«Горячее лето в Бендерах»: топография памяти и приднестровский конфликт

Статья подготовлена при содействии Центра независимых социальных исследований, Берлин (CISR e.V. Berlin), в рамках проекта «Мирная трансформация конфликтов на постсоветском пространстве», поддержанного МИДом Германии.

Введение

Лето 2017 года в городе Бендеры, единственном стратегически важном городе непризнанной Приднестровской Молдавской Республики (ПМР) на правом берегу реки Днестр, снова было «горячим». В этом году исполнялось 25 лет присутствия миротворческих сил на территории Приднестровья. Дата повсеместно празднично отмечалась в самопровозглашенной республике — и одновременно вызывала резко негативную реакцию в соседнем Кишиневе. В июле 2017 года в Бендерах установили и в присутствии высшего руководства непризнанной республики торжественно открыли памятник воинам-миротворцам. Любому отдаленно знакомому с ситуацией понятно, что, хотя в регионе присутствует трехсторонний миротворческий контингент (российский, молдавский и приднестровский), памятник закрепляет образ присутствия именно российских формирований в регионе как гаранта мира и стабильности [1]. В том же месяце парламент Молдовы принял и утвердил декларацию, в которой требовалось вывести российский военный контингент из Приднестровья. Данные события продолжают и развивают политическое и идеологическое противостояние государств (признанного и нет), находящихся по разные стороны реки Днестр, и уже более 27 лет — по разные стороны «вопроса о Приднестровье».

Перестройка принесла в регион всплеск обострения национального и языкового вопросов и, следовательно, всплеск нестабильности. Отсчет приднестровского конфликта принято вести c 1989 года [2], открытое противостояние началось в 1990 году [3] и длится до сих пор по множеству связанных меж собой причин. Катализатором же противостояния стало вооруженное столкновение и боевые действия 1992 года в городах, стоящих на левом и правом берегу реки, — г. Дубоссары и г. Бендеры, соответственно. В Бендерах эскалация насилия лета 1992 года унесла жизни нескольких сотен человек с обеих сторон, закрепила город в сфере влияния и заявленных границах ПМР, а также привела в регион российских миротворцев. Эти события также закрепили правый и левый берега Днестра в зоне «замороженного», а значит, непреодоленного конфликта.

Сторонами столкновения были «сторонники территориальной целостности Молдовы, силы молдавского МВД и спецслужб» (молдавская сторона) и «вооруженные формирования, милиция и гвардия» (приднестровская сторона). Четыре даты являются определяющими для того лета в Бендерах: 19 июня 1992 года в город были введены войска с молдавской стороны; 26 июня приднестровская сторона установила контроль над большей частью города (что, впрочем, не остановило уличные бои); 21 июля в Москве было подписано соглашение о принципах урегулирования вооруженного конфликта; и, наконец, 1 августа в близлежащей от города зоне был размещен трехсторонний миротворческий контингент. С тех пор конфликт считается замороженным.

 

В поисках города

В 1992 году Бендеры стали камнем преткновения не только из-за реальной, но и воображаемой географии. Не отделенный от Молдовы «естественной границей» реки (по сравнению с большинством других городов нынешней непризнанной ПМР), в межвоенное время (1918–1940) город находился под контролем румынской администрации. Также, по сравнению с абсолютным большинством городов нынешней ПМР, в межвоенное время город входил не в состав Молдавской Автономной Социалистической Республики (МАССР) [4], но в состав румынской провинции Бессарабия — и носил другое, «старое» имя. Это имя — Тигина — отсылало к средневековому названию города [5], но главное — упраздняло символическую преемственность с периодом русско-турецких войн, ареной которых был город, и периодом администрации Российской империи [6]. Тигина — официальное наименование города в сегодняшней молдавской топографии. В Приднестровье же этот город, образующий единую городскую агломерацию с Тирасполем (столицей непризнанной ПМР), именуется Бендеры. В этой статье мы развиваем тему значимости воображаемой географии в городе с двойным названием для формирования и функционирования памяти о конфликте 1992 года.

