Шанталь Муфф: Большинство стран Европы находится в постполитической ситуации

Действительно ли европейские партийные системы характеризуются фундаментальным отсутствием выбора между левоцентристскими и правоцентристскими партиями? Редакция EUROPP поговорила с Шанталь Муфф о ее теории «постполитики», необходимости того, чтобы политические партии предлагали реальную альтернативу европейской интеграции, и о том, может ли популизм иметь положительное влияние на европейскую демократию.

— Вы много писали о «постполитике». Считаете ли вы, что Европа сейчас находится в постполитической ситуации?

— Конечно. Я бы сказала, что большинство стран Европы находится сейчас в постполитической ситуации. Я разработала идею постполитики, по сути, чтобы описать репрезентативную систему в европейских странах и появление того, что я называю «консенсусом в центре» между левоцентристами и правоцентристами относительно того, что не существует альтернативы неолиберальной глобализации.

Для меня демократия — это требование, чтобы гражданам предоставляли возможность подлинного выбора, когда они идут голосовать, и этот выбор должен предлагать реальную альтернативу существующему порядку. Сейчас это стало невозможно, потому что левоцентристские партии не предлагают ничего, что являлось бы настоящей альтернативой неолиберальной глобализации. Мы хорошо видели это в Великобритании на примере Тони Блэра и новых лейбористов, которые пришли к власти и не стали подвергать сомнению основы программы, заложенной Маргарет Тэтчер, а просто решили проводить ее чуть более гуманно.

Похожая ситуация наблюдается и в других странах. Например, у нас во Франции в настоящий момент есть социалистическое правительство, но Франсуа Олланд не делает ничего такого, что отличалось бы от действий Саркози. То же самое произошло и в Испании с Сапатеро. Именно это я и называю «постполитикой»: тот факт, что реальной альтернативы нет, что у граждан нет выбора. И я не думаю, что это идет на пользу демократии.

Конечно, некоторые утверждают, что это действительно хорошо для демократии — такое размывание линии между левыми и правыми, — потому что демократия при этом якобы становится более «зрелой». Я не согласна с такой позицией. Например, в своей книге «О политическом» я пыталась объяснить развитие правых популистских партий как реакцию на отсутствие выбора, который дается гражданам. Правые популистские партии во многих странах являются единственными, кто утверждает, что реальная альтернатива есть. Сейчас альтернатива, которую они предлагают, неприемлема, экономически нежизнеспособна, помимо этого она зачастую отражает определенную форму ксенофобии. Тем не менее, они дают возможность мобилизации стремления к переменам.

Политика, конечно, состоит в том, чтобы работать с интересами и моральными целями, но в ней также есть такое измерение, как «энтузиазм», — потребность людей отождествлять себя с проектом. И то, что я называю постполитическим, — это именно отсутствие подобного энтузиазма и отождествления.

— Следует ли Европе остерегаться популизма или он может оказать положительное влияние на демократию?

— Во-первых, я бы хотела сказать, что кризис в Европе иногда воспринимается как «кризис европейского проекта». Я не думаю, что это так: мне кажется, что на самом деле это кризис неолиберальной инкарнации европейского проекта. Проблема в том, что для большинства людей Европейский союз настолько сильно отождествляется с этой неолиберальной инкарнацией, что они полагают, будто нет никакой возможности трансформировать ее во что-то еще. Для этих людей Европа — это неолиберализм.

С другой стороны, есть те, кто считают, что любая критика существующего европейского проекта по существу является антиевропейской. Кажется, что для тех, кто не против Европы, но просто хочет другого типа европейской интеграции, больше нет места. Сейчас правые популистские партии, на самом деле, тоже не предлагают альтернативы, им интересно только говорить о том, что они не хотят Европейского союза. Но отсутствие дебатов и неспособность людей озвучить альтернативы без риска заработать ярлык «антиевропейца» усиливают поддержку этих правых популистских партий, которые просто хотят окончательно избавиться от опции европейской интеграции.

