжает домой на субботу и воскресенье, то выходные дни во время работы имеют, как правило, лишь те отходники, которые уезжают из дома на длительный срок (от месяца и дольше). Остальным отходникам, в том числе официально работающим вахтовикам, выходные просто не положены, поскольку считается, что они и без того половину года отдыхают и вполне в состоянии выдержать две недели без выходных. Среди таких, однако, выходные дни имеют лишь те охранники, которые заступают на суточное дежурство без сна и отдыха. В таком случае после каждого дежурства им даются выходные, от суток до трех. При этом мы встречали отходника, который умудрялся в эти трое выходных суток работать охранником уже в другом месте. Этот отходник, будучи уже в пенсионном возрасте, спит, по его словам, всего 4 часа в сутки.

Отходники в полном смысле этого слова — самодеятельные строители срубов и некоторые другие отходники, кто работают неофициально (ремонтники, отделочники и др.) — сами себе хозяева в организации рабочего времени и в большинстве своем стараются работать ежедневно и без выходных, чтобы быстрее получить деньги и уехать домой:

«…сам себе хозяин. Если хочешь, отдыхай. Но смысл? Но лучше быстрее домик собрать, деньги получать и домой» [116].

Впрочем, часть таких работников все-таки устраивают себе по одному выходному в неделю. Замечательно, что среди таких почти все отходники моложе 35 лет, что легко объясняется стремлением молодежи иметь и какие-то развлечения:

Интервьюер: А там Вы работаете? У Вас есть выходные, или сами выбираете сколько [отдыхать]?

Респондент 1: Сами выбираем.

И: А Вы делаете себе выходные или Вы каждый день работаете?

Респондент 2 (второй парень): Как быстрее сделаешь, так домой. Чем быстрее, тем домой.

И: Но свободного времени у Вас там нет, да?

Р1: Выезд на озеро, почему. Можно выехать, отдохнуть, шашлыков.

И: А Вы так делаете?

Р1: Че мы, не люди што ль? [117]

Респондент: Были [выходные дни]. Воскресенье стабильно.

Интервьюер: Это такие условия или вы сами?

Р: Сами.

И: А что вы в выходной делали?

Р: Ездили купаться на озеро. Ну, отдыхали [118].

Продолжительность рабочего дня отходника определяется характером работы и возможностью менять режим по своему усмотрению. Поэтому у сдельно работающих, например, строителей срубов, продолжительность определяется их желанием поскорее выполнить весь объем работ и вернуться домой. Такие отходники стараются работать весь световой день с единственным и коротким перерывом на обед:

Интервьюер: А по сколько часов вы там работали?

Респондент: Работали, старались пораньше встать и попозднее закончить. Чем быстрее сделаешь, тем лучше для нас [119].

«Свободного времени там нет. Работа с 8 утра до самого вечера, в выходные тоже работаем. Стараешься побыстрее побольше заработать и домой уехать. […] Молодые некоторые там не целый день работают. У них семьи нет, им так много денег не надо. Да и отдохнуть хочется, с девчонкой куда-нибудь сбегать» [120].

«Так что работаешь по 12 часов в сутки, иногда больше, от заката до рассвета, потому что ты знаешь, что чем быстрее ты сделаешь, тем ты быстрее получишь деньги и быстрее домой поедешь» [121].

Если же таким строителям приходится работать в присутствии заказчика-хозяина или его семьи (все без исключения отходники называют заказчика «хозяином», иногда семья хозяина уже живет в отделываемом доме или на территории), то они могут начинать работать не в 6–7 часов утра, а только в 8–9 часов, и заканчивают раньше 10–11 часов вечера, чтобы не мешать хозяевам спать, или не будить соседей-дачников:

«Больно рано с утра нельзя было начинать работать. Отдыхают москвичи, а мы же шумим. Поэтому в 8 утра начинали. Работали, конечно, больше 8 часов» [122].

Интервьюер: А какой у Вас рабочий день?

Респондент: Пока светло.

И: То есть все время?

Р: Ну да, если есть желание, пожалуйста, можешь отдохнуть, а если хочешь побыстрее закончить, то с девяти разрешено работать [123].

Ремонтники и отделочники, работая в многоквартирных домах, в лучшем случае вынуждены ограничиваться тем временем, когда работающая часть жителей дома отсутствует на службе.

Респондент: Москвичи, они не работают, не хотят работать, хотят деньги получать, а работать не хотят… К одиннадцати приедут, к трем сматываются, а нам нечего делать в общежитии, мы работаем, где разрешают, конечно. Но в Москве очень трудно в квартирах работать, там где два часа, где три часа шумную работу можно делать.

Интервьюер: Жалуются на шум?