Мы намерены продемонстрировать, как официальный и приватный уровни памяти о вооруженном столкновении и эскалации насилия летом 1992 года сосуществуют и формируют сложную — а иногда и противоречивую — топографию памяти о конфликте. Мы покажем, как структурированный нарратив Мемориала памяти и скорби и Музея бендерской трагедии «замыкают» память о конфликте на нескольких городских локациях, значимых единственно как места боевой славы и праведной скорби [7]. Этот уровень будет дополнен ментальными картами, «собранными» методом устной истории. На примере того, как четверо информантов-бендерчан вспоминали лето 1992 года летом 2017-го, мы покажем значимость альтернативных мест в городе для приватной памяти о конфликте. Информанты (не знакомы друг с другом, попросили остаться неназванными) пережили начало боевых действий в городе, эвакуировались вскоре после того, а затем вернулись домой в августе. Их личный опыт не только определяет альтернативную топографию памяти о конфликте — он также развивает официальный нарратив, а иногда и бросает ему вызов [8]. Нас интересует то, насколько комплексная топография памяти о конфликте допускает возможность мирной трансформации, или же, следуя канонам культуры горя, страдание и непрощение продолжают диктовать, как вспоминать то травмирующее прошлое.

 

Кишинев и Тирасполь: разная память о конфликте

Контраст между тем, как много внимания уделено памяти о приднестровском конфликте в публичном пространстве самопровозглашенной ПМР и как фрагментарно внимание к этой теме в Кишиневе, заслуживает внимания. С одной стороны, на территории мемориального комплекса «Eternitate» («Вечность») в Кишиневе [9] возведен памятник погибшим солдатам, которые участвовали в конфликте с молдавской стороны. Мемориал назван «Павшим за независимость и целостность Родины». Несмотря на то что он транслирует интерпретацию событий, отличную от той, что принята в Приднестровье, комплекс привносит факт конфликта и память о нем в канву истории Молдовы. С другой стороны, сюжет о приднестровском конфликте в изложении постоянной экспозиции Национального музея истории Молдовы в Кишиневе фрагментарен и невнятен.

В Приднестровье же сюжет о конфликте и его политических, экономических и социальных последствиях является краеугольным камнем аргумента о легитимности независимости и государственности непризнанной республики. Наблюдать последнее можно и в публичном пространстве столицы Приднестровья — Тирасполе, и в «Городе воинской славы» Дубоссарах [10]. Но именно пространство Бендер насквозь пронизано памятью о событиях 1992 года — скорбной, назидательной и травмирующей [11].

 

Насыщенность городского пространства памятью о конфликтах

Мемориальный ландшафт Бендер существовал и до конфликта 1992 года. Как можно было ожидать, он базировался на трех «китах». Первый — это Бендерская крепость и связанный с ней образ города как форпоста Российской империи на ее окраине. Изначально османская крепость, основанная в XVI веке, она была взята российскими войсками трижды. Второй — революционная, боевая и трудовая слава, транслирующая образ города как форпоста героического вооруженного сопротивления 1918–1919 годов против проекта румынского национального государства и за установление советской власти. И, наконец, третий — Вторая мировая война, в официальном нарративе — Великая Отечественная, — и победа в ней, вписывающая город в общесоветский и общемировой героический нарративы.

Сегодня, благодаря целенаправленной «работе» с городом как вместилищем коллективной памяти, небольшое городское пространство — площадью всего 97,29 км² — чрезвычайно плотно насыщено памятными знаками и нарративами. Примечательно, что ни один из памятников, воздвигнутых в советское время, не был снесен. Актуальность их сохранения не была подвергнута сомнению. Наоборот, как будет показано ниже, памятники и нарративы советского времени служат идее преемственности и непрерывности истории Бендер, краеугольным камнем которой, как сказано выше, является конфликт 1992 года.

 

Бендерская крепость

Ныне памятник архитектуры, Бендерская крепость изначально строилась для размещения османского гарнизона. Как и все памятники с историей подобной давности, она многократно перестраивалась [12]. Трижды в ходе различных русско-турецких войн крепость была сдана российским войскам: в 1770 году [13], в 1789 году [14], в 1806 году [15] и вплоть до 1918 года служила оплотом русской армии. Использование территории крепости как плацдарма коллективной памяти началось более века назад, когда в 1912 году на ее территории на средства солдат и офицеров установили «Памятник русской славы». Это стела, увенчанная орлом, — сегодня являющаяся символом Бендер, — была установлена в честь столетия победы русского оружия над Наполеоном.

В 1967 году — а именно начиная с этого времени в регионе началась активная монументальная пропаганда (то же было и в Кишиневе) — памятник передвинули для всеобщего обозрения и доступности всем проезжающим через Бендеры по трассе Тирасполь – Кишинев. Однако настоящим плацдармом памяти и одновременно местом общественного досуга и перформансов территория крепости стала после реконструкции в 2008 году, проходившей под патронажем МВД ПМР. Сегодня аллея славы русских полководцев во дворе крепости соседствует с двумя музеями (музей истории Бендерской крепости и музей средневековых орудий пыток), бюстом барону Мюнхгаузену и бюстами героев войны 1812 года. Этот комплекс новых мемориальных практик вторит усилиям, направленным на мемориализацию Бендер в качестве места славы русского оружия.

