Россия опережает Европу

Беседа с кандидатом политических наук, публицистом, политическим аналитиком Иваном Преображенским.

— Здравствуйте! Мы с вами беседуем после заседания одной из рабочих групп форума «Петербургский диалог». Здесь помимо других тем обсуждался такой драматический аспект текущей ситуации: российское руководство ведет себя неконвенционально и европейские дипломаты, парламентарии и политические чиновники оказываются в растерянности — они не понимают, что происходит. Они в принципе готовы обсуждать полномочия России, дополнительные права, дополнительные обязанности России, но Россия не исполняет даже те обязательства, которые на себя берет. Вернее, иногда исполняет, иногда нет. То есть Россия присваивает себе большую степень свободы. И это вызывает растерянность у людей, которые к такому свободному поведению по отношению к различным нормам и традициям в общем-то не приучены — его не ожидали. Есть ли у вас какие-то предположения, как будет меняться эта ситуация?

— Предположения простые. Они и дальше не будут знать в этой ситуации, что делать, потому что ЕС постоянно отстает как минимум на шаг от России. У них нет системы прогнозирования ее действий. Россия, с точки зрения европейцев, действует принципиально бессистемно и абсолютно непредсказуема. Именно поэтому в ЕС и оказались неготовы к тому, что произошло. Они еще могли бы противостоять прямой агрессии против ЕС — но ее тоже нет. Угрозы со стороны России лишь подразумевают такую возможность.

Проблема также в том, что последние лет десять европейцы последовательно уничтожали все структуры внутри Евросоюза, которые изучали Россию или пытались на нее влиять. Российским властям казалось иначе, но в реальности ЕС лишился за это время возможности влиять на российское руководство при помощи «мягкой силы». Как результат, Кремль перестал вообще обращать внимание на мнение европейцев.

Очевидно, самый простой ход для них в этой ситуации — это попытаться переиграть ситуацию. Хотя бы на ход обогнать Россию. Для этого нужна политическая воля, которой нет сейчас ни у одного европейского политика.

Самый простой для ЕС вариант поведения, как мне кажется, состоит в том, чтобы предложить России сценарий желаемого будущего, который будет выгоден Москве, но в соответствии с которым она никак не сможет обойтись без Брюсселя.

Что это может быть? Очевидно, это не решение по Донбассу. Россия и так уже делает все, чтобы снять с себя проблему Восточной Украины. Остается Крым.

Москва сама не в состоянии решить проблему, которую она создала, аннексировав полуостров. Так что она наверняка согласится на обсуждение сценариев, в которых одной из основных тем будет статус Крыма. Для начала — обсуждение какого-то промежуточного, временного статуса, который могло бы признать международное сообщество.

Будет ли это статус Крыма, входящего в состав России, или статус экстерриториальный, будет ли это статус украинского Крыма — это уже вопрос к Европе, на что она готова пойти.

О чем можно говорить? Наверное, можно говорить, как об этом говорят польские коллеги, о творческой переработке опыта «Данцигского коридора» и вольного города Гданьск. То есть о передаче Крыма в совместное управление либо под оперативное управление ООН, либо, наконец, каких-то других структур, того же ОБСЕ, которым Россия будет доверять хотя бы относительно. Второе условие — назначение даты, часа Икс, максимально отдаленной по времени, когда бы этот статус мог быть окончательно определен, например, на референдуме под международным контролем. В идеале, речь могла бы идти также о предоставлении сухопутного коридора до полуострова под украинским контролем. Это только на первый взгляд уступка со стороны Киева и ЕС. На самом же деле, такая жесткая территориальная привязка не позволила бы Москве выйти из переговорного процесса. В обмен Украина должна получить возможность обозначить свое государственное присутствие в Крыму. То есть где-то в Крыму должно найтись место для украинского флага. Это могла бы быть, скажем, передача Украине почтовой службы.

— Итак, Европа может предложить такой или подобный план. Можно легко прогнозировать, что российское руководство ответит примерно так: хорошо, мы его готовы обсуждать; вот именно, давайте больше кооперироваться, вести диалог! Затем будут созданы органы, которые будут вести переговоры. Между тем ситуация будет меняться по-прежнему непредсказуемо, только европейские бюрократы получат возможность сказать, что они все же предложили какую-то инициативу.

