Постсоветские сумерки: Неподатливая политическая культура России и Украины

16 ноября 2012 года Президент России Владимир Путин и канцлер ФРГ Ангела Меркель встретились на ежегодном российско-немецком саммите, впрочем, без всякой взаимной симпатии. Как широко сообщалось в СМИ, эта встреча, сокращенная до нескольких часов, никак не клеилась. В действительности успех саммита состоял в том, что его результат оказался в противоречии с его задачей.

А. Меркель взбесила В. Путина утверждением, что тюремное заключение членов панк-группы «Пусси Райот» должно быть признано нарушением прав человека. Путину пришлось превратить случай «Пусси Райот» в пример противозаконного антисемитизма: как рассчитывал российский президент, Германия понимает, что это такое. Несмотря на политический антагонизм сторон, саммит завершился подписанием контракта на 2,5 миллиарда евро, согласно которому немецкий индустриальный гигант «Сименс» поставит РЖД 675 локомотивов.

Есть нечто примечательное в характере результатов переговоров: встреча стала итогом с трудом достигнутого изменения стратегии Берлина, в котором совпали романтические борцы за права человека с прагматически мыслящими экономистами. Ведь А. Меркель, заигрывающая с идеализмом, и В. Путин, потворствующий национализму, пришли к соглашению в сфере взаимовыгодного сотрудничества. Ни одна из сторон не осталась в выигрыше и не смогла мало-мальски приемлемым способом выйти из той неловкости, в которой она оказалась.

Несколькими неделями ранее долгожданные парламентские выборы на Украине также оказались безрезультатными. И Вашингтон, и Брюссель ждали их по меньшей мере год, надеясь выяснить, насколько украинские власти услышали и осознали критику жестоких способов политической борьбы, таких как преследование отдельных представителей оппозиции. Неожиданным образом выборы на Украине оказались по большей части свободными и честными. Однако при этом они были несовершенными по организации и не привели к разрешению политического кризиса. Ю. Тимошенко, обожаемая на Западе, осталась в тюрьме, а раздражающий Запад президент В. Янукович остался у власти. Очевидно, что в какой-то момент, летом 2008 года, консенсус между лидерами западных стран в вопросе о постсоветском мире просто исчез.

Оглядываясь назад, мы начинаем понимать, что единство во взглядах на дальнейшую судьбу постсоветского мира исчезло летом 2008 года, в период между провалившимся весенним саммитом НАТО и разгоревшейся в августе российско-грузинской войной. С тех пор политику Европейского союза в отношении постсоветского мира и «восточных партнеров» можно охарактеризовать как повсеместное недовольство Запада своей же политикой. Разочаровывающий своей безрезультатностью тупик саммита этого года и октябрьские выборы на Украине против нашего желания воспринимаются как метафора нынешнего времени, с одной стороны, и как подтверждение нашей дороги в никуда, с другой. Как мы достигли дна политического отчаяния и на каких поворотах и ухабах рухнула наша политика — сама по себе интересная повесть.

Первую главу этой повести можно было бы озаглавить: «Иррациональное изобилие», поскольку она отсылает к раннему периоду западного энтузиазма в отношении народившихся постсоветских демократий, начиная с Революции роз в 2004 году. Тогда американские политики поспешили славословить пылкого президента М. Саакашвили и грузинскую демократию с такой же торжественной настойчивостью, как покупатели восхваляют супермаркет «Уолмарт» на следующий день после Дня благодарения. Годом позже, стойко преодолев многочисленные препятствия на своем пути, состоялась Оранжевая революция; и на следующий же день после инаугурации президента В. Ющенко премьер-министр Т. Блэр предложил принять Украину в члены ЕС.

Однако к 2007 году розы уже отцвели, по крайней мере в Грузии. Вопреки воодушевляющей риторике президента Буша, утверждавшего неизбежность демократической трансформации, его речь на площади Свободы в Тбилиси отдавала настроением упадка. Президент читал речь, уткнувшись в письменный текст, когда кто-то бросил на сцену старую советскую гранату. Из-за давности производства и плохого качества она не взорвалась, но подпрыгивала и крутилась незаметно для толпы, пока сотрудник охраны не швырнул ее в заброшенную с советских времен вентиляционную шахту. Граната с плохо сваренными швами, грохнувшая в темноте забытого советского туннеля в горах Кавказа, — хорошая метафора нового периода разочарования, так и вертящаяся на языке. Привычка президента Буша преувеличивать свою роль, в частности, в вопросе трансформирующей силы американской модели демократии, в конце концов, только высветила фрагментацию, происходившую в политике Запада в отношении постсоветского мира.

К моменту саммита НАТО в Бухаресте в апреле 2008 года европейские союзники под руководством Германии поставили заслон надеждам и Грузии, и Украины начать подготовку к вступлению в НАТО. Любые иллюзии по поводу успешного продвижения западной политики поддержки революционно-демократических изменений в лидирующих постсоветских демократиях исчезли, когда Грузия и Россия вступили в войну в августе 2008 года. Когда Россия начала обстрелы, не осталось никаких оснований думать, что под бряцание оружия вырастет стабильная и процветающая демократия. Вероятно, единственным политическим курсом, который все-таки будет проводиться в 2013 году, станет Восточное партнерство или то, что от него останется.