 

Октябрьская революция — ландшафт памяти

В данном случае отсчет времени ведется от событий 1917 года. Памятник Ленину возвышается на центральной улице в сквере им. Ленинского комсомола еще с 1951 года. В 1969 году в Бендерах был установлен памятник «Черный забор» — в память о нескольких сотнях большевиков, расстрелянных зимой 1918 года после взятия Бендер румынскими войсками. Взятие Бендер — один из эпизодов в рамках боев румынских войск с большевиками, проходивших вдоль Днестра в 1918 году. Этот ландшафт локализовал окрестности железнодорожного вокзала «Бендеры-1» как мемориальные: «Черный забор» установили за путями у депо.

В том же 1969 году отмечалось 50 лет с момента еще одного эпизода — Бендерского восстания мая 1919 года, организованного уже после установления румынской власти в городе и подавленного менее чем за сутки. Несмотря на полное поражение, в честь юбилея восстания на берегу реки Днестр, в центре парка «Октябрьский», был воздвигнут памятник «Доблестным борцам за власть Советов». Мемориализация совпала с усилиями «окультурить» берег реки, превратив его в набережную. В 1970-х годах мемориальная пропаганда революции вышла на новый уровень. В 1977 году статус пространства вокруг железнодорожного вокзала, в частности площади перед ним, был закреплен созданием мемориала и музея (в паровозе) славы железнодорожников. Тогда же «Черный забор» «переехал» с аутентичного места расстрела на территорию мемориала.

 

Память о Великой Отечественной

Мемориальных мест, посвященных Великой Отечественной войне, в городе не менее трех. Они связывают южную оконечность города с центром — площадью Освобождения около здания городской администрации. Самый ранний мемориальный комплекс, посвященный войне 1941–45 годов, — братское захоронение августа 1944 года, расположенное на южной оконечности города. К концу 1940-х годов сюда были перенесены останки советских солдат, захороненных в других частях города. К 1964 году, в честь 20-тилетнего юбилея освобождения города, мемориал приобрел законченную форму — с обелиском, гранитными блоками в виде приспущенных флагов, вечным огнем и плитами-надгробиями с именами павших. Тогда же он был назван «Мемориалом воинской славы».

Три года спустя, в 1967 году на площади Освобождения в центре города появился памятный знак, цитирующий текст приказа Сталина об объявлении благодарности войскам 3-го Украинского фронта, освободившим Бендеры в 1944 году. Таким образом, аутентичность места захоронения, находящегося в отдалении от центра города, дополнялась памятным знаком в самом его сердце. В 1980-х годах город разросся на юг, спальные районы стали вмещать достаточно жителей, чтобы требовать своих мест памяти. В августе 1984 года такое место памяти появилось в сквере «Победа» в микрорайоне «Ленинский» — памятный знак «Слава героям-освободителям», открытие которого было приурочено к 40-летию освобождения Бендер Красной армией.

 

Память о разных конфликтах

Бендеры — также один из центров целенаправленной мемориальной работы, не связанной с революцией или войнами. Таковы альтернативные памятники — «Черный тюльпан» (жителям города, погибшим в Афганской войне, 1998), жертвам Холокоста (2002), а также забор с кованой городской скульптурой, репрезентирующий историю Бендер «с незапамятных времен до наших дней».

Таковы же и места, вписывающие город в историю русско-турецких войн. К примеру, военно-исторический мемориальный комплекс, открытый в 2008 году на месте заброшенного военного кладбища на севере города. Были отреставрированы могилы российских военнослужащих XIX века. Установлены обелиск в память о солдатах Первой мировой войны и обелиск памяти советских военнослужащих, погибших в 1941–44 годах. Тогда же у въезда в город со стороны Кишинева была открыта заново возведенная триумфальная арка. Изначально арка была построена в Кишиневе в 1807 году к приезду Николая II и славила победу России над турецкой армией в Бендерах. Разрушенная в 1944 году, она не была восстановлена в Кишиневе, но реконструирована в Бендерах в 2008-м. Возведение арки было приурочено к 600-летию Бендер, и в этом контексте русско-турецкие войны «обрамляли» историю «уникального города со сложной судьбой».