— Я думаю, что если этот план действительно будет интересен России, если в нем будут какие-то реалистичные моменты, в которые та поверит, то она вынуждена будет перестроить свою политику. Как сейчас Украина принуждена следовать явно невыгодным для нее пунктам вторых Минских соглашений. Следование плану заставит Россию вернуться к общепринятым стандартам дипломатии, отказаться от откровенного и прямого насилия как инструмента внешней политики. Переговоры потребуют возвращения в строй тех профессионалов, которые сегодня практически отстранены от дипломатической деятельности. Наконец, вынужденная (как минимум на время обсуждения плана) пауза в череде внешних конфликтов вынудит российские власти переключиться на решение внутриэкономических и внутриполитических проблем. Может произойти серьезная смена внутрикремлевской повестки дня.

Главное же — обсуждение и реализация (если он будет принят) этого плана отвлечет Кремль от подготовки к потенциальному новому военному конфликту с Западом за территорию и на территории Украины. Для этого ЕС потребуется найти тонкую грань между стремлением НАТО подчинить себе все военное планирование в Евросоюзе и переключить на себя все военные бюджеты, с одной стороны, и демонстрацией готовности в любой момент принять российский вызов и вступить в прямой военный конфликт — с другой. Сохранение санкций — это однозначное условие реализации этого плана, причем ЕС мог бы пойти на их ужесточение по американскому образцу. То есть начать жестко отслеживать все финансовые транзакции подсанкционных российских частных лиц и компаний, произвести последовательное закрытие всех европейских «посреднических лавочек», которые позволяют россиянам анонимно вести бизнес через ЕС.

— Но ведь это все равно реактивная повестка. Вся тема Крыма была навязана Россией, то есть для Европы это следование в ее фарватере. Сейчас начинается новый сериал под названием «российское военное присутствие в Сирии», через какое-то время появится что-то еще, Европа в этом смысле продолжает реагировать? Это не переигрывание. Со стороны Европы это следование тематике, навязанной Россией.

— Тем не менее, это предложение перспективного проекта для России, который может увлечь ее в направлении, определенном ЕС. Что еще Европа сейчас может предложить России? Если она решит, к чему в связи с российской операцией в Сирии готовы некоторые европейские лидеры, закрыть глаза на Крым и Украину, то Кремль, при нынешнем невысоком уровне рациональности и высоком уровне алармизма российского руководства, воспримет такое поведение как свою однозначную победу. За этой победой последует неизбежное вооружение и дальнейшее усиление давления на постсоветские государства.

— А энергетика?

— Энергетические связи с Россией Европа не может сейчас прекратить, это только перспектива пяти — семи ближайших лет. Да, «Газпром» выбрал, по политическим мотивам, худшую из возможных стратегий в минувшем году. Борясь с реверсом своего газа на Украину обратно через Словакию, Венгрию и Польшу, он почти потерял чешский рынок, ослабил свои позиции на польском, австрийском, итальянском и немецком рынках, поставил крест на «Южном потоке» и не смог начать «Турецкий поток». Упущенная выгода российской корпорации может доходить до 5 млрд евро. Ему пришлось платить штрафы по долгосрочным договорам, сразу несколько стран «выбили» из него дополнительные скидки. И все это на фоне роста торговли сжиженным газом, продолжающегося давления на ЕС со стороны США, на фоне открытия итальянцами огромных месторождений газа на морском шельфе около Египта, откуда Eni уже предлагает поставлять в ближайшие годы сжиженный газ в Южную и Центральную Европу, перекрывая российский проект так называемого «Турецкого потока». Это бывший «Южный поток», который теперь перенаправлен через Турцию. Этому проекту мешают его изначальная политическая природа и экономическая неэффективность. Сейчас в самом тяжелом положении Словакия. Ее газопроводная система полностью завязана на газ с Украины. В отличие от Чехии, в отличие от Польши и Венгрии, словакам больше получать газ неоткуда. Но это тоже вопрос максимум двух лет. Проблема решается постройкой газопровода из Польши.

— То есть в сфере энергетики все равно карты за Россией, да? И по крайней мере в среднесрочной перспективе российское руководство может не опасаться усиленного выдавливания с рынков?

— Если Россия не пойдет на обострение. Есть один-единственный сценарий, при котором работает энергетическая карта: Евросоюз может перекрыть, несмотря на чудовищные — в этой ситуации — издержки, поставки газа и нефти (или хотя бы только нефти) в случае, если видит, что Россия готова начать военный конфликт. Потому что в этом случае, как это уже было с введением экономических санкций против России, издержки от нефтяного эмбарго однозначно ниже, чем от прямого военного конфликта. И если есть невоенные средства сдержать Кремль, то рациональные немецкие политики их используют.

