Америка: the failed state

Эволюция Дональда Трампа от балаганного маргинального кандидата, которого никто не воспринимал всерьез, до избранного президента Соединенных Штатов — одно из самых неожиданных и травмирующих событий новейшей истории США. Его последствия пока трудно предсказать, но при наихудшем раскладе США могут утратить роль мирового лидера, а мировой либеральный порядок, который США выстраивали начиная с 1950 года, рухнет окончательно.

Триумф национализма трамповского толка, пожалуй, сродни нарастанию авторитарных настроений в таких несопоставимых с США странах, как Турция Реджепа Тайипа Эрдогана и Венгрия Виктора Орбана. В совокупности эти тенденции создают фундаментальную проблему перед лицом дорогих сердцу западного человека идей, так что популистская демократия становится реальной угрозой свободе личности. Многое еще остается неясным, но практически повсеместная широкая востребованность национализма заставляет задуматься о том, что мы вступаем в эпоху политических потрясений, сопоставимых с крахом коммунизма в прошлом веке.

Теперь, постфактум, пойдут бесконечные вариации на тему, как победа Трампа стала возможна; СМИ уделят основное внимание таким предельно частным вопросам, как вмешательство директора ФБР Джеймса Коми за 11 дней до выборов или утечки информации, за которыми якобы стоят российские хакеры. Все это важно и, быть может, имело отношение к результатам выборов. Но надо признать и то, что за этими результатами стоит весьма отдаленная предыстория. Пересматривая свои позиции, и Республиканская, и Демократическая партии должны были задуматься о том, как изменилась политическая карта за четыре коротких года начиная с 2012-го и как это отразилось не только на событиях предвыборных кампаний, но и на переменах внутри американского общества, обеспокоенном состоянием экономики и испытывающем глубокое чувство неловкости за ту роль, которую играли США в мировой политике.

Во всем цивилизованном мире банковский кризис 2008 года поставил под сомнение авторитет элит, которые создали столь шаткую систему, — заимствуя знаменитое выражение Алана Гринспена, такая «уязвимая модель» подорвала самые основания, на которых почивали элиты. Но дело даже не в провале западной экономики — гораздо более серьезной проблемой сделалось распространяющееся ощущение вопиющей несправедливости. Люди воочию увидели, что все финансовые структуры и те, кто их обслуживает, защищают свои собственные интересы, а беднякам и странам второго мира выставляют счет в форме политики жесткой экономии и безработицы. В США сокрушительные итоги столь тягостных наблюдений усугубились испугом перед закатом величия нации. Так, в период президентства Джорджа Буша война в Ираке обнажила пределы американской военной мощи, а в период президентства Барака Обамы Китай занял позицию самой сильной мировой экономики наравне с США и похоже, что в последующие несколько лет полностью возьмет на себя роль мирового лидера. Национализм может принимать различные формы, но самый заразительный из них — национализм с оттенком ностальгии. Трамп пообещал не просто сделать Америку великой, но «сделать Америку великой снова» (“make America great again”). Британские читатели могут здесь вспомнить аналогичный лозунг кампании по Брекзиту, который призывал не просто взять ситуацию под контроль, а «вернуть ее под контроль» (“take back control”).

Но величие, обещанное Трампом, вовсе не то, о котором грезит Америка. Трамп не только не призывает к политике открытости и демократии, а наоборот активно выступает за политику изоляционизма, открывая дорогу иным (Бог весть каким) силам. Возможно, в скором времени миру придется иметь дело с последствиями американского невмешательства. Однако наша первоочередная задача сейчас — понять, почему американская нация решила произвести этот солипсистский переворот. И чтобы найти ответ на подобный вопрос, мы должны, прежде всего, обратиться к политической системе США.

Диктатура элит и ветократия

Исход выборов 2016 года во многом стал результатом дисфункции политической системы США. Заявления о том, что большие деньги и частные интересы развратили Конгресс и теперь «элиты» набивают себе карманы за счет простых граждан, звучали как справа, так и слева, из уст Трампа и Берни Сандерса. Они оба поносили Клинтон как олицетворение такой коррупции, обвиняя Клинтонов в том, что они обогатились, принимая деньги от влиятельных групп интересов. Оба критиковали Уолл-Стрит и инвестиционные банки, такие как «Голдман Сакс», но постепенно правые подняли планку, когда Трамп принялся обвинять в коррупции целый ряд американских институтов, в том числе ФБР (правда, только в контексте, порочащем Клинтон), Федеральную резервную систему и избирательные комиссии по всей стране. Консервативный провокатор Мэтт Драдж даже проталкивал идею, что Национальное управление океанических и атмосферных исследований хотело использовать ураган Мэтью в политических целях.