К 2009 году ЕС заключил соглашение о начале Восточного партнерства, направленное на то, чтобы компенсировать экономические потери от отсутствия интереса со стороны ЕС и НАТО к постсоветским государствам. Для этого была предложена программа ассоциации с европейскими институтами, весьма неопределенная и недостаточно разработанная. Новый американский президент преуспел в том, чтобы ослабить еще недавнее стремление центральноевропейских и восточноевропейских государств к воинствующей поддержке демократии на территории бывшего СССР со стороны Запада: он объявил «перезагрузку» с Россией, которая вплоть до сего дня была целью тонко завуалированной стратегии «нового сдерживания».

У этих половинчатых политических линий было что-то общее: во-первых, они не могли удовлетворить предполагаемых бенефициаров и, во-вторых, в постсоветском мире они мало что утешительного несли творцам этих политических стратегий из Вашингтона или Брюсселя. Ни перезагрузка с Россией, ни связи с остальными государствами бывшего Советского Союза не имели ни малейшего влияния на внутреннее положение или национальное развитие постсоветских полудемократий. Вероятно, единственным политическим курсом, который все-таки будет проводиться в 2013 году, станет Восточное партнерство или то, что от него останется. Несомненно, что в период между 2008 годом и нынешним временем немногие верили в результативность западной политики в постсоветских демократиях или в то, что эти демократии развиваются по образцу Вишеградской группы, Прибалтики или даже передовых демократий на Балканах (Словения и Хорватия).

Однако возник еще один вопрос, неотвязно внушающий политическому сообществу беспокойство и неуверенность. Может быть, неэффективность нашей европейской политики лежала вовсе не в области политики развития или исполнительной политики? Может быть, мы не учли что-то более основополагающее в природе постсоветских государств и их готовности к политическому развитию и европейской интеграции? Это объяснило бы, почему мы не можем ни предсказать, ни повлиять на поведение президента В. Путина или президента В. Януковича и почему такие рядовые события, как парламентские выборы в Грузии, постоянно приводят нас в изумление. Наша интерпретация политической культуры и развития того, что было когда-то советским пространством, просто оказалась ошибочной. Проблема истолкования России, а также полудемократий и автократий, окружающих ее, — сердцевина восточного вопроса на Западе. И наша близорукость объясняется неверным пониманием этой политической культуры и ее важности для мирового сообщества. С. Хантингтон, как и многие другие историки, отмечал, что либеральную правовую протестантскую парламентаристскую Западную Европу отделяет глубокая пропасть от авторитарных олигархических православных президентских систем славянской Европы и Евразии [1].

Вряд ли это можно назвать столкновением цивилизаций, но в значительной степени термоклином двух политических культур, существенно отличающихся «внутренней температурой» и при этом соприкасающихся друг с другом. К счастью, нам видно, что крайне различные политические культуры, даже находясь в непосредственной близости друг от друга, могут быть очень стабильными в течение долгого периода времени. Но этот баланс сохраняется лучше всего тогда, когда каждая культура до некоторой степени изолирована от другой; и нарушается он, когда вызванные внешними причинами потрясения угрожают более слабой системе. К примеру, что происходит с большинством постсоветских государств, если глобальная рецессия ставит под вопрос само существование их экономической системы? В период экономического или политического кризиса политическая культура этих стран приобретает огромное значение.

После краха империи

В объяснении поведения бывших коммунистических наций или наций, находящихся в состоянии постконфликта, мы часто исходим из наших побед над фашизмом в 1945 году и советским тоталитаризмом в 1989–1991 годах. Мы полагали, что государства, получив свободу выбора, естественным образом обратятся к европейским моделям демократии, как это произошло в Западной Европе после Второй мировой войны и в Центральной и Восточной Европе по окончании эры холодной войны. Однако это не всегда тот путь, который избирала Европа в прошлом.

Норман Дэвис в книге «Исчезнувшие королевства» рассказывает занимательную историю о том, что произошло после разграбления Рима Аларихом в 410 году н.э. [2]. Как оказалось, Аларих основал вестготское королевство (царство) в Аквитании во Франции, построив его почти полностью на основе политической культуры, системы организации и законах той самой Римской империи, падению которой он так способствовал. Словом, после того как варвары разграбили Рим, они попытались реконструировать эту модель, но в ухудшенном варианте. Против ожидания, вестготы просуществовали на этой территории около 90 лет, но понадобилось еще 500 лет, чтобы упадочная политическая культура Рима была превзойдена и вытеснена французской культурой. Дэвис называет это растянувшееся следствие падения Рима «постримскими сумерками». Вероятно, нам следовало бы подумать об импликациях «постсоветских сумерек», где жадная наглость А. Лукашенко или бесчестное лавирование В. Януковича являются просто начальным «варварским» этапом.

Если бы мы приняли модель Дэвиса, то признали бы, что та длительная фаза, в течение которой политическая культура Советской Москвы придет в упадок на века, еще даже не началась. Конечно, это преувеличение. Но оно помогает нам наглядно увидеть, что демократии не всегда расцветают сами по себе, как тюльпаны весной. Постимперские переходные периоды в европейской истории были гораздо более протяженными и мрачными, чем недавний переход от Варшавского пакта к НАТО.

