Горящая планета: США в советских учебниках 1920-х годов

Мы публикуем статью профессора филологии Анны Арустамовой (Пермь), в которой убедительно показано, как образовывались «лакуны памяти» в результате даже легких корректировок состава учебников и на первый взгляд незаметной редактуры текстов.

Профессора 02.07.2012 // 3 262

От редакции: Чем больше мы задумываемся об исторической памяти в современной России, тем сильнее видно, насколько сложно она формировалась. Советская культура регулировала не только что именно можно помнить, но и что следует забывать, что заучивать и запоминать иначе. Советскую политику памяти отличает наличие различных языковых режимов, поддерживаемых усиленной риторикой «воспитания». Социалистическое воспитание требовало от человека не памяти о самостоятельно совершенном, а активного включения в коллективную память: советский человек заранее знал, что в данном сообществе принято помнить и не памятовать. Формирование исторической амнезии, соединяющейся с мощным пропагандистским содержанием коллективной памяти, — большая тема. В качестве первого подступа к ней мы представляем статью профессора Пермского государственного университета Анны Арустамовой, в которой убедительно демонстрируется, как образовывались «лакуны памяти» в результате даже легких корректировок состава учебников и на первый взгляд незаметной редактуры включенных в хрестоматии текстов.

1.

В хрестоматии для трудовой школы «Зеленый шум» (1923 и последующие издания) приводится описание магазинов американских сетей «Файлин» (Filene) и «Мейси» (Macy`s). Универмаг наряду с небоскребом становится символом американского образа жизни, вобравшим в себя ключевые смыслы американского социума, «современным базаром для демократии». Рисунок универсального магазина в разрезе, иллюстрирующий текст, должен раскрыть социальную иерархию американского общества: «…в верхних этажах находятся предметы дорогие и менее требующиеся… вся обычная дешевка и брак носятся вниз, в подвал, куда близко забежать с улицы и купить на скорую руку. Здесь и толпится более демократический люд» [Зеленый шум. 1926. С. 190]. На первом этаже вечная распродажа: «Вот лежит куча шелковых блузочек. Тюлевые, тонкие, нежные, хватаются грязными руками, рвутся и раскупаются из-за мнимой дешевизны» [Там же. С. 189]. На самом верхнем этаже и на крыше размещены рестораны. Наверху располагается и рай для детей — игровые залы, отделы игрушек.

Однако представленная на рисунке и прокомментированная таким образом структура универсального магазина имплицитно повторяет модель построения мира, где противопоставление низа (образ подвала, мотивы дешевки, брака, грязи) — верху (дорогие товары, рестораны — «среди цветов и фонтанов» — курсив наш. — А.А.) [Там же. С. 191] и, соответственно, — хаоса — упорядоченности, ада — парадизу структурирует ось мироздания [1].

Таким образом, за социальным противопоставлением проглядывают скрытые, универсальные смыслы. В задании к тексту учащимся предлагается совершить экскурсию в универсальный магазин (если он имеется в их городе), сравнить его с американским и ответить на вопрос: «Какая разница между частной и государственной торговлей? (Спросите, куда поступает прибыль)» [Там же. С. 192]. Однако за ответом на частный, казалось бы, вопрос стоит сравнение двух моделей — Старого Мира, американского, капиталистического, и Нового Мира, советского, построенного на принципах социальной справедливости. Формирование новой картины мира и ее закрепление в сознании учащихся — именно на это были направлены фрагменты не только художественных, но и публицистических текстов, помещаемых в пособия первого послереволюционного десятилетия.

Социально-классовый угол зрения окрашивает в это время и статьи биографического характера, находившие по сравнению с прошлым веком очень незначительное место в учебных пособиях 1920-х годов. Если в конце XIX — начале XX века педагоги пробуждали интерес учащихся к личности Колумба, Вашингтона, Франклина, Фултона — тех, кто служил идее прогресса социального, технического, морального, чей жизненный путь демонстрировал верность идее и гуманистическим ценностям, то после революции ситуация кардинально меняется. Теперь в изложении биографий деятелей американской науки ценностным и маркирующим становится совсем иное — их происхождение из низов, принадлежность к трудовому народу, как это происходит в тексте И. Пашкевича, посвященном Эдисону и Фултону. Автор, обобщая, — наряду с общечеловеческой значимостью открытий американских изобретателей — не устает подчеркивать, что великие изобретения станут достоянием всего человечества «только тогда, когда будут вырваны из рук капиталистов восставшим рабочим классом» [Ананьин. 1924. С. 304]. Но как уживались две Америки: Америка великих достижений и Америка как олицетворение капиталистической скверны?