Р: Ну да, кто-то болеет, кто-то пенсионер, у кого-то ребенок, и получается 2–4 часа, а какая вот может быть тихая работа с шуруповертом и перфоратором, ведь даже маляры когда шкурят, на весь дом слышно, а в монолите особенно, а если ж работает перфоратор, то весь дом трясется [124].

Работающие вахтами в сфере капитального строительства или на предприятиях, как правило, трудятся от 10 до 12 часов в сутки. Работая таким образом без выходных, они как раз набирают за двухнедельную вахту месячную норму трудочасов.

Охранники в большинстве своем работают круглосуточно, однако вдвоем с напарником. Они подменяют друг друга на время сна, еды и отдыха (как правило, отдых заключается в просмотре телепередач). Существует и небольшая категория охранников, вынужденных работать без напарников и, соответственно, круглосуточно. Они имеют право на ночной сон, отдых и т.д., но не могут покидать поста. К таким относятся, например, некоторые охранники на базах отдыха или кладбищенские сторожа.

В несколько особом положении находятся те редкие наши респонденты, которые уезжают работать уборщиками, консьержками, нянями, гувернантками. Рабочий день многих из них не нормирован, поскольку служат они в семьях, кооперативных домах, здесь же убирают мусор, нанимаясь в частные управляющие компании и обычно не оформляются на работу официально. Работа может продолжаться круглый год, а возвращаться домой они могут в неопределенные сроки и нередко всего на неделю в году. Такой режим могут выдерживать более-менее длительное время достаточно зрелые женщины, нередко уже на пенсии, которых не держат дома ни дети, ни муж, ни хозяйство. Естественно, что таких отходников (обычно женщин) очень трудно застать дома, потому-то их так мало среди наших респондентов, и информация о их деятельности получаема от родственников или соседей. По их рассказам, некоторые отходницы ведут такую жизнь достаточно долгое время, обычно начиная за несколько лет до пенсии (55 лет) и находясь это время «на безработице» (регистрируясь в центре занятости населения в качестве безработной). Заканчивают они свои поездки обычно к 60 годам.

Мы обобщили стандартный рабочий график основных профессиональных групп опрошенных отходников в табл. 6.

Таблица 6

Большинство современных отходников, за исключением занятых в сфере слуг, торговли, охраны, работают бригадами, обычно состоящими из родственников, друзей и соседей. Но и в няни и в охрану люди нередко отправляются компаниями по 2–3 человека и поддерживают постоянную связь между собой в местах отхода. Бригадность (или артельность, что терминологически было бы правильнее) — характерная черта современного отходничества, точно так же, как это было и сто и двести лет назад. Нередко бригады состоят из родственников, членов одной семьи. Однако в малых городах стали нередки случаи, когда в бригаду принципиально не берут родственников:

Интервьюер: Ну бригаду Вы с собой набираете, когда едете?

Респондент: Ну бригаду как бы у нас набираю, постоянные работники.

И: Это Ваши родственники или друзья?

Р: Нет. Родственников обычно на работу не беру. Чтоб было меньше геморроя.

И: Почему? С чем это связано?

Р: Если я его возьму как бы, взять родственника на работу, за него больше ответственность. Я считаю, больше обязательств взял на себя. Посторонние люди — здравствуй и прощай, ладно, разошлись, ниче не связывает.

И: То есть это даже не друзья, а просто знакомые?

Р: Просто знакомые, да [125].

Возможно, что такая практика вызвана и психологическими причинами: распространенная ныне трудовая психология бюджетника, намеренного не работать, а «получать зарплату» по месту службы, в условиях отхожей деятельности, когда требуется интенсивный производительный труд и высокая результативность, становится тормозом при бригадной организации труда. Наверное поэтому бюджетники столь отчужденно отзываются об отходниках, не одобряя ни их мотивации, ни образа жизни.

Бригадность отходнической деятельности определяет и организацию их быта в местах отхода:

Респондент: Там у них есть общак, на который они скидываются, покупают еду или еще что-нибудь, на дорогу еще оставляют, а остальное себе в карман.

Интервьюер: В каких условиях они живут?

Р: Насколько мне известно, он снимает с двумя мальчиками квартиру в пригороде, что вполне удобно, так как снимают они ее за 3 тысячи в месяц. Им хватает, техника вся у них есть и до работы недалеко [126].

Интервьюер: В каких условиях вы живете?

Респондент: У нас дом-вагон, не знаю как правильно сказать. Вагончик на восемь человек.

И: А еду варите сами?

Р: Нет, у нас есть столовая, так как у нас есть полевое довольствие.

И: А стираетесь сами?

Р: Мы практически не стираемся, так как стараемся сменную одежду брать с собой.

И: Если вдруг заболели, вам оказывается медицинская помощь? Или домой уезжаете и там уже лечитесь?

Р: Если что-то серьезное, то конечно оказывается медицинская помощь, а если что-то несерьезное, то само пройдет [127].