— Очевидно, вы имеете в виду военный конфликт не с Германией, хотя бы потому что нет общих границ. Сейчас военный конфликт в Украине как будто бы подошел к завершению. Но ситуация по-прежнему открытая, и, по-видимому, она останется открытой, пока граница с этими ДНР и ЛНР не перейдет под контроль украинской армии. Что вы в данном случае называете «военным конфликтом»?

— Я имею в виду полномасштабный военный конфликт с одной из стран, входящих в НАТО. Речь даже не про Молдавию, о которой сейчас часто вспоминают в ЕС. Думаю, НАТО с легкостью ею пожертвует — эта страна не входит в альянс. Репутация НАТО очень серьезно подорвана, кроме прочего, и украинским кризисом. Все понимают, что альянс не готов воевать с Россией. Ну а военный конфликт с одной из стран НАТО, если остальные не вступятся за нее, станет его концом. Кстати, ослабление НАТО — это столь желаемое многими ослабление военного влияния США в Европе, и оно уже идет.

Первые заявления о том, что ЕС не так уж и нуждается в услугах НАТО, сделал недавно вице-премьер, второй по размеру собственного состояния человек в Чехии Андрей Бабиш, который по итогам ближайших парламентских выборов имеет шанс возглавить чешское правительство. Он предположил, что раз НАТО не может защищать границы во время мигрантского кризиса, то, возможно, средства, которые Евросоюз пускает на содержание альянса и НАТОвских баз, необходимо потратить на создание полноценной пограничной стражи.

— То есть вы оцениваете вероятность конфликта в общем как не нулевую и, видимо, речь идет о Прибалтике?

— Я думаю, что она абсолютно не нулевая. Это может быть Прибалтика. Может быть и Польша, с учетом исторического опыта войн России с разнообразными коалициями европейских стран.

Но есть и третий вариант — это конфликт со странами НАТО, но на территории Белоруссии. Ни за Украину, ни даже за Молдавию ни одна страна НАТО воевать с Россией не будет. А вот защита Белоруссии для Польши является делом чести. При этом уже сейчас видно, хотя бы по осторожному отношению к идее разместить в Белоруссии российскую авиабазу, что белорусы понимают: они могут стать «театром военных действий».

В случае решительной попытки Минска переориентироваться на Запад Москва наверняка применит против Александра Лукашенко силу. При этом даже прокремлевские российские эксперты признают, что Лукашенко, насколько это возможно, очистил белорусские элиты, спецслужбы и армию от откровенно пророссийских элементов. Так что в случае резкого усиления российского давления есть шанс, что белорусы будут и смогут защищаться.

— Что может стать причиной такого усиления? Вообще говоря, Россия и Белоруссия — это сейчас единое союзное государство, и до сих пор существовал статус-кво, который позволял Белоруссии оставаться независимой. Лукашенко позволял себе иногда даже весьма вызывающую риторику. И в то же время Белоруссия вполне открыта и для российского капитала, и для российских силовых ведомств…

– Не вполне. Во-первых, никакого российского капитала в Белоруссии нет. Все попытки туда инвестировать для крупных российских компаний плохо заканчивались. Во-вторых, сейчас происходит частичное снятие санкций с Белоруссии. Скорее всего, в ближайшее время Александр Лукашенко, который в общем и так умудрялся попадать в Европу, будучи под санкциями, будет ездить туда легально, если ему того захочется. За этим с неудовольствием наблюдают в Москве. Насколько я знаю, когда началось российское вторжение в Крым, белорусы уже пытались обратиться за гарантиями безопасности к Евросоюзу, но тогда никакой поддержки от ЕС не получили. Одни поучения о необходимости повышать качество демократии… Теперь отношение Брюсселя к их просьбам может измениться.

К тому же, надо учитывать, что поводом для конфликта могло бы быть уже само отношение россиян к белорусам, которых они за отдельный народ не считают…

— Кто не считает?

— Российское руководство не считает Белоруссию за самостоятельное государство. Если по поводу украинцев у кого-то, бывает, встречаются сомнения, то белорусов, я уверен, 99% россиян в принципе не считают отдельным народом. По сравнению с Украиной, в глазах россиян Белоруссия втрое более недоРоссия, чем Украина.

Соответственно, любое движение белорусов в направлении Евросоюза вызовет в России раздражение и разочарование в «братьях-белорусах» и будет воспринято как провокация конфликта.

