Политика памяти в пространстве Минска: между забвением и идеей «множественности памятей»

В 1991 году, после распада СССР, Минск из столицы «советской Белоруссии» превратился в столицу независимой Республики Беларусь. Историческое прошлое Минска связано как с периодом Средневековья, так и с новой и новейшей историей Европы, город возник во второй половине — конце XI века и менялся в период существования Великого княжества Литовского (получил, в том числе, Магдебургское право), был включен в процессы урбанизации в период Речи Посполитой, Российской империи (в качестве центра Минской губернии), стал, по выражению немецкого историка Томаса Бона, «феноменом», «образцовым городом социализма» в Советском Союзе. В интерпретации Томаса Бона «минский феномен» был обусловлен сверхвысокими темпами урбанизации Минска после Второй мировой войны, резким ростом миграции и населения Минска (даже на фоне остальных городов СССР) и другими значительными изменениями городской среды, приведшими, в том числе, к «рурализации» культуры города, организованной, по мнению Бона, по «крестьянскому» принципу [1].

Историю Минска можно рассматривать и в контексте исследований восточноевропейского Пограничья — как места/региона пересечения разных культурных традиций и влияний. В межвоенный период (1918–1939 годы), несмотря на процессы советизации, городская среда Минска еще продолжала оставаться поликультурной и полиэтничной (по Конституции БССР 1927 года в стране функционировало четыре государственных языка — белорусский, русский, польский и еврейский). В частности, значительное влияние на развитие Минска и повседневную жизнь горожан, начиная с XIX века, оказывала еврейская культура, «советизированная» в межвоенный период, а потом практически уничтоженная в период Холокоста.

Индустриальная модель развития города после Второй мировой войны, политика советского властного центра по отношению к городу и уничтожение исторических построек (не только во время войны, но и после нее) позволили белорусскому историку-урбанисту Захару Шибеке в 2009 году выдвинуть тезис о «неисторичности», «провинциальности» Минска», о том, что он как город до сих пор является «столицей БССР» и «сосредоточием советского провинциализма» и вследствие этого не годится на роль столицы «независимой Беларуси» [2].

Таким образом, политические процессы, миграция и другие факторы значительно изменили город в ХХ веке, создав ту социальную среду, которая сегодня является основой для реализации разных вариантов политики памяти и потенциальным ресурсом для публичных дебатов об историческом прошлом города, включенных в общую проблематику «права на город».

За более чем двадцать лет после распада СССР мы видим, тем не менее, с одной стороны, медленный, но ускорившийся в последние годы процесс трансформации «советского» Минска (включая изменения символического ландшафта города), с другой стороны, сам характер этой трансформации и ее характеристики являются проблемой, которая нуждается в комплексном анализе. Этот анализ должен включать в себя как рефлексию по поводу постсоциалистической трансформации городского пространства в Беларуси (изменение социальной среды и подходов к урбанизации, анализ трансформации повседневных практик горожан, оценку влияния политических перемен, маркетизации и глобализации, оценку специфики белорусской публичности и т.д.), так и анализ символических аспектов (роль и место дебатов о национальной идентичности и ее репрезентации в городском пространстве, содержание в целом политики памяти в городском пространстве и влияние на нее различных акторов и т.д.).

В данном тексте основное внимание будет уделено вопросу о том, насколько политика памяти в городском пространстве Минска сегодня является демократической и ориентированной на социальную инклюзию и критическую рефлексию по поводу прошлого, а не исключение исторических событий, травм и памяти отдельных социальных групп.

Проблема политики памяти в посткоммунистических/посттоталитарных обществах, включая то, что происходит в городском пространстве, связана со спецификой таких обществ как «разделенных» обществ, в которых фрагментация исторической памяти и конфликты по ее поводу приобретают значительный размах и политически сильно нагружены [3]. В случае Беларуси мы также имеем проблему разделенной памяти, связанную и с периодом советской истории, и с политическими конфликтами, возникшими в ходе распада СССР, и установлением в 1994 году авторитарного режима Александра Лукашенко.

Еще один аспект анализа политики памяти в посткоммунистических/посттоталитарных обществах обусловлен ситуацией асинхронности и несогласованности разных видов памяти, функционирующих в обществе: если в советскую эпоху культурная и иная разнородность «советских и социалистических пространств» внутри СССР регулировалась при помощи «всеобъемлющей сети директив и практик», то в постсоветскую эпоху эти механизмы были разрушены [4]. После распада СССР постсоветские общества столкнулись с целым рядом проблем исторической памяти, которые с трудом можно решить одновременно. С одной стороны, необходимо было критически переосмыслить советское прошлое и попытаться создать «национальный» нарратив и определенную модель коллективной памяти и идентичности, с другой стороны, акцент на идее «нации» при работе с историческим прошлым входит в противоречие с постнациональной перспективой (в том числе институционально выраженной в идее европейской интеграции) и проблемой включения травм и исторических событий, не попадающих в «этноцентричный» нарратив истории и памяти.

В белорусском контексте мы можем видеть иллюстрацию всех описанных выше проблем: как на фоне критически не осмысленного советского прошлого белорусский авторитарный режим пытается проводить политику памяти (в том числе и в городском пространстве), представляющую собой комбинацию стратегий, направленных на легитимацию этого режима и изолирование альтернативных версий памяти, истории и идентичности.

Память о Холокосте, память о сталинизме и жертвах коммунистических репрессий, память о белорусском национальном движении, теневые стороны памяти о Второй мировой войне, память о протестном движении и нонконформизме 1990–2000-х, споры об интерпретации значений постсоветских «мест памяти» — это те точки напряжения и поля борьбы за идентичность, которые сегодня определяют динамику памяти в городском пространстве Минска. Описанные противоречия отражаются и в попытках найти новые формы репрезентации памяти в городском пространстве: советский монументализм сочетается с «малыми формами» и новыми видами мемориальных знаков, в которых используется, в том числе, христианская символика, однако остается проблема поиска нового «языка» и эстетики для репрезентации памяти.

Однако, хотя политика памяти, инициированная белорусским политическим режимом, и оказывает наиболее существенное влияние на формирование символического ландшафта Минска, ее успех основан не только на политических ресурсах белорусского авторитаризма. Деятельность независимых акторов, пытающихся влиять на официальную политику памяти, как это будет показано далее, также может укреплять существующее положение вещей: эти акторы, предлагая свою альтернативу официальной политике памяти, пока что не могут предложить механизмы и практики согласования и синхронизации разных версий памяти, истории и идентичности, существующих в белорусском обществе, и преследуют свои партикулярные интересы. Это, с одной стороны, позволяет сделать вывод о том, что привычная для анализа белорусской ситуации дихотомия «политический режим / гражданское общество» не может являться достаточным объяснением для динамики коллективной памяти, с другой стороны, остается открытым вопрос о том, что оказывает влияние на ситуацию, кроме политики существующего авторитарного режима.

В первой части статьи описывается процесс формирования «официальной» политики памяти и ее проявления в пространстве Минска, во второй части текста акцент делается на анализе отдельных «мест памяти» сегодняшнего Минска и стратегиях сопротивления официальной политике памяти со стороны разных акторов.

Память, история и идентичность после СССР: поиск «новой истории» для Минска

Вторая половина 1980-х — начало 1990-х для Беларуси стали периодом, когда процесс разрушения советской идентичности сопровождался конструированием «новой» национальной идентичности в рамках проекта «национального возрождения», авторами которого являлись представители части белорусской советской интеллигенции. Один из лидеров Белорусского Народного Фронта (БНФ), массового политического движения тех лет, Зенон Позняк, был известен и тем, что в конце 1960–1970-х годах участвовал в борьбе за сохранение исторической застройки Минска, которую собирались снести. Борьба за «право на город» была одним из мотивов, благодаря которым также произошла мобилизация минской интеллигенции во второй половине 1980-х годов, в период перестройки [5].

В дальнейшем тематика защиты исторического наследия города не была центральной в политической борьбе второй половины 1980-х — начала 1990-х годов, ее сменила в публичном дискурсе основная для тех лет тема последствий сталинизма. Это выражалось в новом «картографировании» пространства Минска: «символическая разметка» городского пространства стала включать в себя «места памяти», связанные с репрессиями эпохи сталинизма [6]. Особое значение приобрели Куропаты — место массовых расстрелов конца 1930–1940-х годов, находящееся на северо-восточной границе Минска. Куропаты получили в первой половине 1990-х статус «историко-культурной ценности первой категории», но там так и не был создан полноценный мемориал.

Широкие дебаты о сталинских репрессиях были фактически прекращены во второй половине 1990-х, хотя ряд историков и активистов продолжают поднимать эту тему в публичном пространстве, развернув в 2015 году кампанию по созданию общественного трибунала «Преступления сталинизма» [7]. Показательными являются и последние события, связанные с мемориалом в Куропатах: рядом с охранной зоной Куропат в 2012 году началось строительство развлекательного комплекса «Бульбаш-холл», приостановленное после протестов общественности, но узаконенное окончательно постановлением Министерства культуры РБ, уменьшившего размеры охранной зоны Куропат [8].

Распад СССР и приход в политику представителей новых политических сил, включая БНФ, повлиял на символический ландшафт Минска. В конце 1980-х — начале 1990-х годов ряд его улиц, включая центральный Ленинский проспект, были переименованы, в частности, Ленинский проспект стал в 1991 году называться проспектом Франциска Скорины, деятеля культуры эпохи Возрождения. Переименования улиц, однако, не носили массового характера, и, кроме того, в Минске остались все советские памятники, включая центральный памятник Ленину, находившийся перед Домом правительства в центре Минска, на площади Ленина (которую, однако, переименовали в Площадь Независимости).

«Возвращение» исторических названий улиц имело свою специфику: ряд этих названий, появившихся вместо советской топонимики, были «новоделами», отсылающими не к конкретному досоветскому названию улицы, а к названию района или «места», существовавшему ранее. Сами переименования также не всегда встречали поддержку, по их поводу шла полемика о соотношении «советского» и «национального» [9].

Само определение «национального» было предметом для споров в белорусском обществе. Анализируя эту полемику, которая продолжается, политолог Андрей Казакевич выделяет четыре основные «концепции нации» (то есть того, как пытались определять «границы сообщества», «границы нации» и ее «публичные институты»), появившиеся в интеллектуальном поле Беларуси в 1990–2011 годы: 1) этнокультурную (характерную для представителей проекта «национального возрождения» и делающую акцент на этнокультурном наследии именно белорусов); 2) руссоцентристскую (ориентированную на усиление «славянской» и «общерусской» идентичности); 3) государственно-политическую (созданную режимом Лукашенко); 4) культурно-политическую (более либеральную) [10]. В рамках каждой их этих концепций предлагается своя версия истории, памяти и коллективной идентичности.