Вопрос проживания обычно решается совместно. Квартиру снимают на несколько человек, обычно так, чтобы оплата жилья составляла не более 5–7 тысяч рублей в месяц. Квартиры ищут обычно через знакомых и нередко находят их у дальних родственников и бывших соседей своих родителей, давно живущих в крупном городе. Стоимость аренды обычной однокомнатной квартиры, в которой могут легко обитать 3–4 человека отходников, составляет в Подмосковье и Москве от 15 до 30 тысяч рублей, а в областных городах существенно — нередко вдвое — ниже. Съем койко-места в общежитии обходится не дешевле, но обычно так живут отходники-строители на длительных наймах в капитальном строительстве. Нередко на стройках они живут в вагончиках, почти бесплатно, здесь же готовят пищу и тогда бытовые расходы оказываются относительно невеликими. К сожалению, мы получили мало информации о бытовой стороне жизни отходников, во-многом потому, что опрос проводили в их родных городах и описание бытовой стороны отхожей жизни имеем только с их слов, не наблюдая воочию ее как таковую. А люди нередко любят приукрасить. Потому даже и близкие отходников могут иметь довольно превратное впечатление о характере и качестве жизни их в местах работы.

Интервьюер: Чем в свободное время занимаетесь?

Респондент: Там сидим, в будке, и телевизор смотрим.

И: Как раз по поводу будки: в каких условиях живете?

Р: Будки нормальные, теплые.

И: Еду готовите сами?

Р: Сами, конечно. Кто нам еще приготовит? Некоторые с собой специально поваров берут. А нам это зачем, когда мы сами можем варить?

И: А стираетесь тоже там же?

Р: Да, там баня есть [128].

Все без исключения отходники подтверждали нам, что обычно они не пользуются никакой медицинской помощью: — Мы не болеем, они говорят. Конечно, на больших стройках и там, где они трудоустроены официально, отходники имеют страховые полисы и могут посещать поликлиники, а также получают помощь в случае несчастных случаев. Однако и это бывает далеко не всегда. Нам рассказывали, что даже в случае довольно тяжелых производственных травм, люди едут лечиться скорее домой, чем получать помощь на месте.

Важным для работающих мужчин элементом отдыха является выпивка, особенно совместная, организованная у кого-то на дому или, лучше, на «зеленке» — на берегу реки. Однако в отношении подавляющего большинства отходников такой способ отдыха допустим только дома, а в местах отхода почти никто из отходников не пьет, бригадиры за этим следят строго. Бригадир как правило выполняет роль надзирателя над моралью работников. Пьющих мужчин в отход просто не берут, оставляют дома, какими бы мастерами на все руки они не были. Потому что отход предполагает «аккордность» работы, срочный ее характер и взаимную ответственность каждого. Пьяных, если такое случается, быстро (а иногда и в тот же день) увольняют и потом уже на промыслы не берут. По рассказам, изредка бывает, когда молодой мужчина в выходной день может позволить себе выпить пива, но не более того. Так что отдых отходников скуден и однообразен и заключается обычно лишь в бесцельном времяпрепровождении и сне. Потому отходники и говорят, что на работе они не отдыхают.

 

5.7. Причины отказа от отхожих промыслов

Вот взгляд на отхожую работу, проясняющий и причины отказа от нее, двух зрелых мужчин-чердынцев с вполне скромными запросами даже для их городка:

Интервьюер: Сколько вам надо получать здесь, чтобы никуда не ездить?

Респондент Александр: Здеся? Нам бы двадцатки по-за глаза хватило!

Респондент Денис: Да, по-за глаза. И за коммунальную услугу заплатить, и за дрова…

Респондент Александр: За все: за воду, дрова, и покушать, и за свет!

Респондент Денис: Не сервелат, конечно, но все равно нормально.

Респондент Александр: …Видишь, они делают…. Если бы я стабильно получал одну цену, вот сегодня, например, пришла зарплата, как при коммунистах, я ее получил, и я уже рассчитываю…

Респондент Денис: Если бы тридцатник платили бы, то тогда можно было бы: двадцать штук на расходы, а десять откладывать [129].

