Волшебные батарейки (мысли о религиозной жизни по поводу Ролана Барта в переводе Яны Бражниковой)

Барт Р. Как жить вместе: Романические симуляции некоторых пространств повседневности. Конспекты лекций в Коллеж де Франс, 1976–1977 гг. / Подготовка текста и комментарии К. Коста. Пер. Я. Бражниковой. М.: Ад Маргинем Пресс, 2016.

Читать Ролана Барта «о жизни», а не просто «о филологии», — занятие, может быть, столь же труднообъяснимое, что и чтение средневековой монашеской литературы. Но в нем может быть важный смысл. Важность в том, что Барт формулирует, в чем конкретно православие непонятно и неприемлемо современному человеку. Об этом говорят много и часто, но со знанием матчасти — мало и редко.

Если кто-то хочет просто узнать о том, как было устроено раннее и средневековое монашество, то ему лучше читать об этом не у Барта, а у тех замечательнейших классиков науки ХХ века, на популярные работы которых он ссылается (Антуана Гийомона, Рене Драге, Жана-Клода Ги…). Если кто-то хочет разобраться получше с психологией и особенно патопсихологией групп, то ему тоже не следует ограничиваться ни Бартом, ни пионерским исследованием Биона — единственным, которое Барту известно из этой области. Область эта бурно развивалась как раз в 1960–70-е годы, причем как раз тогда главный центр развития переместился из Англии, где работал Бион, во Францию — в лабораторию Сержа Московичи; но Барт, видимо, ничего об этом не знал. Современному читателю лучше начинать с еще более поздних работ о психопатологии групп Отто Кернберга (в 2015 году на русском вышел сборник его основных статей по этой теме: Конфликт, лидерство, идеология в группах и организациях. М.: Класс).

Наверное, не имеет смысла «вылавливать блох» в изложении Бартом истории и концепций как раннего монашества, так и психопатологии групп. Гораздо важнее, что наиболее значимые для своей темы идеи, связанные с монашеством, Барт доносит верно, пусть и в слегка «блохастом» виде. Идеям, относящимся к психологии и психоанализу групп, повезло меньше. Барт ошибочно считает, что выделенные Бионом три вида «базовых допущений» (так сейчас принято переводить бионовский термин basic assumptions) возможны только как кратковременные формы организации. Но базовое допущение, характеризующее патологию данной конкретной группы, может быть и долговременным, и многолетним, и даже конституирующим (т.е. ее raison d’être: группа изначально создается для удовлетворения психопатологических желаний ее членов, а не регрессирует до этого состояния). Это льет воду на бартовскую мельницу, и поэтому жалко, что Барт этого не знал (с. 110: «Классификация Биона не может быть непосредственно применена к Жизни-Вместе, так как касается временных групп…» — это ошибка).

Барт пишет, что он «сам не ожидал», что его так «зацепит» монашеский текст (с. 244). Как он объясняет, тут дело не только в контрасте между восточным (т.е. православным) монашеством и «более чем известным западным монашеством» с его «казарменными формами». Еще важнее тот компонент, который сам Барт называет «религиозным», — «сама категория религиозного, не в связи с религией как таковой, а как преимущественное проявление символического. Символическое здесь спроецировано на большой экран в ходе борьбы между маргинальностью и институцией (церковной, общинной)» (с. 245).

Религиозному читателю такие формулировки могут казаться проявлением карго-культа. Жители неких островов в океане делали из веточек и соломы точные модели самолетов, чтобы белые прилетели скорее и вновь привезли разные хорошие вещи. Подобно этому, безрелигиозная интеллигенция делает модели самолетов из более современных материалов, вроде алюминия и пластмассы, внутри этих самолетов удобные кресла, стюардессы разносят карамель, а может быть, даже в динамиках включают звук мотора. Но летают все эти модели самолетов одинаково.

Однако вспомним, что белые на те острова и на самом деле возвращались, и поэтому строгий критический ум туземцев видел эмпирическое подтверждение эффективности ритуалов. Поэтому модели религиозности, создаваемые безрелигиозной интеллигенцией, могут также объяснить что-то важное о религии, — хотя бы потому, что показывают давние и застарелые проблемы в новом и непривычном ракурсе. Не все модели самолетов делаются для того, чтобы летать. Некоторые не летают сами, но моделируют что-то такое, без чего не полетишь.

