Без катастроф. Россия 2018 года в прогнозах экспертов

Про 2018 год и не только…

Рассуждения о будущем — достаточно странный жанр. Прибегая к нему, мы невольно предполагаем, что будущее, по крайней мере ближайшее, говорит с нами на языке сегодняшнего дня. Значит, и мы можем сказать о нем, смотря из сегодня. Но, на самом деле, это совсем неочевидно. Будущее в гораздо большей степени зависит не от «объективных предпосылок» и «сложившихся возможностей», а от наших желаний и страхов, сомнений и надежд. Конечно, они порождены днем сегодняшним. Но, сплетаясь друг с другом и переламывая друг друга, они порождают нечто, к исходным импульсам имеющее косвенное отношение. Именно поэтому наше проговаривание будущего имеет отношение не столько к будущему, сколько к настоящему. Такое проговаривание как одну из интенций, которая, быть может, скажется в том самом будущем, я и постараюсь осуществить. Я очень плохой и неопытный прорицатель, потому все, что будет сказано ниже, прошу воспринимать только как одну из «хотелок».
Итак, есть вариант будущего, которого, скорее всего, не будет. Это будущее радикального катаклизма. Не будет революции, не будет распада. Причина проста. Россия — огромная и очень разная страна. В тот момент, когда условия жизни станут невыносимыми в одном регионе, будет относительно терпимо или даже вполне комфортно в другом. Все и сразу не вспыхнет. Не вспыхнет даже «большая часть», как любят говорить коллеги из государственных СМИ. Столь же маловероятен распад страны. Общий язык, общий образ жизни, тысячи дружеских и родственных связей — достаточная гарантия для того, чтобы целостность социальной ткани сохранялась еще долгие и долгие годы даже в не особенно благоприятных условиях.
Гораздо более реальным при взгляде из «сегодня» видится вариант медленного распада того, что сегодня видится как «социально-экономическая структура». Официальные бюджеты от государственного до бюджета деревни будут становиться все более дефицитными. Тоже не все и не сразу. Но, как говорится, «тенденция, однако». Продолжится деградация того, что именуется сегодня гордым словом «бюджетная сфера». Прежде всего, образование, здравоохранение, культура. Однако и здесь все сложно и неочевидно. Прежде всего, потому, что система образования, здравоохранения и культуры, куда ж без нее, существует только в сознании работников соответствующих министерств. В реальности есть тысячи учреждений и миллионы людей, которые живут и действуют в очень разных условиях. Какие-то из этих учреждений и людей исчезнут уже к 2018 году, какие-то протянут дольше, а кто-то и просто расцветет. Кто-то вполне может найти свою нишу в другой, новой реальности, доказав свое право быть.
«Бюджетники в погонах», в целом, будут развиваться по той же логике. Сокращение расходов коснется и этой, на сегодня еще сакральной сферы. Очень не быстро, отнюдь не 2018 году здесь тоже возникнет режим выживания. При этом, как представляется, достаточно самостоятельные, несмотря на все административное давление, станут еще более самостоятельными. Соответственно, самостоятельно же будут вырабатывать стратегии выживания в условиях сокращения зарплат и прочих бюджетных источников финансирования. Каковы будут эти стратегии, сказать не берусь. Предположить проще. В начале 90-х годов криминал оказался самой организованной силовой корпорацией, потому в условиях распада государства заменил его собой. Не очень надолго. Где-то до середины 90-х, но заменил. Возможно, что эту важную роль станет выполнять в ближайшие годы и корпорация «бюджетников в погонах».
С официальной экономикой все более или менее ясно. К 2018 году, а может и раньше крупные легальные предприятия начнут избавляться от «внешнего престижа»: лишних офисов и работающих в них эффективных менеджеров, всех мыслимых и немыслимых проявлений «социальной ответственности», корпоративов на Сейшелах или в Хорватии и т.д. Начнут загибаться предприятия, производящие нечто, нужное в ином измерении и на планете Х у звезды Альфа Центавра. Но думается, что крупный бизнес вполне сможет сказать словами великого поэта: «Нет, весь я не умру…» Какие-то его части вполне могут воспользоваться фантастически выгодным для экспорта курсом и выжить. Какие-то части смогут переориентироваться на внутренний рынок. Примерно та же песня, как представляется из глубин моей поэтической души, будет исполняться в концерте среднего бизнеса.
Грустнее всего будут обстоять дела с предприятиями (число их сегодня огромно), которые представляют собой, фактически, части государственной машины, выведенные на аутсорсинг. Всевозможные шарашки, аналитические центры, центры по сопровождению чего-то очень важного при министерствах и ведомствах, скорее всего, к 2018 году начнут сворачиваться. Как и подобного рода «малый бизнес», выпускающий значки ко дню города или дню рождения губернатора.