Для «государственно-политической» концепции нации, начиная с середины 1990-х, был характерен акцент на «советской культурной политической преемственности», использовании «этнографических особенностей» и абстрактном принципе широкого «гражданства» (в реальности в Беларуси всегда использовались после 1994 года практики «исключения» из сообщества по разного рода критериям, «политической лояльности», «принадлежности к доминирующей системе ценностей» и так далее) [11]. Фактически, в Беларуси так и не удалось создать модель «инклюзивного гражданского национализма», предполагающего наличие «автономии граждан» и «широкого общественного горизонтального диалога» [12].

Для внешнего (обычного) зрителя Минск сегодня часто до сих пор представляется городом, в котором всегда «чисто», и пространством, напоминающим «большой мемориал», происхождение которого связано с советской эпохой [13]. Действительно, центральная часть города представляет собой архитектурный ансамбль, созданный в 1930–1950-х годы в стиле «сталинского ампира» (с локальными особенностями), а значительная часть «спальных районов» города представляет собой результат советского панельного домостроения и реализации градостроительных концепций периода 1960–1980-х годов. Городская топонимика, согласно сравнительному исследованию городской топонимики Минска, Киева и Вильнюса, также несет на себе отпечаток как советского плана «монументальной пропаганды», так и советских коммеморативных практик, связанных с историей коммунистического движения и советским конструктом памяти о Второй мировой войне: как констатируют авторы исследования, «Минск является одним большим мемориалом по увековечиванию памяти о Второй мировой войне» [14].

Фактически, после распада СССР, символический и материальный ландшафт Минска был «советским». Вопрос о том, теряет ли Минск свою «советскую идентичность» и остается ли «советским» сегодня, является частью публичных дебатов в Беларуси. Но эти дебаты крайне ограничены, учитывая тот контроль над публичной сферой, который стал частью политики авторитарного режима Лукашенко, начиная с 1994 года. Жесткий контроль над публичной сферой в Беларуси заставляет, в том числе, интерпретировать метафору «чистоты» Минска и как «зачищенного» от «ненужных» влияний публичного пространства.

Установившийся в 1994 году политический режим Александра Лукашенко многими исследователями рассматривался в контексте идеи «ресоветизации» Беларуси, но эта «ресоветизация» имеет свои пределы, если говорить о периоде 2000-х: «постепенное забывание советского, его специфики и символического содержания, становится характерным для повседневных политических практик… Это приводит к устойчивому снижению политического и символического значения места (памятников и так далее — прим. автора) в городском ландшафте» Минска [15]. Однако тезис о «забывании и фрагментации советского» также должен быть совмещен с анализом того, что происходит в целом с памятью о советском прошлом в Беларуси, и насколько процесс «забывания и фрагментации» является частью формирования «должной памяти» о советском (пользуясь теоретической схемой Поля Рикера), а не проявлением «задержанной» или «манипулируемой» памяти [16].

Споры о «советской идентичности» Минска и символических переменах приобретают новые смыслы на фоне начавшегося несколько лет назад разрушения градостроительного облика «советского» Минска, его центральной части. В 2012 году панорама центральной части города была нарушена домом, построенным компанией приближенного к Лукашенко белорусского олигарха Юрия Чижа. Один из скандалов был связан со строительством (под предлогом подготовки к спортивному «мегасобытию» — Чемпионату мира по хоккею летом 2014 года) отеля Kempinski в центре города, с нарушением сложившегося архитектурного ансамбля [17]. Другие скандалы связаны со сносом в 2014 году старого здания музея Великой Отечественной войны (и постройкой нового здания), а также с намерением снести часть городской застройки советской эпохи под предлогом ее «низкой исторической ценности» [18]. Кроме того, городские власти сегодня активно занимаются «уплотнением» городской застройки в центре города и переформатированием функций мест общественной значимости (магазинов шаговой доступности и так далее), появившихся в советский период, под дорогие отели, офисы, «элитные» магазины и т.д.

Проблема «идентичности города» и «идентичности его горожан» включает в себя не только споры о «советскости» Минска, но и о том, является ли он «европейским» городом, и насколько включен в процессы глобализации, насколько (и как) в символическом и материальном ландшафте города сегодня репрезентирована идея «независимости», связанная с национальным нарративом и столичным статусом города. Городские власти и представители городских сообществ, пытаясь сделать образ города привлекательным, прилагают усилия по созданию «бренда» города, и эти предложения также вызывают многочисленные споры, в том числе и о том, насколько история Минска может быть отражена в его «бренде». Предложенная в 2013 году городскими властями концепция бренда Минска как города «живого и деятельного ума, интеллекта, инжениринга» визуально не включала в себя никаких отсылок к истории города, но и не была, по сути, реализована в городском пространстве [19].

Приход к власти после выборов 1994 года Александра Лукашенко и конституционные изменения 1996–2004 годов обозначали не только политическое поражение проекта «национального возрождения», но и начало процесса «ресоветизации» белорусского общества и свертывания демократических реформ первой половины 1990-х годов. Прежде всего это отразилось на функционировании избирательной системы, которая была поставлена под контроль, и на ликвидации свободы артикуляции интересов различных социальных групп в белорусском обществе (в том числе и интересов, касающихся городского пространства).

«Государственно-политическая» модель коллективной идентичности, созданная при Лукашенко, имела свою динамику. Изначально, во второй половине 1990-х, основным символическим ресурсом при проведении внутренней политики, стало советское прошлое, отсылки к которому должны были легитимировать новый политический режим и его «особые» отношения с политической элитой постсоветской России.

Центральное место в политике памяти нового политического режима заняла конструкция памяти о «Великой Отечественной войне» и апелляция к наследию советской государственности в виде БССР. В публичном пространстве это выражалось в сохранении ритуалов прежней мемориальной культуры (включая сохранение 7 ноября, годовщины Октябрьской революции, в качестве государственного праздника) и эстетике государственной символики: принятая в 1991 году символика в виде «бело-красно-белого» флага и герба «Погоня» была заменена в 1995 году на «красно-зеленые» герб и флаг, во многом копирующие символы, существовавшие в период БССР. В 1995 году также было принято решение о придании русскому языку статуса государственного, наравне с белорусским (белорусский язык был объявлен государственным в 1990 году).

Все эти решения привели к расколу «культуры воспоминаний» белорусов, который во многом стал определяющим для дальнейшей истории и динамики коллективной памяти. Немецкий исследователь Райнер Линднер описывал этот раскол в терминах противостояния двух конкурирующих в Беларуси версий истории — «национальной» и «ненациональной» (anational). Споры об истории и политике, как отмечает Линднер, находили свое выражение и в публичном пространстве Минска: в 1997 году, при праздновании 930-летия Минска, состоялся протестный митинг, против политики Лукашенко и его ориентации на Россию [20].

Во второй половине 1990-х политика памяти в Беларуси фактически превратилась в дискурс власти и способствовала тому, что процесс трансформации городского пространства Минска и его символического ландшафта стал рассматриваться в терминах политического противостояния и консервативной установки на сохранение советского наследия. Начиная с 1996 года и до начала 2000-х государство не вкладывало бюджетных средств в реконструкцию или изменения исторической застройки города [21].

В 1996 году было завершено сооружение в Минске мемориала «Остров мужества и скорби» (называемого также «Островом слез»), задуманного в 1988 году в качестве памятника воинам-афганцам, участвовавшим в войне СССР в Афганистане (1979–1989). Несмотря на ряд включенных в мемориал знаков, связанных с историей войны в Афганистане, сам памятник приобрел скорее «абстрактное» значение места воспоминания о всех погибших за пределами Беларуси, о «сынах и дочерях Беларуси, павших в разные века, на чужой земле, под чужими флагами, в чужих войнах». Отсутствие проблематизации войны в Афганистане (в том числе и в белорусской историографии) как раз позволило включить этот памятник в официальный нарратив памяти и экскурсионные маршруты [22].

Иллюстрация 1. Остров мужества и скорби
Фото: Svobodno.su

В начале 2000-х советское прошлое перестало быть тем исключительным символическим ресурсом, на который можно было опираться для проведения внутренней политики. Это было связано и с генеративными изменениями (в том числе и с постепенным уходом бывшей советской элиты, представители которой до начала 2000-х сохраняли свое влияние в Беларуси и определяли ее внутреннюю политику [23]), и с процессом распада советской социальной структуры и появлением новых социальных групп в белорусском обществе, с влиянием процессов глобализации и европейской интеграции (хотя Беларусь и не была включена в процессы евроинтеграции напрямую). Устойчивая тенденция в Беларуси, о которой свидетельствуют данные социологических опросов, заключалась в уменьшении сторонников восстановления СССР с конца 1990-х годов [24].

В 2003 году возникает проект «идеологии белорусской государственности», который в момент появления многими был воспринят в качестве еще одного примера «ресоветизации» Беларуси, однако с нашей точки зрения необходимость создания новой «идеологии» для страны, сформулированная в рамках привычной советской риторики, скорее свидетельствовала о границах «ресоветизации» и необходимости срочно обнаружить новые идеи, в которых были бы отражены произошедшие перемены. В начале 2000-х завершился и процесс консолидации белорусского авторитаризма, когда после 2004 года Александр Лукашенко получил возможность избираться неограниченное число раз на пост президента. За десять лет, прошедшие после 1994 года, авторитарный режим в Беларуси создал уже собственную историю, менее нуждающуюся в отсылках к советскому наследию.

Одним из символических маркеров, увековечивающих свежую историю белорусского авторитаризма в городском пространстве Минска, стало очередное (но неожиданное для горожан и проведенное с нарушением закона [25]) переименование в 2005 году двух центральных проспектов — проспекта Франциска Скорины и проспекта Петра Машерова (названного в 1980 году в честь коммунистического лидера БССР в 1965–1980 годах). Проспект Скорины был переименован в проспект Независимости, проспект Машерова в проспект Победителей, а само переименование было приурочено к 60-летию «Победы в Великой Отечественной войне» и объяснено «просьбами организаций ветеранов». Проспект Победителей одновременно являлся основной дорогой, по которой Александр Лукашенко перемещался по Минску, из своего постоянного места проживания в центральную резиденцию.