 

Коммеморация приднестровского конфликта

Лето 1992 года сделало Бендеры вместилищем одновременно повседневного и экстраординарного. Как и в случае с последней «большой войной», официальная «работа» с памятью о конфликте началась сразу после его завершения. Следы вооруженных действий — от пуль и снарядов, а также разрушенную инфраструктуру намеренно оставляли в «первозданном» состоянии в течение почти двадцати лет после конфликта. То же было и со стихийно установленными металлическими крестами на месте смерти мирных жителей или ополченцев. Вплоть до недавнего времени эти знаки оставались нетронутыми, и лишь с недавних пор от них стали избавляться, перенося на кладбище.

Мемориал Памяти и Скорби (Бендеры). Фото: Zserghei [Public domain]

Первая часть Мемориала памяти и скорби, посвященного памяти бендерчан, погибших в ходе конфликта 1992 года, была открыта спустя всего лишь год — в июне 1993 года — при въезде в город со стороны Тирасполя, около «парканского» моста через реку Днестр [16]. Мемориал транслировал героический нарратив, прославляя павших защитников города, однако его название отсылало к традиции горя. На постаменте была установлена аутентичная машина боевой пехоты (БМП), экипаж которой погиб, пытаясь прорваться в город по тому самому парканскому мосту. Тогда же — 19 июня 1993 года — был запущен троллейбусный маршрут № 19 (нумерация преднамеренно символична), соединяющий Бендеры с Тирасполем. В 1995 году, спустя три года после конфликта и пять лет от основания ПМР, была открыта вторая часть мемориала — стилизованная открытая часовня. Третья часть мемориала — памятный знак с плитами, где высечены имена погибших защитников Бендер, — выполнена в виде «взрыва» и открыта в 1996 году.

Даты, к которым приурочено открытие всех трех частей мемориала, демонстрируют первостепенную значимость конфликта для легитимации идеи государственности и независимости Приднестровья. Мемориал обозначил въезд в город со стороны парканского моста — и со стороны Тирасполя, и со стороны Кишинева — как конвенциональную границу города. Там же находится пост миротворцев. Он заметен как для въезжающих в город, так и для проезжающих мимо него, равно как и «Орел», памятник русской славы от 1912 года.

«Работа», однако, не завершилась в 1990-х годах ни в случае с этим мемориалом, ни в других частях города. В 2012 году мемориал был дополнен памятником Александру Лебедю — командующему российскими миротворческими силами, до сих пор пребывающими на территории Приднестровья. Наконец, в июле 2017 года поблизости от мемориала был открыт памятник российским воинам-миротворцам, присутствие которых на территории Приднестровья является камнем преткновения в отношениях с правительством Кишинева, в ультимативной форме требующим их вывода. Официальная мемориализация конфликта не ограничивается вышеописанным памятником. В центре города помещен мемориал в память о сотрудниках бендерской милиции, погибших во время конфликта, на окраине города построена часовня на месте расстрела поста ГАИ, а на Борисовском кладбище, где похоронены бендерчане, погибшие летом 1992 года, открыта «Аллея Героев» и обелиск.

 

Век коммеморации

Идея преемственности и образ Бендер как города с богатой, но трагичной историей, отличной от «продвигаемой» официальным Кишиневом, были предметом преднамеренного конструирования на протяжении более ста лет. В отличие от правобережной молдавской историографии, трактующей периоды российского и советского присутствия в регионе в конфликтном ключе (аннексия, угнетение и т.д.), приднестровский нарратив интерпретирует эти периоды как созидательные.

Здесь органично приживается образ региона как места русской/советской славы. Конфликт 1992 года является краеугольным камнем нарратива о приднестровской независимости. Несмотря на крайнюю насыщенность пространства Бендер мемориальными знаками и местами, в том числе теми, что касаются конфликта 1992 года, подъезд к городу со стороны парканского моста, район в центре города (около здания типографии) и Борисовское кладбище являются главными местами памяти и скорби.

 

Музей в городе, город в музее

«Музей Бендерской трагедии» продолжает импульс, заданный мемориалом. Филиал Бендерского краеведческого музея, он был создан в 1997 году — лишь отчасти «по горячим следам» (пять лет спустя после конфликта). Посыл транслируется в музее посредством выбора терминологии, тематики музея и содержания экспозиции, а также посредством выбора экспонатов. Немаловажно и осознанное привлечение приватных воспоминаний и эмоций, сопровождающих официальный нарратив. Сакральная функция музея как вместилища памяти в случае Бендер заключается в двустороннем сотрудничестве — музейных работников и горожан, переживших конфликт. Именно жители города стали первоочередным источником экспонатов, когда те понадобились.

