Церемонии, ритуалы, драматизм. Театральная «этнология» власти

7 апреля 1972 года на Четвертой ежегодной конференции по французской литературе XVII века в Университете Миннесоты Мишель Фуко выступил с лекцией под названием Cérémonie, théâtre, et politique au dix-septième siècle («Церемония, театр и политика в XVII веке»). К сожалению, мы не располагаем оригинальным текстом этой лекции. Но ее конспект на английском, записанный Стивеном Дэвидсоном, был опубликован в сборнике материалов конференции в том же году [1].

Лекция, таким образом, доступна лишь в непрямой форме, однако тема ее чрезвычайно увлекательна. Она одновременно проливает новый свет на анализ властных и правовых практик, которые Фуко проводит в 1970-е, и на проект «этнологии истины» [2], сформулированный им в 1980-е с употреблением таких понятий, как «алетургия» (“alethurgy”), «парресия» (“parrhesia”), и в более широком смысле на политическую «драматургию дискурса» — идею о «драматическом», театральном характере отношения между «произнесением истины» (veridiction), властью и устройством субъективности [3].

Фактически, лекция 1972 года является одним из немногих текстуальных локусов, где Фуко напрямую ссылается на связь между властью и театром. Фуко широко использует театральные отсылки (Шекспир, Расин, Софокл, Еврипид и т.д.) в своих генеалогиях. В важном интервью с философом Ватанабе, данном в Японии в 1978 году, он размышляет об использовании театральных понятий в истории и философии [4]. Но связь между театром, властью и генеалогией у него — это, скорее, воспроизводящаяся интуиция, чем отчетливо выделяемый предмет критической рефлексии. В этом смысле, лекция в Университете Миннесоты дает несколько важных подсказок, как возможно оригинально и продуктивно проникнуть в фукольдианский дискурс о власти.

Фуко сообщает, что он остановится в выступлении на политическом церемониале XVII века, то есть на в высшей степени кодифицированных обрядах, формулах и процедурах, составлявших этикет власти в «Великий век». По его словам, этот церемониал можно анализировать на трех уровнях: 1) установленные и предопределенные ритуалы власти; 2) театрализованное выражение дискурсов в этих обрядах, допускающее определенный уровень творчества и свободы реализации; 3) противостояние и борьба разных действующих лиц на политической сцене.

Фуко приводит пример важного в истории Франции восстания — «Восстания босяков» (Révolte des Nu-pieds) против фискальной политики монархии, разразившегося в 1639 году в Нормандии. В XVII веке французский суверенитет трансформировался в централизованную, экспансионистскую и абсолютистскую форму власти. Перераспределение власти потребовало усиления фискального давления; необходимость в налогах росла в геометрической прогрессии в течение Тридцатилетней войны. В 1639 году решение ввести налог на соль спровоцировало ожесточенную реакцию нормандских Nu-Pieds (босяков) — босоногих работников, производивших соль. Пять тысяч повстанцев атаковали королевских сборщиков налогов, небольшая часть местных дворян также присоединилась к восстанию крестьян с эпицентром в Руане. Ответный удар кардинала Ришелье оказался беспощаден. Королевская армия, возглавляемая сначала Жаном де Гассионом, а затем канцлером Пьером Сегье, подавила восстание скорыми массовыми казнями и введением военного положения. Этот эпизод особенно важен в истории Франции Нового времени, так как он демонстрирует механизмы и силы сопротивления, действующие внутри абсолютной монархии — переходного этапа между феодальными королевствами и нововременным национальным государством.

Согласно Фуко, этот политический переход ясно отражен в церемонии восстановления монаршей власти, проведенной после восстания. Каждая часть церемонии была тщательно и стратегически разработана: ей предназначалось восстановить верховенство и легитимность власти короля. Эта церемония «представляла собой mise en jeu [введение в игру] фундаментальных теорий политической власти» [5], нашедших потом свое полное осуществление в абсолютизме Людовика XIV.

Для описания этой церемонии Фуко выбирает оригинальную схему анализа, уникальную для его работ. Он придает своему описанию форму пьесы, разделенной на акты.

«Акт I: Военное подавление (до самой церемонии)»
«Акт II: Страшный суд» (восстановление справедливости; поскольку воля Короля воплощает волю Божью, справедливость царя есть утверждение Божьей справедливости на земле)
«Акт III: Появление канцлера Сегье в Руане»
«Акт IV: Два действия Сегье после появления»
«Акт V: Глубинная [политическая] стратегия» [6].