2.

Ключевым образом следует считать образ большого города. Конечно, образцовым стал очерк М. Горького «Город желтого дьявола», включенный в школьную программу. Но если мы обращаемся к контексту учебников середины 1920-х годов, то видим странную картину. Американский город — это не воплощение зла, но это же типичный для современного прогресса город. В авторитетной антологии очерк Горького оказывается лишь одним из иллюстративных материалов к теме «Город» [Город в произв. худ. лит. 1926]. В рамках этой темы, вскрывавшей остроту социальных противоречий буржуазного города, учащиеся знакомились со стихотворениями «Город-спрут» Э. Верхарна, «Вечерний прилив» В. Брюсова, «Сломанные заборы» Н. Полетаева и поэмой «Медный всадник» А. Пушкина.

В предисловии к первому изданию упомянутой хрестоматии для школьной и политпросветительской работы (для школ II ступени) «Город в произведениях художественной литературы» авторы пособия определяют поставленную цель: «Дать подбор художественных произведений, всесторонне обрисовывающих прежде всего “город капиталистической эры”… ставит себе задачей настоящая книга для чтения. Вместе с тем она очерчивает и абрисы того строя, к которому стремится социализм, осуществляя, таким образом, основную в наше время задачу просвещения: развернуть, вскрыть, осветить сущность и идеологию двух противостоящих в роковом поединке миров… Н.К. Крупская вполне правильно подчеркивает все значение таких бытовых набросков для уяснения картины революции и психологии ее творящих масс» [Город в произв. худ. лит. 1926. С. 3, 4].

В книге представлены фрагменты из текстов — как художественных, так и документальных, посвященных западным городам и репрезентируемым сферам социальной жизни. Композиционно пособие состоит из следующих разделов: общий пейзаж современного большого города; производство, торговля, транспорт; пролетарское дитя во власти капитала, торговля, банки, биржа, финансовый капитал; предвестники социальной революции на Западе; в городе переходной эпохи; грядущий город; владыкой мира станет труд и др.

Отмеченные выше устремленность в счастливое будущее, утопизм мышления не только проявляются в интересе к научной фантастике авторов пособий, но и дублируются в самой их структуре. Отчетливо просматривается временная линеарность: от империалистического прошлого (а в западном мире — настоящего) — к советскому настоящему и утопическому будущему. Поэтому в пособие «Город в произведениях художественной литературы» включены отрывки из произведений русских, европейских, американских писателей и поэтов, посвященных изображению современного западного города (Дж. Лондон «Железная пята», С. Льюис «Мистер Беббит», Б. Келлерман «Туннель», Э. Синклер «Джунгли» и др.), советского города (произведения В. Маяковского, В. Кириллова, А. Серафимовича, М. Герасимова и др.) и города будущего (утопии А. Богданова «Красная звезда», В. Морриса «Вести ниоткуда», Э. Беллами «Через сто лет», Я. Окунева «Грядущий мир» и др.).

Идеальной формой современного империалистического города и метонимически всего западного буржуазного мира становится Нью-Йорк. Пособие открывается панорамной фотографией современного Нью-Йорка, а затем следуют фрагменты из романов Б. Келлермана «Туннель» (описание Нью-Йорка) и С. Льюиса «Мистер Беббит» (картина жизни в городе Зените, прообразом которого, как можно предположить, является также Нью-Йорк). Сам же Нью-Йорк репрезентирован традиционным образом: небоскребами Манхэттена, сияющими огнями, ночными улицами, метро. Подчеркиваются бешеный темп жизни капиталистического города и в то же время — гигантские шаги технического прогресса, грандиозность технических достижений и проектов.