В 2000-е в Минске появился комплекс монументальных для города зданий, которые также должны были демонстрировать достижения Беларуси при новом политическом режиме: в 2006 году было достроено новое здание Национальной библиотеки, в открытии которой принял участие президент Александр Лукашенко, в 2013 году было завершено строительство Дворца независимости, в 2014 году открыли новый Музей Великой Отечественной войны. Эти здания символически «заменили» прежние сооружения, связанные с советским прошлым: бывшую «Ленинскую» библиотеку, Дворец республики (его постройка началась в позднесоветскую эпоху, и была завершена при Александре Лукашенко) и старый Музей Великой Отечественной войны, построенный в середине 1960-х годов. На церемонии открытия Дворца независимости Александр Лукашенко заявил: «Этот комплекс был задуман как последняя крупная точка в спорах о нашей независимости. Это, если хотите, демонстрация того, что Беларусь — это страна, в этой стране есть все: от земли, герба, флага и этого Дворца независимости» [26].

Иллюстрация 2. Новый Музей ВОВ
Фото: Onliner.by

В 2000-е годы начался еще один процесс, имеющий значение для трансформации городского пространства Минска — «восстановление» ряда исторических зданий и кварталов. В 2002–2003 годах было построено на «историческом месте» здание городской ратуши (проект обсуждался еще в 1980-м году), в котором предполагалось проведение «торжественных приемов Минского горисполкома и различных символических мероприятий» [27]. По мнению экспертов проект восстановления здания ратуши оказался одним из наиболее удачных с точки зрения воссоздания исторической застройки, в то время как остальные проекты менее удачны, если вести разговор именно о «реставрации, а не реконструкции здания», в ходе которой могут нарушаться правила, обеспечивающие «достоверность» сооружения [28].

Иллюстрация 3. Здание Минской ратуши
Фото: Познай Беларусь

В 2004–2007 годах появилось на карте Минска здание гостиницы «Европа», выполненное в стилистике модерна начала ХХ века, «повторяющее» (хоть и на новом месте) здание гостиницы «Европа», существовавшее до начала Второй мировой войны. Начиная с 2012 года, на деньги частных инвесторов и с разрешения городских властей ведется застройка исторической части города в районе улиц Немиги и Зыбицкой. Эту застройку эксперты уже назвали «псевдоисторической»: проект предусматривал «воссоздание» исторического квартала, но получившиеся здания (с включением офисных помещений, «ресторанов и бутиков» и так далее) стали скорее «имитацией, а не реставрацией» [29].

Иллюстрация 4. Застройка на улице Зыбицкой
Фото: Вячеслав Радионов

Процесс создания «псевдоисторической» застройки в Минске можно рассматривать в контексте критики «индустрии наследия», процесса превращения культурного наследия в «продукт для удовлетворения запросов современного потребления», при этом «окончательный вид продукта совершенно не зависит от первичных свойств ресурса, часто же и не отражает историческую действительность» [30]. В случае Минска ситуация становится проблемной в большей степени, поскольку инструментализация истории является характерным признаком постсоветских авторитаризмов и практически полностью отсутствуют механизмы общественного контроля и предотвращения негативных эффектов «индустрии наследия».

Еще один важный аспект политики памяти в пространстве Минска 2000-х — появление мемориальных объектов, связанных с историей Холокоста. Об этих местах памяти чуть подробнее будет сказано во второй части статьи, но в контексте анализа официальной политики памяти стоит отметить, что само появление этих памятников не означало отсутствия проблем с включением истории Холокоста в коллективную память белорусов. В частности, президент Лукашенко только в 2008 году принял участие в церемонии, связанной с памятью жертв Холокоста в Минске [31].

Именно в период 2000-х сложился «официальный» образ истории Минска, представленный, в том числе, в материалах на сайте Мингорисполкома, исполнительного органа городских властей. В 2009–2012 годах, с отсылками к истории Минска, были утверждены гимн (в советской музыкальной эстетике), герб и флаг города. В очерке истории Минска он определяется как город с «почти тысячелетней историей» и «богатым историческим прошлым». Основная часть текста является описанием событий средневековой, новой и новейшей истории Минска до 1945 года, разделы истории Минска после Второй мировой войны и современной истории, после 1991 года, минимальны по своему содержанию (хотя, как было показано выше, сегодняшний облик Минска и его социальная среда в основном сформировались именно в эти исторические периоды). Акцент в нарративе истории города сделан на истории «сверху» и политической истории, в гораздо меньшей степени описывается культурная история города и история повседневной жизни горожан, полностью игнорируется в повествовании гендерная перспектива и практически не проблематизируются исторические травмы, конфликты и их последствия для городского пространства. Хронологический принцип организации материала создает иллюзию стабильного нарратива истории города, что входит в противоречие с многочисленными «разрывами» в исторической ткани города, очевидными для обычного наблюдателя [32].

Об этих разрывах свидетельствует и экспозиция в созданном в 2010 году Музее истории города Минска: в нем нет постоянной экспозиции, показывающей всю историю города, а проходящие исторические выставки в основном ориентированы на историю ХІХ — начала ХХ веков, «этнографию» губернского Минска периода Российской империи. Это же характерно для Национального исторического музея, в котором, если говорить в целом об истории Беларуси, отсутствует экспозиция по истории ХХ века и современности, но есть часть экспозиции, демонстрирующая городскую «повседневность» ХІХ века. В новом Музее Великой Отечественной войны часть экспонатов представляет восстановление Минска после завершения Второй мировой войны.

Акцент на городской истории ХІХ века (не только в музейном пространстве, но и, например, при организации публичных мероприятий в День города, когда при помощи костюмов «оживляются» сцены городской жизни из прошлого), а также содержание экскурсионных маршрутов по Минску, могут быть обусловлены и доминированием туристов из России в Минске, в соответствии с запросом которых планируются экскурсии (по некоторым данным, из общего потока туристов в Минске российские туристы составляют до 80% от общего количества) [22].

На сайте городских властей Минска и в официальных выступления часто звучат отсылки к Минску как «европейскому городу», но при этом «европейскость» города интерпретируется не в рамках дискурса демократии, открытости и прав человека, а в контексте создания в Минске условий для европейского уровня «потребления»: строительства дорогих гостиниц, гипермаркетов и моллов. Такое понимание «европейскости» коррелирует и с риторикой на общегосударственном уровне, когда европейские ценности рассматриваются исключительно как ценности потребления, включающие идеи о «здоровой нации, здоровой семье, обществе без наркотиков, хороших дорогах, магазинах и так далее…» [34].

Разница в интерпретации понятия «европейскости» официальными властями в Беларуси и за ее пределами отражается и в коммеморативных практиках. Когда в 2003 году в Минске открыли памятник Адаму Мицкевичу, представители Польши попытались придать особый смысл этому акту, но риторика белорусской делегации была другой. Присутствовавший на открытии памятника маршал Сената Польши Лонгин Пастусяк говорил о том, что «Адам Мицкевич был величайшим европейцем, памятник ему должен напоминать белорусскому и польскому народам об их единстве и братстве, их великом прошлом», а другие представители польской делегации в своих выступлениях делали акцент на том, что «с установлением памятника Мицкевичу Беларусь приблизилась к Европе», спикер Совета Республики Национального Собрания Беларуси Геннадий Новицкий отметил, что «произведения Мицкевича и в настоящее время не потеряли своей значимости» [35]. Тем не менее, в городе появляются в последнее время мемориальные знаки и объекты (памятный знак 2014 года в честь получения Магдебургского права [36] и др.), которые потенциально могут интерпретироваться не только локально, но и в «европейском», транснациональном контексте.

В целом, характеризуя официальную политику памяти последних лет в пространстве Минска, можно определить в качестве ее центрального содержания попытку создать такую модель памяти, которая ориентирована на разного рода практики исключения и нейтрализации опасных тем.

В центре этой модели — модифицированный советский конструкт памяти о «Великой Отечественной войне», к нему добавляются попытки «самоисторизации» политического режима, создающего новые объекты в пространстве Минска. Эти объекты (Дворец независимости, Национальная библиотека, новый музей Великой Отечественной войны, и даже гостиницы и спортивные сооружения) выполняют «мемориальную» функцию регистрации «достижений» Беларуси при новом политическом режиме. Помещение в центр официальной политики памяти конструкта памяти о «Великой Отечественной войне» не означает историзацию войны, а скорее продолжение традиций ее идеологизации — новый музей Великой Отечественной войны в Минске является не столько историческим, сколько «идеологическим» проектом [37], а открытие нового мемориала в лагере смерти Тростенец постоянно откладывалось, в том числе из-за разногласий по поводу интерпретаций истории войны.

Характерная черта официальной политики памяти — нарастающая инструментализация истории, когда даже то, что представлялось ранее «священным», в частности «советское прошлое» и его материальное воплощение в пространстве города, начинает использоваться утилитарно и прагматически, под влиянием экономической целесообразности (отношений с приближенными к государству инвесторами), и городская среда становится «жертвой» специфической «индустрии наследия».

Еще одной распространенной практикой является «нейтрализация» символических значений и контроль над интерпретацией ряда мемориальных объектов (мемориалы Холокоста, памятник воинам-афганцам и так далее), когда включение в официальный нарратив коллективной памяти предполагает одновременно и исключение из публичного дискурса проблемных вопросов, связанных с событиями, лежащими в основе этих мемориальных объектов. Мемориальные объекты, которые могут претендовать на то, чтобы быть «местами памяти» общеевропейской истории, локализуются в рамках официального нарратива в качестве объектов с «иным» значением, в том числе и за счет особой интерпретации понятия «европейскости».

Понятие «нейтральности» становится определяющим для описания художественного языка городской скульптуры в Минске — с 1998 года и по 2011 год в городе было установлено 14 скульптур авторства Владимира Жбанова, демонстрирующих, за редким исключением, сценки городской жизни. Доминирование этих скульптур означало, с одной стороны, отказ от советских монументальных традиций, с другой стороны, демонстрировало фактический отказ властей устанавливать в городе объекты, выходящие за рамки «нейтральности». Интересна в связи с этим и история самого скульптора Владимира Жбанова, бывшего воина-интернационалиста, делавшего скульптуры в память о войне в Афганистане, а потом переключившегося исключительно на другие формы скульптуры [38].

Такие практики нейтрализации символических значений или прямого отказа в установлении памятных знаков становятся очевидными при попытке выхода за рамки официального нарратива памяти и описания не включенных в него/или включенных особым образом «мест памяти» в пространстве города.