Американская политическая система действительно перестала работать; но вся беда в том, что такие критики, как Трамп и Сандерс, неправильно определили источник проблемы и сами не могут предложить никакого реального решения.

В действительности причина отчасти коренится в самой природе американского общества, а отчасти — в американских институтах. Американский народ демонстрирует чрезвычайное разнообразие (highly diverse) сразу по множеству осей — расовой, этнической, религиозной, географической и культурной, — и последние 20 лет значительно поляризовался. Эта поляризация выказывает себя уже в том, как американцы выбирают место жительства, где идейная близость зачастую важнее, чем расовая или религиозная принадлежность; причем эта тенденция находит особое отражение в Конгрессе, где самый либеральный республиканец значительно консервативнее, чем самый консервативный демократ. Такое положение дел разительно отличается от того, которое было на конец XX века, когда совпадение интересов обеих партий позволило прийти к согласию по основным политическим вопросам — от «Нового курса» до снижения налогов при администрации Рональда Рейгана.

Помимо идеологической поляризации, в Америке заметен рост большого числа богатых и хорошо организованных заинтересованных групп — и речь не только о корпоративных лобби, но также об экологических организациях, сторонниках расходов на лечение практически всех известных человеку болезней и частных состоятельных жертвователях, таких как магнат игрового бизнеса Шелдон Адельсон или печально известные братья Кохи, Чарльз и Дэвид, потратившие на кампанию Ромни рекордное количество денег в истории. Начиная с 1990-х годов оборот денег в американской политике вырос в разы; и сегодня сбор средств стал первоочередной задачей всех должностных лиц, и в частности членов Палаты представителей, которые должны переизбираться каждые два года.

Конституционная структура, завещанная Отцами-основателями, усиливает эффект поляризации и диктатуры заинтересованных групп. По сравнению с парламентскими демократиями Западной Европы, в американской системе власть равномерно распределяется между конкурирующими ветвями управления. В президентской республике исполнительная и законодательная власти фактически должны следить за деятельностью друг друга; влиятельная верхняя палата законодательной ветви, сверхквалифицированное большинство (60 из 100 голосов) должно заниматься законотворчеством; Верховный суд может отменять решения Конгресса, а в последние десятилетия еще и определять социальную политику; однако многие существенные полномочия переданы властям штатов и местному самоуправлению. Каждый из существующих силовых центров может наложить вето на работу системы в целом.

Если добавить к этому поляризацию и становление влиятельных заинтересованных групп, то в результате мы получим то, что я называю «ветократией» — ситуацию, когда частные интересы способны блокировать принятие невыгодных для себя решений, а процедуры принятия коллективных решений во имя общего блага предельно затруднены. Конечно, ветократия не губит американскую демократию, но она крайне негативно сказывается на системе управления. Посмотрим, как правительство формирует годовой бюджет, что является одной из основных его задач. Вот уже более десяти лет федеральный бюджет не принимается в «обычном порядке». Каждый год повторяется одна и та же история с противостоянием между демократами и «чайными» республиканцами, которые то угрожают вообще не принять бюджет, то отказываются повышать долговой лимит (что само по себе абсурдно, потому что тогда США просто не смогут платить по счетам). В 2013 году, так же как в 1996-м, бюджетная конфронтация привела к прекращению работы федерального правительства, когда федеральные служащие могли попасть под уголовные санкции только за то, что они просто являлись на работу.

У ветократии есть и другие негативные аспекты. Например, десять тысяч страниц Налогового кодекса США — это же сам черт ногу сломит, каталог льгот, субсидий и особых привилегий, которые постепенно, словно осадочные породы, накапливались по итогам многочисленных компромиссов. США, где заявлен один из самых высоких процентов корпоративного налогообложения, могли бы просто уменьшить ставку в обмен на ликвидацию всех послаблений. Бюджетные эксперты по обе стороны политического противостояния в принципе согласны, что это необходимо сделать, не в последнюю очередь затем, чтобы побудить американские транснациональные корпорации вернуть в страну 2 трлн долларов, выведенных за рубеж. Но на практике Конгресс как заложник права вето не в состоянии избавиться даже от ненавистного положения о «фиксированной доле вознаграждения», которое позволяет частным инвесторам и менеджерам хедж-фондов пользоваться более низкой налоговой ставкой, чем все остальные.