Состояние дел в постсоветских государствах

Условия, в которых находятся постсоветские государства, возможно, улучшились по сравнению с пропастью, в которой они оказались в начале 1990-х годов. Однако в большинстве случаев эти государства не поднялись до уровня советского периода, и уж никто не приближался к европейскому уровню ВВП на душу населения такими темпами, как Польша или страны Балтии. Белоруссия находится в наихудшем со времен Сталина состоянии, и политически, и экономически. Это совершенно полицейское государство с жестоким и при этом пародийным диктатором. Ситуация на Северном Кавказе еще плачевнее, поскольку этот регион вышел из-под контроля Москвы и превратился в неуправляемую кашу из полевых командиров, радикального исламского фундаментализма, криминального трафика и всеобщей бедности. Азербайджан, вопреки своему сверхбогатству, основанному на нефти и газе, отвернулся от реформы по европейским лекалам и демонстрирует отсутствие всяческого интереса к свободной торговле или связям с европейскими институтами. Все определеннее и явственнее Азербайджан Ильхама Алиева вырождается в наследственную автократию, подпираемую нефтедолларами. Существенно, что легитимность и сила династии Алиевых берут свои истоки напрямую в карьере Гейдара Алиева в КГБ и Политбюро.

Армения остается изолированной, заигрывая с политическим насилием и подавлением альтернативных политических партий. Ее главными политическими субъектами действия по-прежнему являются вооруженные кланы. Остаются очень большие сомнения по поводу Грузии, несмотря на восемь лет реформ и недавнюю мирную смену правительства на свободных и честных выборах. «Добрый царизм» М. Саакашвили и его партии, добившихся успеха в реформировании, модернизировании и вестернизации экономики и политической системы Грузии, как представляется, отступил перед необузданным популизмом эксцентричного премьер-министра Бидзина Иванишвили, который даже слышать ничего не хочет о демократических процедурах и политической толерантности. Из менее значимых постсоветских государств только Молдова — к счастью, не имеющая общей границы с Россией, — кажется перспективной (в сравнении с остальными) и выказывает охоту к неторопливому движению в направлении Европы. Но и спустя 20 лет после конца коммунистической системы коммунистическая партия все еще остается крупнейшей партией страны, а политическая элита Молдовы в течение почти двух лет после недавних выборов не была способна назначить действующего президента вместо исполняющего обязанности.

Очевидно, эти страны нельзя назвать здоровыми детьми цветных демократических революций. И Оранжевая революция, и Революция роз как таковые кажутся сегодня гораздо менее славными революциями. Сложно доказать, как это делал Д. Буш в своей речи на площади Свободы, что демократия в этих странах является чем-то неизбежным и что движущей силой политических изменений в них является всеобщая вера в индивидуальную свободу. Замороженные конфликты остаются теми же, что и раньше: в случае Южной Осетии и Абхазии они становятся даже холоднее, а в случае Нагорного Карабаха угрожают стать намного горячее. На пространстве постсоветского мира политическая свобода и инакомыслие ограничиваются секретной и налоговой полицией, законами о клевете или запрещениями НКО. Вот на что «постсоветские сумерки» могли бы быть похожи: остатки автократической политической культуры, как острые осколки стекла, рвущие ткань Российской и Советской империй.

Если обратиться к ситуации в России и Украине, двух главных силах постсоветского мира, то она в них покажется менее хаотичной, но потенциально более опасной. В малых государствах постимперские сумерки стали причиной постоянного беспорядка и ослабления безопасности, довольно высокой изоляции от европейской и глобальной политики, жестких ограничений экономического роста (исключая Азербайджан) и главное, создания политических систем, ограничивающих индивидуальные гражданские свободы и возможности личного роста. Однако в более крупных государствах стабильность присутствует только на поверхности жизни общества. Они владеют достаточным количеством населения и ресурсов; как Россия, так и Украина подключены к международным рынкам и политике. В Центральной Азии убийство лидера оппозиции — ничем не примечательное событие, но в Киеве небольшое повышение цен на природный газ приводит к европейскому кризису. Неудача России или Украины может иметь побочные последствия, способные разрушить Евро-Атлантику. Именно это, кажется, и происходит.

Экономический кризис в России

Иван Крастев недавно писал, что в 1991 году «советский порядок был парализован смертельным сочетанием политической стабильности и экономической неэффективности» [3]. Во многом то же самое можно было бы сказать о сегодняшней России. Политический паралич, сопрягающий дуумвират Путина – Медведева с системным корпоративным недоменеджментом, воспроизвел общие экономические условия двадцатилетней давности и стал угрожать распадом постсоветской системы. Негативные эффекты от разрушения экономической системы, восходящей к советской экономике, могли бы затормозить политический коллапс в 1991 году, знаменовавший окончание холодной войны. Крастев напоминает, что, оценивая ситуацию в путинской России, Запад допустил ряд существенных ошибок в ее интерпретации.

Мы считали, что автократические тенденции в путинской России приведут к формированию мощной автократии, в то время как на самом деле Россия сегодня — слабое государство. Мы полагали, что мощная Россия утвердит свою силу, тогда как она только грозила (выделено нами. — Ред.) сделать это и обычно демонстрировала жесты силы — заключение в тюрьму участниц группы «Пусси Райот», а также исполненные символического смысла выигрышные кадры с байкерами в кожанках. Разрекламированный на протестных акциях московский средний класс далек от эксплуатируемого меньшинства или политического класса, подвергаемого преследованию со стороны правящей партии.

Как отмечает И. Крастев, Кремль не хочет и не умеет управлять народом, а умеет только безжалостно выкачивать природные ресурсы России. Вот почему президент Путин заботится о вовлечении «Газпрома», «Роснефти», «Русала», «Внешэкономбанка», ВТБ и других корпораций в развитие, экспорт и финансирование российских энергоресурсов и минеральных ресурсов как «стратегической индустрии» [4]. Постсоветская Россия и рост ее мирового влияния основывались на эксплуатации ресурсов государственных компаний. Путин отбросил идеологию советской империи в стилистике своих речей, но сохраняет ее политическую культуру в поисках примитивной формы меркантилистского капитализма, который и стал постсоветской экономической системой. Когда И. Крастев замечает, что современная Россия — это «нация Путина», он имеет в виду, что а) Россия неотделима от созданного лично Путиным нового извода советской политической культуры (примерно как до недавнего времени М. Саакашвили рассматривался как персонификация современной Грузии) и б) Путин является архитектором как управляемой демократии, так и (что более существенно) системы государственного олигархического капитализма, характерного только для России.