Едва только человек имеет возможность удовлетворить потребности семьи на месте, он отказывается от отходничества. Условия, необходимые для этого, повсеместно называются одни и те же. Это прежде всего стабильный заработок, размер которого будет в 3, 4 или 5 раз выше «минималки», т.е. не 5 тысяч рублей, а 15–20 и даже 25–30 рублей. Для этого необходимо, чтобы имелись рабочие места с таким заработком. Обычно в малых городах это два вида деятельности: работа в бюджетной сфере и появление на территории района достаточно крупного предприятия, где работникам предлагается хорошая зарплата. Однако тут же указываются и непреодолимые ограничения, существующие повсеместно как в той, так и другой сфере производства. В бюджетной сфере высокие заработки лишь у отдельных категорий работников: у сотрудников местных администраций и территориальных организаций органов государственной власти, в том числе в органах внутренних дел, у ряда учителей, врачей. Но тут имеются почти непреодолимые препятствия: на такие «блатные» места жесткая конкуренция и «несвоих» не пустят, даже если профессиональные качества претендента выше, чем у занимающих должности специалистов. К тому же, места эти зачастую и предполагают высокую квалификацию, что для большинства населения малых городов и сел, особенно мужчин, является проблемным местом. Наконец, такие места нередко занимают пенсионеры, вовсе не собирающиеся уходить на отдых; они, таким образом, не только препятствуют кадровому обновлению в учреждениях, но получая зарплату вместе с пенсией, значительно — почти вдвое — повышают свой реальный доход и именно они оказываются одной из самых высокодоходных групп в местном обществе. Таким образом, проблемы блата, кумовства, засилья пенсионеров на бюджетных рабочих местах, с одной стороны, снижают профессиональную мобильность, с другой — повышают мобильность территориальную потенциальных претендентов на такие места.

В производственной сфере ограничения другого рода. В последнее десятилетие повсеместно в провинции, в том числе на территории удаленных районов, создаются средние и крупные предприятия для производства самой разнообразной продукции — от спирта и яиц до комбайнов и бытовых приборов. Производство выносится на удаление от крупных городов, где аренда земли высока. Районные власти с удовольствием принимают «московских предпринимателей» и предоставляют им земли на льготных условиях, часто предпочитая их местным предпринимателям, которые слишком «мелки», да к тому же «свои люди», с которыми считаться надобно. Однако пришлые «москвичи» ожидают для себя столь же выгодных условий и в части заработной платы местным жителям, их будущим работникам. В результате обычно предлагается заработок в размере от 12–15 до 18–20 тысяч рублей, что не удовлетворяет людей, поскольку такой заработок мало отличается от оклада бюджетника — а там ведь можно и не трудиться, а просто «получать». Кроме того, пришлые предприниматели редко учитывают необходимость в ежедневных транспортных расходах и расхода на обеды. Поэтому там, где есть заводской транспорт и работников кормят в заводских столовых, они соглашаются и на зарплату в 15–20 тысяч рублей. Чаще же такие предприятия испытывают проблемы с набором местной рабочей силы (как, например, в Пошехонье) и принуждены бывают нанимать гастарбайтеров из бывших союзных республик (как, например, в Торопце).

Редким отходникам все же удается найти новую работу недалеко от дома; почти никому — стать бюджетником. Поэтому более обычными причинами отказа от отходничества оказываются не переход на более высокооплачиваемое место в пределах своего района, а возраст отходника (обычно достижение 50–60 лет), состояние здоровья, не позволяющее уже заниматься такой деятельностью, и обычно связанные со здоровьем психологические причины. Эти последние — высокая степень утомления от постоянных переездов и жизнь в неприглядных условиях в местах отхода.

Помимо указанных, важным фактором отказа от отходничества является семья. Будучи одновременно и важнейшим фактором отхожей деятельности человека, семья же определяет и отказ от нее. Когда дети выучились и стали экономически самостоятельными, отец-отходник возвращается домой и ищет постоянную, обычно малооплачиваемую работу, или начинает заниматься предпринимательством. Нередко это совпадает с наступлением возраста 50 лет. Возникновение семейных проблем — развод, нередкой причиной которого оказывается постоянная отлучка мужа — тоже становится причиной отказа от отхода. Особой, но нередкой семейной причиной является уход мужа из семьи и поселение его у давно уже заведеной «второй жены» в месте отхода. В этом случае семья формально не распадается, но фактически муж переезжает на постоянное место жительства туда, где он прежде был в отходе и, таким образом, по факту перестает быть и отходником.

Таким образом, по нашим наблюдениям, важнейшие причины отказа от отходничества — трудовые (занятость с достойной оплатой труда в месте проживания), психобиологические (на которые указывают чаще всего) и семейные (разрушение семьи или изменение ее репродуктивного статуса).

***

Наши полевые исследования позволили выявить существенные социально-экономические характеристики современного отходничества. Основная причина отхода на заработки заключается не в нужде — ее теперь можно удовлетворить и на месте, поскольку везде имеются рабочие вакансии со скромной оплатой — а в стремлении повысить благосостояние семьи. Отходники готовы были бы удовлетворяться заработком дома, который всего в два раза больше оплаты труда в бюджетной сфере у себя дома или в 3–5 раз выше прожиточного минимума, т.е. ограничивается в наше время 20–25 тысячами рублей. Реально же отходники зарабатывают в два раза больше чем хотели бы и обычно в три-четыре раза больше, чем смогли бы получить дома. Поэтому заработки отходников дают им возможность чувствовать себя более состоятельными по сравнению с их соседями. Расходуют же они заработанное всего на несколько важных целей: на обучение детей, в том числе на обеспечение им среднего или высшего профессионального образования, на обустройство дома и хозяйства, включая транспортные средства, да на досуг и отдых семьи в заморских краях, что становится в наши дни особенно популярным у деревенских жителей.