Так, составители пособия включают в него текст Д. Ньюкомба «Строители небоскребов. Рассказ из жизни американских рабочих», опубликованный первоначально в книге «Строители небоскребов. Необычайные рассказы из жизни трудового народа разных стран и народов» (М., 1924). В этом тексте изображен процесс строительства небоскреба, описаны условия работы на высотной стройке. Ньюкомб подчеркивает точность и слаженность движений рабочих, их хладнокровие, поскольку ценой ошибки на высоте тридцать пятого этажа является жизнь: «Под внешней беззаботностью вы чувствуете бесконечное напряжение всех нервов. Оно читается в выражении их глаз, в линиях их лиц, в быстрых, внезапных жестах, в осторожных кошачьих движениях. Постоянно стоя лицом к лицу со смертью, они становятся спокойными и хладнокровными от долгого упражнения» [Там же. С. 36].

Итак, в череду текстов, выразительно передающих невыносимые условия труда пролетариата в условиях империализма, входят удивительным образом и фрагменты, освещающие технологическую мощь Америки. Такая амбивалентность изображения США в учебном процессе коррелирует с еще одной тенденцией русского литературного процесса 1920–1930-х годов, когда в художественных произведениях изображались американские специалисты, оказывающие техническую помощь молодой Советской России (В. Катаев «Время, вперед!», Б. Ясенский «Человек меняет кожу» и др.). Как и в литературе XIX века, в советской литературе сохраняется противоречивое восприятие заокеанской страны, осложненное нарастающим идеологическим противостоянием и формированием образа врага.

3.

Став всего лишь иллюстративным материалом, американская литература оказывается в ряду произведений, которые изображают борьбу с буржуазией или колониализмом в разных частях планеты. Так, в рабочей книге по литературе «Путь борьбы» учащиеся знакомятся со стихотворением Н. Тихонова «Сами», в котором индийский мальчик Сами узнает о революции в далекой России, и это придает ему сил к сопротивлению колонизаторам-англичанам; с рассказом С. Буданцева «Форпост Индии», также посвященным классовой борьбе на Востоке. Пробуждая творческое начало учащихся в познании психологии классовой борьбы, авторы учебника предлагают им «написать самостоятельный рассказ, который служил бы продолжением стихотворения Тихонова, и показать, как мальчик Сами, выросши, постепенно превращался в большевика Ахмерова» [Кременский. 1927. С. 276]. В скобках авторы замечали: «Предположите, что Сами не индус, а перс» — таким образом, с одной стороны, восстанавливался национальный статус-кво героя, но с другой — подчеркивалась абсолютная взаимозаменяемость культур и точек пространства. В списки же рекомендованной для самостоятельного чтения литературы включались такие произведения, как пьеса С. Третьякова «Рычи, Китай», стихотворение Веры Инбер «Восток и мы», повесть А. Аросева «От желтой реки» и др.

Так перед учащимися была развернута картина борьбы пролетариата, принимавшей планетарный масштаб и разрушавшей культурные и географические границы. Эта идея находила непосредственное выражение в текстах русских поэтов — преимущественно пролеткультовцев и членов «Кузницы», широко представленных в учебниках 1920-х годов. Среди наиболее востребованных учебным процессом того времени были произведения писателей, в которых прямо утверждался мессианский характер борьбы за новый мир. Железный Мессия В. Кириллова «к вечному братству народы зовет, Стирает черты и границы» (стихотворение из одноименного сборника «Железный Мессия»). А в одном из характерных для того времени текстов, изучаемых в новой школе, И. Садофьев рисует эсхатологическую картину разрушения старого мира и рождение из хаоса мира нового: «Мы разбили Зла оковы И познали битвы сладость, И вселенной Новым Словом Возвещаем нашу радость… Развенчали трон позорный, В обаянии дворцов…Мы на суше, мы на море, Мы и в воздухе парим… Достиженья умножая, Небывалое мы явим… Темный хаос побеждая — Коллективно Миром правим» («Всемирный товарищ»). Сакральное мироощущение, пафос борьбы, выраженные в творчестве революционных поэтов, перекликались с идеями утверждения силы, молодости и активности в поэзии У. Уитмена, чья «Песня» («Не скорбным, остывшим, бессильным бойцам») изучалась на 3-4-м году обучения [Ананьин. 1924].