Как и во всех полутеневых системах, изъяны, однажды уже ставшие причиной краха империи и по-прежнему оставшиеся в сознании ее политического наследника, разрушат и постимперскую систему. Как писал С. Коткин, «Россия наследовала все, что стало причиной краха Советов, а также самый этот крах» [5]. И все эти процессы продолжаются в сегодняшней России. В. Путин, Д. Медведев и русская финансовая элита сталкиваются с таким экономическим кризисом, к которому ни стратегическая промышленность, ни федеральный бюджет оказались не готовы.

Наследие, доставшееся постсоветской России, включало высокообразованную и аналитически мыслящую, думающую элиту силовиков, вышедших из КГБ, централизованную основанную на природных ресурсах экономику, а также бизнес-элиту, способную только к хищениям и симуляции управления. Вместе с сохранением этих фрагментов советской политической культуры Кремль возвел немыслимую по богатству олигархическую экономику, дававшую значительный излишек прибыли для финансирования постсоветского государства. В настоящее время 60% государственных доходов составляют налоги и доходы от деятельности «Газпрома», «Роснефти» и прочих корпораций, занятых добычей топливных ископаемых.

Эта экономическая система может функционировать до тех пор, пока прибыль от устаревающей, плохо управляемой «стратегической промышленности» будет формировать доходы, достаточные для того, чтобы финансировать привычную жизнь владеющих этой собственностью олигархов и социальные нужды 143 миллионов россиян. Но в последнее десятилетие снижение цен на сырьевые товары, возросшая конкуренция и растущие расходы регионов обгоняют доходы. В России 39 миллионов пенсионеров и 18 миллионов иных получателей социальной помощи. Федеральные трансферы в регионы требуют почти 10% от ВВП — на 58 миллиардов долларов больше, чем в 2007 году. Для сравнения, в 2011 году общая прибыль «Газпрома» составляла 44 миллиона долларов, а в 2012 году значительно понизилась — примерно на 32 миллиона долларов. Общая добыча газа в России упала, и эти цифры не отражают влияния нефтяных цен (85 долларов за баррель) или добычу сланцевого газа в США, что с большой вероятностью установит мировую спотовую цену на уровне около 6 долларов за единицу или 2 долларов по российской цене на газ [7].

Политический кризис на Украине

На Украине наблюдается множество тех же самых аспектов советской политической культуры, но, будучи синтезированы в собственной украинской манере, они скорее произвели смуту на политическом уровне, чем экономический упадок, — по крайне мере, на сегодняшний день. Несмотря на недостаток средств от МВФ, направленных на скорую экономическую помощь, отсутствие структурирующих фондов ЕС и даже соглашения с ЕС о свободной торговле, украинская экономика все еще функционирует. Зерно, сталь, уголь и трубы продолжают покупаться, и, кроме того, всегда можно откачать себе природный газ из системы транзитного газопровода. Однако мы не можем сказать то же самое о политическом классе, неспособность функционировать которого переходит все мыслимые пределы.

С первых же дней первого президентского срока В. Кучмы состав правящей элиты был на удивление стабильным, так же как и в период правления В. Ющенко и Ю. Тимошенко после Оранжевой революции. И президент В. Ющенко, и премьер-министр Ю. Тимошенко имели опыт работы в предыдущей администрации В. Кучмы и П. Лазаренко, поэтому осуществляли они тот же самый стиль руководства, что и вся остальная элита: смесь популистской риторики, сомнительных финансовых сделок, передела государственной собственности, избирательного применения правосудия и виртуозного владения навыками натравливания друг на друга западной и восточной частей страны.

В течение 20 лет существования постсоветской Украины такая политическая форма, как Партия регионов, побеждала на большинстве выборов, в том числе на выборах в октябре 2012 года, убедительно и законно (хотя последнее не столь важно для Киева, как хотелось бы нам). Постоянство большинства Партии регионов отражает преемство политической культуры, в которой интересы образуют особую социальную иерархию. Во-первых, группы влияния из числа бизнес-олигархов требуют от правительства обеспечивать политическую стабильность, поскольку это позволит им продолжать заниматься бизнесом и быть уверенными, что правительство своей щедрой рукой будет покровительствовать всем регионам. Во-вторых, те же олигархи хотят, чтобы государство по-прежнему обеспечивало простых украинцев пособиями, пенсиями и базовыми услугами во избежание социальных беспорядков, плохо сказывающихся на ведении дел. В-третьих, олигархи стремятся защитить себя от притязаний мощи и жадности государства. За это они готовы платить, идя на уступки России в газовой торговле, с чего и кормится правящая элита.

C начала первого периода правления президента Кучмы состав правящей элиты оставался достаточно стабильным. Во времена президентства В. Кучмы эта система, пусть и не очень совершенная, большую часть времени работала. Однако она начала разваливаться в период бесконечных ожесточенных «политических разводов» В. Ющенко и Ю. Тимошенко. Сочетание феноменальной до необъяснимости неспособности Ющенко справиться с украинской демократией и отсутствия перспектив для Ю. Тимошенко победить на избирательных участках без массированных трат на социальное обеспечение и различных посулов избирателям подготовило почву для политического взрыва, связанного с сомнительными газовыми сделками с Россией.

