Дмитрий Хмельницкий
Плановое зверство. Женский труд в первой пятилетке
«Вовлечение женщин в производство»: большевики на службе большинства?
8 041 
© Оригинальное фото: Life
Магнитогорск, 1931 г. Фотограф: Margaret Bourke-White
Термин «индустриализация народного хозяйства» применительно к планам первой и последующих советских пятилеток — это классическая сталинская долгоиграющая фальшивка. К развитию экономики страны советская «индустриализация» отношения не имела, наоборот, его исключала. Планы первых пятилеток — это планы строительства самой большой механизированной армии в мире со всем тем, что ее должно было обеспечивать. Примерно за 10 лет — то есть за две пятилетки.
При НЭП средств для реализации этих планов у Сталина не было и быть не могло — ни денег, ни рабочей силы. Налогов и доходов от национализированной крупной промышленности едва хватало на содержание государственного аппарата и поддержание существующей военной промышленности на прежнем, более или менее безопасном для окружающих стран уровне.
Поэтому обязательным условием выполнения планов первых пятилеток было уничтожение гражданской экономики и снижение уровня жизни низших слоев населения до физически возможного минимума. С безжалостным использованием всех доступных ресурсов — и материальных, и человеческих. И все у Сталина, в конечном счете, отлично получилось.
Сталинские экономические и социальные реформы конца 20-х годов проводились с исключительной жестокостью, о которой многое уже известно. Но одним из самых зловещих аспектов «строительства социализма в отдельно взятой стране» было использование при этом женского труда.
***
В середине 20-х годов представления о том, каким может быть женский труд, в СССР были еще относительно цивилизованными. Скажем, в книге С. Каплуна «Охраняйте женский труд» 1926 года, несмотря на густую идеологическую риторику, приводился список особо вредных производств, к которым женщины не допускаются. Он включал различные виды производств химической, металлургической и металлообрабатывающей, горной, полиграфической, текстильной, писчебумажной, деревообрабатывающей промышленности; коммунального хозяйства, железнодорожного транспорта [1]. Там указывалось, что по советскому законодательству работницы, занятые физическим трудом, освобождаются от работы на восемь недель до родов и на восемь недель после родов, а женщины, занятые умственным или конторским трудом, — соответственно на шесть недель до и после родов [2].
С началом индустриализации отношение к женскому труду резко изменилось. Установка на максимальное использование женского труда в производстве, в том числе вредном и тяжелом, приобрела форму партийных директив и была положена в основу экономических расчетов. В 1931 году был опубликован «список профессий и должностей, на которых применение женского труда должно быть разрешено».
В 1938 году опубликован новый, расширенный список [3]. Постановлением СНК СССР № 1182 от 1 ноября 1938 года из списка тяжелых и вредных работ и профессий, к которым не допускаются женщины, исключены профессии паровозных машинистов, помощников паровозных машинистов, паровозных кочегаров, слесарей текущего ремонта паровозов [4]. Использование женского труда на физических подземных работах в горнорудной промышленности было запрещено Постановлением секретариата ВЦСПС только 19 августа 1957 года [5].
В 1932 году публикуются «Предельные нормы переноски и передвижения тяжестей взрослыми женщинами». Ручная переноска по ровной поверхности была ограничена 20 кг; на одноколесных тачках — 50 кг; на трех- или четырехколесных ручных тележках — 100 кг; на двухколесных ручных тележках по ровной поверхности — 100 кг; в вагонетках по рельсам — 600 кг [6].
15 июня 1929 года выходит Постановление ЦК ВКП(б) «Об очередных задачах партии по работе среди работниц и крестьянок». В нем говорилось:
«При проведении плана применения женской рабочей силы ЦК предлагает исходить из:
а) Увеличения применения женского труда в тяжелой индустрии, особенно в механических цехах и машиностроении и в тех отраслях промышленности, где женский труд применяется недостаточно, но где он себя вполне оправдывает (деревообделочная, кожевенная и т.д.).
б) Проведения твердой линии на запрещение подземного труда работниц при одновременном расширении применения женского труда на поверхностных работах.
в) Максимального заполнения женским трудом швейной, бумажной, пищевкусовой, текстильной, химической промышленности.
г) Максимального расширения применения женского труда в торговом и советском аппаратах и на транспорте (кондуктора, вожатые, шоферы и т.д.).
д) Расширения применения постоянного труда с.-х. работниц и батрачек в совхозах и плантациях» [7].
О том, каким жестоким образом правительство использовало женский труд в колхозах, можно судить по цитате из выступления представителя ВЦСПС на заседании Оргбюро ЦК ВКП(б) во время принятия этого постановления:
«…вместе с тем сейчас выдвигается ряд невыполнимых предложений. Таким невыполнимым в настоящее время предложением является вопрос о предоставлении женщинам-колхозницам отпусков в колхозах до и после родов. Его можно будет решить, когда колхозы экономически окрепнут и расширят свою хозяйственную базу. Несколько рановато этот вопрос выдвигается» [8].