Остальная часть граждан страны, как и уже упомянутая, после того как отойдет от первого шока, вспомнит о своей самой устойчивой привычке — привычке жить. Чтобы жить, придется искать новые сферы, где можно «крутиться», «промышлять», говоря словами Симона Кордонского. Будет это в рамках «обживания» легального пространства или за этими рамками, не особенно важно. По крайней мере, для самих агентов, уже сегодня работающих в этом режиме, «легальность» представляет собой только один из элементов схемы, детерминирующей их деятельность. Можно «крутиться», используя остатки бюджета, можно работать на локальную группу потребителей свинины, произведенной на даче. Это уже сегодня массовое движение будет нарастать. Говорят о падении потребления, которое и остановит всякую низовую активность. Эмпирические данные свидетельствуют о более сложном процессе. Да, сверхпотребление последних лет, никак не связанное с уровнем производительности труда и уровнем развития страны, будет сворачиваться. Те, кто сделали ставку на него в благополучном 2010 году, действительно, попали под удар. Но, как ни новаторски это звучит, принимать пищу люди не перестанут, да и одеваться, болеть, рожать детей и т.д. тоже будут продолжать. А Сверхпотребление даже в самые сытые годы было уделом немногих, да и доля его в бюджетах домохозяйств была вполне скромной.
На это и делают ставку те, кто не принял стратегии «пора валить». Они снизили сегодня потребление постольку, поскольку инвестировали в будущие средства производства: от сложных компьютеров и диагностических аппаратов до более простых аппаратов самогонных.
Именно в этой почти неистребимой привычке жить, продолжать сегодня в завтра, и видится мне главная надежда на то, что грядущие «тощие годы» будут не столь тощими и не особенно долгими. А вот насколько они будут долгими и тощими, в значительной степени зависит от поведения главного хищника наших лесов — государства, ну, и в меньшей степени, но от усилий «говорящего класса». Ослабевшее государство, пока еще пытающееся контролировать все и вся на «вверенной ему территории», очень скоро сообразит, что доходы от контроля над теневым бизнесом, бизнесом тех, кто крутится, существенно меньше, чем усилия, которые нужно предпринимать, чтобы этот бизнес контролировать.
Конечно, к 2018 году еще может остаться убежденность, что мы «на идеологии не экономим», тогда тень останется в тени. А государство все быстрее будет превращаться в симулякр, как и все то, что с ним связано, то, что на него работает или с ним сражается. Реальность России начнет жить и развиваться за рамками государства, которое будет продолжать проводить выборы в рамках единого блока «Единой и справедливой либерально-коммунистической России». Понятно, что этому блоку будет противостоять, разоблачая его происки, «Партия народно-коммунистической и либерально-националистически ориентированной свободы». Функции государства в локальном варианте возьмут на себя «красные крыши», под которыми будет развиваться и реальный бизнес, и реальное общество. Может быть, что-то «отстегивая наверх».
Но возможно, что в момент, когда нефтяные и прочие правильные доходы окажутся совсем небольшими, а ручеек в бюджет от малого бизнеса и просто смешным, придет и понимание, что каждый гражданин, «отпущенный на свободу» и чего-то промышляющий на себя, — это уменьшение нагрузки на бюджет. И это будет уже совсем-совсем другая история.
Однако для того, чтобы эта история оказалась историей России, а не десятков локальных политических образований, соответствующих тем хозяйственным организмам, которые формируются сегодня, возникает не потребность даже, но грызущая нужда в «говорящем классе». Человеку свойственно искать солидарности в малых сообществах. Они могут быть сконцентрированы в деревне или микрорайоне, они могут быть рассредоточены между десятками стран, но при этом оставаться вполне локальными. Для того чтобы человек ощутил свою связь с воображаемым сообществом, с миллионами людей, должен возникнуть внятный и притягательный образ этого большого сообщества.
К несчастью, говорящий класс все долгие уже постсоветские годы говорил о России, которая должна, по его мнению, возникнуть. С не меньшей страстью говорилось о России, которую мы потеряли. И здесь вариантов, как и предметов для яростных споров, было множество. Здесь и Россия до революции 1917 года, и Россия до Петровских реформ, и Русь до ее крещения, и активно продвигаемая сегодня Русь Советская. Важно, чтобы он, говорящий класс, был в этой сказанной им России главным, был элитой. В забвении оказалась только Россия, в которой мы живем, которая возникла в результате катаклизмов 90-х годов ХХ века. Эта Россия так и осталась молчащей, постсоветской. Забыли о ней и сегодня. Однако именно в этой России живут миллионы ее граждан (подданных, жителей — как угодно). Потому и яркие посылы говорящего класса не доходят до них, проскакивают мимо.
Но без образа этой России — не имиджа государства (на это есть Первый канал), но образа страны и народа как целого — стремление к локальности непреодолимо. Сказать и тем самым создать эту Россию — задача говорящего класса. И тогда все еще может кончиться вполне благополучно, если мы будем достаточно благоразумны.

Леонид Бляхер, 19.02.2016