Оглядываясь назад, можно сказать, что контракт тогдашнего премьер-министра Ю. Тимошенко с тогдашним премьер-министром В. Путиным, заключенный в январе 2009 года, стал переломным событием для постсоветской Украины. Под давлением грядущих президентских выборов, уже в матче-реванше «Ю. Тимошенко – В. Янукович», Тимошенко согласилась платить по 480 долларов за тысячу кубометров природного газа в течение 10 лет на основе принципа «нужен газ — бери деньги, откуда хочешь». Эта цена была явно наиболее высокой в Европе, и она явно проигрывает в сравнении с диапазоном цен от 350 долларов для Германии и 320 долларов для Польши. В действительности же на Россию в течение десятилетия свалилось 60 миллиардов долларов неожиданного дохода от европейских рыночных цен, а на украинский бизнес рухнул ежегодный счет на 6 миллиардов долларов за дополнительные затраты энергетической системы [8].

Неожиданным образом, вопреки кратковременной финансовой уступке со стороны России, понизившей установленную цену, солидному вливанию средств из МВФ, снова потраченных на популистские цели, а также личным обещаниям В. Путина агитировать за Ю. Тимошенко, на президентских выборах 2010 года «оранжевые» реформаторы проиграли выборы с разницей в 3%. Очевидно, что газовая сделка и политическое поражение Ю. Тимошенко стали детонаторами для последовавшего затем политического кризиса, который, в свою очередь, привел к судебному преследованию Ю. Тимошенко и ее тюремному сроку. После этого ЕС отшатнулся от нового правительства В. Януковича. Но, возможно неумышленно, драматический рост цен на газ явился началом падения постимперской политической системы, что президент В. Янукович, по-видимому, осознал уже в первый день работы на посту президента.

Во-первых, цены на газ в размере 480 долларов в течение следующих 10 лет не позволят олигархическим бизнес-группам делать деньги вне зависимости от того, стабильна или нет политическая система [9]. Во-вторых, в ситуации, когда экономика сползает вниз и Украину оставляют вниманием как ЕС, так и МВФ, правительство в Киеве не сможет обеспечить социальные нужды простых украинцев (хотя правительство и смогло изыскать какие-то средства на период парламентских выборов). Наконец, когда цены на газ падают, а Россия близка к тому, чтобы перестать закрывать глаза на «негерметичные» и прогнившие украинские трубопроводы, государство само не может богатеть и, следовательно, начинает присваивать себе средства иностранных инвесторов и украинский бизнес, даже принадлежащий видным членам Партии регионов. И вот тут начинают обнаруживаться основания украинского государства в период, наступивший после окончания холодной войны. Политическая культура, унаследованная нынешним поколением украинских лидеров от Советской империи, доказала ненадежность основания политической системы, имеющей к тому же общую границу с процветающим и политически мощным Европейским союзом. Украинское правительство все меньше может как удовлетворить ожиданиям основных избирателей, так и соответствовать условиям, требуемым европейцами, для открытия доступа Украине к европейским рынкам и институтам.

Ирония простаков за границей

Если Брюссель чем-то напоминает Вашингтон, то известие, что два крупнейших и наиболее значительных государства балансируют на краю краха и распада, возможно, не вызовет приступа рефлексии у творцов европейской политики. Никто из них не спросит себя: «Как мы могли обходиться с Россией и Украиной так ужасно? О чем мы думали?» Напротив, сторонники демократии и защитники прав человека будут крайне рады, если Украина В. Януковича развалится, ведь для них это означает лишь то, что Юля обретет свободу. Схожим образом сторонники жесткого курса в моей столь опороченной Республиканской партии получат удовольствие, когда «Газпром» выйдет из игры и когда ворота Москвы рухнут под напором победоносных армий западных корпораций. Наверняка будут говорить: «Они получили то, что и должны были получить».

Если говорить об американской и европейской позициях, мы сменили наш неуместный энтузиазм по поводу различных цветовых оттенков революций в 2004–2005 годах на удовлетворение тем, что случилось с Украиной и Россией. Очевидно, причиной тому — наше глубокое разочарование в связи с политическими событиями в постсоветском мире, подкрепленное серьезными геоэкономическими факторами. В частности, в Вашингтоне появилось мнение, что наша недавно открытая благодаря сланцевому газу энергетическая независимость сделает постсоветский мир менее значительным, что наша экономика, находящаяся в рецессии, ограничивает наши интересы в Европе и что рост Азии требует нашего внимания.

И давайте будем откровенны: Россия и Украина будут делать то, что они делают, вне зависимости от того, что делают или говорят США или Европа. И вот этот заключительный тезис связывает период тогдашнего триумфа с нынешним периодом капитуляции и самоуспокоения. Западные творцы политики сначала верили в неизбежный триумф постсоветской демократии, а затем пришли к столь же твердому убеждению, что неизбежно грядут дезинтеграция и упадок постсоветского мира, и все эти перемены во мнениях меньше чем за десятилетие! В первом случае определенность выдвигалась на первый план в качестве причины для политического действия, а во втором случае — как оправдание дипломатического бездействия.

Следуя любой из этих двух политических линий, мы продолжаем ошибаться в понимании Востока. Однако ирония в том, что отчаянное положение постсоветского мира — это как минимум плохая новость для Европы и Соединенных Штатов, а Великая рецессия в России и на Украине может стать гибельной для Запада. Наше влияние на политические события на Украине не будет расти, оно полностью исчезнет. Упадок в путинской экономике не приведет к тому, что Россия станет более податливой и прилежной. Он приведет к появлению более непредсказуемого и опасного соседа. Вот только некоторые проблемы, которые вызовут эти события в международной политике, и некоторые парадоксы, с которых надо начинать их решение.