За несколько дней до выхода этого постановления, 11 июля 1929 года, сотрудник Госплана Леонид Сабсович делает доклад «Проблема города» на заседании индустриально-технической и социально-культурной секции ВАРНИТСО (Всесоюзная ассоциация работников науки и техники для содействия социалистическому строительству). Доклад публикуется в журнале «Плановое хозяйство» (№ 7, 1929) и выходит отдельной брошюрой под названием «Город будущего и организация социалистического быта» в том же 1929 году [9].
В докладе Сабсович очень откровенно обосновывает мотивы ликвидации семейного хозяйства:
«…освобождая, благодаря полному обобществлению быта, женщину от необходимости заниматься домашней работой и уходом за детьми, мы освобождаем полного работника, который и может, и должен быть занят производительным трудом; ибо в социалистическом поселке всякая женщина в трудоспособном возрасте должна быть использована на производственной работе так, как и всякий трудоспособный мужчина. Значительная часть женщин-работниц может быть занята на производстве в заводе; остальная часть женщин может быть занята в учреждениях и предприятиях, обслуживающих бытовые нужды всех членов социалистического поселка (на фабрике-кухне, в общественных столовых, яслях, в общественном воспитании детей и пр.). Это еще больше уменьшит число лиц, которые должны быть устроены в социалистическом поселке при новом заводе…» [10]
Традиционные для советской прессы и пропаганды тезисы о необходимости создания некоего нового, лучшего, чем раньше, человека приобретают в контексте рассуждений экономиста Сабсовича вполне практический смысл. Выполнение экономических планов партии требует привлечения к обязательному труду всего населения без исключения, и всех женщин тоже. Этому препятствует традиционный семейный уклад, при котором женщина ведет хозяйство и воспитывает детей. Такой уклад необходимо разрушить. А работу по хозяйству («домашнее рабство») следует заменить «общественно-обязательным трудом».
Города будущего должны строиться на основе «обобществленного быта»:
«Основные черты обобществленного быта… могут быть в основном сведены к следующему: общественное обслуживание бытовых нужд трудящихся — общественное приготовление пищи (фабрики-кухни), общественное питание (столовые, целиком обслуживающие все питание населения на манер нынешних домов отдыха, пансионов и проч.), общественные прачечные и бани, механизация и централизация уборки помещений и т.д.; общественное воспитание и обучение молодого поколения, начиная с младенчества и до трудового возраста, на государственный счет; социальное обеспечение и обобществленное обслуживание всех бытовых нужд трудящихся, выходящих из возраста, подлежащего обязательной трудовой повинности; полное раскрепощение женщины от забот о домашнем хозяйстве и о воспитании детей и использование ее наравне с мужчиной в качестве полного работника в общественно-обязательном труде» [11].
В этом отрывке ключевые слова — «обязательная трудовая повинность» и «общественно-обязательный труд».
В 1930 году выходит ряд правительственных постановлений, смысл которых сводится к усилению использования женского труда, хотя в заголовках обычно говорится об улучшении положения женщин.
Например, постановление ЦИК и СНК СССР «Об итогах 2-го всесоюзного совещания комиссий по улучшению труда и быта женщин» от 16 февраля 1930 года, в котором помимо прочего предписывалось Госплану «принять меры к доработке <…> пятилетнего плана в разрезе бытовых мероприятий по линии коллективизации быта, культурно-бытового обслуживания промышленных центров и обобществленного сектора народного хозяйства». Наркомату труда предписывалось разработать «мероприятия по переподготовке рабочей силы для промышленных предприятий Востока из принадлежащих к местному населению батрачек и сельскохозяйственных работниц» [12].
29 мая 1930 года выходит «Положение о комитете при Президиуме ЦИК Союза ССР по улучшению труда и быта работниц и крестьянок».
Комитет, который должен был возглавить председатель в ранге члена Центрального Исполнительного комитета Союза ССР, создавался для «общего руководства работой по внедрению и организации труда женщин, массовому вовлечению их в социалистическое строительство, повышению культурного уровня женщин и по переустройству быта» [13].
Первым пунктом в перечне вопросов, которым должен был заниматься комитет, значилось «плановое вовлечение, подготовка и переподготовка женской рабочей силы для промышленности, сельского хозяйства и других отраслей народного хозяйства и культурного строительства». А последним пунктом было «проведение в жизнь законодательства о женским труде и по переустройству быта» [14].
Создание Комитета (заменившего комиссию при Президиуме ВЦИК с аналогичным названием) [15] должно было вывести проблему использования женского труда на более высокий правительственный уровень и обеспечить постоянный контроль за ее решением [16].