«Места памяти» Минска и стратегии деконструкции официальной политики памяти

Белорусские власти тщательно следят за тем, что происходит в пространстве Минска, к тому же город в глазах власти имеет негативную «электоральную репутацию»: все значимые политические протесты после установления режима Лукашенко происходили именно в Минске, и даже официальные цифры электоральной поддержки режима (например, в ходе президентских выборов) всегда были ниже, чем в других городах Беларуси [39]. В 2006 и 2010 году именно в Минске произошел феномен «Плошчы» (белорусский вариант слова «площадь»), когда те, кто протестовал против результатов выборов, сумели в 2006 году организовать палаточный городок в центре Минска, на Октябрьской площади, а в 2010 году вывести граждан на массовый митинг на площади Независимости. Эти выступления были подавлены и разогнаны, и в апреле 2011 года Александр Лукашенко дважды иронично назвал Минск «свядомым» городом, делая отсылку к тому, как иногда называют в Беларуси деятелей национально-ориентированной оппозиции — «свядомыми» («сознательными») [40].

Контроль над публичным пространством Минска со стороны власти определяет и характер стратегий сопротивления и деконструкции официальной политики памяти. Сопротивление не так часто принимает форму открытого протеста и требований, скорее оно выражается в попытках лоббирования интересов разных акторов в рамках белорусского законодательства и поиска лазеек в нем. Периодически это лоббирование принимает форму подачи петиций и обращений граждан в соответствующие государственные органы.

Благодаря развитию цифровых технологий, ряд вопросов, связанных с политикой памяти, обсуждается публично, на форумах и в социальных сетях, а также в независимых СМИ. Кроме того, можно говорить о процессе «дигитализации» стратегий деконструкции/сопротивления официальной политике памяти: «места памяти», не вписывающиеся в официальный нарратив, находят себе место в сети Интернет, в виде пользовательских инициатив по «картографированию» городского пространства и «виртуальному» описанию значимых исторических событий и их трактовок. Тенденция последних лет — появление «виртуального» образа Минска, с альтернативными «местами памяти» и рост пользовательского интереса к этой проблематике памяти в городском пространстве.

Предложенная ниже панорама ряда «мест памяти» Минска отражает описанную выше ситуацию: с одной стороны, мы видим попытки реализации официальной политики памяти, с другой стороны — комбинацию привычных (протесты, обращения и т.д.) и новых, в том числе «виртуальных», стратегий деконструкции/сопротивления официальной политике памяти. К этим стратегиями обращаются как частные лица (историки, краеведы, городские активисты и урбанисты и так далее), так и организации и общественные инициативы, включая «Белорусское добровольное общество охраны памятников истории и культуры», белорусское отделение «Мемориала», еврейские организации и структуры, политические партии и движения (БНФ и др.). Участие политических партий способствует приданию мемориальным мероприятиям определенного политического смысла, и это воспринимается другими активистами, в том числе, в негативном ключе [41].

При определении мотивации и характера стратегий городских инициатив, а также реакции на них горожан, необходимо учитывать и специфику социальной среды Минска: в Минске население достигает более 1 800 000 человек, из них более 79% — белорусы, более 15% — русские, население растет в основном за счет миграционных процессов, специфика социального капитала заключается в относительно высоком уровне развития межличностных связей и низким уровнем доверия к общественным объединениям и социальным институтам [42].

В контексте данной статьи мобильный характер среды Минска можно интерпретировать в терминах проблемы с наличием устойчивого образа городской идентичности и идентичности минчан у горожан, многие из которых не имеют долгой минской истории. И, также, возникает проблема консенсуса по поводу памяти: социологические опросы по этому поводу не проводились, но можно обратиться в качестве примера к одному из опросов, устроенных городскими властями в 2012 году. Минчан опрашивали онлайн о том, какой из восьми предложенных в списке памятников должен быть установлен в столице: «памятники патриарху Алексию II, князю Глебу Всеславовичу (Глебу Минскому), первому секретарю ЦК КПБ Петру Машерову, мемориальные знаки, посвященные памяти жертв терактов, мемориальный знак «Воссоединение земель Беларуси» и мемориальная композиция «1000-летие белорусской государственности» [43]. Больше всего голосов набрала «абстрактная композиция в честь 1000-летия белорусской государственности», меньше всего — идея установить памятник событиям 1939 года, когда после пакта Молотова-Риббентропа и начала Второй мировой войны произошел раздел Польши и объединение Западной и Восточной Беларуси, а памятник средневековому основателю Минска князю Глебу и коммунисту Петру Машерову набрали одинаковое количество голосов [44]. Можно гипотетически предположить, что выбор абстрактной композиции по увековечиванию белорусской государственности объясняется не только ценностями патернализма и патриотизма, но и невозможностью сделать выбор среди предложенных исторических персоналий, что и может свидетельствовать об определенном расколе культуры памяти в Минске.

«Места памяти» советской истории: от Белоруссии к Беларуси

«Советский» Минск сохранял свой почти неизменный облик до начала 2000-х годов. До сих пор «места памяти» советской истории, такие как Дом-музей І съезда РСДРП, ансамбль Площади Победы (появившийся в 1954 году) и связанный с советской мемориализацией «Великой Отечественной войны»), памятник Ленину и т.д. находятся на своих местах. Однако процесс «рефрейминга памяти» (термин А. Ассман) меняет значение этих памятных мест и восприятия событий советской истории: с течением времени ряд мемориальных объектов потерял свое прежнее значение [45].

Советские смыслы стали трансформироваться, превращаясь в ресурс для конструирования «государственно-политической» модели коллективной идентичности, в рамках которой происходит инструментализация советской истории. Возникшие комбинации интересны сочетанием «советскости» и «белорусской современности»: в частности, Дом-музей І съезда РСДРП из «самого посещаемого объекта страны» в советское время, превратился в место, которое посещают «единичные граждане», хотя с 2009 года наблюдается некоторый рост посетителей [46]. Одновременно в нем проходят выставки, которые трудно было представить ранее, например, привозная выставка, посвященная 400-летию царской семьи Романовых.

Иллюстрация 5. Восковые фигуры царской семьи Николая II в Доме-музее I съезда РСДРП 
Фото: Столичное телевидение

Нахождение памятника Ленину на площади Независимости периодически вызывает дискуссии в негосударственных СМИ (активизировавшиеся после «ленинопада» в Украине) и является местом, куда приходят немногочисленные (в 2014 году их было около 1000 человек [47]) сторонники идеи коммунизма 7 ноября, в годовщину Октябрьской революции, являющуюся государственным праздником в Беларуси (хотя и не выходным днем). Ритуалы празднования годовщины Октябрьской революции не носят грандиозного характера, но в них иногда участвуют не только пенсионеры и коммунисты, но и пионеры (пионерская организация была восстановлена в Беларуси в виде «Белорусской республиканской пионерской организации»), как это было в 2013 году [48].

Иллюстрация 6. Возложение цветов к памятнику Ленина 7 ноября 2012 года
Фото: Belarusian News Photos

Существование в Беларуси пионерской организации, как и других подобных структур, унаследованных от советской эпохи, можно рассматривать в контексте попыток белорусского государства создать «сверху» коллективные структуры, формирующие лояльное отношение к белорусскому политическому режиму, с соответствующей идеологией и ритуалами. Именно лояльность режиму/«государству» находится в центре публичных ритуалов, а не апология советского прошлого. Об этом свидетельствует и новое место проведения публичных ритуалов: в 2014 году пионеров принимали в пионерскую организацию уже на площади Государственного флага перед новым зданием Дворца независимости [49].

Городские власти Минска, инициируя проведение «уплотнительной» застройки, способствуют началу дискуссий о «советском» Минске и исторической ценности его «советских» же кварталов. Здесь возникает интересная дилемма, связанная с трактовкой понятия «исторической ценности»: советская застройка часто была типовой, но можно ли измерять ценность этой застройки для истории и коллективной памяти только при помощи отсылок к ее «типовому» характеру? «Сталинки», «хрущевки» и «брежневки» (и вся инфраструктура старых районов) могут ничего не представлять в плане исторической ценности на макроуровне значений, но на микроуровне — это своеобразные «места памяти» для обычных горожан, и дифференцированный подход к судьбе этих зданий должен основываться на критериях, включающих эту специфику и роль «индивидуальных памятей».

«Советский» Минск — это не только сохранившаяся топонимика и памятники, но и специфика организации городской среды и инфраструктуры, трансформация которой сегодня приводит к возникновению специфической ностальгии «без ностальгии»: в ее основании не столько тоска по советским политическим символам и политической системе, сколько современные попытки переосмысления понятия «социальной справедливости», являвшегося частью советской мифологии. Один из усилившихся процессов последних лет — исчезновение советской социальной инфраструктуры в Минске, которое означает изменение практик потребления в постсоветском социуме, и также вызывает критику горожан, принимающую протестную форму [50].

Большую популярность в последнее время приобрели фотоподборки и тексты в социальных сетях и СМИ о Минске в советскую эпоху: описывается «элитное жилье» советской номенклатуры и интеллигенции, появившееся в советском Минске [51], повседневная жизнь в городе в советскую эпоху и т.д. В комментариях к этим материалам обсуждаются проблемы, имеющиеся в сегодняшнем Минске, такие как дискомфорт от уплотнения «советского» Минска и другие негативные аспекты жизни в постсоветской Беларуси и ее городском пространстве, включая проблему социальной мобильности, неравенства и доступности социальных благ.

Таким образом, отсылки к «советскому Минска» и памяти о том времени носят амбивалентный характер: с одной стороны, наследие советских урбанистических практик в городском пространстве Минска мешает городскому планированию и адаптации новых урбанистических и социальных форм жизни и идентичности, с другой стороны, ряд аспектов «советского Минска» сегодня выглядит привлекательным и, одновременно, тем, что постепенно утрачивается. Ностальгия по поводу «советского Минска» не носит политического характера, но наследие «советской модерности» (критически не осмысленное) до сих пор является референциальной рамкой для оценки постсоветских социальных, политических и иных практик.

«Места памяти» протестной культуры, субкультур и нонконформизма 1990–2000-х

Одно из знаковых мест Минска с начала 1990-х — «Стена Цоя», появившаяся после гибели лидера группы «Кино» Виктора Цоя в августе 1990 года. Надписи и рисунки изначально наносились на бетонные блоки, окружавшие строительную площадку вокруг Дворца республики на Октябрьской площади Минска, «долгостроя» позднего социализма (стройка началась в 1985 году). Рядом с этим местом собирались «неформалы», минская молодежь и поклонники группы «Кино». Строительство Дворца республики было завершено в 1997 году, и встал вопрос о переносе «Стены Цоя». Ее перемещали несколько раз (сохранили не полностью), с 1997 по 2008 год несколько блоков стены стояли на улице Интернациональной, в 2008 году она нашла себе место в одном из районов Минска (уже не в центре города).