Так рождалась новая Утопия. Как пишет М.Я. Геллер, именно в 1920-е годы атмосфера времени характеризовалась ожиданием чуда, надеждами на скорое строительство нового мира и создание нового человека [Геллер. 1994]. Новая школа не могла оставаться в стороне от этого процесса. Учащихся убеждали в том, что планету ожидает ослепительный путь [Мамонов. 1930]. Эти поиски актуализировали жанры утопии и антиутопии, жанры фантастического романа и повести. В 1920-е годы авторы программ и учебников активно включали в них произведения русских и западных авторов. В ряду изучаемых такие писатели новой России, как С. Буданцев («Эскадрилья Всемирной Коммуны»), А. Богданов («Красная звезда», «Инженер Мэнни»), авторы западных утопий / антиутопий: англичанин У. Моррис («Вести ниоткуда»), американцы Э. Беллами («Через сто лет», как тогда переводили название романа «Взгляд назад»), Дж. Лондон («Железная пята»).

Но и такой наплыв новых текстов не смог защитить их от очередного превращения из цельных художественных произведений в иллюстрации. Утопия Беллами включалась в список рекомендованной литературы по теме (раздел «Что читать»), однако фрагменты из романа не публиковались в учебниках. Роман же Лондона «Железная пята» был представлен адаптированным пересказом главы «Клуб филоматов», в котором один из главных героев Эрнест Эвергард разоблачает сущность капитализма и предрекает победу революции. В «Книге для чтения» этот фрагмент озаглавлен более ясно и более однозначно для начинающего советского читателя: «Класс против класса». Адаптация оригинального текста осуществлялась в направлении как упрощения содержания, так и корректировки его идеологической составляющей. Так, составители опускают фрагменты речи, в которых герой говорит о возможном мирном переходе власти к рабочим в результате выборов.

Не укладывались в матрицу формирования у учащихся понимания революционных процессов те сроки победы революции, о которых говорит Эвергард. Так, в оригинале читаем: «Через год, через десять, ну пусть через тысячу лет ваш класс будет низвергнут. Мы добьемся этого силой, силой проложим себе дорогу к власти» (курсив наш. — А.А.) [Лондон. 1976. С. 226]. Авторы учебника не могли принять столь долгий срок борьбы американского пролетариата с буржуазией, поэтому в русской школьной версии главы остался следующий текст: «Но мой класс, класс рабочих, класс трудовой, опрокинет ваш класс, класс капиталистов. Будет ли это через год или через десять, ваш класс будет разрушен, и сделаем это мы» (курсив наш. — А.А.) [Город в произв. худ. лит. 1926. С. 227].

***

Таким образом, в сознании учащихся формировалась уверенность в скорой победе мирового пролетариата, подкрепляемая не только поэтическими, героическими по своему пафосу, призывами, но и описаниями картин скорого установления нового мирового порядка. Например, в повести «Эскадрилья Всемирной Коммуны» изображается, как в 1936 году завершилась вторая мировая война — пролетариата с буржуазией и как русские и американские самолеты уничтожают последний вражеский оплот — остров Мадагаскар, на котором засели Рокфеллер и Муссолини. В повести не стоит вопрос о союзничестве России и США, поскольку во всем мире победил пролетариат, и в этой картине мира нет места культурному, национальному разнообразию, идеологическому несходству. Мир становится гомогенным. Конфликт, заявленный в повести Буданцева, и ее основные сюжетные ходы выражают общую тенденцию русской фантастической прозы 1920-х годов — изображать США как последний оплот старого мира, в ожесточенном бою с которым устанавливается новый мировой порядок [2].

Литература

Ананьин В.И, Флеров И.А. Утренние зори. Третья книга для чтения в школе и дома. 3-й и 4-й годы обучения. М.: Гос. изд-во, 1924. 407 с.

Арустамова А.А. Америка в детской литературе конца XIX в. в России // Вестн. Перм. ун-та. Российская и зарубежная филология. 2009. № 4. С.76–80.

Геллер М.Я. Машина и винтики. История формирования советского человека // http://lib.rus.ec/b/131932 (дата обращения: 14.02.2012).

Генис А. Американская азбука. Екатеринбург: Изд-во Урал. ун-та; СПб.: Летний сад, 2000. 95 с.

Город в произведениях художественной литературы: пособие для шк. и политпросвет. работы / сост.: И.В. Владиславлев, О.С. Лейтнеккер, Б.Е. Лукьяновский. М.: Гос. изд-во, 1926. 360 с.