27 мая 1930 года выходит Постановление ЦИК и СНК ССР «О подготовке женщин к уборочной и хлебозаготовительной кампаниям». Постановление предписывало провести при районных исполнительных комитетах собрания для обсуждения «широкой подготовки и организации батрацко-бедняцких и середняцких масс крестьянок на проведение предстоящей уборочной и хлебозаготовительной кампаний» [17]. Ситуация, когда крестьян принуждают готовиться к уборке урожая, кажется абсурдной, но в условиях проводившейся принудительной коллективизации акции по принуждению к крестьянскому труду и мужчин, и женщин были вполне естественными.
Чуть раньше последнего постановления, 18 мая 1930 года выходит Постановление ЦИК и СНК ССР «О льготах для промышленных рабочих и работниц, направленных на работу в совхозы». Из него следует, что совхозы испытывали нужду в рабсиле и что существовала практика принудительного направления на работу в совхозы рабочих и работниц городских промышленных предприятий на срок до трех лет [18].
В постановлении ВЦИК от 3 декабря 1931 года отмечается, что в области применения женского труда в промышленности (в частности, машиностроительной, металлической и химической) произошли сдвиги, но недостаточные: «…удельный вес работниц в цензовой промышленности по РСФСР увеличивается с 1 января 1831 г. по 1 июля 1931 г. с 34,7% до 35,9%; по Ленинградской цензовой промышленности с 40,5% до 41,4%, по Нижегородской промышленности — с 24% до 29,7%» [19].
Такие результаты свидетельствуют о недостаточном выполнении «директив Партии и решений Правительства (обращение ЦК ВКП(б) от 8 марта 1931 г. и решение 3-й сессии ЦИК Союза СССР от 10 января 1931 г.)» [20].
Постановление обязывает все хозяйственные наркоматы РСФСР проверить выполнение контрольных цифр по вовлечению в производство женской рабсилы и при составлении контрольных цифр на 1932 год предусмотреть повышение «нормы вовлечения женщин по каждой отрасли промышленности» [21]
***
В «Контрольных цифрах по труду на 1929/30 г.» говорилось:
«Данные использования трудоспособного мужского и женского населения (по РСФСР) на 1928/29 г. показывают, что из общего числа трудоспособного населения занято наемным трудом 61,6% всего мужского населения и только 24,5 всей массы женского населения.
Среди несамодеятельного населения мужчин — 6,6%, а женщин — 52,7%. Таким образом, мы имеем значительный резерв неиспользованного женского труда, с одной стороны, и политику советского государства и партии, направленную к поднятию культурного уровня женщин и к раскрепощению ее от домашнего хозяйства, — с другой. Вся система мероприятий, обеспечивающих культурный рост женщин и освобождение ее от домашнего рабства <…>, усиливает стремление у женщин уйти из узких рамок индивидуального быта и приобщиться к производительному общественному труду» [22].
Здесь же воспроизводилась и установка на вовлечение женщин в тяжелую промышленность:
«В связи с усиленным темпом развития тяжелой индустрии, в которой сфера применения женского труда ограничена узким кругом профессий, чрезвычайно важно учесть возможность использования труда женщин в механических цехах металлической промышленности и максимально эту возможность использовать. <…> Учитывая, что ряд станочных работ, на которых применение женского труда дает положительные результаты, является дефицитным для народного хозяйства, можно запроектировать для них более высокие темпы, установив, как минимум, 30–35% женщин среди обучаемых во всех звеньях подготовки квалифицированной рабочей силы» [23].
В № 12 журнала «Плановое хозяйство» , посвященного контрольным цифрам по труду на 1931 год, дается установка на дальнейшее использование женского и детского труда:
«…1930 г. и в еще большей степени 1931 г. проходят под знаком решительного вовлечения в производство внутригородских ресурсов рабочей силы за счет активизации пролетарской семьи — вовлечения в производство детей и жен рабочих. Эта установка в известной степени диктуется необходимостью максимального использования лиц, уже состоящих в городах на нормированном снабжении. С другой стороны, вовлечение женщин в производство должно существенно сократить текучесть рабочей силы. План 1931 г. исходит из вовлечения в производство около 800 тыс. женщин, занятых по преимуществу домашним хозяйством. Миллионная армия домашних хозяек в городах, фактически представляющая собой колоссальную армию индивидуальных производителей на базе варварски примитивной техники, это несомненно один из участков колоссальных народнохозяйственных потерь» [24].
В качестве одного из способов заставить домашних хозяек идти на производство рассматривается ликвидация возможности вести домашнее хозяйство. Эта цель удачно совмещается с отказом от строительства комфортабельного семейного жилья в пользу коммунальных бараков, где возможность готовить пищу, стирать, воспитывать детей и вообще жить семейной жизнью сильно затруднена.