В 2008 году, перед финальным переносом, около двух тысяч минчан собрали подписи под обращением в Мингорисполком о восстановлении «стены» [52]. В августе 2010 года, в очередную годовщину смерти Цоя, у «Стены Цоя» прошел «несанкционированный концерт», который пыталась остановить милиция [53]. Летом 2011 года, когда стала нарастать протестная активность в Минске, некоторые ее участники использовали песню Цоя «Перемен», и после того, как радиослушатели стали заказывать песню по радио, она была запрещена к исполнению в эфире [54].

Иллюстрация 7. Стена Виктора Цоя в Минске
Фото: Сайт Виктора Цоя

Городское пространство Минска, как уже было сказано выше, являлось основным местом для политических протестов после прихода к власти Александра Лукашенко, и «места памяти» этих протестов, имеющие конкретное материальное воплощение, занимают важное место в неофициальном нарративе о городе. Протесты 2006 года и феномен «Плошчы» — часть этого неофициального нарратива. Этот нарратив находит свое воплощение в культурной продукции и неофициальной топонимике: в 2006 году режиссер Юрий Хащеватский снимает документальный фильм «Площадь Калиновского» (так стали называть протестующие Октябрьскую площадь Минска) [55]. Кроме того, в социальных сетях и на сайтах проектов, посвященных истории 1990-х в Беларуси, периодически размещаются материалы, визуально демонстрирующие протестную активность и политические собрания на площадях Минска, и на главном месте протестов конца 1980-х — начала 1990-х — площади Независимости [56].

Значимым местом для субкультурной активности 1990-х был Александровский сквер в центре Минска, находящийся между зданием Национального академического театра имени Янки Купалы, бывшим зданием ЦК КПБ (сегодня это резиденция Александра Лукашенко) и Домом офицеров. Место среди минчан называют «Паниковкой», отсылая к произведениям Ильфа и Петрова и фонтану с фигурой лебедя. Именно здесь в 1990-е годы собирались представители минских субкультур совершенно разных направлений, включая представителей минского ЛГБТ-сообщества.

В 1994 году гомосексуальность в Беларуси была декриминализована, и это способствовало большей легальности ЛГБТ-сообщества, представители которого до сих пор сталкиваются с дискриминацией и гомофобией. Александровский сквер был одним из мест встречи представителей ЛГБТ-сообщества, где они могли не только находить себе партнеров/партнерш, но и социализироваться, и куда приезжали, в том числе, из других городов Беларуси, это было место пересечения «приватности и публичности», возможности заявить о себе [57].

Процессы маркетизации городской жизни и трансформация прежней советской инфраструктуры приводят к закрытию «культовых» мест, которые посещали представители городской активной прослойки в советскую и в постсоветскую эпоху. В 2008 году была попытка развернуть общественную кампанию против перепрофилирования магазина «Рыба» на одной из центральных улиц Минска, улице Карла Маркса. Магазин, по словам сторонников его сохранности, не только был уникальным для послевоенной истории города объектом (как памятник послевоенного дизайна), но и являлся местом для «культурной тусовки». Активисты кампании создали сайт проекта по спасению магазина и заявили о своей инициативе в СМИ [58]. Магазин был перепрофилирован в пиццерию, но часть внутреннего дизайна была оставлена.

«Места памяти» белорусского национализма

Проблема истории и историографии белорусского национального движения до сих пор является предметом для дискуссий в Беларуси. В том числе обсуждается роль и место в истории белорусов БНР (Белорусской Народной Республики), возникшей и завершившей свое существование в 1918 году, в период завершения Первой мировой войны на территории Беларуси. Провозглашение БНР было связано с деятельностью первой значимой волны белорусского национального движения в начале ХХ века, а память о БНР цензурировалась и специфически интерпретировалась в советскую эпоху как память о государстве «буржуазных националистов».

После провозглашения независимости в 1990–1991 годах началось возвращение памяти о БНР, но для политического режима Александра Лукашенко важной являлась не память о БНР, а память о БССР. Начиная со второй половину 2000-х, память о БНР постепенно вписали в официальный нарратив, делая акцент на том, что БНР «не являлась государством», но является частью истории Беларуси. Тем не менее, одна из дат, связанных с процессом провозглашения БНР, 25 марта 1918 года, стала одной из центральных дат для протестного календаря постсоветской эпохи и демонстрации критики режима Лукашенко. «День воли» проводится 25 марта уже много лет, в виде политического шествия в Минске, на проведение которого городские власти дают свою санкцию.

Других символических напоминаний о событиях 1918 года в контексте белорусского национализма в пространстве города практически нет, хотя сохранился ряд зданий — объектов, связанных с провозглашением БНР. Актуализация этой памяти в Минске еще ждет своего времени, но существуют инициативы, которые способствуют сохранению этой памяти: в частности, проводятся неформальные экскурсии, посвященные «адресам БНР» [59].

Иллюстрация 8. Коллаж с изображением деятелей БНР и здания, связанного с ее историей, нынешней «Чебуречной»
Фото: Беларусский журнал

Обвинения режима Лукашенко в «антинациональном» характере создали контекст и для повышенной чувствительности к действиям, связанным с мемориальными объектами, имеющими отношение к национальной культуре. Так в 2008 году была организована акция протеста против переноса в Минске с санкции президента памятника классику белорусской литературы начала ХХ века, поэту Максиму Богдановичу. Организаторы акции, в том числе представители БНФ, протестовали против «оскорбления памяти великого белорусского поэта» и «нарушения архитектурного ансамбля», также указывая, что рядом с памятником проходили многочисленные акции протеста 1990-х [60]. Памятник был перенесен на новое место, но не слишком далеко от старого места.

Имя еще одного деятеля белорусской литературы советской и постсоветской эпохи, писателя Василя Быкова, давно является символом проблем с политикой памяти в белорусском контексте. Умерший в 2003 году Быков был участником Второй мировой войны и одним из самых известных белорусских советских писателей, в период перестройки он активно включился в политические процессы и участвовал в создании БНФ, а затем, после 1994 года, стал одним из критиков режима Лукашенко, и на некоторое время покидал страну. Его похороны в Минске в 2003 году превратились в многочисленную манифестацию. После его смерти неоднократно поднимался вопрос о памятнике Быкову или появлении улицы, названной в его честь. В 2010–2014 годах в Минске собрали 100 000 подписей под обращением о названии улицы в честь Василя Быкова [61], когда отмечался 90-летний юбилей со дня его рождения. Но решение о названии улицы и установке памятника в Минске до сих пор не принято.

Полемика вокруг мемориализации имени Василя Быкова интересна еще и тем, что в ней поднимаются сразу несколько вопросов: о характере политизации памяти, и о месте и смысле «национального» в советском прошлом и постсоветском настоящем Беларуси. Официальные идеологи режима Александра Лукашенко, при разговоре о Быкове, призывают не «политизировать» его имя и «не приватизировать память» о нем, упрекая в этом представителей оппозиционных политических сил [62]. Этот идеологический призыв сосредоточиться на таланте писателя, а не на «второстепенной политике», выглядит логической подменой — нам предлагают не историзацию деятельности и творчества Быкова, а отказ от актуализации «политического» вообще. И это одна из типичных стратегий официальной политики памяти — нейтрализация всех политических смыслов памяти. Именно так литература и деятельность Быкова лишается и своего «национального» (в том числе и политического) содержания: Быков был «советским» больше, чем «белорусским», не был диссидентом и так далее.

Интересно и то, что проблема совмещения «советского» и «национального» нарративов в Беларуси в контексте мемориализации деятельности Василя Быкова, пока что не решаема и для противников политического режима и является одной из самых острых проблем для понимания динамики коллективной памяти и интерпретации белорусской истории. Мы не только затрудняемся внятно высказаться о «советском» и «национальном» в случае споров о мемориализации имени Василя Быкова, но и в случае обсуждения вопросов, связанных с динамикой постсоветской памяти о Второй мировой войне в Беларуси, о советском наследии эпохи Машерова и других вопросах.

В топонимике города после распада СССР появились улицы, названия которых ассоциируются с наиболее общими представлениями о том, что такое «белорусскость» и «национальная история», однако большинство этих улиц находится на периферии городского пространства, что, с одной стороны, является результатом действия официальной политики памяти, с другой стороны, демонстрирует постепенное расширение возможностей городских сообществ так или иначе влиять на эту политику. При этом новые названия сочетают в себе отсылки к советской, досоветской и постсоветской истории, которые еще до конца не отрефлексированы, и минские краеведы обращают внимание на сохранение политических функций топонимики и специфической политики памяти в пространстве Минска, родом «из 1917 года» [63].

В 2014 году были созданы виртуальные карты двух минских некрополей — Кальварийского кладбища и Восточного кладбища, с обозначением могил белорусов, «посвятивших жизнь белорусскому делу, культуре и языку» [64]. В перечне фамилий можно увидеть людей, чья деятельность связана с досоветским, советским и постсоветским периодом белорусской истории и истории Минска. Их объединяет предложенная создателями рамка «белорусскости», которая должна нивелировать существующие противоречия в интерпретациях перечисленных периодов истории.

«Места памяти» о Холокосте

В период Второй мировой войны в Минске было уничтожено до 100 000 белорусских евреев и евреев, депортированных на территорию Беларуси из стран Европы. Трагедия Минского гетто и лагеря смерти Тростенец, созданного в окрестностях Минска, до сих пор являются предметом для исследования не только белорусских историков. После Второй мировой войны память о Холокосте в СССР нивелировалась, а еврейская идентичность жертв исчезала в официальном конструкте памяти об уничтоженных «мирных советских гражданах». После 1991 года началось возвращение памяти о Холокосте, в том числе благодаря активности зарубежных еврейских организаций и минской общины, но этот процесс идет достаточно медленно и сталкивается с рядом трудностей, одна из которых — совмещение этноцентричного нарратива о страданиях белорусов и евреев и разного исторического опыта переживания войны.

Иллюстрация 9. Мемориал на месте расстрелов евреев — «Яма»
Фото: Trip-Points.com

Одна из интересных особенностей Минска — существование и в советскую эпоху памятного знака, поставленного в честь жертв Холокоста в 1947 году на месте массового убийства евреев, «Ямы». На знаке указывалось этническое происхождение жертв и была надпись на «запрещенном еврейском языке», что уже придавало знаку «антисоветские» смыслы: в советский период памятник был местом для поминовения жертв и открытой демонстрации еврейской идентичности тех, кто к нему приходил [65]. В 2000 году был открыт новый мемориал «Памятник жертвам холокоста Минского гетто», в центре которого композиция «Последний путь», показывающая 27 «фигур-теней, которые идут на расстрел», а перед памятником разбит парк «Праведников мира» в честь белорусских граждан, спасавших евреев [66].