Для меня «политический упадок» связан с захватом политической власти хорошо организованными группами интересов, которые меняют систему ради своей частной выгоды за счет более широких общественных интересов. Упадочная система не может сама себя исправить, потому что эти группы, а также способ их мышления блокирует любые реформы. В последние десятилетия американская политическая система пережила спад, когда элиты использовали ветократию для защиты своих интересов. Но это вовсе не означает, что в стране больше нет демократии, — это символизирует лишь кризис репрезентативной системы: теперь одни американцы имеют гораздо больший вес в политике, чем прочие. Подобная несправедливость порождает еще один важный социальный феномен, который и повлиял на исход выборов, а именно неравенство.

Неравенство и классовая обида

За последние пятьдесят лет значительно усилилось социальное неравенство. То, что богатства и доходы сконцентрированы в руках 10% богатых и 1% наиболее богатых, всем известно давным-давно. А вот что происходит с оставшимися 99% гражданами, стало явно только в ходе предвыборной кампании 2016 года.

Говоря о неравенстве, американские левые обычно имели в виду в первую очередь афроамериканцев с городских окраин, нелегальных иммигрантов и другие маргинальные меньшинства. Бедность этих групп населения по-прежнему остается серьезной проблемой, но растущее неравенство коснулось и другой социальной страты — белого рабочего класса, пострадавшего от многих десятилетий деиндустриализации. Как отмечали социальные наблюдатели, представляющие противоположные точки политического спектра, Чарльз Мюррей и Роберт Патнэм, в наши дни в Америке наиболее значительное социальное расслоение определяется не расовой или этнической принадлежностью, а принадлежностью классовой, определяемой уровнем образования.

Различие судеб выпускников высших учебных заведений и детей, бросивших школу, поразительно: вопрос не столько в статистических данных о доходах, когда рабочие с базовым образованием сейчас часто зарабатывают даже меньше, чем их отцы или деды, но и в таких социальных дисфункциях, как распад семьи и наркомания (так, сегодня среди белого сельского населения Нью-Гемпшира главной проблемой стала героиновая зависимость). Торговля метамфетамином распространилась по всей сельской Америке, и дети родителей-одиночек оказались с этим злом один на один. Сельское и менее образованное население США — еще один пример отчуждения и обиды на своих городских сограждан, игнорирующих тяжесть их жизни.

Между тем белый рабочий класс не имел своих представителей ни в одной из партий. Республиканские элиты вышли из американских корпораций и выступают за свободную торговлю и открытую иммиграцию — за ценности, которые можно назвать ценностями «Уолл Стрит Джорнал». Возможно, белый рабочий класс не столь редко голосовал за кандидатов от Республиканской партии, поскольку полностью разделял их позицию по таким вопросам, как ношение оружия или аборты; но эта партия никогда не заботилась об их экономических интересах. Трамп мастерски использовал всю накопившуюся ярость, и сегодня его сторонники зачастую больше ненавидят ортодоксальных республиканцев, вроде спикера Конгресса Пола Райана, чем демократов.

Но и демократы утратили связь с белым рабочим классом ничуть не меньше. Они выиграли национальные выборы, перетянув на свою сторону множество различных групп: афроамериканцев, латиноамериканцев, азиатов, экологов, ЛГБТ-сообществ, а также женщин, т.е. относительно образованных женщин феминистских убеждений (рассказы Трампа о том, как он добивался женщин, больше оскорбили образованных дам, чем их товарок из рабочего класса, которые в большинстве своем проголосовали за Трампа). Дело в том, что до недавнего времени белый рабочий класс не воспринимался как меньшинство, оказавшееся в бедственном положении. И, конечно же, в итоге демократы его проигнорировали.

Но эта трансформация имеет длительную предысторию. Еще в 1930-е годы подавляющее большинство белого сельского населения проголосовало за «Новый курс» коалиции Франклина Рузвельта; и зачастую именно оно приобретало выгоды от новых начинаний власти, таких как Tennessee Valley Authority, занимавшейся электрификацией сельской местности на юге страны. После того как демократы в 1960-х приняли закон о гражданских правах, многие начали переходить на сторону республиканцев, и в частности Рональда Рейгана. Билл Клинтон в 1990-е переманил их обратно, а Обама удерживал на своей стороне в течение двух президентских сроков. Отчуждение белого рабочего класса от демократов проявилось как раз в тот год, когда их кандидат начал говорить о необходимости помочь этим людям, — но было уже поздновато.