Здесь же напрашивается вопрос замены мужского труда женским, чтобы мужской труд максимально использовать на тяжелых работах:
«Намечающийся в 1931 г. прирост численности работающих в весьма значительной части происходит за счет тяжелой индустрии и строительства, в которых применение женского труда несколько затруднено. В этих условиях установка на вовлечение 800 тыс. женщин диктует необходимость организации такой передвижки сил на поле труда, которая обеспечила бы ее реализацию. В частности, придется, очевидно, поставить конкретно вопрос о замене мужского труда женским в ряде отраслей (торговля, учреждения и т.д.) и о соответствующем перераспределении мужской рабочей силы. Наряду с этим необходимо на каждом предприятии, с самым широким привлечением рабочего актива, проработать конкретные перечни профессий, которые могут быть заменены женщинами» [25].
Существовал пятилетний план женского труда, предусматривавший непрерывный рост использования женщин в производстве:
«Госплан и Наркомтруд разработали пятилетку женского труда. По этому плану в 1932/33 г. во всех отраслях народного хозяйства количество женщин, занятых наемным трудом, даст прирост в 3 млн человек, и вместо 26,5% в 1928/29 г. процент женщин ко всем занятым наемным трудом повысится в 1932/33 г. до 33. И через три года женщины составят всего одну треть всех работающих, в то время как общее количество женщин несколько превышает количество мужчин. Лишь в трех группах, а именно: в культпросвет-работе и социальном воспитании, здравоохранении и личной прислуге, — женщины имеют абсолютное большинство. В остальных разделах труда женщин от 7 до 35%.
Стало быть, к концу пятилетки проблема женского труда далеко еще не будет решена. Для этого очевидно требуется еще примерно одно пятилетие» [26].
Из написанного следует, что практически полного использования резервов женской рабсилы в стране Госплан планировал достичь к концу 1930-х годов.
***
В 1929–30–31 годах выходят большими тиражами книги и статьи с описанием «социалистических городов будущего», представляющих собой что-то вроде трудовых лагерей с максимально полным использованием всех резервов как мужского, так и женского труда. Авторы ключевых их них — высокопоставленные сотрудники Госплана и высшие партийные чиновники — Станислав Струмилин, Леонид Сабсович, Николай Милютин, Эммануил Квиринг.
Все эти сочинения несомненно связаны с выполнением заданий ЦК на разработку генерального плана развития народного хозяйства СССР на 10–15 лет. Это была основная тема книг Сабсовича, выходивших в 1929–30 годах огромными тиражами. Фантазируя по поводу будущего процветания советской экономики, авторы гипотез генерального плана разрабатывали модели «соцгородов», ставя целью полное использование рабсилы населения, с тем, чтобы уменьшить количество иждивенцев. В одной из книг Сабсович писал:
«Осуществление принципа “права на труд” предполагает полное использование обществом труда всех трудоспособных лиц определенного возраста. Другими словами, осуществление этого принципа совершенно несовместимо с наличием безработицы или избыточного населения в какой бы то ни было форме» [27].
Стопроцентное использование всего трудоспособного населения — это условие выполнения производственных задач будущего и основная цель «реконструкции быта»:
«…исчисление того, какое количество трудящихся должно быть занято в различных отраслях общественного труда в 1942/43 г., приводит к выводу, что даже при весьма быстром поднятии производительности труда недостаток в рабочих руках может быть преодолен через 15 лет только при том условии, если все трудоспособные в возрасте от 21 до 49 лет — и мужчины, и женщины — будут заняты общественно-обязательным трудом. Следовательно, полное освобождение женщины от домашнего рабства и уничтожение индивидуального домашнего хозяйства является не только задачей, которую желательно осуществить к концу генерального плана, но задачей, положительное разрешение которой является неизбежной необходимостью, одной из важных предпосылок возможности осуществления других основных задач генерального плана и прежде всего запроектированного развития производительных сил всего народного хозяйства» [28].
В изданной в 1929 году книге «Города будущего и организация социалистического быта» Сабсович еще откровеннее обосновывает мотивы ликвидации семейного хозяйства: «…женщины, освобожденные благодаря полному обобществлению быта для полноценного принудительного труда, должны быть использованы на производственной работе так же, как и всякий трудоспособный мужчина. Значительная часть женщин-работниц может быть занята на производстве в заводе; остальная часть женщин может быть занята в учреждениях и предприятиях, обслуживающих бытовые нужды всех членов социалистического поселка (на фабрике-кухне, в общественных столовых, яслях, в общественном воспитании детей и пр.)» [29].