В 2008 году был открыт памятник на месте бывшего еврейского кладбища жертвам Минского гетто «Разбитый очаг»: «Мемориал, созданный архитектором Леонидом Левиным и скульптором Максимом Петрулем, олицетворяет образ разрушенного дома. На квадратном постаменте из красного гранита — символическом фундаменте дома — установлены изломанный бронзовый круглый стол и венское кресло», что символически отсылает к нарушенному миру — “за этим столом когда-то собиралась семья. После нацистского погрома дома нет, убита семья”» [67].

Иллюстрация 10. Мемориал «Разбитый очаг»
Фото: CityDog.by

Новые памятные знаки Холокоста стали символом изменения подходов к мемориальной эстетике: вместо традиций советского монументализма мемориализации памяти о Второй мировой войне, увековечивающих абстрактный образ жертв и «советского народа», предлагаются образы, отсылающие к частным трагедиям и образам конкретной группы жертв. Однако до сих пор в Минске нет музея, посвященного событиям Холокоста, за исключением Музея истории культуры евреев, являющегося инициативой еврейских организаций.

«Места памяти» постсоветских травм: трагедия на Немиге и взрыв в минском метро

30 мая 1999 года в массовой давке в подземном переходе станции метро «Немига» в Минске погибло 53 человека, большинство из которых — молодежь 14–20 лет. Трагедия произошла в ходе праздника пива и концерта одной из музыкальных групп: сильный дождь заставил горожан искать укрытие, но станцию метро перекрыли, что привело к давке и панике. На месте гибели минской молодежи возник стихийный мемориал в вестибюле станции метро, который был убран, а рядом со станцией поставили в 2002 году мемориальный знак, представляющий собой разбросанные на ступенях лепестки цветов, символизирующие погибших, с надписью на белорусском языке «53 рубца на сердце Беларуси. 30 мая 1999 года» и цитатой из Евангелия от Иоанна «Я есмь воскресение и жизнь. Верующий в Меня, если и умрет, оживет. И всякий живущий и верующий в Меня не умрет вовек». Знак завершается православным крестом.

Трагедия привела к появлению уголовного дела, но оно в дальнейшем было прекращено, а родственникам выплатили компенсации. Однако само наличие мемориала в городе не привело к проведению регулярных официальных мероприятий, связанных с трагедией, о которой пишут в основном в СМИ, в связи с очередной годовщиной событий. Отсутствие мемориальных практик [68] может быть объяснено тем, что ответственность за трагедию лежит на городских властях и государстве, не желающем укреплять негативный образ власти, сформировавшийся в ходе этой трагедии.

Иллюстрация 11. Мемориал трагедии на Немиге
Фото: Interfax.by

11 апреля 2011 года погибло 15 человек после террористического акта на центральной станции «Октябрьская» минского метро. Эти события привели к одной из самых острых дискуссий в публичном пространстве Беларуси: речь шла о разрушении образа «стабильности», созданного пропагандой политического режима и об ответственности властей за случившееся. Судебный процесс над двумя обвиняемым в террористическом акте, Дмитрием Коноваловым и Владиславом Ковалевым, приговоренными к смертной казни, также вызвал множество вопросов о прозрачности судебной системы Беларуси, границах ее ангажированности и применении смертной казни, с практиками отсутствия информирования родственников приговоренных о дате смерти и запрета на выдачу тел. В марте 2012 года смертные приговоры, несмотря на активные протесты родственников Владислава Ковалева, были приведены в исполнение.

В начале 2012 года было принято решение на месте трагедии заменить временную мемориальную доску скульптурной композицией «Река памяти». Ее создатель, Константин Селиханов, предложил «сделать проект, который был бы наиболее щадящим по отношению к родственникам погибших», он решил «сознательно уйти в этой работе от слов «взрыв», «теракт» и прочих вещей, которые могут ранить». По словам автора, «решение этого памятника пришло ко мне сразу, в одно мгновение. Я постарался сделать его спокойным, мягким, плавным, эстетически привлекательным, избегая чрезмерного драматизма. Кроме того, сознательно не использовал никаких дополнительных символов: цветы, свечи, кресты… Дело в том, что объект будет расположен в общественно-активной зоне: там каждый день ходят люди — из метро, в метро, — поэтому идея памятника должна быть максимально лаконичной и не нарушать состояния городской среды» [69].

Иллюстрация 12. Мемориал «Река памяти»
Фото: Belarusian News Photos

Предложенная Константином Селихановым концепция «терапевтического памятника» является компромиссом и входит в противоречие с сегодняшними тенденциями, когда «памятник нужен не как рубец на месте былой травмы, успокаивающий зрителей и выполняющий работу памяти за него, но как открытая кровоточащая рана. А зритель должен быть не пассивным, но вовлеченным в проект, рассерженным, но не равнодушным. Памятник, тем самым, должен работать как триггер общественных дискуссий, которые… никогда не должны прекращаться» [70]. На месте трагедии, после установки мемориального знака, также не проводится никаких регулярных официальных мероприятий.

Забытые «места памяти»?

Память о Первой мировой войне в Беларуси всегда находилась в тени памяти о Второй мировой войне, несмотря на то, что, начиная с осени 1915 года, часть боевых действий происходила на территории западных губерний Российской империи (включая территорию современной Беларуси). В советской историографии Первая мировая война была лишь фоном для центрального события начала ХХ века — Октябрьской революции. Нарратив о Первой мировой войне, сложившийся в советской историографии, до сих оказывает свое влияние на репрезентации памяти о ней в Беларуси: война рассматривается в качестве события, приведшего к «обострению классовой борьбы», и только в последнее время о ней заговорили, делая акцент на идее нациестроительства и последствиях распада континентальных империй для Беларуси и региона [71]. Актуализация памяти о Первой мировой войне произошла в 2014 году, в год столетия после ее начала. В этом же году в Беларуси появился «первый масштабный мемориал героям столетней давности» в Сморгони [72].

На старейшем кладбище Минска, Кальварийском кладбище, имеются захоронения участников Первой мировой войны. Также эти захоронения находились в большом количестве (более пяти тысяч солдат Российской армии и беженцев, умерших в Минске) на территории Братского военного кладбища в районе Сторожевского рынка. В 1998 году кладбище получило статус «историко-культурной ценности», но в 2002 году, в ходе прокладки инженерных коммуникаций, часть захоронений была уничтожена, а работы прекращены в результате протестов общественности, в том числе историка Владимира Богданова, в 2008 году ситуация повторилась, хотя речь шла о работах по «благоустройству кладбища» [73].

Мемориализация памяти жертв коммунистических репрессий до сих пор является предметом для споров в Беларуси, и об этом свидетельствует не только описанная в первой части текста незавершенная история мемориала в Куропатах. В рамках официальной политики памяти произошло вытеснение этой темы из публичного дискурса [74], но существуют частные и общественные инициативы, направленные на актуализацию этой темы. В 2006–2010 годах проводились мемориальные акции «памяти жертв сталинизма», приуроченные к годовщине расстрела в ночь с 29 на 30 октября 1937 года в Минске более 100 представителей белорусской интеллигенции. Акции были инициированы представителями БНФ, Радой белорусской интеллигенции и обществом «Мемориал» [75]. В 2013–2014 годах было издано два тома результатов работы минского краеведа и писателя Леонида Морякова «Галоўная вуліца Мінска (1880–1940 гг.) («Главная улица Минска»), в которых описывается судьба репрессированных жителей улицы Советской (сегодня проспекта Независимости) [76].

Интерес к межвоенному периоду истории Минска, досоветскому периоду, к истории поликультурной и поликонфессиональной городской среды проявляется и в таких общественных инициативах, как организация в Минске свободных экскурсий в рамках «Феста экскурсоводов» по тематике «Минск еврейский», «Минск татарский», «Минское гетто» и др. Тематика предлагаемых экскурсий отсылает к образу «европейского» Минска в советский период, к историческим травмам и советскому наследию, к индивидуализации памяти о городской истории [77].

Чернобыльская авария 1986 года также является сегодня в Беларуси событием, не включенным в календарь официальных коммеморативных практик. В 2011 году был снят с проката в Минске фильм Александра Миндадзе «В субботу», посвященный аварии на ЧАЭС [78], а на прошедшей в 2011 году в Минске, в Национальном историческом музее, выставке, посвященной 25-летию аварии на ЧАЭС, была показана картина успешного преодоления последствий аварии в Беларуси, хотя социальные льготы «чернобыльцам» к тому времени были значительно урезаны [79]. Минск, тем не менее, был местом, куда переселяли людей с зараженных территорий, и чья память также нуждается в репрезентации. В 1991 году, в пятую годовщину аварии, в Минске был заложен памятный камень и начато строительство храма-памятника жертвам Чернобыля, который и стал выполнять функцию «места памяти». Начиная с 1990-х годов в Минске ежегодно проводится политическая акция «Чернобыльский путь», на которую дают разрешение городские власти, и которую пытаются использовать в своих интересах политические организации.

Динамика политики памяти в пространстве Минска и возможности для ее демократизации

Подводя итоги описания политики памяти в пространстве Минска после распада СССР, можно выделить три ее периода:

1. Конец 1980-х — 1994 год — после распада СССР политика памяти в городском пространстве Минска начала приобретать демократический характер, на нее могли активно влиять разные акторы, не только белорусское государство. В этот период политика памяти находилась под влиянием практик «идеологической деколонизации» («освобождения памяти после коммунизма») [80], характерных для многих постсоветских обществ, когда произошла эмансипация памяти разных социальных групп («сообществ памяти»). Доминирующей практикой в этот период стали переименования минской топонимики в контексте «возвращения национальной истории», попытки мемориализации памяти жертв сталинизма, памяти о Чернобыльской аварии и войне в Афганистане. Мемориальная эстетика отсылала к советским традициям, но включала уже открыто и христианскую символику.

2. 1994–2003 годы — в результате смены политического режима в Беларуси демократизация политики памяти была остановлена, она превратилась в дискурс власти. Мемориальная культура, сложившаяся в советский период, была законсервирована в пространстве Минска, и на политику памяти практически минимально могли влиять другие акторы. В то же время начались попытки совместить в публичном пространстве советскую мемориальную культуру с ритуалами, связанными с «независимостью» и новым политическим режимом. Мемориализация памяти жертв коммунистических репрессий не была завершена, а памятники, связанные с проблемными зонами советской истории (мемориал воинам-афганцам, постройка храма-памятника жертвам Чернобыля), включаются в официальный дискурс, и их значение нейтрализуется при помощи контроля над интерпретациями советской истории и истории этих событий.

