Почему наши элиты не могут опомниться

Джон Боулби — отец теории привязанности, объясняющий, как людей формирует самый ранний опыт отношений — как люди тем самым получают инструменты действия в большом мире и управления собственной жизнью. Самое известное изречение Боулби: «Все мы, от рождения и до самой смерти, счастливее всего, когда жизнь наша — последовательность выходов, кратких или долгих, и неминуемых возвращений к надежной основе, созданной теми, к кому мы привязаны».

Теория привязанности прекрасно различает между формирующей человека привязанностью и его действиями ради самого себя. Формируют человека по большей части те отношения, которые он сам не выбирает: семья, малая родина, этническая группа, религия, гражданство и генетические данные. А действия ради себя по большей части — результат выбора: работа, брак и увлечения.

Большую часть всей американской истории наше общество строилось на таком различии между тем, что мы не выбираем, и тем, что мы выбираем. В основе своей мы всегда были обществом с сильными заветными привязанностями — к семье, общине, убеждениям и вероисповеданию. Именно на этом основании мы и построили демократию и капитализм, приветствующие свободу и права индивида.

Эти глубокие заветные институты и позволяют людям распоряжаться свободой наилучшим образом. А либеральные институты дают саму эту свободу.

И вот это тонкое равновесие — либеральные институты строятся на фундаменте нелиберальных — сейчас нарушено. Большие общественные движения последних пятидесяти лет стремились предельно расширить свободный выбор. Правые при этом хотели довести до предела право экономического выбора, а левые — право выбора образа жизни. Любые сдерживающие ограничения казались им злом, с которым нужно покончить.

Назовем такой подход к миру — что все есть свобода и нет ничего заветного — голым либерализмом (либерализмом в классическом локковском смысле, а не в современном прогрессивном смысле). Проблема голого либерализма — что он только использует индивидов, но не создает ничего творческого.

Именно об этом писал Юваль Левин еще в 2014 году в прекрасном эссе, опубликованном в First Things. Голый либерализм как правых, так и левых подразумевает, что если дать людям свободу, то они употребят ее на пользу ближним, будут цивилизованно все обсуждать, а мнения высказывать лишь тогда, когда соберут достаточно доказательств в их пользу. Но если человек забывает о семье, вере, общине и каких бы то ни было обязанностях перед страной, откуда в нем возникнут социальные, эмоциональные и моральные навыки? Что сформирует в нем столь доблестные привычки?

Голый либерализм превратил наше общество в трухлявое дерево. Ветви прав индивида еще тянутся в разные стороны, но корень общих обязанностей уже сгнил.

Свобода без заветных «приманок» превращается в эгоизм. Мы это видим на вершине нашего общества: посмотрите на нашу политику, посмотрите на финансовый кризис. Если свобода не связывает людей, она оборачивается отчуждением. Отчуждение мы и видим внизу нашего общества — ненадежные общины, разрушенные семьи, наркозависимость. Свобода без объединяющего национального нарратива превращается в вероломство, поляризацию и нескончаемый политический конфликт.

Люди могут выдержать многое, если основания их бытия надежны; но если убрать заветные привязанности, основания становятся хрупкими. Более того, если отнять у людей добрые заветные привязанности, они сразу же приобретут злые. Они начнут отождествлять себя с собственной расой и станут расовыми эссенциалистами, что мы сейчас видим и слева, и справа: каждый ищет себе единомышленников только в своей расе. Жизнь превратилась в игру с нулевой суммой, в стычку рас — и конца этому не видно.

А расизм переходит в трайбализм. Именно этим занимается Трамп. Как точно пишет Марк С. Вейнер в блоге Нисканен-центра, Трамп только и делает, что усиливает различия между друзьями и врагами, по полной грубо употребляя изощренную либеральную концепцию сообщества и создавая токсичные сообщества на подпорках ревностной включенности и исключения.

Трамп предлагает людям решать проблему отчуждения как проблему их культурной принадлежности. Но как ясно учит нас история, в этом случае люди предпочитают фашизм изоляции и авторитаризм — моральной анархии.

Если мы хотим сохранить достоинство нашего общества, нам нужно спасать либерализм от него самого. Нам нужно восстановить и прославить заветные отношения, основополагающие для всего нашего государственного дела. Бои идут на полях культуры, но в их пекле решается судьба политики.

По моим наблюдениям, большая часть людей моложе 40 к этому готовы. Они понимают, какая воцарилась социальная и моральная пустота — с ней лучше бы поскорее покончить на общинном, эмоциональном, моральном уровне. Они понимают, что популизм — широкое общественное движение, вбирающее в себя многое, но выходящее далеко за пределы «справедливой политики». Чтобы преодолеть популизм, нужно противопоставить ему другое широкое социальное движение.

Многие люди моего возраста и старше пока слишком безрассудны. Наши избранные лидеры поднялись в эпоху расцвета голого либерализма и до сих пор говорят так, как будто на дворе 1994 год. Многие публичные интеллектуалы — по образованию специалисты по общественным наукам, и они выбирают индивидуализм как исходную точку для всех своих рассуждений. Для них непростая, да и пугающая задача — помыслить формирующие нас всех общие социальные и моральные институты, тем более — задуматься об их восстановлении.

Республиканцы в Конгрессе считают, что введение новых налогов обуздает популизм. Мейнстримные демократы считают, что проблема отчуждения останется в прошлом, если распределить бюджетные крохи шире. Но политика Вашингтона выигрышна сейчас разве что в строительстве технократических крепостей из песка, которые смываются очередной культурной волной.

В истории много примеров наций, которые создали новые национальные нарративы, возродили семью, восстановили доверие в обществе и выработали общую моральную культуру: Британия в начале XIX века, Германия после Второй мировой войны, США в эру прогрессизма. Первый шаг для запуска нашего нового возрождения — понимание, что суть решения — в наших собственных корнях.

Источник: The New York Times