От перезагрузки к аварийному прыжку?

Долгое время большинство американцев полагали, что политически и экономически слабая Россия выгодна Америке. Однако этот исход выглядит уже не столь привлекательно, если перестает быть лишь теоретической вероятностью. Великая рецессия в России вернет ее в ситуацию 1990–1991 годов. В этом случае энергетические поставки России станут более ненадежными. Германия должна будет прекратить свои значительные прямые инвестиции на Восток, что обернется массовыми потерями для немецких банков. Торговля между ЕС и Россией переживет полный обвал. (Заметьте, что американский сланцевый газ не придет в Европу как сжиженный природный газ до 2020 года. Пока что у США в изобилии запасов сланцевого газа, на повестке дня — обозначившиеся экологические проблемы в связи с расширением местной добычи, согласование экспорта газа с Конгрессом и, кроме того, переоборудование американских хранилищ для сжиженного природного газа под сжиженный сланцевый газ, не говоря уже о реконструкции всей системы газоснабжения, а этот процесс займет годы.)

Европа войдет в более глубокую рецессию. Московский либеральный средний класс и технократические олигархи немедленно эмигрируют на свои виллы соответственно в Черногории и в Майами. Китай может обнаружить свои выгоды на Дальнем Востоке. Естественно, Китай заявит о своих правах на энергетические ресурсы в Туркменистане и Центральной Азии. У Путина не останется иного выбора, кроме как национализировать стратегическую индустрию, чтобы защитить то, что еще сохранилось, оставив инвесторов в FTSE (Лондонская фондовая биржа) и NYSE (Нью-Йоркская фондовая биржа) с огромными потерями. Я бы мог продолжить, но это будет еще менее оптимистично.

Дело в том, что если «Леман бразерс», бывший третьим в рейтинге инвестиционных банков Нью-Йорка, смог ввергнуть мировую экономику в финансовый кризис, то представьте себе социальное и экономическое воздействие от банкротства «Газпрома» или «Русала». Как минимум, мы лишимся российской энергии, рынок рухнет, экономический рост прекратится, и это пробьет громадную брешь в евроатлантической системе и затормозит выздоровление по обе стороны Атлантики. Отсюда очевидны три вывода для политиков, и все три являются обоюдоострыми, причем не без иронии.

1. Отношение в России к диссидентам, Агентству США по международному развитию (USAID), НКО показывает, что нам следует отказаться от политики перезагрузки и совершенно прекратить всяческие разговоры с Путиным, однако именно в этот момент мы должны усилить деловую составляющую отношений с Россией — чтобы защитить наши экономические интересы.

2. Именно тогда, когда ЕС наконец готов предъявить иск «Газпрому» за десятилетия вопиющего, запугивающего Европу рыночного поведения, мы должны будем помочь путинской реформе, реструктурированию и — я должен сказать это — «спасти» «Газпром» в наиболее эффективной из доступных для нас форме. Словом, в данный исторический момент ЕС не может предъявить «Газпрому» иск ни много ни мало на 13,1 миллиард долларов, не перерезав себе горла [10].

3. И, наконец, именно тогда, когда рыночные силы наконец начали поставлять в Европу энергию по реальным рыночным ценам, нам нужно тщательно подумать, как постепенно привести в действие единый рынок, не разрушив крупные отрасли промышленности и не оставив без работы миллионы рабочих на Западе.

Словом, функционирующая и процветающая сумеречная Россия, по поводу которой мы испытываем раздражение из-за постсоветской политической культуры и хронической коррупции, гораздо предпочтительнее безлунной экономической полночи, покрывающей пространство от Карпат до границы Китая.

От разделенных ценностей к грубому влиянию?

По иронии судьбы, Украина является уникальной страной, на которую сваливается огромное количество советов и поручений с Запада, но которая при этом не может дать нормального ответа на какую-либо рекомендацию. Благонамеренное осуществление общих политических норм вовсе не сделало эти нормы и ценности жизненно важными и не помогло освобождению бывшего премьер-министра Ю. Тимошенко из-под стражи. Конечно, было бы слишком некрасиво так говорить, Ю. Тимошенко не хуже своих преследователей, но вряд ли она намного лучше их. Однако политический вопрос заключается в том, можно ли назвать важнейшими для Европы и США целями на Украине освобождение Ю. Тимошенко, ее возвращение в политику или даже смену режима в Киеве. Несомненно, выборочное политическое преследование может принимать формы немотивированной агрессии в этой стране (хотя и не столь сильной, как в Турции и других практикующих политические аресты странах). Нет сомнения также и в том, что арест бывшего премьер-министра является особенно вопиющим фактом, хотя он и не так ярок на фоне Румынии и Хорватии, где бывшие премьер-министры были заключены в тюрьму. И что уж говорить о США, которые оставили позади весь остальной мир, содержа под стражей бывшего премьера Украины П. Лазаренко в течение прошлых 10 лет.