Отсюда не следует удивляться тому успеху, который возымел популизм в 2016 году. Хотя ответственность за финансовый кризис 2008 года лежала на экономической элите, больше всего от него пострадали как раз простые граждане, потерявшие работу. А поскольку ни одна из партий не представляла интересы белого рабочего класса, то его экономическая маргинализация совпала с маргинализацией политической: в политической сфере на привилегированных позициях смогли остаться лишь те, кто обладал деньгами и статусом. Поэтому мы скорее должны удивляться тому, что популистское восстание не произошло намного раньше.

Констатируя факты

Одним из наиболее тревожных аспектов кампании 2016 года стала роль, которую в ней сыграли социальные сети. В 1990-х годах сторонники интернет-революции считали, что новая технология сулит людям свободу; и если информация — это синоним власти, то ее легкая доступность демократизирует само общество. Казалось, эту точку зрения всякий раз подтверждали протестные демократические движения от Киева до Янгона и площади Тахрир.

Но если Интернет и демократизирует доступ к информации, то ее качество оставляет желать лучшего, что значительно усложняет процесс установления истины или более того — ведет к откровенной дезинформации. Чтобы увидеть, как это работает в авторитарном государстве, следует посмотреть на Россию. Владимир Путин стал, возможно, самым активным поставщиком дезинформации в мире. Он создал целое нарративное полотно, сотканное из мифов, вроде мифа о том, как украинские националисты распинали маленьких детей или как малазийский авиалайнер MH-17 был сбит украинскими военными. В России подобного рода пропаганда доказала чрезвычайную эффективность: если в советское время многие граждане с недоверием относились к официальным источникам информации, то националистическая линия сегодняшнего Кремля встретила значительное понимание. Если говорить о сфере международных отношений, то здесь речь идет не просто о стремлении продвигать позитивный образ России, а о борьбе за власть и вмешательстве в дела политических соперников. Именно поэтому русские оказали поддержку тем, кто выступал за выход из Евросоюза на референдуме по вопросу о Брекзите, а до этого сепаратистам шотландского референдума. Но еще более смелым нападением на демократию было вмешательство Путина в избирательную кампанию в США, когда, по данным американского разведывательного сообщества, российские хакеры украли информацию из Национального комитета Демократической партии, взломали учетную запись электронной почты Джона Подесты, главы предвыборного штаба Клинтон, и представили все так, будто эта информация была обнародована через Wikileaks. К тому же некоторые хорошо информированные комментаторы подчеркивали уязвимость электронных машин для голосования, что усиливало угрозу демократии в разы.

Трамп работал рука об руку с российскими визави. Он упорно отказывался критиковать Путина и даже выставил его в выгодном свете, сравнив с президентом Обамой. Он ставил под сомнение разведданные, утверждая, что мы не имеем сведений, кто стоял за утечкой информации, поддерживал российскую позицию по законности захвата Крыма. Многие республиканцы теперь следуют его примеру, плавно перейдя от обвинений Обамы в слишком мягкой позиции по отношению к Путину к заявлениям о том, что США должны действовать с ним заодно. Последствия всего этого могут быть весьма серьезными, но у Америки не было никакой необходимости импортировать чужие интернет-девиации. Она в достаточном количестве производила их у себя дома.

Война Трампа против истины наносила намного больший ущерб, показывая, что за неустанную вопиющую ложь можно не получить со стороны избирателей ни малейшего наказания. В своем Твиттере Трамп постоянно лгал или дезинформировал читателей — например, ставил под сомнение то, что президент Обама родился в США, или говорил, что преступность находится на рекордно высоком уровне, а также искажал факты касательно своей персоны, когда утверждал, что не поддерживал войну в Ираке (несмотря на имеющиеся записи его заявлений об обратном). Трамп отказался проводить различие между фактами, которые устанавливают серьезные статистические агентства (такие как Бюро статистики труда), и анекдотами, которые он черпал в таких бульварных изданиях, как National Enquirer. Когда это ему необходимо, он ставит под сомнение беспристрастность американских структур от Федерального резерва до ФБР, бездоказательно обвиняя их в продажности. Совсем недавно он совершенно голословно утверждал в своем Твиттере, что на самом деле победил и по голосам избирателей, если вычесть три миллиона незаконно голосовавших за демократов.

Каждый «интернет-факт», приравненный ко всем прочим «фактам», только усиливал расколотость мировоззрения избирателей. Марк Цукерберг мог бы возразить нам, что все ровно наоборот, но невозможно отрицать, что в сфере политического диалога царит свободный естественный отбор, который все более негативно сказывается на реальном политическом дискурсе Америки.

