Стиль «макабрический»? Минобр

— Гасан Чингизович, я прослушала вашу едкую радиоколонку на RFI, а потом перечитала ее на сайте: вы, оказывается, не захотели присоединиться к протесту вузовской общественности по поводу «неэффективности» вузов. В чем-то существенном вы солидарны с протестующими, а в чем-то — и притом в чем-то более серьезном — нет. В чем дело?

— Постараюсь ответить на эти вопросы как можно короче. Мне кажется, что длинные объяснения здесь только мешают существу дела.

— Ну хорошо, согласны ли вы с общим суждением министерства образования?

— Давайте я вам сначала задам несколько вопросов — за 20 лет в России произошло массовое переименование и переодевание сотен учебных заведений. Бывшие профтехучилища и техникумы стали институтами, бывшие институты — университетами и академиями. Было такое?

— Было!

— Наблюдали ли вы массовые протесты преподавателей лучших вузов против этой инфляции?

— Нет, не наблюдали.

— Так. А кто-нибудь из более-менее авторитетных фигур российской науки и высшего образования выступил против открытия, например, в МГУ факультетов по несуществующим в природе наукам вроде «глобальных процессов»?

— Нет, не выступили.

— А как вы думаете, почему не выступили?

— Ну, это был бы донос какой-то, все-таки живи и давай жить другим.

— Совершенно верно. Об этом можно сказать и резче: не будем трогать это, потому что потом хлопот не оберешься. Конечно, многие ворчали, на некоторых факультетах даже студенты и молодые сотрудники пытались бастовать. Ни черта не получилось. Дальше — больше. Общая картина высшего и среднего образования в стране в целом, действительно, ужасающая. В хорошем состоянии она только там, где, в силу исторической случайности, оказалась критическая масса выдающихся и неподкупных ученых, которые построили свои школы, как в РГГУ, например.

— Но ведь именно этот университет признали «неэффективным»! И именно его вы поддержали в роли иностранного агента — как колумнист французской радиокомпании!

— Да, вы тут касаетесь двух аспектов проблемы. Во-первых, абсолютно недопустимого тона, в котором выступил министр образования. Тут совпало чиновное хамство с явной несправедливостью к очень многопрофильному вузу, в котором преподают выдающиеся ученые, откуда выходят прекрасные выпускники, где свои научные школы за исторически кратчайший срок создали Сергей Юрьевич Неклюдов, Николай Витальевич Шабуров, я лучше не буду даже перечислять дальше. Но с РГГУ что получилось? Насколько я знаю, университету потихоньку перекрывали кислород все эти годы, сокращали зарплату, урезали набор. Потому что университет вроде бы государственный и, вместе с тем, как бы оппозиционный, привыкший к высокому качеству — академическому, человеческому — контактов хороших преподавателей и хороших студентов. Для лучших университетов мира это — норма, в европейском контексте только это и нормально, но в нашей стране международные нормы как раз обычно презирают. После нескольких лет целенаправленного сокращения финансирования и принуждения строить какие-то филиалы в регионах, чтобы таким образом зарабатывать на жизнь, самим же обвинять вуз в «неэффективности» — это значит просто над ним глумиться.

— Но это же повсеместное явление.

— Вот именно. За двадцать лет, при прямом и непосредственном участии министерства, закреплялась система массового снижения качества образования.

— И что теперь?

— И теперь друг другу в глаза смотрят чиновники с рыльцем в пушку и преподаватели, которые знают, что за двадцать лет они не сформировали сообщества, способного на критическую самооценку. Такое сообщество только-только начинает складываться. Традиция, будь она неладна, не лезть в чужие дела, не вмешиваться в безобразия, которые происходят рядом, иногда на твоем же факультете, на твоей же кафедре, и привела за двадцать лет к неспособности университетов к самоочищению. Университетская профессура, какая бы замечательная она в том или ином случае ни была, перестала быть безусловным источником авторитетности даже для студентов.

— Что уж говорить о чиновниках Минобра…

— Именно!

— Но что же делать?

— Развести полномочия. С одной стороны — государство, со своими интересами. С ним сейчас много проблем. Оно сейчас спелось с церковью, местами пытается поселить попов с иконами там, где двадцать лет назад обитал научный коммунизм с программой КПСС. Понятное дело, в специальных религиозных вузах, в университетах, финансируемых, скажем, на паях церковью и государством, это абсолютно законно. Но в ответ на клерикализацию обычного светского образования ничего, кроме нескольких в меру остроумных анекдотов, не последовало. Идеологическая чертовщина сочетается с провинциальщиной, со всякими доморощенными «новыми хронологиями» и «синергетическими методологиями». Если бы это все было в частных вузах, никакой беды бы не было. Но этому мракобесию и провинциализму удалось пробить дырку как раз в государственные университеты, а это беда.

— Да, конца света вон некоторые ждут. Но что же делать, как реагировать на заявление Минобра?