В «соцгородах» Сабсовича должно было проводиться тотальное уничтожение индивидуального быта и возможности семейной жизни. Воспитание детей только общественное, никакой торговли и вообще возможности произвольного приобретения личных вещей: «…в социалистических поселениях не только торговля, в нынешнем смысле этого слова, не будет иметь места, но весьма незначительную роль будет играть и распределение продуктов между индивидуальными потребителями. Выше уже было указано, что полное обобществление питания почти совершенно уничтожит индивидуальное распределение пищевых товаров, которые в нынешней торговле занимают весьма важное место. Обобществление жилищ изымет из индивидуального распределения почти все предметы, относящиеся к группе мебельных товаров. Весьма вероятно, что в эту группу попадет и постельное белье <…> Государственный распределительный аппарат будет иметь своей целью обслуживание главным образом обобществленного удовлетворения потребностей населения социалистических поселений (снабжение всем необходимым жилых домов, фабрик-кухонь, столовых, библиотек и т.д.)» [30].
Станислав Струмилин в статье «Проблема социалистических городов. Индустриализация быта», опубликованной в 1930 году в фундаментальном двухтомнике «На новом этапе социалистического строительства», дает расчет населения такого города, основываясь на максимально полном использовании женского труда.
Струмилин — не просто партийный выдвиженец, каким, видимо, был Сабсович, а крупный экономист и статистик, автор множества серьезных работ. Он был единственным коммунистом среди авторов первых «нэповских» вариантов пятилетнего плана 1927 года (хотя и вступившим в парию незадолго до этого). Струмилин не был репрессирован вместе с ними в 1930 году, но эта угроза над ним несомненно висела: составленный под его руководством план пятилетки в 1931 году был назван в сборнике «Вредительство в теории планирования» «вредительским документом», а сам он — «правым оппортунистом» [31].
Тем не менее, Струмилин до 1937 года сохранял высокий пост заместителя председателя Госплана СССР. Из этого следует, что Струмилин не был от природы склонен к бессмысленному фантазированию, и его абсурдные расчеты следует рассматривать как прямое выполнение актуального партийного задания.
Цель расчетов Струмилина — доказать, что отказ от семейного быта и индивидуального воспитания детей приносит огромную пользу государству.
«Бюджеты времени крестьян и рабочих показывают, что только на приготовление пищи, стирку белья и уход за детьми, из расчета на душу населения, расходуется не менее 700 час. в год. На 158,5 млн душ наличного населения в стране этот расход составляет до 86 млрд рабочих часов. Считая в год даже 300 рабочих дней по 10 час., этот труд занял бы все же около 25–30 млн годовых работников. А в результате обобществления быта нам для той же цели не потребуется и пятой доли этой армии труда. Таким образом, мы освободим для более производительного использования не менее 20 млн годовых работников. Считая по весьма низким нормам 1927/28 г., что каждый производственный работник города и деревни на круг повышает наш народный доход минимум на 500 руб. в год, значит 20 млн новых работников могли бы повышать его ежегодно по меньшей мере на 10 млрд в год. Суммы немалые!» [32]
Вопрос о том, готовы ли советские люди добровольно отказаться от семейной жизни, чтобы все свободное время тратить на работу на производстве, не поднимается. Предполагается, что планы партии не могут противоречить интересам народа и автоматически им поддерживаются.
Полное использование трудовых ресурсов на производстве исключало также возможность семейного воспитания детей. Кроме того, само родительское влияние, противостоящее общественному, не могло не быть вредным для ребенка:
«Особенно ретроградную роль эти традиции играют в области воспитания детей. Семейное воспитание конкурирует с общественным чаще всего во имя якобы наилучшего обеспечения детям материнской любви и заботы. Но ограниченность этой узко эгоистической любви ярче всего проявляется в том, что якобы из любви к детям чадолюбивые мамаши в этом случае обычно действуют им во вред, ибо общество в целом конечно способно дать своим детям гораздо больше, чем даже лучшие из матерей, взятые в отдельности. Однако убедить их в этом было бы совершенно безнадежным делом. Материнские инстинкты слепы и глухи ко всякой логической аргументации, но бесплатная трудовая школа, детский сад, ясли обладают уже сами по себе огромной объективной убедительностью. Дети сами к ним тянутся и тянут за собой матерей. А общество в целом, беря на свое иждивение и воспитание детей от люльки до университета, обеспечивает себе тем самым не только наиболее рациональную подготовку новых кадров труда, но и гораздо более эффективное использование старых» [33].