Как результат, значительное число американцев просто-напросто не будут верить основным источникам средств массовой информации, таким как «Нью-Йорк Таймс» или CNN, а уверуют в дикие теории заговора, объясняющие неудобные факты, доверятся тому, что Трамп так плохо провел дебаты, потому, де, что у Клинтон были наушники, через которые ей подсказывали удачные ответы. Как правило, конспирологическое мышление — продукт бессилия; и действительно многие сторонники Трампа приняли за чистую монету, что их игнорируют и презирают, а тот только подогревал эти настроения, чтобы воспользоваться ими, нисколько не задумываясь, насколько это навредит демократическому процессу в Америке.

Демократический реванш

С момента выборов прошел уже месяц, но нам до сих пор неясно, как Трамп будет руководить страной. Во-первых, кто же он на самом деле? Бизнесмен, который хочет вести дела, или экстремист-конспиратор, обещающий следовать националистическим курсом? Какую из этих ролей он предпочтет, когда столкнется с реальной необходимостью управлять громоздкой правительственной машиной и вести дела с несговорчивыми лидерами других государств?

Будет ли он вводить санкции против Китая и пойдет ли на риск торговой войны? Будет ли он бомбить Сирию? Будет ли он следовать этой опасной логике и повернется ли он спиной к арбитрам либерального мирового порядка, таким как Всемирная торговая организация или Организации Объединенных Наций? А может, он пойдет еще дальше, как следует из его самых диких заявлений, и нарушит соглашения, регулирующие порядок военных действий, такие как Женевская конвенция, и санкционирует удары по семьям террористов? Сегодня никто не знает ответов на эти вопросы…

И если причиной избрания Трампа стало недовольство дисфункциональной политической системой и тяжелым положением рабочего класса, то можем ли мы надеяться, что новому президенту удастся решить эти проблемы?

Что до ситуации с устаревшими американскими политическими институтами, то здесь нет поводов для оптимизма. Трамп не предложил никаких новых институциональных решений проблемы захвата государства влиятельными группами интересов, за исключением предложения о запрете так называемых «вращающихся дверей», т.е. взаимопроникновения политических и бизнес-элит. Основная проблема здесь состоит в том, что в политике крутится невероятно много денег и система дает гораздо более легкий доступ лоббистов к законодателям, чем это допускается в парламентских демократиях. Проблему денег в политике нельзя рассматривать в свете решений Верховного суда по таким делам, как Бакли против Валео или «Объединенные граждане» против Федеральной избирательной комиссии, когда политические пожертвования и расходы на лоббирование интересов объявляются одной из форм свободы слова и, следовательно, подлежат защите Конституцией. Единственное решение этой проблемы, предложенное Трампом, заключается в том, что он сам достаточно богат, чтобы его могли подкупить, и столь богат, что может использовать такой популистский шаг, как уменьшение президентской зарплаты до 400 000 $. Как бы то ни было, будто бы и нет того факта, что на посту президента он, вроде бы, не собирается отказываться от дальнейшего усиления своих позиций в бизнесе! Трамп просто предлагает в долгосрочной перспективе, как он выразился, «осушить вашингтонское болото».

Что касается проблемы неравенства и тяжелого положения рабочего класса, его основные предложения — выход из Транстихоокеанского партнерства и борьба с нелегальной иммиграцией — вряд ли дадут положительный эффект и даже могут вызвать ответные меры со стороны других стран, что приведет к раскручиванию спирали экономического кризиса, подобного кризису 1930-х годов. И вот здесь основную роль будет играть личность самого Трампа: что он сделает, если поймет, что его торговые партнеры не пойдут на уступки, — пойдет до конца как политик-экстремист или как бизнесмен выторгует наиболее выгодные условия?

Есть, однако, и такие области, где Трамп может принести пользу. Тупик, в котором пребывало правительство последние шесть лет президентства Обамы, объясняется бесплодным противостоянием двух партий, захвативших различные ветви власти. Обама смог провести реформу здравоохранения и принять законопроект Додда – Франка, регулирующий деятельность банков, потому что имел демократическое большинство в обеих палатах Конгресса. Сейчас ситуация поменялась, и теперь республиканцы контролируют обе ветви власти. Поэтому в ближайшее время кризисов, подобных тому, что разразился в 2013 году, когда была сорвана процедура принятия бюджета, не предвидится. Конгрессу станет легче принимать бюджеты и законодательные акты. Это не значит, что с законами будет все в порядке, но, по крайней мере, в Вашингтоне снова будет что-то происходить!