Экспозиция рассказывает об экстраординарном, вырывающемся из рутинной повседневности событии — «Бендерской трагедии». Временные границы — начало военных действий в городе, их ход, ввод миротворческих сил, окончание и акты памяти. Пространственные границы ментальной карты экспозиции простираются далеко за пределы Приднестровья — до Кишинева, Бухареста, Киева и Москвы — мест принятия политических решений, определивших сам факт вооруженного сопротивления. Однако именно город Бендеры, представленный советским многонациональным процветающим промышленным центром до конфликта, становится местом действия и театром событий в нарративе экспозиции. Аргумент трагизма экспозиции построен на контрасте созидательности мирной жизни в городе и разрушительности хаоса вооруженных действий лета 1992 года как для инфраструктуры, так и для течения жизни горожан.

 

На пути к конфликту

Хотя нарратив о предтече эскалации конфликта [17] присутствует в экспозиции, основной отправной точкой является 19 июня 1992 года. В этот день регулярные части молдавской армии оказались на территории Бендер, что положило начало вооруженным действиям на территории города. Экспозиция демонстрирует пространства повседневности — фабрик, парков, сквер с памятником Пушкину, а также практики повседневности — изменившиеся навсегда после 19 июня (рабочие будни на производстве, линейки по случаю школьных выпускных). Нарратив предательства и попранности прав, транслируемый экспозицией, перетекает в нарратив о несломленности и непокоренности вопреки всему. Так, происходившее в Бендерах летом 1992 года переплетается с идеей легитимности непризнанного Приднестровья.

 

Смерть в музее

Для музея мемориализация смерти — вопрос первостепенной важности. Фотографии трупов в экспозиции настолько же часты, как и фотографии разрушенной инфраструктуры. Интимность трагизма в том, что музей рассказывает не о военных, но о мирных жителях — «ополченцах» (бойцы территориально-спасательных отрядов, ТСО) и их усилиях против «молдавских ОПОновцев» (бойцы отряда полиции особого назначения) в ситуации отсутствия выбора. Экспозиция подробно говорит о личностях погибших бендерчан, что контрастирует с размытостью образа врага. Эта размытость, однако, имеет определенный смысл. И в устных нарративах, и в экспозиции силен посыл о том, что местные жители были в растерянности в вопросе о том, от кого именно они обороняли город — от молдавской полиции, военных или наемников. «Свои» военные появляются в экспозиции достаточно поздно — это российские миротворцы, ввод которых положил конец разрушениям и вернул в Бендеры стабильность и беженцев. Одна из очевидных особенностей такого нарратива — предполагаемое отсутствие возможности примирения с молдавской стороной.

 

Публичное и оскверненное

Экспозиция преднамеренно параллельно «работает» с образами попранных публичного и приватного пространств. В центре этой образности — здание городской администрации (в момент конфликта — городского исполкома), где был водружен приднестровский флаг. Здание подвергалось неоднократным обстрелам, и до последних лет следы от пуль оставались на фасаде. Сегодня они видны лишь на боковой его стене. Флаг, подвергавшийся обстрелам, будучи установленным на сакральном здании, выставлен в музее.

Еще одна локация, отмеченная экспозицией музея, — район улицы Первомайской на южной границе города и общежитие рабочих обувной фабрики там же, за контроль над которым долгое время боролись обе стороны. Названное «приднестровским домом Павлова» (по аналогии с многоквартирным домом, известным в контексте Сталинградской битвы 1942–1943 годов), это здание сохранено в виде руины (не удалось выяснить, специально ли), хотя его окрестность сегодня застроена заново. Из других публичный пространств отмечены пострадавший от вооруженных действий родильный дом, окрестности типографии и находящийся там же памятник Пушкину, «расстрелянный ОПОновцами Молдовы в упор». Несмотря на то что фотографии парканского моста встречаются часто, экспозиция упоминает беженцев из числа местного населения вскользь.

 

Приватное и оскверненное

Идея вторжения хаоса вооруженных действий в жизнь каждого бендерчанина транслируется посредством инсталляции разрушенной и разграбленной квартиры. Персонал музея настаивал, что, хотя образ квартиры — собирательный, все «выставленные» предметы аутентичны — взяты из реальных разграбленных квартир. Экспозиция замыкает образ городского пространства, «отмеченного» конфликтом, путем демонстрации мемориала.