Главная проблема здесь в том, что сложно отобрать показатели, позволяющие обозреть все различия между западными стандартами и политическими стандартами и правами человека на Украине, находящимися в плачевном состоянии. Во-первых, столь взывающий к эмоциям случай Ю. Тимошенко ведет к отчуждению Запада от Украины, а не к прорыву в сфере политических ценностей. Во-вторых, редко удается найти идеальный случай, в котором все поделено на белое и черное, как в ситуации с действиями правительства Бирмы в отношении Аунг Сан Cу Чжи. Как сказано в недавнем докладе компании «Скадден Арпс», посвященном украинской судебной системе, и преследования со стороны правительства, и поведение Ю. Тимошенко на посту премьер-министра должны вызвать серьезные вопросы у юристов. Более того, показатели, которые мы видим на Украине (или, точнее, с которыми нам приходится иметь дело), отнюдь не говорят о том, что наши цели были достигнуты или наши интересы были лучше защищены.

Ю. Тимошенко, безусловно, нужно освободить. В то же время у Запада на Украине есть и другие интересы, не менее важные, чем судьба отдельного украинского политика. В конце концов, какой смысл в том, чтобы делать женщину препоном на пути более крупных интересов, которые мы еще не определили и, быть может, вообще не имеем? Примечательно, что сама Европейская комиссия, возможно, стала первой, кто разорвал эту смирительную рубашку — требование освобождения Ю. Тимошенко как предварительное условие любого рода встреч и переговоров с Украиной. 10 декабря 2012 года Европейская комиссия объявила о некоторых изменениях в политике взаимодействия с Украиной. Она подтвердила, что в ноябре 2013 года в Вильнюсе (Литва) на саммите «Восточное партнерство» ЕС подпишет Договор об ассоциации между Евросоюзом и Украиной и о создании глубокой и всеобъемлющей зоны свободной торговли.

Кроме того, в определенных обстоятельствах, определяемых политическими ценностями и предпочтениями, ЕС разрешит предварительное применение на деле некоторых частей договора о свободной торговле еще до его подписания и ратификации. Не прошло и недели после этого заявления, как президент Ж. Баррозу дважды обстоятельно говорил по телефону с президентом В. Януковичем, тем самым фактически аннулируя политику А. Меркель в отношении Украины, проходившую под лозунгом: «Мы не разговариваем с людьми, не разделяющими наши ценности». Кажется, что А. Меркель ошиблась. Европейский союз готов постоянно испытывать потрясение от юридических ошибок правительства В. Януковича и в то же время по-прежнему имеет волю к агрессивному соревнованию с Россией в сфере торговли и энергетики за политическое влияние на Украину. Иными словами, ЕС, похоже, выбрал политику ограниченного взаимодействия, а не политику конфронтации, результатом которой становятся те или иные санкции.

Какой бы путь разгадывания головоломки нашей политики в отношении России и Украины мы ни избрали, все ключевые политические решения будут приниматься в более широком контексте политики в Евро-Атлантическом регионе. С американской точки зрения, наиболее значимым приоритетом в Атлантическом регионе является европейское восстановление после экономического кризиса и сохранение ЕС несмотря на кризис. Как я уже отметил, вряд ли решению любой из этих задач будет способствовать экономический хаос в России или политический хаос на Украине. В действительности любое из этих событий углубит проблемы Европы, помешает хрупкому восстановлению американской экономики и затормозит создание новых рабочих мест. По логике взаимозависимости, если европейские лидеры всерьез затевают обсуждение с США создания зоны свободной торговли, то непонятно, с какой стати экономический обвал на востоке Европы, сложившись с крахом европейских финансов на юге Европы, будет признан лучшим способом провести торговый билль через Сенат или вернуть доверие рынков капитала. Атлантическое соглашение о свободной торговле уровня НАФТА будет невозможным, пока Европа не объяснит, почему она не контролирует своих ближайших соседей.

Наконец, для президента Б. Обамы желанен еще «поворот к Азии». Это одно общее дело для объединенного евро-атлантического сообщества ЕС и США — связанного в огромный альянс НАТО и интегрированного в систему свободной торговли, образующей почти 50% мирового богатства или объединенного ежегодного ВВП на 33 триллиона долларов. Сложно представить, чтобы Китай смог диктовать какие-либо стандарты столь огромному рынку и мощному альянсу. Однако совсем другое дело — бороздить Тихий океан вместе с европейским Западом, отделенным от европейского Востока политической культурой столь же решительно, как когда-то Европа, разделенная Сталиным; бороздить его вместе с Европой, отрезанной от ближайших и изобильных энергетических ресурсов в России, а также с США, неспособными получить доступ к транскавказскому или центральноазиатскому транзиту на евразийский субконтинент. В этом случае «потеря» или даже временное отчуждение от России и Украины позволит любому случайному мандарину или комиссару из Пекина диктовать условия торговли, безопасности и энергетических поставок как Вашингтону, так и Брюсселю.

Чтобы заслужить доверие в мировой политике, великая держава должна демонстрировать, что она может консолидировать и политически контролировать стратегические тылы. Европейский Восток и есть стратегический тыл Запада, наметившего своей целью азиатский поворот.

Наследие империй

Без сомнения, мы грубо ошиблись в интерпретации политики европейского Востока после падения Советского Союза. Мы думали, что совершенно новая политическая система, в одночасье появившаяся на евразийском пространстве, настолько отличается от ее советского предшественника, что даже ввели сбивающий с толку термин «постсоветский». Мы также опрометчиво полагали, что взросление этих народившихся демократий будет идти тем же путем, что и в Западной Европе после Второй мировой войны или Центральной и Восточной Европе после падения Берлинской стены. До самого недавнего времени нам казалось, что это единственно возможный вариант развития событий. Кроме того, мы ошиблись в своем отношении к цветным революциям в 2004 году в Грузии и в 2005 году на Украине, спроецировав на них собственное «политическое воображаемое».