Среди современных отходников мужчины преобладают или исключительно составляют весь корпус отходников только в регионах традиционного отходничества — на севере европейской России, на Урале и в Сибири. В центральных и, вероятно, в неисследованных нами южных областях в отходничестве участвуют наравне с мужчинами и женщины. Причины таких региональных различий в составе отходников заключаются, как мы предполагаем, в наличии особого вида ресурсов, которые может использовать население самостоятельно. Такими ресурсами являются лес и дикоросы. Разработкой их занимаются преимущественно мужчины и они же составляют массу отходников, поставляя на внешний рынок конкурентные продукты его переработки — пиломатериалы и готовые строения.

Большинство отходников нашли свою работу по знакомству, а не через официальные информационные каналы или центры занятости населения. (Роль последних крайне невелика и едва ли не с момента существования служба занятости выполняет функцию второго собеса, а отнюдь не агентства, содействующего в поиске работы.)

Работа это повсеместно неофициальна: большинство респондентов сообщают, что конечно же, к выгоде работодателя и своей они не регистрируются, не платят налогов и не ждут пенсии, что вполне осознают. Такой взгляд отходника на собственное будущее, в отличие от ожиданий бюджетников, предвосхищает, как нам кажется, и недалекое будущее пенсионной системы: центральный элемент проекта государственной социальной поддержки естественным образом заканчивает свои дни уже на наших глазах.

Отходники не работают по полученным ими ранее специальностям. Современное отходничество мало или никак не связано и с другим элементом социального государства — государственной системой профессионального образования. Поэтому-то мы считаем, что все еще высокие затраты государства на профессиональное обучение теперь представляются уже лишними и необоснованными, следовательно, и государственная политика поддержки профессионального образования является необоснованно разорительной.

Учитывая, наряду с двумя вышеуказанными, такой факт, что современные отходники практически не пользуются и услугами государственного бесплатного здравоохранения — поскольку они не болеют и не могут позволить себе болеть ни на работе в отходе, ни дома, занятые срочными работами по хозяйству, надобно считать, что отходники практически исключены из системы бесплатного здравоохранения стоят в стороне от услуг социального государства (см. специально: Кордонский и др., 2012). Поэтому и незафиксированность их в экономике, и неоплата налогов могут представляться вполне логичным следствием того, что эти люди в своем большинстве пребывают как бы вне государства (см.: Плюснин, 1997).

 

Примечания

1. Из отчета Я.Д. Заусаевой и А.А. Байдаковой о поездке в г. Торопец Тверской области: интервью в Торопецком отделении ГКС со специалистом-экспертом Г.А. Абрамовой, ноябрь 2011.

2. Информация получена при анализе паспорта социально-экономического развития сельских и городских поселений Ардатовского муниципального района на 2011 г.

3. Информация из: «Комплексный инвестиционный план социально-экономического развития города Алатыря на 2010–2012 годы и на период до 2020 года», 2010 г.

4. Еще раз обратим внимание на тот факт, что вся местная статистика является сейчас исключительно инициативным делом муниципальных властей, поскольку нет соответствующей законодательной базы и органы местного самоуправления вольны учитывать любые формы движения населения каким угодно способом.

5. Поэтому по тиражу газеты можно навскидку определить число домохозяйств в районе, приняв за ориентир тот факт, что газета выписывается 70–80% семей.

6. Интервью в редакции газеты «168 часов», г. Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

7. Интервью с редактором районной газеты «Вперед» Н.П. Журавлевым, Чухлома, Костромская область, июнь 2011 г.

8. Интервью с главным редактором районной газеты «Темниковские известия» А.М. Лебедевой, Темников, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

9. Интервью с главным редактором районной газеты «Маяк», Ардатов, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

10. Интервью с отходниками Александром (60 лет) и Денисом (до 50 лет), п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

11. Интервью с учительницей в средней школе №1, Касимов, декабрь 2011.

12. Интервью с местным жителем во время обхода частных домов, Касимов, декабрь 2011 г.

13. Интервью с «многопрофильным» опытным отходником из Кологрива, апрель 2011 г.

14. Интервью с отходником-охранником, Касимов, декабрь 2011 г.

15. Интервью с двумя отходниками в доме одного из них, Касимов, декабрь 2011 г.

16. Интервью с председателем общественного совета при главе администрации городского округа В.И. Бризицким, Кинешма, февраль 2012 г.).

17. Приказ Минсельхоза России от 11.10.2010 г. № 345 «Об утверждении формы и порядка ведения похозяйственных книг органами местного самоуправления поселений и органами местного самоуправления городских округов».