— То есть вы считаете, что в случае, так сказать, возникновения причины или повода для конфликта российское руководство и народ России будут совершенно солидарны? И в этом смысле какая-либо попытка вторжения в Белоруссию встретит полную поддержку со стороны совершенно разных слоев и групп населения?

— Я уверен, что это будет воспринято как классическая братская помощь белорусскому народу, который «предатель Александр Лукашенко» пытается обманом завлечь в Европейский союз и НАТО. При этом Белоруссия — это дорога к Калининграду, а Калининградская область — это такой же военно-стратегический оплот России, как и Крым. И в случае если коммуникация через Белоруссию будет затруднена, Россия не моргнув глазом обеспечит ее возможность.

— Там на пути Литва, это страна НАТО.

— Я не думаю, что это рациональные выкладки, но я склонен предполагать, что в этой ситуации российский Генштаб рассуждает именно так. В сложных ситуациях у современного российского руководства проблемы обороноспособности всегда выходят на первый план. И Белоруссия рассматривается всего лишь как один из российских военных форпостов.

— То есть опять воспроизводятся фронты Первой мировой войны, примерно те же линии фронтов, та же Ковенская крепость в перспективе становится одним из форпостов?

— Мало что изменилось. И опять то же самое Гродно окажется самым главным оплотом Белоруссии, который точно будет сопротивляться российскому вторжению, если таковое состоится. Понятно, что это негативный сценарий. Есть возможность позитивного сценария. Однако мы видим, что Россия ведет перевооружение, демонстрирует готовность защищать свои интересы в том виде, как их понимает нынешнее российское руководство, любыми средствами…

— Армия дорого стоит. Можно ли говорить о том, что для Европы может оказаться успешной классическая китайская стратегия «подождать»? В какой-то период окажется, что Россия уже не может планировать какие-либо военные конфликты, да и вообще какие-либо конфликты, потому что срочно нуждается во внешних финансовых рынках и хотя бы в каких-то союзах?

— Я доверяю в данном случае тем экспертам, которые, как, например, Наталья Зубаревич, говорят о том, что запаса прочности у современной российской экономики хватит лет на семь, не меньше. А этого вполне достаточно для завершения программы по перевооружению армии к 2020 году. За это время можно провести мобилизацию экономики. А дальше можно переходить к военным действиям. По крайней мере, в рамках военно-стратегических концепций 80-летней давности, которыми, похоже, руководствуется российский генералитет…

— Можно подробнее, какие концепции вы имеете в виду?

— У меня создается ощущение, что реализуется стратегия бывшего главы советского генштаба маршала Бориса Шапошникова. Это стратегия планомерного развития армии, создания ударного кулака, имеющего на вооружении самое современное оружие, и все это параллельно со скрытой мобилизацией и алармизацией общества. Что мы сейчас в России и наблюдаем.

Думаю, что недалек тот час, когда у нас возникнут разнообразные военные кружки, есть уже ГТО и ДОСААФ, недалеко до призыва: «Подруга, на трактор!». Скрытая мобилизация уже вовсю идет. Собственно, именно так шла и подготовка к Крыму, хотя в тот момент, думаю, руководством страны она воспринималась просто как наращивание военной мощи, которое надо скрыть от стран НАТО. Это усиление шло отнюдь не за счет армейских или военных структур.

— За счет парамилитарных…

— Да, парамилитарных. В их числе тот же самый МЧС, которым руководил долгое время нынешний министр обороны Сергей Шойгу. Ведь долгие годы это было ведомство, которое единственное в стране действительно вело полноценные и качественные разработки новой техники двойного назначения. Это как раз та подготовка, которую прозевали Западная Европа и США. Думаю, эти тенденции могут усиливаться. Вероятность конфликта будет возрастать, если Кремль не увидит для себя серьезных причин и интересов, ради которых можно будет прекратить перевооружение и успокоиться относительно собственной безопасности.

— Если вернуться к началу нашего разговора: вы рисуете сценарий, в котором «Россия рулит». Россия оказывается источником вызовов, Европа на них так-то реагирует, в это время поступает другой вызов… и Россия оказывается своеобразным застрельщиком всего. Об этом сценарии говорил и говорит Глеб Павловский: если так уж необходимо присутствовать в мировой политике, то почему бы не обеспечить глобальное присутствие в качестве источника больших проблем? Очевидно, что в роли «глобального революционера» Россия сейчас играет очень хорошо. Но если удастся так изменить политический ландшафт, что присутствие в мировой повестке в этой роли окажется уже невозможным или по крайней мере неэффективным?

