Кровавые земли

Timothy Snyder. Skrwawione ziemie. Europa midzy Hitlerem a Stalinem / Tlum. B. Pietrzyk. – Warszawa: Swiat ksiazki, 2011. Оригинал: Timothy Snyder. Bloodlands: Europe between Hitler аnd Stalin. – N.Y.: Basic Book, 2010. Есть украинский перевод: Криваві землі: Європа між Гітлером і Сталіним / Пер. М. Климчук и П. Грицак, изд. «Гранi-Т». На русский язык из этой книги переведены введение и глава 1, опубликованные в интернет-журнале «Гефтер».

Книга Александра Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ» собрала воедино и документально подтвердила преступность одного режима. Выразительная сила приведенных в ней фактов изменила способ мышления о советской системе у миллионов людей на востоке и западе разделенного мира. Книга Снайдера — это очень точно схваченный процесс формирования политики массовых преступлений в СССР и Третьем рейхе, а также ее проведения на землях, завоеванных обеими диктатурами. Поразительно звучание самих только количественных сопоставлений, проделанных автором: оба режима уничтожили в течение 12 лет, с 1933 до 1945 года, во времена правления Сталина и Гитлера, около 14 миллионов человек. Это число охватывает только жертв смертоносной политики, а вовсе не военных действий, и в большинстве своем это были женщины, дети, старики — все без исключения люди, не носившие оружия.

Красноречивы любые фрагментарные факты, установленные в этой книге: антисемитизм Гитлера родился в стране, где еврейская община составляла менее одного процента населения, а к началу Второй мировой войны евреев в Германии оставалось уже лишь около 0,25%. В тридцатых годах СССР был единственным европейским государством, проводящим политику массовых убийств. До сентября 1939 года Гитлер убил максимум 10 тыс. человек, тогда как Сталин уничтожил миллионы, в том числе расстрелял свыше полумиллиона граждан, а остальных заморил голодом. Большинство жертв обоих режимов погибало за пределами своих родных земель, а наихудшим испытаниям подверглись Украина и Белоруссия, где население поэтапно депортировали, до смерти морили голодом, расстреливали, травили газом и снова морили голодом и расстреливали, а разжигаемая оккупантом партизанская война влекла за собой к тому же еще и эскалацию репрессий.

Речь идет об особой закономерности, характеризующей те земли, которые попадают из одной оккупации под вторую: о двойном коллаборационизме — к нему принуждал призрак смерти, собственной или ближайших родственников. Сталинская процедура массовых убийств родилась в результате катастрофического краха, принесенного коллективизацией сельского хозяйства; гитлеровская программа «окончательного решения» еврейского вопроса возникла в ходе завоевания Советского Союза, которое по замыслу должно было привести к превращению Третьего рейха в колониальную державу.

Всю кровь этих 14 миллионов жертв, до последней капли, поглотила земля, завоеванная Гитлером и Советским Союзом и простирающаяся к востоку и западу от пограничной линии, установленной при подписании пакта Риббентропа – Молотова и тянущейся от центральной Польши до западной России, через Украину, Белоруссию и прибалтийские страны.

Автор воссоздает историю смертоносной политики: начало ей положил нацеленный на Советскую Украину ужасающий голод, который лишил жизни около трех миллионов жителей; после него в СССР наступили годы большого террора (1937–1938). Сталин довел тогда дело до расстрела не менее 700 тыс. человек, главным образом крестьян и представителей национальных меньшинств. В 1939–1941 годах Сталин и Гитлер совместно уничтожили Польшу и ее образованную элиту (200 тыс. человек). Затем нацисты напали на СССР, доведя до голодной смерти военнопленных и жителей осажденного Ленинграда (4 млн человек). Свою историю имеет и катастрофа: возникают гетто и концлагеря, принимается директива об «окончательном решении», рождается (словно бы случайно!) процедура реализации массового уничтожения: убивание голодом, душегубки, газовые камеры, расстрелы у рвов и ям, крематории в лагерях смерти (количественно они поглотили наименьшее число жертв).