Советское прошлое становится основным символическим ресурсом для официальной политики памяти. Мемориальные практики, связанные с памятью о Второй мировой войне, ориентированы на легитимацию нового политического режима и включают в себя частично модифицированный советский нарратив о «Великой Отечественной войне». Появление такой комбинации было обусловлено и политическими отношениями с соседней Россией, основанными на идеализации и политической эксплуатации «общего прошлого».

Меняется постепенно и художественный язык репрезентаций памяти. Правда, использование универсальной христианской символики для репрезентаций памяти, в контексте особых отношений Православной церкви и белорусского государства, становится еще одним способом нейтрализации политически «опасных» значений мемориальных объектов. В этот период, тем не менее, начинается мемориализация памяти о Холокосте, в ходе которой появляется альтернатива советской мемориальной эстетике.

Период 1994–2003 годов был периодом политических конфликтов в Беларуси, в контексте которых политика памяти рассматривалась в терминах «раскола» и «конфликта» между приверженцами «национальной» и «ненациональной» версий памяти, истории и идентичности. Стратегии противостояния официальной политике памяти также носили, в основном, политический характер, и были связаны с деятельностью политических акторов.

3. 2003–2015 годы — период перемен в символическом и материальном ландшафте Минска, связанных с завершением процесса консолидации белорусского авторитаризма. Советское прошлое перестает быть основным символическим ресурсом, главной задачей становится увековечивание в пространстве Минска новейшей истории белорусского авторитаризма, в топонимике и в виде «квазимемориальных» объектов. Основными факторами, оказывающими влияние на трансформацию символического и материального ландшафта Минска, становятся не только политические представления власти, но и маркетизация постсоциалистической белорусской экономики и развитие «индустрии наследия». В результате действия этих факторов началось разрушение «советского» Минска, прежде всего его центральной части, возник феномен «псевдоисторической застройки». В этот период также «стираются» постепенно из городского пространства следы памяти протестных движений и нонконформизма 1990-х годов, но появляются неофициальные «места памяти», связанные с протестами середины — второй половины 2000-х годов.

Конфликтная схема политики памяти «национальное» vs. «ненациональное» дополняется «европейским» измерением, и начинается борьба за право определять содержание понятия «европейского Минска» и репрезентаций этого понятия в городском пространстве. Власть пытается использовать образы «европейского Минска», проводя Чемпионат мира по хоккею в 2014 году и создавая объекты для разных видов потребления в пространстве города. Одновременно, конструирование образа «европейского Минска» дополняется созданием его исторических маркеров (знака Магдебургского права и т.д.). К вытесненным из официальной памяти темам Чернобыльской катастрофы, войны в Афганистане, памяти о жертвах коммунистических репрессий добавляется память о постсоветских травмах города (трагедии на Немиге и т.д.), это вытеснение осуществляется при помощи контроля над внешним видом мемориальных объектов и интерпретациями истории этих событий.

Произошел, как можно предположить, окончательный отказ от советских монументальных форм мемориальных объектов, но появившиеся в городе новые объекты отличаются однообразием в том, что они ориентированы на политическую «нейтральность» их значений.

В деконструкции официальной политики памяти стали больше принимать участие акторы, не принадлежащие к политическим силам и использующие новые виды стратегий, включая использование дигитальных технологий картографирования «мест памяти» города и истории его жителей в блогах, социальных сетях, СМИ, на сайтах городских проектов. Одна из характерных черт периода — интерес к истории повседневности Минска в разные исторические эпохи и интерес к поликультурной и поликонфессиональной истории города, к ее индивидуальному измерению. Можно говорить о появлении «виртуального» образа Минска, отличающегося от официального образа, в создании которого у горожан почти нет возможностей для участия. Часть общественных инициатив носит «офлайновый» характер.

* * *

Пространство Минска сегодня насыщается новыми мемориальными знаками прошлой и современной истории, но асинхронность и отсутствие механизмов согласования разных версий коллективной и индивидуальной памяти в пространстве города создает не упорядоченную картину «множественности памятей», а увеличивает ощущение эклектики в восприятии истории города. Официальная политика памяти, ориентированная на исключение или искажение памяти о ряде исторических событий и травм, а также институциональная слабость гражданского общества и городских неформальных инициатив создают неблагоприятные условия для дальнейшей динамики коллективной памяти и ее репрезентаций в пространстве Минска. Еще один негативный аспект заключается в разобщенности «сообществ памяти», так как практически ни одна инициатива в Минске не была реализована при участии всех этих разных сообществ.

Дефрагментация коллективной памяти, начавшаяся после распада СССР, с одной стороны, является защитой от попыток навязывания новых «единых» версий памяти и идентичности [81], с другой стороны, процесс дефрагментации памяти развивается по своей логике, не предполагающей демократический горизонтальный диалог о ее проблемах. Возможность такого диалога зависит не только от политики существующего режима, но и от возможностей гражданского общества переосмыслить содержание категорий «национального», «европейского», «транснационального», определяющих рамки для исследований и репрезентаций памяти и истории в городском пространстве. Выход за рамки уже сложившихся интерпретаций локальной истории, придание иных значений «местам памяти» города открывает новую перспективу. И также важным условием является согласие разных «сообществ памяти» на такой диалог и такую рефлексию.

Примечания

1. Более подробно об этом в исследовании Томаса Бона «Минский феномен». Городское планирование и урбанизация в Советском Союзе после Второй мировой войны. Москва: РОССПЭН, 2013.

2. Шыбека З. Гарадская цывілізацыя. Беларусь і свет. Курс лекцый. Вільня, ЕГУ, 2009. С. 176–204.

3. Постановка проблемы памяти в «разделенном общества» в публикации: Shevel O. The politics of memory in a divided society: A comparison of post-Franco Spain and post-Soviet Ukraine // Slavic Review. Vol. 70. No. 1 (Spring 2011). P. 137–164.

4. Милерюс Н. Синхронизация и десинхронизация настоящего и прошлого на советском и постсоветском пространствах // P.S. Ландшафты: оптики городских исследований. Сборник научных трудов / отв. ред. Н. Милерюс, Б. Коуп. Вильнюс: ЕГУ, 2008. С. 37–39.

5. Курьянович А. БНФ. Истоки // Историческая правда. 2013. 6 мая. URL: http://www.istpravda.ru/bel/research/3279/

6. Казакевич А. Символика места: забывание и фрагментация советского в ландшафте Минска // Неприкосновенный запас. 2011. № 6. URL: http://www.nlobooks.ru/node/1575

7. Осудить преступления сталинизма берется народный трибунал // Сообщение Naviny.by 12.02.2015. URL: http://naviny.by/rubrics/society/2015/02/12/ic_articles_116_188213/

8. Постановление Минкульта узаконило здания «Бульбаш-холла» с западной стороны Куропат // Сообщение TUT.by. URL: http://news.tut.by/society/431028.html

9. Бондаренко В. Минская топонимика за двести лет: тенденции, загадки, парадкосы // Туризм и отдых. 2008. 4 декабря. URL: http://www.tio.by/newspaper/1628

10. Казакевіч А. Канцэпцыі (ідэі) беларускай нацыі ў перыяд незалежнасці, 1990–2009 // Палітычная сфера. 2010. № 14. С. 21–40.

11. Там же. С. 33–35.

12. О проблеме национализма в контексте других социальных теорий и практик в Беларуси см.: Фурс В. Белорусский проект «современности»? // Европейская перспектива Беларуси: интеллектуальные модели / Сост. О. Шпарага. Вильнюс: ЕГУ, 2007. С. 43–60.

13. Минск напоминает большой мемориал. На его улицах чисто и пустынно // Народная воля. 2012. 29 августа. URL: http://www.nvonline.info/by/291/weabouthtemtheyaboutus/47424.htm

14. Ластовский А., Балочкайте Р., Казакевич А. Память о Второй мировой войне в городском ландшафте Восточной Европы. Минск, 2009. URL: http://www.geschichtswerkstatt-europa.org/media/projekte/total%20report_rus.pdf

15. Казакевич А. Символика места: забывание и фрагментация советского в ландшафте Минска // Неприкосновенный запас. 2011. № 6. URL: http://www.nlobooks.ru/node/1575

16. Рикер П. Нарушения естественной памяти: задержанная память, манипулируемая память, насилие над памятью // Память, история, забвение. URL: http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Rik/07.php

17. Отель, изуродовавший центр Минска, не появится к ЧМ по хоккею? // Сообщение газеты «Салідарнасць» 06.12.2013. URL: http://www.gazetaby.com/cont/art.php?sn_nid=65943

18. Минская Осмоловка ее будущее // Left.by. 2014. 5 августа. URL: http://left.by/archives/3084; Белорусские архитекторы о сносе музея ВОВ: «Это начало масштабной беды» // Realt.by. 2014. 25 августа. URL: http://realt.by/news/article/14085

19. Битва за бренд города: к оружию! // DEV.by. URL: http://dev.by/lenta/main/bitva-za-brend-minska-k-oruzhiyu

20. Лінднэр Р. Гісторыкі і ўлада. Нацыятворчы працэс і гістарычная палітыка ў Беларусі XIX–XX ст. Спб.: Неўскі прасцяг, 2003. С. 402–407.

21. К очередному Дню города предполагается восстановить здание городской ратуши // Белапан. URL: http://afn.by/ news/i/22684

22. Об этом шла речь на воркшопе Back from Afghanistan: A workshop on veterans’ experiences 12-13.02.2015 в Европейском гуманитарном университете (Вильнюс, Литва). URL: http://www.ehu.lt/en/events/show/back-from-afghanistan-a-workshop-on-veteransexperiences

23. Элта советская уходит казакевич. См. комментарии политолога Андрея Казакевича к белорусскому изданию книги: Урбан М. Беларуская савецкая эліта (1966– 1986): алгебра ўлады. Пер. з англ. мовы. Выльня: ЕГУ, 2010. 196 с.

24. Данные соответствующих опросов Независимого института социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ) представлены на сайте http://iiseps.org/old/5-06-06.html

25. Главный проспект Минска переименовали! // Комсомольская правда в Беларуси. 2005. 12 мая. URL: http://www.kp.by/daily/23509.3/138723/

26. Лукашенко: открытие площади Государственного флага станет точкой в спорах о независимости // Интерфакс. 2013. 7 мая. URL: http://www.interfax.by/news/belarus/1129663

27. К очередному Дню города предполагается восстановить здание городской ратуши // Белапан. URL: http://afn.by/news/i/22684

28. Реставрация без халтуры: эксперт показал, какими зданиями Минск может гордиться. URL: http://news.21.by/economics/2013/04/02/742783.html

29. Как будет выглядеть псевдоисторическая застройка улицы Зыбицкой // Onliner.by. URL: http://realt.onliner.by/2012/04/26/zib-2; Реставрация или имитация? Что строят в историческом центре Минска // Onliner.by. URL: http://realt.onliner.by/2014/01/09/centre

30. Чепайтене Р. Культурное наследие в глобальном мире. Вильнюс: ЕГУ, 2010. С. 170–171.