Гудки. Хрестоматия для школ рабочей молодежи / сост.: А. Тхоржевский, В. Белый, М. Стасенко. М.: ГИЗ, 1925. 520 с.

Добренко Е. Формовка советского читателя. Социальные и эстетические предпосылки рецепции советской литературы. СПб.: Акад. проект, 1997. 320 c.

Ефремин А., Кочетов С. Серп и молот. Книга для чтения в труд. шк. Второй год II ступени. М.: Работник просвещ., 1924. 200 с.

Зеленый шум. Хрестоматия для труд. шк. М.–Л.: Гос. изд-во, 1925–1926. (Учеб. пособия для шк. I и II ступ.). Ч. 3: 3-й и 4-й года обучения / сост.: Е.Е. Соловьева, В.И. Волынская, А.М. Смирнова. 1926. 263 с.

Кларк К. РАПП и институализация советского культурного поля в 1920 — начале 1930-х годов // Соцреалистический канон. СПб.: Акад. проект, 2000. С. 209–224.

Красная новь: Хрестоматия для труд. шк.: 3-й и 4-й годы обучения / сост.: А. Лебедев, В. Поляков, И. Устинов. 8-е изд. М.–Л.: Гос. изд-во, 1926. 525 с.

Кременский Н., Мамонов В., Феддерс Г. Путь борьбы. Рабочая книга по литературе для рабфаков, школ взрослых и для самообразования. Ч. 4. М.–Л.: Долой неграмотность, 1927. 303 с.

Крупская Н.К. Программы ГУСа для школ I ступени // http://lib.rus.ec/b/270988/read (дата обращения: 15.02.2012)

Литературная энциклопедия: в 11 т. М., 1932. Т. 6. 920 стб.

Лондон Д. Собрание сочинений: в 13 т. М.: Правда, 1976. Т. 6. 447 с.

Мамонов В., Феддерс Г., Цветаев В. Рабочая книга по литературе и языку для 8-го и 9-го годов обучения. М.–Л.: Гос. изд-во, 1930. 336 с.

Николаев Д.Д. Русская проза 1920–1930-х годов. М.: Наука, 2006. 688 с.

Рабочий класс на Западе. Подвижная хрестоматия для школ II ступени. Часть III / сост. Л. Мирский, В. Цветаев. М.–Л., 1926. 568 с.

Рыбникова М.А. Литература наших дней в восприятии учащейся молодежи // Современные писатели в школе / под. ред. А. Ефремина, И. Кубикова. М.–Л.: Гос. изд-во, 1927. Вып. 2. С. 148–163.

Соловьева Е.Е., Волынская В.И., Смирнова А.М. и др. В новой школе. Книга для работы во второй группе городской школы. М.–Л.: Гос. изд-во, 1929. 383 с.

У станка. Чтение для молодежи из иностранной литературы: сб. 2-й / сост. Т. Панкратова, И. Марголин. Л.: Гос. изд-во, 1925. 579 с.

Хрестоматия по русской литературе / сост. Л.С. Гинзбург, Е.А. Сидоров, А.Б. Шапиро и др. Л.: ГИЗ, 1925. Ч. 1. 319 с.

Примечания

1. Ср. тезис А. Гениса о средневековой модели мира, лежащей в основе структуры американского молла, постиндустриального воплощения универмага. «Молл — средневековая ярмарка, воскрешенная Новым Светом в лучших традициях Старого. Несложное уравнение: если из постиндустриального общества вычесть индустриальный корень, то мы неизбежно попадем в Средневековье» [Генис. 2000. С. 46]. И далее там же: «Любимой метафорой промышленной эры была фабрика — “фабрика хлеба”, “фабрика мыслей”. В коммерции ей соответствовал универсальный магазин с его километровыми рядами штанов и сорочек».
2. Так, в повести В.Д. Никольского «Через тысячу лет: научно-фантастический роман» (1927) мир проходит через апокалипсис тотальной войны, охватившей все пространство земного шара. Источником же стало противостояние Пан-Американской империи, включавшей в себя США, Австралию, Южную Америку и Японию, и Великим Союзом Социалистических Республик Европы, Азии и Африки. Новый мир, родившийся в муках, изображен как осуществившаяся утопия на основе коммунистических идеалов.

Комментарии

Самое читаемое за месяц