18. Интервью с сотрудником Кинешемского отделения Росстата, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

19. Интервью с начальником экономического отдела городской администрации И.В. Красенко, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

20. Интервью с главой администрации города В.В. Яковлевым, Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

21. Интервью с заместителем главы администрации по социальным вопросам Н.В. Никитиной, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

22. Интервью с сотрудником Центра занятости населения, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

23. Информационный портал «Работа в России» — www.trudvsem.ru.

24. Интервью с сотрудником Центра занятости населения, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

25. Интервью с директором Центра занятости населения Каргопольского район, Е.В. Коршуновой, Каргополь, март 2012 г.

26. Интервью с экспертом по вакансиям, Центр занятости населения, Касимов, декабрь 2011 г.

27. Интервью с Н.Ф. Гущиной, главой Управления социальной защиты населения, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

28. Интервью с заместителем главы города, Темников, ноябрь 2011 г.

29. Выдержки из интервью с заместителем главы Ардатовского городского поселения В.А. Калининым и специалистом по земельным вопросам А.Н. Долговым, Ардатов, респ. Мордовия, ноябрь 2011 г.

30. Интервью с главой города С.В. Грачевым, Макарьев, Костромская область, май 2011 г.

31. Интервью с Г.А. Абрамовой в Торопецком отделении Росстата, Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

32. Интервью с главой администрации Кинешемского городского округа А.В. Томилиным и заместителем главы администрации Л.С. Панцуркиной, Кинешма, Ивановская область, февраль 2011 г.

33. Интервью с директором гимназии №3 им. А.Н. Островского О.Н. Яншенкиной, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

34. Обратим внимание, что указанные в главе проценты распределений направлений отхода в сумме больше 100%, поскольку один и тот же респондент может указывать несколько разных мест, где он когда-либо работал.

35. Интервью с женой и матерью двух отходников, Чухлома, Костромская область, июнь 2011 г.

36. Интервью с главной хранительницей Касимовского краеведческого музея Т.А. Прониной, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

37. Отчет Н.Н. Жидкевич и А.А. Позаненко о поездке в Саранск, ноябрь 2011. Замечательно, насколько невелики предложения оплаты «халтурок»: приглашая на временную работу на новогодние праздники в пансионат в Тюменской области, работодатели предлагают чуть больше 4000 рублей за 13 суток.

38. Интервью с водителем грузовика, бывшим отходником, Чухлома, Костромская область, июнь 2011 г.

39. Интервью с предпринимателем-отходником, держащим три строительных бригады (прораб, находящий заказы и организующий работу всех этих людей), Чухлома, Костромская область, июнь 2011.

40. Интервью с женой отходника во время обхода 9-этажки, Подпорожье, Ленинградская область, февраль 2012 г.

41. Интервью с отходником Игорем П., д. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

42. Интервью с научной сотрудницей краеведческого музея, Темников, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

43. Любопытно, что относительно столь же доступную в транспортном отношении Мурманскую область «Севером» никто из отходников центральных областей не называет, хотя известно, что сами мурманчане именно так и называют свою область.

44. Интервью с С.А.Т., братом отходника-строителя, работающего в Сургуте, Чердынь, Пермский край, ноябрь 2011 г.

45. Как известно, Иваново-Вознесенская промышленная область была создана путем выделения уездов нескольких соседних губерний, в том числе в ее состав вошла и значительная часть территории Костромской губернии.

46. Экспедиция в Нижегородскую область была осуществлена в рамках проекта «Социальный портрет современного российского отходника», осуществляемого при финансовой поддержке Фонда поддержки социальных исследований «Хамовники», руководитель Н.Н. Жидкевич.

47. Причем в городе Ветлуге, относившейся прежде к Костромской губернии, их больше, чем во всегда бывшем нижегородским городе Семенове, хотя ресурсы леса здесь одинаковы.

48. Интервью с отходником Славой, Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

49. Интервью с отходником Алексеем, Макарьев, Костромская область, май 2011 г.

50. Точно такие же группы лесорубов из европейских городов России (а также Молдавии) наблюдались нами и на трассе нефтепровода в Алданском районе Якутии в апреле 2011 г.

51. Интервью с отходником Романом, 25 лет, работающим на лесозаготовке в Чердынском районе, Чердынь, Пермский край, декабрь 2011 г.

52. Интервью с Татьяной Ивановной, матерью отходника, работающего на лесопилке в Соликамске, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

53. Отчет А.А. Байдаковой о поездке в Торопец 18–23 ноября 2011.