Отдельный зал музея (открыт в 2002 году) демонстрирует олицетворенный «список» местных жителей, погибших в результате вооруженных действий в городе летом 1992 года. Опыту погибших мирных жителей отводится подчиненное положение по сравнению с опытом погибших «ополченцев». Экспозиция подчеркивает мотив патриотизма в решении погибших защищать город, что не зависело от этнической принадлежности погибших. Посыл интернационального состава тех, кого вспоминают в «Зале памяти и скорби», однако, нарушен отсутствием этнических евреев, что удивительно для города, известного своим еврейским населением. По словам сотрудника музея, «евреи не воевали».

 

Ментальные карты горожан о конфликте

Близость событий и сопричастность к ним горожан — как тех, кто был свидетелем обстрелов собственных домов и бежал из Бендер вскоре после начала вооруженных действий, так и тех, кто потерял в конфликте членов семьи, — придает событиям 1992 года частное и глубоко эмоциональное измерение. Устные нарративы выявляют две категории пространства, актуального для темы конфликта, — пространство непосредственно города как театра военных действий, а также пространство за пределами Бендер как направление эвакуации и индикатор отношения «внешнего мира» к происходящему летом 1992 года.

 

Дома небезопасно

Не привязанное к конкретному адресу пространство многонационального двора и пространство улицы рядом с одноэтажной частной застройкой — важное пространство на ментальной карте конфликта в рассказе всех четырех информантов. В этом пространстве происходят и убийства вчерашними соседями (если те перешли на сторону «противника»), и часы перемирия, проводящие хронологическую границу между миром и войной. В том же пространстве двора, потерявшего свойство безопасной территории, совместные перекуры как соседей, так и комбатантов сменяются перестрелкой, трупы случайных прохожих временно «хоронят» в подъездах, а подвалы-бомбоубежища становятся особенно актуальными.

Квартира и/или дом появляется на ментальных картах всех четырех информантов как еще одно пространство, вовлекающее в вооруженный конфликт. Нарушаются привычные бытовые условия (перебои с обеспечением света, газа, запрет на использование балконов для курения). Помещение дома, обычно дающее чувство безопасности, становится опасным. Причин тому несколько: сидящие на крышах снайперы (точнее, «снайперши») могут намеренно убить любого через окно, а в крыше многоквартирного дома может застрять снаряд.

При своей фрагментарности, эпизоды нарушения привычной рутины повседневности полностью меняли восприятие привычного пространства дома или двора. Например, вспухший труп «румына», о который спотыкается ребенок во время бегства с матерью из Бендер в двадцатых числах июня 1992 года, становится главным маркером присутствия «войны» на улице около дома, хотя ни улица, ни дом не были подвергнуты целенаправленным обстрелам. Говоря о 19 июне 1992 года, бендерские информанты указывают, что большинство первых жертв были убиты или получили ранения по пути с работы домой, оказавшись на пространственной и хронологической границе между мирной и военной повседневностью. Это вторит нарративу экспозиции музея.

Представление о пространстве двора и пространстве дома дополняется представлением о границах городских районов. Жители пытались сохранять привычные траектории перемещения внутри района даже в условиях конфликта. В то же время устная традиция сохраняет представление об опасных и безопасных районах («там не стреляли, стреляли больше всего здесь»). Это представление, однако, «разбавлено» знанием о ходе вооруженных действий. Присутствующие у всех информантов сюжеты о «мясорубке в районе между типографией и полицией» продиктованы знанием о близлежащем районе как о месте наибольшей плотности стратегических объектов. Это же знание, не маркированное личным опытом, объясняет присутствие в нарративах информантов здания горисполкома как одного из главных пространств, релевантных для памяти о конфликте.

 

Публичное пространство и множественность смыслов

Площадь перед зданием администрации несет множественность интерпретаций, отличных от официального нарратива. К примеру, для одной из информанток сакральность этой площади в том, что именно там были выставлены первые гробы с телами погибших добровольцев. Собирание тел погибших в одном месте означает его сакрализацию, а следовательно, проведение развлекательных мероприятий на этом же месте сегодня является для информантки знаком пренебрежения к памяти погибших.