Установка на максимальное использование всей рабсилы на производстве предполагает не только уничтожение семейной жизни, но и сведение до минимума всей инфраструктуры обслуживания населения:
«….если вокруг какого-нибудь нового предприятия требуется построить город, то размер этого города определяется не только числом рабочих, на которое рассчитано предприятие, но и коэффициентом их семейности, который зависит от степени обобществления домашнего их быта. В настоящее время из каждой сотни душ городского населения до 60 надо отнести на долю иждивенцев и домашних хозяек, в том числе домашним хозяйством занято не менее 20% населения. Кроме того, по обслуживанию культурных и прочих нужд городского населения перепись 1926 г. учла: на транспорте всякого рода — около 4%, торгово-снабженческого персонала — 3,5%, по просвещению — 2,5%. по здравоохранению — 1,5%, по коммунальному хозяйству, зрелищам, советским и всяким иным общественным учреждениям — до 2,5%, а всего — не меньше 14%. Таким образом, на производственный труд современный город может выделить не свыше 26%, а в социалистических городах за счет сокращения по меньшей мере раз в пять обобществленного на фабриках-кухнях, хлебозаводах, яслях, детских садах и т.п. учреждениях труда домашних хозяек этот процент производственного труда может быть повышен до 42 и выше» [34].
Эммануил Квиринг, тоже, как и Струмилин, зампред Госплана, но гораздо более высокий партийный функционер, таким образом формулирует основные задачи «социалистической перестройки быта» и принципы организации новых рабочих поселений в книжке, вышедшей в 1931 году:
1. Вовлечение женщин наравне с мужчиной в производственную и общественную жизнь.
2. Освобождение женщины от домашнего хозяйства.
3. Организация общественного воспитания детей.
4. Переделка существующих городов и деревень под коммунальное жилье, ликвидация индивидуальных жилых домов и квартир [35].
Квиринг отмечает, что «в составе рабочих и служащих меньше половины женщин имеют самостоятельную работу. Остальные занимаются домашним хозяйством» [36], и делает вывод: «Если при проектировке такого нового города исходить из принципа максимального привлечения женщин в производство <…> тогда оказывается, что количество жителей в новом городе будет значительно меньше, чем при расчете на условия старого быта, при котором женщины заняты главным образом в домашнем хозяйстве. По расчетам т. Струмилина [37], при постройке завода на 10 тыс. рабочих и 1 тыс. служащих, при организации поселка-города по старому быту, количество обслуживающего труда потребуется в 14,5 тыс. человек и иждивенцев будет 17 тыс. При организации быта по-новому и, стало быть, при вовлечении женщин в производство обслуживающий труд составит 4700 человек, иждивенцев будет 10 500. При старом быте общее количество населения составит 42,5 тыс., при новом быте — 26 тыс.» [38].
Авторы проектов соцгородов тщательно обходят самый главный вопрос — о том, каким способом можно заставить женщин бросить домашнее хозяйство и идти на производство, хотя единственный ответ был всем очевиден — нужда, невозможность прокормить семью при одном работающем.
В самой известной книге, посвященной проблеме соцогродов, — «Соцгороде» Николая Милютина (1930) — приводятся очень похожие расчеты на примере Магнитогорска (еще до резкого увеличения его плановых размеров):
«Общее число занятых в промышленном комбинате рабочих взято в 11 400 человек. <…> При этом количестве занятых в промышленности Магнитогорска рабочих и служащих в условиях строительства поселка обычного типа потребуется около 3,5 тыс. рабочих и служащих, занятых в обслуживающих советских, коммунальных, торговых и тому подобных предприятиях и учреждениях. Учитывая, что средний состав семьи, по данным ЦСУ, составляет по Союзу ССР: для рабочих-металлистов — 3,7-3,8 человека, для служащих — 3,6-3,7 человека, а одиночки составляют в такого рода производстве 12–14%, — мы получим, что все население рабочего поселка при Магнитогорске составит от 49,5 до 51 тыс. человек. <…>
Если же при строительстве Магнитогорска сразу обеспечить его население всеми основными видами обобществленного обслуживания важнейших бытовых нужд, что даст возможность привлечения значительной части несамодеятельного трудоспособного населения к работе в производстве и в обслуживающих предприятиях и учреждениях, то картина получается совсем иная. <…> благодаря тому, что весьма значительная часть трудоспособного населения, занятого в обычных условиях домашним хозяйством, будет при обобществлении обслуживания бытовых нужд втянута в работу в производственных и обслуживающих предприятиях и учреждениях, общее число жителей поселка сокращается до 31,5–33,2 тыс. человек [39]. Причем все же благодаря особенности металлургического производства останется незанятых трудом около 1,2 тыс. трудоспособных лиц, труд которых может быть в дальнейшем использован в подсобных сельскохозяйственных предприятиях» [40].
Милютин стоял в государственной иерархии намного ниже Квиринга, но, тем не менее, он был замнаркома просвещения РСФСР, а его книга задумывалась как нечто вроде будущих строительных норм и правил по жилью и градостроительству.