— Я думаю, что на нынешнем этапе у них просто нет для этого ресурсов. Ситуация такова, что они упустили момент, когда это можно было сделать. Потому что в общем ни они, ни Россия в тот момент, я думаю, еще не рассчитывали идти на такое обострение ситуации, какое в итоге произошло после Крыма. И сейчас если Европа не перехватывает инициативу, то ей надо принимать стратегию выжидания. Никакого другого ресурса противопоставить России она сейчас не в состоянии. Если им не нравится Владимир Путин, то остается ждать падения режима еще лет 20, насколько хватит ресурсов, сметки, рациональности. Причем ждать без каких-либо гарантий. И надеяться на то, что режим сам изменит свою позицию, что тоже возможно, потому что трансформация режима может происходить даже при том же самом лидере. Мы это в России уже видели с тем же самым Владимиром Путиным. И если не принимать во внимание неразумный, на мой взгляд, нерациональный концепт «Путин сошел с ума»…

— Но психологически это иногда кажется правдоподобным, по крайней мере заметные чудачества внешней и внутренней политики встраиваемы в это объяснение?

— Оставаться полностью нормальным человеком, руководя такой страной такое количество лет, не сможет даже человек с самой крепкой психикой. Но это не значит, что в какой-то момент он не может принять волюнтаристского решения развернуть ситуацию. И поэтому надежда всегда жива. Кроме того, это традиционная ошибка — не видеть за Путиным России.

Есть шанс, например, на изменение настроения, скажем так, в окружении Путина. Я не верю ни в какой переворот. Но возможна постепенная, по сценарию, который был реализован, например, в Чили или при некоторых европейских диктаторских режимах, трансформация политического режима. Лидер может устать от оперативного управления страной. С Владимиром Путиным это, похоже, уже случилось. И тогда возможно постепенное возвращение от диктаторского режима к стандартам так называемого авторитарного режима, но уже с демократическими тенденциями. К тем стандартам, которые мы оставили в конце 90-х — в начале 2000-х годов.

— То есть такая Венгрия 70-х?

— Или Португалия при Салазаре.

— Но в этом случае возникает проблема с центробежными тенденциями, потому что в отличие от Португалии в России есть неспокойные окраины, в перспективе намечаются и пограничные вызовы и португальское «затишье» здесь невозможно воспроизвести.

— Да, поэтому это тем более удобно для Европы и тем более проблематично для России. Не будучи в состоянии мобилизации и при этом находясь в состоянии конфликта с Европой, Россия теряет безопасные тылы и оказывается в ситуации потенциальной войны со всеми, кто ее окружает. Я не думаю, что Китай представляет для России меньшую опасность, чем Европейский союз, а Средняя Азия тем более взрывоопасна. Плюс мы понимаем, что ситуация на Кавказе стабилизировалась лишь временно. Евросоюз никак не может стимулировать усиление этих угроз. Но России и так придется предпринимать достаточно много усилий для противодействия этим тенденциям.

Правда, окончательный распад России явно угрожает ЕС больше, чем ее сохранение в нынешнем виде и при нынешнем политическом режиме.

— У меня тоже складывается ощущение, что, пока Система РФ готова удерживать контроль над такой территорией, загонять кавказских джинов в их «лампу Аладдина» и поддерживать стабильность в Средней Азии, европейцам приходится терпеть какое угодно нарушение прав человека и т.п. Но, конечно, до тех пор пока Россия не начинает демонстративно вмешиваться в дела европейских государств. Даже если Россия вмешивается во внутренние дела государств Кавказа, например, является ли это причиной для окончательного ухудшения отношений?

— За исключением, может быть, Азербайджана, который действительно остается пограничной территорией. Даже на ситуацию в Грузии Европейский союз может как бы более спокойно закрыть глаза. Но Азербайджан по энергетическим причинам был до последнего времени для ЕС единственным выходом в Каспийский бассейн и потенциальным источником дополнительных энергоресурсов. А Россия почти добилась уже включения Азербайджана в зону своего приоритетного влияния. Поэтому из-за Азербайджана конфликт может разгореться гораздо сильнее. В том числе и поэтому сейчас Россия, судя по тому, какие слухи просачиваются, пытается вести переговоры и с Арменией, и с Азербайджаном, чтобы попрочнее закрепиться в регионе в целом.

— Приемлема ли для Европейского союза «стратегия анаконды»?