Постсоветский мир наследует царской и советской империям и остается изделием, грубо состряпанным из ветхих клочков старой имперской культуры. В течение 20 лет этот мир так и не развивался по нашим моделям, а наши политические стратегии и благонамеренные советы привели к противоположным результатам. Как следствие, последние два десятилетия наше геополитическое влияние и сфера влияния наших институтов неуклонно сужались. Сейчас перед нами стоит суровый политический выбор. Позволяем ли мы двум ведущим государствам постсоветского мира войти в кризисы, вероятно, уже для того, чтобы покончить и с постсоветским периодом, и в таком случае верим в лучшее, как в собственную грезу? Или же мы принимаем идею, что политические культуры меняются на протяжении веков (а не являются просто результатом падения империй) и что демократические изменения, которые, как мы надеемся, придут в постсоветский мир, наступят спустя десятилетия торговли, сотрудничества и культурного обмена? В последнем случае мы не позволим вопреки нашим симпатиям пожертвовать отношениями с 43 миллионами украинцев ради одного судебного прецедента.

Мне кажется, что неудача Запада после падения Советского Союза поначалу была незначительной, но затем наступила инфляция наших ожиданий (быстро переросших в требования), и мы отклонились далеко от того пути, что был политически целесообразен для постсоветских государств. Нам следует сделать своей целью более длительный период ограниченного взаимодействия с наиболее значимыми и перспективными постсоветскими государствами. Это взаимодействие будет осуществляться в таких сферах действия соглашения, как торговля, безопасность, разрешение конфликтов. Таким образом, мы постепенно сконфигурируем новые государства в постимперских сумерках, и, возможно, даже европейские. Если же мы упустим этот шанс из-за нашей злобы или негодования, то, как предупреждает нас Норман Дэвис, может пройти пятьсот лет, прежде чем появится новая культура, которая вытеснит злосчастных, нескладных, но все же умеющих перенимать лучшее варваров. Нет сомнений, этот трудный выбор нужно сделать, соблюдая баланс между настоятельной необходимостью долговременного взаимодействия и защитой наших интересов на весь его период.

Тем не менее, эти затруднения давно уже предчувствовал и обобщил поэт К.-П. Кавафис:

И что же делать нам теперь без варваров?
Ведь это был бы хоть какой-то выход [11].
(пер. Софьи Ильинской)

В этом смысле Европа далеко опередила Соединенные Штаты в осознании следующего: что бы ни произошло в постсоветских сумерках, изменения начнутся с людей, не разделяющих наши ценности, или «варваров», назовем их так за отсутствием лучшего слова. Ничего из того, что может случиться с варварами или их хрупким миром, не является чем-то предопределенным или неизбежным. Тем не менее, за долгое время их политическая культура обретет свои очертания и изменит свое направление под влиянием торговли, путешествий, языка и образования. В самом деле, мягкие и либеральные силы в их совокупности, как известно, меняют политическую культуру. В этом и видится выход.

Примечания

1. Huntington S.P. The Clash of Civilizations? // Foreign Affairs. Summer 1993.

2. Davies N. Vanished Kingdoms: The Rise and Fall of States and Nations. Viking, 2012. P. 30–31.

3. Krastev I. and Holmes S. Putinism under Siege: An Autopsy of Managed Democracy // Journal of Democracy. July 2012.

4. Обсуждение состояния российской промышленности см.: Gustafson T. Oil’s Well that Ends Well for Russia // Foreign Affairs. November-December 2012; Aslund A. How Putin Is Turning Russia into One Big Enron // Moscow Times. 2012. November 21.

5. Цит. по: Krastev and Holmes. Putinism under Siege: An Autopsy of Managed Democracy.

6. Englund W. and Lally K. Cumbersome Gazprom Losing Its Clout // Washington Post. 2012. September 23.

7. Dmitriev M. and Treisman D. The Other Russia: Discontent Grows in the Hinterlands // Foreign Affairs. September-October 2012.

8. Внутренние цены на газ на Украине в значительной степени субсидируются государством, что приводит в ярость МВФ. Поскольку повышение цен для населения приведет к падению правительства, любое повышение цен на газ со значительной вероятностью будет означать еще больший дефицит госбюджета или ляжет на бизнес как дополнительные издержки.

9. В связи с тем, что на сегодняшний день все контракты «Газпрома» заключены на двусторонней основе, цены между ними с трудом поддаются сравнению. Украинские официальные лица утверждают, что если действуют немецко-польские цены на композиты (350 долларов) и вычтены их дополнительные транспортные расходы, то Украина должна платить 250 долларов за газ. Если европейские транспортные расходы (примерно 100 долларов) добавлены к сегодняшней цене украинского газа (480 долларов), то в этом случае Украина платит цену, эквивалентную европейской, — 580 долларов. А Белоруссия — каков контраст! — покупает у «Газпрома» газ за 120 долларов. Очень приблизительно говоря, Украина платит «Газпрому» на 100-200 долларов выше европейских спотовых цен. Эти ценовые аномалии являются предметом антимонопольного расследования деятельности «Газпрома», инициированного Европейской комиссией.

10. Kilyakov A. Gazprom May Lose Its Position // Russia: Beyond the Headlines. 2012. December 27.

11. Cavafy C.P. Waiting for the Barbarian // C.P. Cavafy. Collected Poems / Trans. by E. Keely and P. Shepard. Princeton University Press, 1972. [Русское издание: Кавафис К. Собрание стихотворений // Русская Кавафиана. М.: ОГИ, 2000.]

Источник: Hoover Institution