54. Интервью с главным редактором темниковской районной газеты «Темниковские известия» А.М. Лебедевой, Темников, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

55. Интервью с пенсионером на улице, Саранск, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

56. Интервью с главным редактором ардатовской районной газеты «Маяк» В.Ф. Чеглаковым, Ардатов, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

57. Интервью с заместителем главы Ардатовского городского поселения В.А. Калининым. Ардатов, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

58. Интервью с главой администрации города А.В. Томилиным, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

59. Интервью с отходником-охранником, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

60. Та же картина наблюдалась нами уже в 1990-е г. на Белом море, где промысловый флот поморских колхозов на всем побережье, объединенных в ассоциацию «Беломорский рыбак», имел плавсостав не из числа своих колхозников, как было раньше, а почти полностью комплектовался моряками-отходниками из Эстонии и с Украины (см.: Плюснин, 2001).

61. Интервью с директором ООО «Чердынь-хлеб» А.А.Н., Чердынь, Пермский край, ноябрь 2011 г.

62. Интервью с отходником-охранником Игорем К., Кологрив, Костромская область, май 2011 г.

63. Интервью с директором педагогического колледжа Г.М. Первышиным. Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

64. Интервью с отходником Дмитрием П., д. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

65. Интервью с учительницей средней школы №1, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

66. Интервью с отходником средних лет на улице, Чердынь, Пермский край, ноябрь 2011 г.

67. Интервью с сестрой отходника, повара по специальности, работающего на лесопилке в Соликамске, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

68. Отчет Я.Д. Заусаевой о поездке в г. Торопец 18–23.11.2011.

69. Интервью с отходником-строителем Сергеем П., Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

70. Интервью с отходником Игорем П., д. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

71. Например, в Вологодской области в соседнем с Никольским районом Кичменском Городке в лесу хозяйничают «москвичи» и отношения с работниками уже не те: зарплата повыше, но и отношение к людям более жесткое. Именно на эти различия указывали наши респонденты и в Солигаличе, сетуя между прочим на то, что и у них теперь появился предприниматель-лесник, из своих же, местный, который установил более жесткие и формальные отношения на своем производстве: платит больше, но нещадно гонит за любую провинность, да к тому же развел ненужную чистоту и порядок на территории лесопилки. Правда, общение с этим предпринимателем по экономическим и житейским вопросам вызвало у нас самые положительные эмоции и нам осталось непонятным раздражение местных жителей на установленные им порядки.

72. Интервью с отходником-охранником Игорем К., Кологрив, Костромская область, май 2011 г.

73. 83 Интервью с социальным педагогом средней школы №3. Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г.

74. Интервью с директором гимназии №3. Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

75. Интервью с женой и сестрой отходников. Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г

76. Интервью с директором гимназии №3. Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

77. Между прочим, при сдельной поденной работе, где платить надо за рабочий день, а не за выполненный объем работ, везде в провинции примерно одни и те же расценки: обычно 500 рублей в день (примерно средняя оплата труда бюджетника, соответствующая 10–12 тысячам в месяц). Если работник ответственный и качественно выполняет работу, то платят по 1000 рублей в день. В редких случаях платят по 1500 рублей. Это соответствует примерно 30–35 тысячам рублей в месяц, что по местным меркам является очень высоким заработком (для сравнения, на пилораме зарабатывают до 10 тысяч рублей, а в лесу до 20 тысяч, водители-дальнобойщики — 30–40 тысяч в месяц).

78. Интервью с бывшим отходником Леонидом Ивановичем С. по кличке «Моня». Кологрив, Костромская область, май 2011 г.

79. Между прочим, за последний десяток лет в наших селах и малых городах резко вырос в разы объем нового строительства или реконструкции частного жилья — сейчас мы насчитываем таких усадеб до 1/5–1/4 в каждом городе или селе, а в начале 2000-х (до 2001–2002 гг.) реконструируемых и новых домов было не более 1–2% (см: Плюснин, 2001). Мы полагаем, что причины оживления индивидуального строительства как раз в развитии и широком распространении в провинции отходничества. Естественно, что немалый вклад вносят и горожане-дачники, покупающие дома в селе. Но строительство нового жилья столь же интенсивно и в тех районах, где дачников почти нет.

80. Бывает, и еженедельно, как в Уршеле Владимирской области, проезд от которого до Москвы составляет около 3–4 часов дешевой электричкой, или в Кашине в 5 часах поездом от Москвы, поэтому многие их жители приезжают домой на выходные.

81. Интервью с таксистом Михаилом, бывшим отходником. Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

82. Интервью с отходником-плотником Александром, Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

83. Интервью с отходником-строителем Сергеем П., Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

84. Ibid.

85. Интервью с отходником средних лет на улице, Чердынь, Пермский край, ноябрь 2011 г.

86. Интервью с отходником-бульдозеристом Дмитрием из п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

87. Интервью с директором Торопецкой базы сжиженного газа Виктором Николаевичем Суповым. Тверская область, Торопец, 20.11.2011.

88. Интервью с отходником Романом (около 25 лет), работающим на лесозаготовке, Чердынь, Пермский край, декабрь 2011 г.