Ключевой раздел книги тут, по моему мнению, «Гомеостазис» (с. 111–113; вопреки комментарию французского издателя, это вовсе не неологизм Барта, а термин из естественных наук; для него есть устойчивый русский эквивалент «гомеостаз»). Обсуждаемый в нем вопрос и сам Барт называет «ключевым»: «Нет ли одновременной взаимосвязи между идиорритмией [такой странный избыток рр — особенность правописания Барта] и отсутствием Télos’a — и нежизнеспособностью группы без Télos’a? Иначе говоря: возможна ли идиорритмическая группа?» (с. 111). Жаль, что Барт не знал, насколько точно он повторил терминологию психологии групп Биона (τέλος = цель = task). В ней здоровая группа называется task-oriented, то есть ориентированной на цель, а лечение патологий всех типов строится на том, чтобы сделать группу task-oriented — то есть соответствующей тому, ради чего она собрана. Поэтому психология знает ответ на последний подвопрос Барта из нашей цитаты: группа, потерявшая или не имевшая цели, ради которой она функционирует, вырождается; и верно обратное: вырождение групп ведет к сбоям на пути к цели.

Но важнее первая часть вопроса: она подразумевает, что идеал свободы в группе, как его называет Барт, — «идиорритм» — несовместим с Télos’ом, то есть целью. Описанные Бартом попытки совместить всегда ведут к потере индивидуальной свободы, то есть к разрушению «идиорритма». Свой вывод Барт формулирует так (и это очень важная формулировка для всех, кто думает о религии):

«Фантазм идиорритмической группы: воспроизводит Жизнь-Вместе в режиме гомеостазиса — устройства, постоянно поддерживающего чистоту удовольствия от общения. Вместе с тем, в более философской оптике, он избавляется от светскости [Барт следует традиционному пониманию “светскости” как культивированию удовольствия от общения без чего-либо сверх того: с. 111] (неотделимой от соперничества из-за позиций) и заставляет вообразить следующий парадокс: идиорритмический проект подразумевает невозможную (сверхчеловеческую) конституцию группы, чей Télos заключается в постоянном разрушении себя как группы» (с. 122–123).

Параллельные «монашескому тексту» примеры из французской литературы хорошо иллюстрируют эту идею: у авторов с разной степенью «памяти о религиозном», от Гюисманса до Золя через Андре Жида, есть что почитать о самоуничтожающихся группах…

Общеизвестные сведения о монашестве никак не опровергают тезис об «идиорритмическом проекте» как утопии: их можно прочитать как историю неудач — как серию историй о том, как очередные энтузиасты начинали что-то хорошее, но потом батарейки садились. При таком прочтении от описанных выше самолетов не требуется куда-то летать: разные модели сравниваются по параметрам комфорта-дискомфорта, приятной компании, вкусных карамелек, но о летных характеристиках разговаривать как бы неуместно — хотя да, известно, что авторы некоторых моделей ритуально упоминают и о них тоже. Да, для самолета полет и прилет по месту назначения — это Télos, но чтобы говорить о чем-то конкретном, о нем лучше молчать. Зато это позволит говорить о многих аналогиях с монашеством в светской жизни, причем не без пользы для последней.

Но все же — тут я отвлекаюсь от Барта — монашество и христианство как таковое, в православном его понимании, питается не от батареек, то есть не от того, что одинаково доступно всем людям, верующим и неверующим. Его летные характеристики реальны, но только потому, что полет к цели начинается только после ее достижения (для знатоков патристической терминологии сразу скажу, что Максим Исповедник называл это переходом от потенциального обожения к актуальному).

Либо монашество утопично, его цели недостижимы, и тогда разочарование в нем оправдано. Либо нет, но тогда должно быть некое «достижение цели» уже в самом начале. Это, собственно, и есть та вера, о которой в Послании к Евреям (11, 1) сказано как уже о реальности невидимого («ипостась уповаемого, обнаружение невидимой реальности» — ἐλπιζομένων ὑπόστασις, πραγμάτων ἔλεγχος οὐ βλεπομένων) и которая отличается от чисто внешней веры в Бога, доступной бесам и почти любому человеку, интеллигентному или не очень.

Вера, в этом смысле, — это некий элементарный мистический опыт, доступный не просто не очень праведным, но даже и очень неправедным людям, но он уже вполне реален. Он — это волшебные батарейки, которые не садятся. Они могут перекоситься и вылезти из контактов, но тогда их нужно просто поправить. Но если их не было, то не надо было идти не то что в монахи, а вообще в христиане.

Не надо идти в христиане «за компанию», даже следуя культурному стереотипу. В нашем обществе перестало быть стыдно признать себя неверующим — и это большое завоевание для христианства. Верование, которое целиком умещается в уме или чувствах, — это тот же самый жизненный опыт безбожия, но в крайне неадекватной интерпретации. Лучше его осознать как неверие, которым он и является на самом деле. Верующий не живет в той же самой реальности, что и неверующие, а если все-таки живет, то он все-таки неверующий.

Группы, собирающиеся по вере, обладают функцией самонаведения на цель — на Télos, если воспользоваться терминологией, подаренной нам Роланом Бартом.

Фото автора: Полит.Pro