Сталин действовал предумышленно: например, он мог предотвратить губительный голод, но не сделал в этом направлении ничего (автор проявляет здесь глубокое знание подноготной сельского хозяйства). Технику ожидания того, пока враг истечет кровью, он разработал задолго до Варшавского восстания, в СССР, потому что в противоположность Гитлеру истреблял подчиненное ему население в собственной империи. Из 14 млн жертв, целенаправленно уничтоженных на «кровавых землях», одну треть нужно отнести на счет Сталина. Он проявлял огромный диалектический талант, состоящий в подгонке теории к очередным виткам раскручивающейся спирали преступлений: в 1930 году, вместе с наступившей Великой депрессией и крахом на американском рынке, Сталин объявил о начале грандиозного преобразования СССР из аграрной страны в индустриальную, а возможность для этого должна создать коллективизация сельского хозяйства; последняя приняла облик зверской колонизации собственных земель, в особенности Украины. «В те годы, когда у власти одновременно находились Сталин и Гитлер, на Украине погибло больше людей, чем где-либо еще на кровавых землях». Вместе с провозглашением коллективизации сельского хозяйства, индустриализации и пятилетнего плана возникает аппарат террора, который служит для ликвидации кулаков как класса: на основании приговоров назначенных «троек» в первые четыре месяца этой акции было казнено 30 тыс. граждан и вывезено более 113 тысяч. В общей сложности из Украины депортировали в Сибирь, Казахстан и север европейской части России 1,7 млн человек. Первый лагерь принудительного, иными словами, рабского труда на государство функционировал с 1923 года на Соловках, были организованы новые лагеря особого назначения и спецпоселения; в 1931 году их свели в единообразную административную систему — возник ГУЛАГ. Его узниками побывали 18 млн человек, и, не дожив до освобождения, умерло примерно 1,5–3 миллиона заключенных.

Коллективизация сельского хозяйства закончилась катастрофой: трагический голод на Украине унес в могилу 3,3 млн человек. Сталин решился на эскалацию террора: он провозгласил теорию об обострении классовой борьбы по мере строительства коммунизма. Это нашло свои отголоски в международной политике: коммунистам в Германии запретили вступать в союз с социал-демократией, которая была признана самым главным врагом; в результате на выборах в Рейхстаг победили национал-социалисты. Сталин задним числом извлек выгоду из прихода Гитлера к власти: он объявил СССР оплотом цивилизации и «родиной антифашизма», частично прекратил репрессии в деревне и возвестил о полной победе «второй революции» — ликвидации кулака в классовой борьбе. В международной политике он с 1934 года провозглашал лозунг Единого фронта, девизом которого становится изречение: «Кто не с нами, тот против нас». Испания стала полигоном обеих диктатур, их первой крупной военной конфронтацией; НКВД в Барселоне проводил политику Единого фронта с помощью террора против троцкистов.

Взаимное воздействие обеих диктатур друг на друга, их тесная «сцепленность» — это персональный патент Снайдера-историка.

Свое место занимают в этой книге поляки; я вслед за автором привожу установленные им сведения: в СССР их обрекают на голодную смерть в Казахстане и на Украине, расстреливают в годы Большого террора, в тридцатых годах они пострадали сильнее, чем любое другое национальное меньшинство. В 1940 году НКВД арестовало на оккупированных восточных землях Польши больше людей, чем на остальной территории СССР. В 1939 году в Варшаве погибло столько же ее жителей, сколько во время налета союзников на Дрезден в 1945 году, причем для поляков это стало всего лишь началом кровавой войны, во время которой немцы убили миллионы польских граждан. Во время восстания 1944 года количество польских жертв в Варшаве превысило число японцев, убитых атомными бомбами, которые были сброшены на Хиросиму и Нагасаки. Во время Второй мировой войны погибло 4,8 млн польских граждан. Еще один миллион умерли от последствий войны. Из общей численности жертв около трех миллионов приходится на евреев.

Возвращая политике массовых преступлений ее историю, автор опровергает многие из шаблонных взглядов (например, когда Аушвиц и другие концлагеря, в том числе лагеря ГУЛАГа, ошибочно признаются самыми важными в политике реализации жестоких убийств; на самом деле лагерь был альтернативой для немедленной казни в душегубках или путем расстрела; исключением были гитлеровские лагеря для советских военнопленных, где их преднамеренно доводили до смерти).