Я считаю спорным использование слова «популизм» исключительно как негативного термина. На мой взгляд, в демократии обязательно есть популистский аспект. Демократия — это создание нации, а популизм, отбрасывающий любые интерпретации, которые предупреждают о манипулировании массами, и угрозы, исходящие от демагогических лидеров, — это часть данного процесса. Демократия — это определение воли народа: то, что Грамши называл формированием коллективной воли. Но, разумеется, есть разные способы того, как можно создать «нацию». Именно поэтому у нас есть правые формы популизма и левые формы популизма.

Одна из теорий, которую я вывела, заключается в том, что политическая принадлежность основывается на идее «нас» как противопоставления «им». Если вы создаете нацию, вам необходимо определить, кто такие «они». В случае правостороннего популизма это обычно иммигранты, мусульмане или иностранцы. Но это не единственный способ формирования нации. Если мы посмотрим на Фронт де Гош во Франции, это совершенно очевидно левое движение, но они были обвинены в популизме. В каком-то смысле это абсолютно правильно, потому что они хотят противопоставить себя Национальному фронту, формируя другую нацию. Это нация, которая не исключает мусульман и иммигрантов, — вместо этого главными противниками являются силы неолиберальной глобализации. Таким образом, хотя и Фронт де Гош, и Национальный фронт являются популистскими движениями, есть очень большая разница между типами наций, которые они пытаются сформировать.

Еще один пример левого популизма — намного более успешный — это СИРИЗА в Греции, которая была очень близка к победе на выборах 2012 года. Поэтому мы сейчас во всей Европе наблюдаем появление нового вида левого популизма, и, на мой взгляд, это крайне позитивный тренд. Это один из способов, благодаря которому мы можем начать расшатывать консенсус в центре и приступить к поиску реальных альтернатив неолиберальной глобализации.

— До этого момента мы обсуждали национальную политику, но, как вы считаете, события на европейском уровне, такие как действия Европейского комитета и членов парламента ЕС, имеют положительное или отрицательное влияние на дебаты вокруг европейской интеграции?

— Я определенно считаю, что они имеют равно негативное влияние на центристские партии на национальном уровне. Европейские институты не допускают реальных политических дебатов. Европейскому союзу нужно политизироваться: в данный момент это своего рода бюрократическая неполитическая среда, которая не допускает реальных дебатов на тему направления процесса интеграции.

Это также имеет последствия и на национальном уровне, поскольку центристские партии имеют удобную отговорку, чтобы избежать изменения своей политики. Они утверждают, что они бы хотели следовать другой политике, но Брюссель этого не позволит. Это оправдание, которое позволяет отказывать гражданам в настоящих дебатах о том, чтобы организовать все по-другому. Однако все еще можно изменить. У Европы будет возможность получить настоящие дебаты по поводу левых и правых альтернатив. Если бы выборы в Европейский парламент оспаривались истинно правыми и истинно левыми движениями, которые предлагали бы реальные альтернативы для избирателей, это бы усилило интерес граждан к Европейскому союзу. Европе, в конце концов, нужно быть тем, чем хотят видеть ее граждане.

— Являются ли технократические правительства просто логическим следствием того вида постполитической Европы, который вы описывали?

— Конечно, я согласна с идеями таких людей, как Колин Крауч, который утверждает, что мы живем в «постдемократической» ситуации. Наши общества по-прежнему называют себя демократическими, но что значит демократия в современных обстоятельствах? Наиболее очевидный случай — это, конечно, когда парламент полностью подавляет демократические процессы, а на их место ставится технократическое правительство. Можем ли мы называть подобное общество демократическим?

Совершенно определенно, это реальная тенденция, но это тенденция, которая еще больше подрывает основы демократии. Мы, кажется, верим в то, что от демократии сейчас можно избавиться совсем. Это ведет к идее о возможности более эффективного управления в том случае, если мы просто уберем любые виды демократических ограничений и внедрим некий вид бюрократии. Слово «демократический» при этом может остаться, но мы не можем больше по-настоящему считать эти страны демократиями.

Источник: Social Europe Journal