Мемориальный комплекс у парканского моста присутствует на ментальных картах всех информантов как место коммеморации, не как место реальных военных действий («мы каждый год туда обязательно ходим»). Множественность интерпретаций характерна и для вышеупомянутого «приднестровского Дома Павлова». Констатация важности этой локации для истории конфликта дублируется растерянностью и раздражением от того, что район поблизости расчищен и застроен «элитными новостройками, выкупленными молдаванами». Этот мотив дублирует мотив присутствия «молдаван» в сегодняшних Бендерах из-за низкой цены на недвижимость, что также сопровождается чувством раздражения.

 

«Город как кладбище»

Появление и наличие металлических крестов на месте гибели жителей (тех, что ставят на кладбищах — как знак места захоронения, так и как знак места гибели) также подвержено множественным интерпретациям всех информантов. Прагматическая интерпретация (люди погибали на улицах, невозможно было вывезти всех на кладбище из-за обстрелов, поэтому хоронили прямо на месте гибели или недалеко) и идея необходимости сохранить эти кресты ради памяти погибших конфликтует с неприятием города как кладбища из-за наличия слишком большого количества крестов на улицах. Кресты символизируют материальность воспоминаний, актуализируемых в повседневных разговорах о лете 1992 года. Они «работают» не только как «узелки на память», но и как маркер вовлечения. Знание о событиях (о смерти, случившейся в конкретном месте) важно для идентичности местного жителя. Альтернативный нарратив призывает перенести кресты на кладбище и наделять улицы города ожиданием жизни, что отвечает традиционному отделению пространства смерти символическими границами от мира живых.

 

Направления эвакуации

Как и в нарративе музея, ментальные карты информантов простираются далеко за границы Бендер и включают, прежде всего, города Тирасполь и Одессу (крупный портовый город на юге Украины). Нарратив об этих городах прежде всего связан с темой беженцев, а упомянутые города — направление для эвакуации. Тирасполь фигурирует в устных нарративах как противоположный полюс в пределах одного «государства». Повседневность бендерчан прервана и нарушена вооруженными действиями — в Тирасполе же она рутинна и непроблематизирована, несмотря на вооруженные действия по соседству («в Тирасполе расслабуха, а у нас все дымилось и взрывалось»). Это обстоятельство вызывает недоумение и гнев («я готова была убить там»). В рассказе информантов важной является не последовательная, а параллельная повседневность войны и мира, граница между которой проходит не во времени, а в пространстве между Бендерами и Тирасполем, «в Тирасполе не было войны», говорит информантка. Но Тирасполь — это также и направление, куда отвозят трупы убитых в Бендерах. Так, «война» вторгается в Тирасполь через смерть в ее банальном материальном воплощении.

Молдова, Румыния и Прибалтика актуализированы на ментальной карте информантов как направление, откуда исходит опасность и откуда в сторону Приднестровья едут реальные или вымышленные наемники и добровольцы. Последнее важное пространство за пределами Бендер, представленное в нарративах о военных действиях, — это т.н. Русский мир. В нарративах бендерских информантов такая формулировка не встречается, но идея воображаемого «русского мира» выражена через упоминание об участии в боях на стороне приднестровских ополченцев казаков с Дона, Урала, Терека. Устная традиция считает, что за пределами Бендер (главным образом в Одессе, куда направилось большее число беженцев) о войне не знали, и только личные связи внутри воображаемого сообщества казаков и российских кадровых военных формировали трансграничные сети военных волонтеров для поддержки беженцев.

 

Монополия на насилие

Важную символическую роль играет тот самый парканский мост через Днестр между двумя городами Приднестровья: за него не только идут бои, по нему в часы перемирия мирные жители бегут из Бендер. Мост не только разграничивает территорию конфликта и остальной мир — его упоминание играет важную роль в артикуляции изменений в социальном мире в самих Бендерах. Прежде всего, это выражается в нивелировании имущественного статуса горожан в момент их перехода в категорию беженцев. Вместе с обычными людьми в очереди на переход моста и выезд на неконфликтную территорию стоят и директора, и председатели.

Там же актуализируется применение монополии на насилие в чрезвычайных условиях: добровольцы-ополченцы требуют от беженцев-водителей, покидающих город на авто, бесплатного трансфера для беженцев, идущих пешком. В этом нарративе этнические евреи, массово уезжавшие из-за опасности погромов, конструируются как группа «привилегированных» беженцев, а также тех, кто уезжал из Бендер навсегда. Особой значимостью на ментальной карте в этом контексте наделяется Израиль как место переселения и как локализация организующего сообщества. Места же временного укрытия наделяли беженцев неопределенным статусом, оттого воспоминания о Тирасполе, Одессе или городах Молдовы как местах передислокации насыщены негативными эмоциональными ассоциациями.