Лишь установив историю убийственной политики, можно сравнить между собой те две системы, которые ее использовали; и автор проделывает это, показывая много сходных черт их государственного устройства: это были режимы, подчиняющие индивидуальную жизнь политическим целям и ценностям, дезавуирующие парламентскую демократию и либерализм, основанные на вождистской однопартийной системе. Ханна Арендт первой сопоставила оба указанных режима, наделив их собирательным наименованием тоталитарных. Она пришла к заключению, что массовые индустриальные общества делают людей «лишними», а это запускает политику их устранения. Снайдер оспаривает целесообразность увеличения числа теорий, объясняющих способ функционирования индустрии смерти. Он констатирует, что доступные на данный момент знания об истории массового уничтожения скорее дезавуируют эти конструкты и заставляют обратить более пристальное внимание на роль взаимного воздействия обоих названных режимов, их устремлений и власти в военных условиях. Тем не менее, Снайдер убежден, что именно применение и ход массовых преступлений выделяют оба этих режима в истории Европы. У читателя не возникает сомнений, что автор признает их самым важным негативным опытом нашей цивилизации. Как гуманист он требует возвращения человеческих свойств жертвам этого массового преступления; как историк он видит такую возможность в расшифровке индивидуальных черт всех его участников: жертв, исполнителей, свидетелей, тех, кто отдавал приказы, вождей. Он принимает вызов. Он хочет не только «объяснять преступления, но еще и учесть человеческие свойства всех, кто был с ними связан». Нацистский и советский режимы превратили людей в цифры. «В качестве ученых нам необходимо установить эти цифры и представить их в надлежащем контексте. В качестве гуманистов нам необходимо снова придать им человеческое измерение. Если решить такую задачу не удастся, это будет означать, что Гитлер и Сталин сформировали не только наш мир, но и наши человеческие качества».

На страницах своей книги историк многократно возвращает человеческое измерение нечеловеческому страданию, нечеловеческой политике уничтожения, нечеловеческой жестокости. Он обращает внимание, что техника убиения предполагала — снова в противоположность трафаретным суждениям — личный контакт жертвы и палача, описывает процедуры и технические приемы, которые управляли смертью и жизнью, а также имуществом людей в районе, подчиненном политике уничтожения. Снайдер замечает, что эти методы не были настолько современными, чтобы приписывать им покров анонимности; физический контакт жертвы, свидетеля и палача был неизбежен. Индивидуальными чертами обладает, в частности, и Сталин, чей характер и индивидуальность проглядывает из-за описанных в книге зверских деяний. Почти каждое упоминаемое в книге массовое убийство сопровождается количеством жертв, которым оно изобиловало; но, помимо этого, почти в любом из них есть свой герой — вызванная из небытия статистики фигура, которая доносит до нас личное свидетельство о данном преступлении. Автор приводит его описание, сделанное кем-либо, кто чудом уцелел, отмечает последние переданные свидетелем жесты жертв, фиксирует последний взгляд, внезапно оборвавшиеся слова последнего письма, прощальную надпись, которую процарапали на стене синагоги, предназначенной для сожжения вместе с верующими, записи из дневника. Эти надписи кто-то отыскал, эти письма сохранились, эти сцены кто-то запомнил и передал в своем повествовании. За каждой цифрой скрывается чей-то страх, чей-то крик, чье-то лицо. Историк идет по этому следу. «Только история массового убиения может связать в одно целое цифры с воспоминаниями», — пишет Снайдер.

Книгу перевели на 20 языков. Она должна стать обязательным чтением для каждого, кто задумывается над тем, в чем состоит «человеческое измерение» и что это значит — выступать в XXI веке за «человеческую» политику. Солженицын получил за «Архипелаг ГУЛАГ» Нобелевскую премию [1]]. Снайдер, который профессии историка возвращает достоинство гуманиста, заслужил себе самое высокое признание.

Примечание

↑1. На самом деле Нобелевский комитет почти никогда не обосновывает свое решение ссылкой на конкретную книгу. В случае Солженицына его обоснование звучит так: «За нравственную силу, с которой он следовал непреложным традициям русской литературы» (оригинальная формулировка: “For the ethical force with which he has pursued the indispensable traditions of Russian literature”).

Источник: Новая Польша