31. Более подробно об этой теме см. статью: Браточкин А. Память о Холокосте и нациестроительство в Беларуси и Украине (итоги 2000-х) // Перекрестки. 2013. № 1-2. С. 57–85.

32. История города // Сайт Минского городского исполнительного комитета. URL: http://minsk.gov.by/ru/tempage/history/

33. Об этом шла речь в дискуссии с участием автора данной статьи. К сожалению, только часть материалов дискуссии вошла в текст: Ленін у вышыванцы і помнік тушканчыку — якая гарадская скульптура патрэбная беларусам? // Будзьма беларусамi. 16.09.2014. URL: http://budzma.by/news/lyenin-uvyshyvancy-i-pomnik-tushkanchyku-yakaya-haradskaya-skulptura-patrebnayabyelarusam.html

34. Интервью с Лидией Ермошиной, возглавляющей Центральный избирательный комитет РБ // Naviny.by. 2009. 22 октября. URL: http://naviny.by/rubrics/politic/2009/10/22/ic_articles_112_165089/print/

35. В Минске открыт памятник Адаму Мицкевичу // AFN.by. 2003. 5 октября. URL: http://afn.by/news/i/35522

36. Напротив Минской ратуши появился памятник, посвященный получению городом Магдебургского права // Onliner.by. 2014. 4 апреля. URL: http://realt.onliner.by/2014/04/04/magdeburg-2/

37. Критический взгляд на новый музей Великой Отечественной войны в Минске // Новая Европа. 2014. 25 августа. URL: http://n-europe.eu/article/2014/08/25/kriticheskii_vzglyad_na_novyi_muzei_velikoi_otechestvennoi_voiny_v_minske

38. Создатель городской скульптуры // privet-minsk.com. URL: http://www.privet-minsk.com/ru/zhbanov-ru.html

39. Архив данных Центризбиркома РБ. URL: http://www.rec.gov.by/Archive-Elections

40. Вопросы без ответов // Свободные новости. 2011. 1 мая. URL: http://www.sn-plus.com/humor/3733-2011-05-01-1657-54.html

41. Анон Астапович: Чижу во встрече я отказал // TUT.by. 2013. 23 января. URL: http://news.tut.by/society/331591.html

42. Минчане в начале ХХI века: социально-психологический и экономический портрет / А.В. Рубанов [и др.]. Мн.: Юнипак, 2005. С. 7–14, 126–145. URL: http://www.bsu.by/Cache/Page/389473.pdf

43. Кто достоин памятника в Минске? // TUT.by. 2012. 17 января. URL: http://news.tut.by/society/268983.html

44. Там же.

45. Казакевич А. Символика места: забывание и фрагментация советского в ландшафте Минска // Неприкосновенный запас. 2011. № 6. URL: http://www.nlobooks.ru/node/1575

46. Ребрендинг коммунизма: Дом-музей І съезда РСДРП сегодня // Interfax.by. 2010. 5 марта. URL: http://www.interfax.by/article/59717

47. Коммунисты поклонились Ленину в Минске // Naviny.by. 2014. 7 ноября. URL: http://naviny.by/rubrics/politic/2014/11/07/ic_media_photo_112_6922/

48. Пионеры и коммунисты возложили цветы к памятнику Ленина в Минске // TUT.by. 2013. 7 ноября. URL: http://news.tut.by/society/373851.html

49. 13 сентября на площади Государственного флага в Минске прошла торжественная церемония посвящения в пионеры // СТВ. 2014. 13 сентября. URL: http://www.ctv.by/novosti-minska-i-minskoy-oblasti/na-ploshchadi-gosudarstvennogo-flaga-proshla-torzhestvennaya

50. Гид по исчезнувшим «гастрикам»: какие магазины шаговой доступности пропали из центра // Citydog.by. 2013. 3 января. URL: http://citydog.by/post/gid-gastryki/

51. Пример наиболее типичного текста и комментариев: Районы. Кварталы. Номенклатурные дома: где и как жила советская элита // Onliner.by. 2012. 26 мая. URL: http://realt.onliner.by/2012/05/26/rajonykvartaly-nomenklaturnye-doma-gde-i-kak-zhila-sovetskaya-elita

52. Минчане хотят вернуть стену Цоя // Хартия 97. 2009. 4 декабря. URL: http://charter97.org/ru/news/2009/12/4/24279/

53. «Если вы будете продолжать играть, то “стены Цоя” больше не будет!» // Комсомольская правда в Беларуси. 2010. 16 августа. URL: http://www.kp.by/online/news/721288/

54. В Беларуси запретили включать по радио песню Виктора Цоя «Перемен» // OPEN.by. 2011. 19 июня. URL: http://news.open.by/country/58014

55. Фильм Юрия Хащеватского «Площадь Калиновского» (https://www.youtube.com/watch?v=9yICrlWscn0) и пример упоминания неофициальной топонимики в публикации: Как пройти на площадь Калиновского? // Химик.info. URL: http://ximik.info/article/208

56. Ствараецца Беларускае згуртаванне вайскоўцаў // 90s.by. URL: http://90s.by/years/1991/bzv.html

57. Дыскусія: Панікоўка — месца супольнасці, памяці альбо барацьбы? // Makeout.by. 28.06.2014. URL: http://makeout.by/2014/06/28/dyskusya-pankoka-mesca-supolnasc-pamyac-albo-baracby.html; Вось ужо пяць гадоў тут ніхто не збіраецца» // Makeout.by. 7.01.2014. URL: http://makeout.by/2014/01/07/vos-uzho-amal-pyac-gadoyak-tut-nhto-ne-zbraecca.html

58. Общественность сопротивляется планам ликвидации магазина «Рыба» на улице К. Маркса в Минске // Naviny.by. 2008. 30 марта. URL: http://naviny.by/rubrics/society/2008/03/30/ic_news_116_288405/print/. Сайт проекта: http://www.rybasos.org/about/

59. Адреса БНР: экскурсия по Минску // Наша нива. 2013. 23 марта. URL: http://nn.by/?c=ar&i=106966&lang=ru

60. В Минске прошла акция против переноса памятника Максиму Богдановичу // TUT.by. 2008. 29 апреля. URL: http://news.tut.by/culture/108114.html

61. Минчане собрали 100 тысяч подписей за улицу Быкова // TUT.by. 2014. 28 августа. URL: http://news.tut.by/society/413121.html

62. Наш Быков // Блог Вадима Гигина на сайте «БЕЛТА». 19.06.2014. URL: http://blog.belta.by/?p=2451

63. Вячеслав Бондаренко. Минская топонимика за двести лет: тенденции, загадки, парадоксы // Туризм и отдых. 2008. 4 декабря. URL: http://www.tio.by/newspaper/1628

64. 80 пахаваньняў выбітных беларусаў, якія варта наведаць на Дзяды (+ мапа Кальварыйскіх і Ўсходніх могілак) // Радио «Свобода». 01.11.2014. URL: http://www.svaboda.org/content/article/26669413.html

65. Черный обелиск, или История об антисоветском памятнике // Твоя столица. 2013. 13 ноября. URL: http://www.t-s.by/blog/ 2013/11/chernyj-obelisk-ili-istoriya-ob-antisovetskom-pamyatnike/

66. Черный обелиск. К истории создания Мемориала на Минской Яме // Уроки Холокоста. URL: http://mb.s5x.org/homoliber.org/ru/uh/uh010504.shtml

67. Памятник жертвам нацизма в гетто // Минск старый и новый. URL: http://minsk-old-new.com/minsk-3219-ru.htm

68. 10 лет трагедии на Немиге // Комсомольская правда. 2009. 30 мая. URL: http://www.kp.by/daily/24302/496266/

69. У входа на станцию метро «Октябрьская» установят «Реку памяти» // Naviny.by. 2012. 27 января. URL: http://naviny.by/rubrics/auto/2012/01/27/ic_news_116_385674/print/

70. Круглый стол и открытая дискуссия «Коллективная память в городском пространстве». URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2011/ 112/a44.html

71. Текст к выставочному проекту о Первой мировой войне в Национальной библиотеке Беларуси. URL: http://www.nlb.by/portal/page/portal/index/content?lang=ru&classId=C7B627B8BE5641A9A7A6BF533207A63C

72. В Сморгони открыт мемориал героям Первой мировой войны // Белорусский союз суворовцев и кадет. 2014. 16 августа. URL: http://belkadet.by/?p=10293

73. Главный архитектор Минска извинился за нарушения во время работ на военном кладбище // TUT.by. 2008. 29 сентября. URL: http://news.tut.by/society/120304.html

74. Более подробно об этой теме см.: Браточкин А. Генезис, основные проблемы и европейское измерение «исторической политики» в Беларуси // Пути европеизации Беларуси: между политикой и конструированием идентичности (1991–2010) / Под ред. О. Шпараги. Минск: И.П. Логвинов, 2011. С. 155–198.

75. В Минске состоялась акция памяти жертв сталинизма // Open.by. 2010. 30 октября. URL: http://pda.news.open.by/country/39424

76. Почему было опасно жить на главной улице Минска? // Citydog.by. 2013. 26 марта. URL: http://citydog.by/post/glavnaya-ulicaminska/

77. Тематика экскурсий на сайте «Феста экскурсоводов». URL: http://archeomuseum.com/projekty-2/ohrana-pamjatnokov-archeologii/festminsk/

78. Правообладатели фильма «В субботу» не запрещали прокат картины // Naviny.by. 2011. 16 марта. URL: http://naviny.by/rubrics/culture/2011/3/16/ic_articles_117_172856/

79. «Огосударствленный» Чернобыль // Новая Европа. 2011. 26 апреля. URL: http://n-europe.eu/columns/2011/04/26/ogosudarstvlennyi_chernobyl

80. Понятие «идеологической деколонизации» в статье Пьера Нора Всемирное торжество памяти // Неприкосновенный запас. № 2-3 (40-41). URL: http://magazines.russ.ru/nz/2005/2/nora22.html

81. Ушакин С. Отстраивая историю: советское прошлое сегодня // Неприкосновенный запас. 2011. № 6 (80). URL: http://magazines. russ.ru/nz/2011/6/u3-pr.html

Источник: Iсторiя, пам’ять, полiтика. Збiрник наукових статей / Упоряд. Г. Касьянов, О. Гайдай. К.: Iнститут iсторii України НАН, 2016. С. 9–52.