 

Вывод

На примере разных уровней репрезентации и «бытия» коллективной и приватной памяти о боевых действиях в 1992 году в городе Бендеры мы ставили задачу продемонстрировать «точки соприкосновения» этих уровней реального и воображаемого городского пространства. Среди многообразия локаций в пределах города и вне его, задействованных во время вооруженных действий лета 1992 года, центральными для коммеморации конфликта остаются две локации — здание администрации и мемориал. В исключительно насыщенном мемориальном ландшафте города и специализированной музейной экспозиции здание администрации присутствует как центральный символ непокоренности и непокорности города и его жителей. Устная история допускает альтернативное прочтение этой локации, что не характерно для мемориала, который, в свою очередь, представлен как каноническое место и музеем, и приватной памятью информантов-бендерчан. Пронизанность городского пространства памятью — коллективной и приватной — о конфликте 1992 года и сложившиеся стратегии коммеморации допускают исключительно мало возможности для риторики примирения. Изменится ли положение дел при условии налаживания переговорного процесса по замороженному конфликту, предсказать сложно.

 

Примечания

↑1. О роли РФ в контексте конфликта и попыток его урегулирования см.: Девятков А. Перед вызовом европеизации: политика России в Приднестровском урегулировании (1992–2012 гг.). Тюмень: Изд-во Тюменского гос. ун-та, 2012.

↑2. В этом году Верховным Советом МССР было принято утверждение заключения специальной комиссии по пакту Молотова – Риббентропа, а также закон о статусе государственного языка Молдавской ССР.

↑3. Год объявления о создании ПМССР, после — ПМР.

↑4. Молдавская Автономная Советская Социалистическая Республика (МАССР) существовала с 1924-го по 1940 год, что обеспечивало советское присутствие в регионе. Об использовании «аргумента МАССР» в политике памяти ПМР см.: Voronovich A. Justifying Separatism: The Year 1924, the Establishment of the Moldovan ASSR and History Politics in the Transnistrian Moldovan Republic // Euxeinos — Culture and Governance in the Black Sea Region. 2014. No. 15. P. 104–117.

↑5. Город назывался Тигина в 1460–1535/8 годах, 1918–1940 годах и в 1941–1944 годах.

↑6. То есть с периодом 1812–1918 годов.

↑7. Здесь мы опираемся на уже ставшую классикой концепцию и методологию мест памяти, предложенную Пьером Нора и применяемую универсально, в том числе и к материалу Восточной Европы. См.: Nora P., Kritzman L.D. Realms of Memory: Conflicts and Divisions. Columbia University Press, 1996.

↑8. Здесь мы опираемся на уже так же ставшую классической методологию ментальных карт памяти — как на «чтение» города, отраженного в представлениях его жителей как комплекса границ, узлов, ориентиров и путей (по Кевину Линчу, см.: Lynch K. The Image of the City. MIT Press, 1960), так и на богатую историографию об опыте «считывания» воображаемых границ мира, в том числе и цивилизованного.

↑9. Мемориал главным образом посвящен павшим во Второй мировой войне. Был построен в 1975 году и отреставрирован в 2004 году.

↑10. Это звание присвоено городу в 2015 году.

↑11. О разнице политик памяти в Молдове и Приднестровье см.: Cusco A. and Voronovici A. The “Politics of Memory” and “Historical Policy” in Post-Soviet Moldova and Transnistria: Competing Narratives and Uses of an Uncertain Past // Istoriya, Pam’yat’, Polityka / Ed. G. Kasianov and O. Gaidai. Кyiv: Institute of History of Ukraine, National Academy of Sciences, 2016. P. 160–174.

↑12. См.: Красножон А. Бендерский фортификационный комплекс XVI–XVIII вв. // Stratum Plus. 2011. № 6. С. 221–251.

↑13. Взятие крепости в 1770 году произошло в ходе русско-турецкой войны 1768–1774 годов, в правление императрицы Екатерины II.

↑14. Взятие крепости в1789 году произошло в ходе русско-турецкой войны 1787–1792 годов, в правление императрицы Екатерины II.

↑15. Взятие крепости в 1806 году произошло в ходе русско-турецкой войны 1806–1812 годов во время правления императора Александра I. Эта же война «привела» российскую администрацию в Бессарабию.

↑16. Мост назван по близлежащей местности — селу Парканы.

↑17. Например, неприятие националистической повестки во время распада СССР и нарастание напряжения в отношениях Кишинева и Тирасполя.