— Диф-фе-рен-ци-ро-ван-но. На хамство — встречными исками, в том числе и моральным давлением. Но не защищать вместе со своей специальностью, своей кафедрой — оптом! — десятки и сотни липовых вузов! Да, я знаю, что иногда умнейшие и хорошие люди подписывают письма протеста. И я бы подписал с ними такое письмо, если бы оно было написано в момент, когда все это позорище начиналось, когда вводили ЕГЭ в его нынешней форме, когда техникумы объявляли университетами.

— А как же наши действительно знаменитые на весь мир вузы?

— Слушайте, ну это же мифология. Кого вы сейчас уговариваете? России сегодня просто нечем гордиться в плане современных методов преподавания. Наши студенты как социальная группа — инертны, не мобильны, не готовы к проявлениям ни содержательной, ни формальной солидарности. Самое печальное — они не выдвигают содержательных требований преподавателям. Покалеченными выходят из школы и нуждаются, по крайней мере, в первом семестре, в пропедевтике, в переобучении вузовским методам образования. Атомизация студенческой среды еще выше, чем в остальном обществе. Отношения студент — преподаватель далеки от сотворчества.

— А что у нас сейчас — лучшее?

— Лучшее, что сегодня у нас есть, это новые возможности ездить за границу, смотреть мир, учиться в других университетах. Надо честно и откровенно сказать: сегодня Россия в области образования — догоняющая страна. И точка. Не врать, а, стиснув зубы, догонять более передовые страны. Нам очень не повезло, что министр выступил так, мягко говоря, необдуманно, нахамив всем без изъятия. Ну, авось обтешется. Заместители у него, насколько я их знаю, очень серьезные и дьявольски толковые люди.

— А политический подтекст заявления министра?

— Не знаю, почему я так чертыхаюсь все время, сорри…

— Мои вопросы действуют, наверное, как вопросы экзорциста.

— Ну, может быть. Тут вот какое дело. Представителям государства надо вежливо, но твердо сказать, что они в лавке не хозяева. Они должны выделять средства на всеобщее среднее и очень хорошее, но далеко не всеобщее высшее образование. Сказать, что мы тут сейчас готовим людей, которые и благодаря которым нас с вами будут или не будут кормить следующие поколения. Сейчас ведь вузы фактически не отчисляют студентов за академическую неуспеваемость! Я пять лет наблюдал это на филфаке МГУ. После первого курса всем всегда было ясно, кто может учиться дальше, а кто — нет. Но вот те, кто не может, как правило, все равно остаются, их дотягивают, натягивая оценки, до самого конца. Самое комичное, что среди кандидатов на отчисление много так называемых платников. И они сами, и некоторые администраторы думают, что они заплатили не за право учиться, а за отметки и дипломы. Это и действует разлагающе на нормальных студентов, у которых никто как-то и не спрашивает, нравится ли им учиться рядом с людьми, которым просто не место в университете, которые отнимают кислород у сильных студентов.

Но нормальные люди не хотят связываться — слишком многое зависит от администрации. А должно зависеть только от оценок, т.е. от преподавателей.

— А идею сокращения административного персонала, которого требуют многие, вы поддерживаете?

— Нет, это мне кажется ошибкой. Наоборот, в университетах обязательно должен быть квалифицированный персонал — на службе у студентов и преподавателей, квалифицированно обслуживающий учебный процесс.

— А какие-то конкретные экстренные меры вы себе представляете? В духе «если бы директором был я»?

— Они одинаковы во всем мире. Должны быть авторитетные группы, с участием представителей министерства, обязательных иностранных партнеров, профессуры самих вузов, — группы, которые должны — за деньги! — вынести свой вердикт, в какой мере та или иная кафедра, тот или иной вуз вообще могут так называться. Это болезненная процедура, но без нее не обойтись. Одному только министерству никакого доверия быть не может, и самому проверяемому вузу полного доверия быть не может. Вот иностранные наблюдатели и помогут объективности.

— А вот письмо ученого совета филологического факультета МГУ вы читали? Вы же там до недавнего времени сами работали.

— Именно по этой причине воздержусь от комментариев. Свои авгиевы конюшни, увы, есть везде. И закрывать на это глаза, делать вид, что за поведением властей стоит только криминальный интерес — оттяпать здания и т.п ., — по меньшей мере простодушно. Зайдите в новый так называемый Интеллектуальный центр МГУ, выстроенный между метро «Университет» и философским факультетом. В этом зиккурате потрясающие просторные помещения, дружелюбные и квалифицированные сотрудники — библиографы, библиотекари, научные сотрудники, электронные каталоги. Но там вахтеров и гардеробщиц больше, чем студентов. Потемкинская деревня из мрамора, бетона, бронзы и алюминия. По части площадной «эффективности» все в порядке. Вот только обучаемого поколения нет.

Беседовала Ирина Чечель