— Я думаю, что признаки этой стратегии видны уже сейчас. Но возможно ли стеснить, удушить Россию? Нет, удушить ее в ближайшее десятилетие никаким образом невозможно. А планировать на более долгий период Европейский союз в его нынешнем виде не в силах. Он в принципе не способен на стратегическое планирование больше пятилетнего периода. Поэтому это можно рассматривать только в ситуации, когда Европейский союз серьезно изменится, например, в результате нынешнего мигрантского кризиса, в Европе возникнет жестко спаянное ядро. Причем в этом ядре отнюдь не Германия будет играть первую скрипку. Наиболее, так сказать, военноспособная континентальная Европа — это Франция, а не Германия. Франция же гораздо меньше экономически связана с Россией. Очень интересно в этом смысле общаться с французскими коллегами, потому что у них совершенно другой взгляд на идущие процессы. Очень полезно слушать, как французы напоминают, что французская армия — единственная реально боеспособная из крупных армий Евросоюза, потому что постоянно ведет военные операции в Африке, а Франция — единственная континентальная держава, обладающая собственным ядерным оружием. Слушая это, понимаешь: чем больше Россия будет усиливать давление на Европу с потенциалом применения военной силы, тем сильнее будет Франция и тем слабее будет слышаться политический голос Германии — как более взвешенный и более рациональный, но при этом в военном отношении более слабый.

— Великобритания?

— Как всегда, занимает позицию острова, которого ничего не касается и который считает, что он может в нужный момент, условно, отплыть в сторону США.

— Но у этого «острова» есть «лицо», тут и возникает проблема сохранения лица. Они не могут уплывать просто так.

— Не могут, но они и не будут решающей силой. Они могут оказывать давление и будут его применять, могут и поддерживать буферные с Россией государства, в первую очередь Польшу и Прибалтику. Но сейчас Британия без поддержки США — очень слабый игрок.

— По-вашему, получается, что перспектива военного усиления России в качестве «источника проблем» перемещает центр принятия стратегических решений из Германии, то есть из Центральной Европы, на запад, в Париж, соответственно. Вступает в игру другая политическая культура, совершенно иные стратегические силы.

— Да, и вступает в действие, что очень важно для России в этой сложной ситуации, так называемое постколониальное сознание.

— В российском контексте слово «постколониальный» связано для многих с литературной критической теорией. Что вы имеете в виду?

— В данном случае я подразумеваю своеобразную культуру ведения внешней политики, которую Франция выработала в ходе борьбы за удержание своей бывшей зоны влияния, например, в Африке. Для Кремля это означает готовность вести разговор на языке тех самых интересов, о которых сейчас говорит Россия. Недаром лучше всего отношения по ситуации на Донбассе удается выстраивать именно с французскими дипломатами, у которых не вызывают такого отторжения используемые россиянами политические категории. И в этой ситуации теоретически не исключено обнаружение компромиссного варианта. Давайте банально вспомним, что Франция только при Саркози вернулась в НАТО и практически всю вторую половину XX века умудрялась существовать как самостоятельная независимая военная сила.

— «Неоколониальная» ось Москва — Париж против «демократических неплохих парней» Берлина — Вашингтона?

— Я не думаю, что это состоится. Полагаю, все равно будет сохраняться противостояние с Западом. Но это будет отнюдь не противостояние двух абсолютно не понимающих друг друга систем. Выдвижение Франции на первый план в контактах с Россией позволит Западу легче предугадывать действия Кремля, нисколько не отрываясь от крепкого демократического тыла.

— Последний вопрос: Иван, как вы оцениваете перспективы развития Euroforces? Объединенных вооруженных сил Европы?

— Если сейчас не будет серьезного политического усиления Польши, то у Euroforces будущего нет. Единственная страна, которая может придать серьезную динамику, дать толчок Euroforces,— это однозначно Польша как единственная из стран Восточно-Центральной Европы, сохранившая сильные вооруженные силы, имеющая исторический негативный опыт противостояния с Россией. Причем она его до сих пор не изжила, а потому готова к новым противостояниям. Правда, предпочтительно уже не на своей территории. Но Польша еще и страна на рубежах России, граничит с ней.

Варшава — единственная европейская столица, которая готова инвестировать в создание единой европейской армии, потому что в этом польский истеблишмент видит шанс для Польши стать наравне с Францией и Германией третьей ключевой страной Европейского союза уже в краткосрочной обозримой перспективе. Экономический рост последних лет такого шанса полякам все же не дает, зато военная составляющая позволяет им серьезно возвыситься.

— Благодарим, спасибо.

Беседовал Михаил Немцев

Позиция редакции «Гефтера» может не совпадать со взглядами эксперта.