89. Интервью с отходником-бульдозеристом Дмитрием из п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

90. Потому что средний размер таких усадеб составляет в малом провинциальном городе, по нашим подсчетам, около 4 соток земли, а при средней численности семьи в 3 человека этого оказывается совершенно недостаточным для годового прокорма (см.: Плюснин, 2001 г.).

91. Здесь и далее оценка долей получена (реже посчитана) по результатам обработки всех интервью с отходниками, их родственниками и знакомыми.

92. Интервью с Татьяной Ивановной, матерью отходника, работающего в Соликамске на лесопилке, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

93. Интервью с отходником Александром, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

94. Интервью с отходниками Александром (около 60 лет) и Денисом (до 50), п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

95. Для сравнения: согласно данным переписи населения 2010 г. доля обладающих высшим образованием среди взрослых россиян стремится к 40%; в сельской местности она составляет около 25%.

96. Интервью с В.В. Ермачихиным, первым заместителем главы администрации города по муниципальному хозяйству, Касимов, Рязанская область, декабрь 2011 г..

97. Интервью с директором гимназии № 3 им. А.Н. Островского О.Н. Яншенкиной, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012.

98. Интервью с пожилой семейной парой, жителями пятиэтажки в г. Ардатове, республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

99. Интервью с отходником Игорем К., Кологрив, Костромская область, май 2011 г.

100. Интервью с отходником Сергеем П., Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

101. Интервью с главным редактором районной газеты «Темниковские известия» А.М. Лебедевой, Темников, Республика Мордовия, ноябрь 2011 г.

102. Интервью с главой городского округа Кинешма А.В. Томилиным, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

103. Интервью с женой отходника Еленой. Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

104. Интервью с отходником Дмитрием, Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

105. Интервью с матерью отходника. Кинешма, Ивановская область, февраль 2012 г.

106. Интервью с женой отходника-электромонтера, работающего в фирме, занимающейся освещением автомагистралей. Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

107. Интервью с отходником Игорем П., д. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

108. Интервью с отходником-бульдозеристом Дмитрием из п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

109. Интервью с отходником-плотником Александром, Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

110. Интервью с отходником Евгением, занимающимся перевозкой срубов, Чухлома, Костромская область, июнь 2011 г.

111. Интервью с Сергеем Александровичем Т. (34 года). Сам работает в Чердыни, а брат ездит в Сургут. Чердынь, Пермский край, ноябрь 2011 г.

112. Интервью с отходником Дмитрием П., работающем на рубке просек под трубопроводы в Западной Сибири. дер. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

113. Интервью с матерью отходника-экскаваторщика, Касимов, Рязанская область, декабрь 2012 г.

114. Интервью с женой отходника-электромонтера, работающего в фирме, занимающейся освещением автомагистралей. Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

115. Интервью с женой отходника, кроющего крыши многоквартирный домов, Торопец, Тверская область, ноябрь 2011 г.

116. Интервью с отходником Димой, строителем срубов. Чухлома, Костромская область, июнь 2011 г.

117. Интервью с отходником Алексеем и его напарником, строителями срубов. Макарьев, Костромская область, май 2011 г.

118. Интервью с бывшим отходником, строителем срубов. Солигалич, Костромская область, июнь 2011 г.

119. Интервью с бывшим отходником по кличке Моня, строившим срубы. Кологрив, Костромская область, сентябрь 2011 г.

120. Интервью с бывшим отходником Александром С., строителем срубов. Кологрив, Костромская область, июнь 2011 г.

121. Интервью с отходником Славушкой, строителем срубов. Каргополь, Архангельская область, март 2012 г.

122. Интервью с бывшим отходником Михаилом Ш., строителем срубов. Кологрив, Костромская область, июнь 2011 г.

123. Интервью с отходником Б., строителем срубов. д. Верхняя Унжа, Кологривский район, Костромская область, июнь 2011 г.

124. Интервью с бывшим отходником Сергеем К., д. Суховерхово, Кологривский район, Костромская область, сентябрь 2011 г.

125. Интервью с отходником Игорем П., д. Усачевская, Каргопольский район, Архангельская область, март 2012 г.

126. Интервью с сестрой отходника, профессионального повара, работающего в Соликамске на лесопилке, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

127. Интервью с отходником-бульдозеристом Дмитрием, п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

128. Интервью с отходником Романом (около 25 лет), работающим на лесозаготовке, Чердынь, Пермский край, декабрь 2011 г.

129. Интервью с отходниками Александром (около 60 лет) и Денисом (до 50 лет), п. Рябинино, Чердынский район, Пермский край, декабрь 2011 г.

Источник: Плюснин Ю.М., Заусаева Я.Д., Жидкевич Н.Н., Позаненко А.А. Отходники. М.: Новый хронограф, 2013. 288 с.