Помимо детального исторического анализа в этих актах, я считаю необходимым заострить внимание на важнейшем моменте: что представляет собой эта фукольдианская «глубинная политическая стратегия» при таком способе описания власти. Следует отметить, что интерес Фуко к властным церемониям не имеет ничего общего с эстетическим или чисто интеллектуальным подходом к культурной истории. В начале лекции он прямо объясняет, что его целью является более широкий анализ церемоний политической власти от классической античности до конца XVIII века, от греческих агора до революций, сформировавших нововременную западную цивилизацию. Очевидно, что Фуко планирует обширное исследование того, как «власть принимает видимые или театральные формы и оставляет отпечаток в воображении или поведении людей (imprints itself on the imagination or behaviour of a people). Это была бы подлинная этнология проявлений политической власти, исследование системы демаркации власти внутри общества» [7]. Может показаться, что идея власти, оставляющей отпечаток в воображении людей, еще несет на себе следы влияния идеологической концепции власти (которую Фуко последовательно отвергает); но исследование политических ритуалов — это очевидный способ отмежеваться от традиционного и исключительно правового анализа власти. Фуко понимает власть не только как совокупность законов, институтов, авторитарных практик, но как сценический набор инструментов; не просто как поле битвы, но как «драму»: как конкретное проявление исторических политических схем, дискурсов и истин, — а также как отношения, устанавливающиеся между этими политическими играми в истину и субъектами, на которых они влияют и которых формируют. Нам представляется важной задачей переосмыслить фукольдианский анализ, скажем, карательных практик, принадлежащий приблизительно к тому же периоду, что и лекция в Миннесоте, — в рамках общего проекта обширного исследования театральных черт власти.

В своем курсе Mal faire, dire vrai [«Причиняя зло, говоря правду»] [8] 1981 года в Лувенском католическом университете Фуко утверждает, что со времен Древней Греции до (по крайней мере) XVII и XVIII веков театр был для западных обществ способом изобразить и одновременно бросить вызов ценностным представлениям и практикам этих обществ. Театр, в частности, конституирует (задает) культурное и политическое отображение (reflexion) процессов учреждения права. Трагедии Шекспира, Корнеля и Расина, например, но также и Шиллера, ставят под сомнение нововременную форму государства — монархическую власть и публичное право, — которая зарождается в начале XVI столетия и которая затем будет служить опознавательным знаком европейской и западной истории. Хотелось бы привести определение драмы, которое Фуко дает в том же курсе: «Мы могли бы сказать, что “драма” — это не только дополнительный декор, но любой компонент сцены, раскрывающий основания легитимности и смысла происходящего» [9]. Поэтому прочтение истории власти и истины через «драматическую» рамку, с помощью театральных понятий и с опорой на историю театра, может стать полезным способом выявить «основания легитимности и смысла» разнообразных политических/правовых сценариев на всем протяжении истории.

Примечания

↑1. Davidson S. Michel Foucault. Cérémonie, Théâtre, et Politique au XVIIe siècle // Acta I: Proceedings of the fourth annual Conference of XVIIth Century French Literature. Minneapolis: University of Minnesota, 1972. P. 22–23. http://progressivegeographies.com/2013/10/10/foucaults-1972-lecture-at-minnesota-summary-now-available/

↑2. “On peut aussi étudier le dire vrai d’une façon en quelque sorte eth-nologique, je veux dire le dire vrai comme pratique sociale — l’étudier comme arme dans les relations entre individus, l’étudier comme modifi-cateur de puissance chez ceux qui parlent, et enfin comme élément à l’intérieur d’une structure institutionnelle.” Foucault M. Mal faire, dire vrai. Fonction de l’aveu en justice. Louvain; Chicago: Presses universitaires de Louvain; University of Chicago Press, 2012. P. 18.

↑3. «Анализ этих дискурсивных фактов, которые показывают, как само событие произнесения может влиять на бытие произносящего, мы будем называть (оставляя в стороне весь пафос, присущий этому слову) “драматизмом дискурса”. […] Взяв философский вопрос об отношении между принудительной силой истины и ее практическим осуществлением как общий фон, а то, что можно назвать общим драматизмом истинностного дискурса, — как методологическую перспективу, я бы хотел посмотреть, не можем ли мы из этой двойной, философской и методологической, перспективы заняться историей, генеалогией и т.д. того, что можно назвать политическим дискурсом. Существует ли политический драматизм истинностного дискурса и какие различные формы, различные структуры драматизма политического дискурса могут существовать?» // Foucault M. The Government of Self and Others. Lectures at the Collège de France (1982–1983) / Trans. by G. Burchell. N.Y.: Palgrave Macmillan, 2010. P. 68, 70.

↑4. См.: Foucault M. The Stage of Philosophy (interview with Moriaki Watanabe, 22nd April 1978), Sekai, July 1978 / Trans. by R. Eidelpes and K. Kennedy // New York Magazine of Contemporary Art and Philosophy. Issue 1.5. P. 312–332.

↑5. Davidson S. Michel Foucault. Cérémonie, Théâtre, et Politique au XVIIe siècle. Art. cit. P. 22.

↑6. Ibid. P. 22–23.

↑7. Ibid. P. 22.

↑8. “On a un peu l’impression — enfin, il me semble, ce serait une piste à étudier — que, depuis le théâtre grec jusqu’au moins à la fin du xviiie siècle, le théâtre dans les société européennes a eu, non pas pour fonction unique, mais pour une de ses fonctions, de devenir le lieu, de donner une scène à un débat autour du problème du droit.” Foucault M. Mal faire dire vrai. Op. cit. P. 48.

↑9. “On peut appeler «dramatique» non pas une addition ornementale quelconque, mais tout élément qui, dans une scène, fait apparaître le fondement de légitimité et de sens de ce qui s’y déroule.” Foucault M. Mal faire dire vrai. Op. cit. P. 210.

Перевод Полины Дячкиной

Источник: thecarceral.org