***
Фатальной ошибкой авторов проектов соцгородов (Сабсовича, Струмилина, Милютина и других, менее именитых) было то, что, буквально интерпретируя указания ЦК о вовлечении женщин в производство и об «обобществлении быта» как ликвидации индивидуальных жилищ, они, тем не менее, представляли себе рабочие общежития в соцгородах в виде каменного благоустроенного жилья с водопроводом, канализацией, всевозможным обслуживанием и подушевой нормой не менее, чем санитарная норма, — 8-9 кв. м на человека. А это предполагало масштабы финансирования рабочего жилья, намного превышавшие планы и возможности правительства. Более того, началось даже активное практическое проектирование таких городов по разработанным Сабсовичем и Милютиным программам. Конец этому безобразию положило постановление ЦК ВКП(б) «О работе по перестройке быта» от 16 мая 1930 года, осудившее «крайне необоснованные, полуфантастические, а поэтому чрезвычайно вредные попытки отдельных товарищей (Сабсович, отчасти Ларин и др.) “одним прыжком” перескочить через те преграды на пути к социалистическому переустройству быта, которые коренятся, с одной стороны, в экономической и культурной отсталости страны, а с другой — в необходимости в данный момент максимального сосредоточения всех ресурсов на быстрейшей индустриализации страны» [41].
Больше о строительстве комфортабельных рабочих общежитий никто в прессе не заикался, но установка на максимальное вовлечение женщин в производство, дабы выиграть в рабочей силе и сэкономить на обслуживании и жилстроительстве, оставалась в неприкосновенности. Это видно из цитировавшейся выше книги Квиринга, вышедшей после публикации постановления ЦК.
Очень похожие расчеты приводятся в статье 1932 года в журнале «Большевик», посвященной использованию женского труда на производстве: «Развертывание бытовых учреждений приобретает особенное значение на новостройках в связи с ввозом рабочей силы. Хозяйственники не учитывают, что вербовка новой рабочей силы потребует больше расходов, чем устройство детучреждений, освобождающих трудовую энергию женщин для производства. В Магнитогорске, по приблизительному подсчету, из 55 тыс. домашних хозяек, живущих в бараках и могущих быть использованными на производстве, только 1500 можно было вовлечь в производство, без строительства ясель и садов (но и эти все-таки не были вовлечены вследствие отсутствия детских учреждений). Использование остальных домашних хозяек, имеющих детей, оказывается возможным только при условии постройки 5-6 бараков, на которые достаточно затратить 250–300 тыс. рублей. Вербовка же 55 тыс. рабочих, исходя из средней стоимости перевозки каждого рабочего в 150 руб., потребовала сумму в 825 тыс. рублей» [42].
Таким образом, из декретировавшихся в 1929–30 годах принципов строительства соцгородов полностью выпало — ввиду финансовой невозможности — только одно звено: «организация общественного воспитания детей».
«Вовлечение женщин наравне с мужчиной в производственную и общественную жизнь» проводилось самым простым способом — снижением уровня жизни и зарплат до возможного минимума.
«Переделка существующих городов и деревень под коммунальное жилье» проводилась неукоснительно путем уплотнения существующего городского жилья и строительства нового в виде коммунальных бараков.
«Освобождение женщины от домашнего хозяйства» оборачивалось, таким образом, резким ухудшением ее положения — возможности вести нормальное домашнее хозяйство в таких диких условиях тоже снижались до минимума.
***
В последнем номере журнала «Большевик» за 1932 год подводились итоги выполнения заданий правительства по росту женского труда за 1929–1931 годы.
«Закрепление женского труда на производстве было огромным достижением, явившимся в результате усилий партии и советской власти. <…> Однако необходимо отметить, что женский труд главным образом применялся в легкой индустрии. В отраслях тяжелой промышленности в 1923–28 гг. часто наблюдалось уменьшение не только удельного веса, но и абсолютного числа занятой женской рабочей силы. <…> Последующие годы дают резкие сдвиги и в разрешении проблемы женского труда. <…> Историческая задача раскрепощения женщины путем приобщения ее к общественно-производственному труду сочетается с задачей огромного народнохозяйственного значения. <…> Реконструктивный период социалистического строительства характеризуется ростом женского труда во всех отраслях народного хозяйства» [43].
В статье Б. Маршевой и И. Окуневой приводятся данные по росту использования женского труда в различных областях промышленности:
Из этого следует, что план по вовлечению в народное хозяйство новой женской рабсилы в 1931 году был удвоен. Судя по цитировавшейся выше статье из «Планового хозяйства», он составлял в 1930 году 800 тыс. человек [45]. Абсолютная численность женщин, занятых в народном хозяйстве, составлявшая в декабре 1930 года 3,697 млн чел., выросла на два миллиона и достигла через год 5,698 млн чел. «Таким образом, контрольная цифра в 1600 тыс. женщин в 1931 г. не только выполнена, но и значительно перевыполнена» [44].