Это смягчит чувство разочарования — а это основная составляющая отчуждения! — тем, что правительство просто «не способно принимать решения», и, как ни парадоксально, это произойдет именно тогда, когда большинство в Конгрессе США составят идеологические противники правительства.

Помимо торговли, еще одна область, где Трамп может принести пользу своим избирателям из рабочего класса, — это инфраструктура. По оценкам Американского общества гражданских инженеров, дефицит расходов на инфраструктуру превышает 2 трлн долларов; и Трамп, и Клинтон обещали инвестировать в эту область. Такие инвестиции создадут массу рабочих мест для производственных служащих и обеспечат долгожданный экономический стимул. При этом у Трампа гораздо больше шансов справиться с этой задачей, чем у его соперницы от Демократической партии: и не только потому, что он бизнесмен, а потому, что наиболее активно против расходов на инфраструктуру выступало как раз «чайное» крыло его собственной Республиканской партии. Если бы Клинтон завоевала голоса выборщиков, то разъяренный республиканский Конгресс стал бы блокировать все ее инициативы; у Трампа, в отличие от Хиллари, будет намного больше шансов сдвинуть ситуацию с мертвой точки.

Вместе с тем победа республиканцев не должна скрывать и тот факт, что существуют значительные противоречия внутри партии между ортодоксальными консерваторами типа Пола Райана, которые выступают за глобализацию и снижение расходов на социальные нужды, и сторонниками Трампа, которые хотят как раз обратного. Это противостояние должно обнажиться как раз в ближайшее время, когда новая администрация сформулирует первый бюджет. Возможно, мы получим наихудший вариант: еще большие налоговые послабления для богатых (что весьма возможно после того, как Трамп назначил на должность министра финансов бывшего топ-менеджера «Голдман Сакс банка» Стивена Мнухина) и сокращение социальных программ, таких как Obamacare. И все это в сочетании с экономическим протекционизмом и воспаленной этнической нетерпимостью! Назначение Стива Бэннона на должность советника президента и председателя Национального комитета Республиканской партии Рейнса Прибуса на должность главы аппарата Белого дома можно рассматривать как своего рода компромисс. С другой стороны, кажется, что Трамп не выполнит свое обещание полностью ликвидировать программу Obamacare и вынужден будет мириться с достижением своего предшественника, просто потому что не сможет предложить никакого нового «чудесного» решения.

Гораздо более тревожат последствия победы Трампа для внешней политики США. Трамп неоднократно выражал восхищение такими диктаторами, как Путин или Си Цзиньпин. Это первый значительный кандидат, для которого дело продвижения демократических ценностей, которое на протяжении долгого времени рассматривалось как основное призвание США, не имеет совершенно никакого значения. Мало того, что он не хочет критиковать Путина, — его администрация, кажется, готова в ближайшей перспективе заключить с ним сделку и первым делом отменить санкции [статья опубликована в декабре 2016 года], введенные США и Европой в ответ на вмешательство России в политический процесс на Украине и аннексию Крыма.

В отличие от Рейгана, который вернул США роль лидера на международной арене после вьетнамского кризиса при Джимми Картере, Трамп может только усилить тенденцию снижения американского влияния, уже наметившуюся при Обаме. Вот почему такой персонаж, как Джулиан Ассанж, основатель Wikileaks, так хотел помочь Трампу и навредить Клинтон. В общем, если избрание Трампа отчасти было реакцией на ощущение утраты Америкой роли мирового лидера, то как раз последствия такого избрания могут только усилить эту тенденцию.

Пока еще никто не написал книгу о Трампе. В ближайшие месяцы мы увидим, какой Трамп, бизнесмен или экстремист, выйдет на первый план. Но уже ясно, что его победа знаменует завершающий этап глобального сдвига в сторону популистского национализма — паттерна, смысл которого оказывается пугающе очевидным.

В эту тенденцию вписывается Брекзит и подъем правых евроскептических антииммигрантских партий по всей Европе. В некотором смысле, такие события, как избрание Трампа, являются замедленной народной реакцией на глобализацию, а также экономические и культурные перегибы, которые она влекла за собой, прикрываясь именем свободы. Иными словами, «демократическая» составляющая либеральной демократии восстала против «либеральной» ее составляющей. И если эта тенденция распространится и на другие мировые державы, то в ближайшее время мы станем свидетелями безудержного подъема яростно конкурирующих между собою националистических сил.

Источник: Prospect