Выросло и применение женского труда в сельском хозяйстве. В статье приводятся процентные данные женского труда по Ленинградской области.
Общие итоги по использованию женского труда в первой пятилетки изложены в книге Г.Н. Серебренникова «Женский труд в СССР», вышедшей в 1934 году:В Центральной черноземной области трудоспособные колхозницы использованы на работе в размере 92%, на Украине — на 90% и т.д. [46].
«Среднегодовая численность рабочих и служащих в народном хозяйстве СССР возросла в 1930 г. на 2363 тыс., в 1931 г. на 4458,6 тыс., а в 1932 г. на 3953,3 тыс. чел. против 568,9 тыс. за 1929 г. и 655,3 за 1928 г.» [47].
Таким образом, по данным Серебренникова, только за 1930, 1931 и 1932 годы количество рабочих и служащих в СССР увеличилось на 10,775 млн человек. Это, несомненно, результат разрушения частной экономики, мелкой промышленности, ликвидации частной торговли и принудительного втягивания в работу на государственных предприятиях всех занятых ранее в частном секторе экономике. Плюс принудительная перекачка в города сельского населения. «Столь резкое возрастание численности рабочих кадров <…> привело к началу 1930 г. к полной ликвидации безработицы в нашей стране и потребовало широкого использования новых источников рабочей силы и в первую очередь не вовлеченных в социалистическое производство женских трудовых ресурсов…» [48]
Составленный в начале 1930 года Наркоматом труда пятилетний план по внедрению женского труда в народное хозяйство проектировал увеличение женских кадров за 1928–1934 годы в несельскохозяйственном секторе народного хозяйства на 3 миллиона человек. Абсолютный прирост женских кадров составил за это время 3,5 миллиона человек. К концу четвертого года удельный вес женского труда в общем составе работающих составил 33,1% против запланированных 33% [49].
В крупной промышленности численность женщин возросла с 2,532 млн в январе 1928 года до 5,14 млн в январе 1933 года. Удельный вес женщин достиг 35,5% [50].
Во всей промышленности удельный вес женщин составил в апреле 1933 года 36,8%.
В каменноугольной промышленности удельный вес женщин вырос с 8,4% в 1930 году до 17,9% в 1933 году.
В металлической за то же время — с 9% до 22%.
В химической — с 34,8% до 37,8%.
В полиграфической — с 25,4% до 49,2%.
В обработке дерева — с 20,4% до 34,8% [51].
В строительстве удельный вес женщин вырос с 6,3% в 1928 году до 16% в 1933-м [52].
Чрезвычайный интерес представляют опубликованные Серебренниковым данные об источниках пополнения «городского пролетариата», общий приток которого оценивается в 1927–1931 годах в 6,888 млн человек.
На 56,8% (2,557 млн) это пополнение состояло из «городских резервов», на 43,2% (2,032 млн) — из притока из сельских местностей.
В свою очередь, «городские резервы» делились на самодеятельное (26,9%, 1852 тыс.) и несамодеятельное (29,9%, 2062 тыс.) население.
«Активизированные» резервы самодеятельного населения, в свою очередь, состояли из пролетарских групп (6,8%, 463 тыс.), «трудовых непролетарских» (16,9%, 1164 тыс.) и «прочих самодеятельных» (3,2%, 225 тыс.).
Следовательно, основным городским источником увеличения новых «пролетарских кадров» стало «трудовое непролетарское» и «прочее самодеятельное население» — то есть люди, задействованные в частной экономике до разрушения мелкой промышленности и торговли.
По мнению автора, несамодеятельное население, вовлеченное в производство, состояло в основном из молодых поколений, а незначительная разница в удельном весе между мужчинами и женщинами (1317 тыс. и 745 тыс.) говорит о том, что «огромные резервы домашних хозяек были за этот период затронуты весьма незначительно» [53], поскольку общее количество несамодеятельных женщин в трудоспособном возрасте составляло в 1931 году 4794 тыс. человек [54].
За всеми этими расчетами стояла партийная установка: все трудоспособное население страны, включая женщин и подростков, должно участвовать в государственных производственных программах.
Принудительный рост вовлечения женщин в промышленное производство советской пропагандой подавался как успех социалистического строительства и как способ добиться равноправия между мужчинами и женщинами: «Только путем вовлечения всего женского населения в общественный труд мы сможем разрешить в отношении женской половины трудящегося человечества основную задачу социализма — задачу освобождения человека от всех видов эксплоатации» [55].
Последняя фраза — это более чем характерный пример сталинской циничной пропаганды, скрывающей откровенное зверство — превращение всего труда в СССР, включая женский, в принудительный, чтобы рано или поздно напасть на окружающие страны и освободить их население «от всех видов эксплоатации».
Примечания
Комментарии