Многоукладность — характеристика целого

«Вопросы истории капиталистической России: Проблема многоукладности» — Свердловск: Изд-во Уральского гос. унив., 1972. — С. 83-99.

Интерес к проблеме, а он несомненен, лучше всего доказывает ее жизненность. Правда, существует опасность утраты в проблеме проблемности. Если многоукладность это вся экономика, в конечном счете весь общественный строй России изучаемого нами времени, то любой сюжет может показаться относящимся к данной теме. Чтобы удержаться от такого расползания, надо, видимо, яснее представить себе цель начатой работы.

Лучший способ уяснения ее — анализ причин, повернувших нас к «многоукладности», сделавших эту проблему, отнюдь не новую, особенно актуальной сегодня. В число причин входит (хотя и не прямо) современность. Многоукладность мира столь интенсивно, а нередко и столь озадачивающе выражает себя сейчас, притом не только в собственно экономической сфере, но и сфере политической, духовной, на поприще исторического действия, что это само по себе не может не привлечь внимание историка, для которого всегда, тем более если это историк-марксист, главным предметом исследования является генезис — происхождение и возникновение перемен, из которых складывается развитие общества. Нужно ли доказывать, что усложнение мировой истории ХХ в. требует и более сложных методов проникновения в ее генезис?!

Но налицо и причины более непосредственные — прежде всего, разрыв между накопленным материалом и его обобщением. Недостаточно призвать к устранению этого разрыва. Встает вопрос: как его устранить? Ответ дается практикой исследования. Но она, в свою очередь, наталкивается на невозможность свести воедино старые и новые факты, оставаясь при прежнем понимании предмета исследования.

Природа трудностей. — Поясню примером. В нашей историографии примерно до начала 50-х годов одновременно господствовали тезис о полуколониальной зависимости царской России и представление о развитии дореволюционного сельского хозяйства как о развитии, полностью «умещавшемуся» в рамках капитализма (последний взгляд не был принят столь же безоговорочно, как первый, но действительно был преобладающим). Стоит, однако, поразмыслить — почему не замечалось явное и даже кричащее противоречие названных точек зрения: если в основной преобладающей отрасли народного хозяйства России прочно утвердился капитализм, то что делало неизбежной полуколониальную зависимость? Ведь противоречие это не было в полной мере осознано и тогда, когда наступила пора преодоления той и другой точки зрения. Может быть поэтому само преодоление шло по расходящимся линиям, причем степень расхождения их оказалась отнюдь не меньшей, чем в прошлом, методологическая же природа расхождения — во многом сходной. Его, видно, и нельзя устранить с помощью усреднения результатов: с одной стороны, признав, что мы несколько переоценили зрелость монополистического капитализма в России, а с другой, согласившись, что несколько перегнули палку и в сторону сохранности крепостнических отношений в деревне. Добытые факты не поддаются усреднению, при сопоставлении их открывается особая, стоящая за ними проблема — совместимы ли в рамках одной системы зрелые формы капитализма и дикие пережитки крепостничества? А поскольку они совместимы (мы знаем это), то выяснению подлежит характер и механизм совмещения, степень активности обеих сторон процесса, имевшего результат, равного которому не знала та эпоха мировой истории — уже прошедшая, но сугубо важная для познания истоков современности.

Если так сформулировать проблему, то окажется, что и в прошлом к ней приближалась, прямо или косвенно, общественная мысль. Эта проблема была камнем преткновения для народников, но представляла огромные трудности и для Маркса. К ней не один раз возвращался Ленин.

В этой связи можно несколько иначе, чем принято, посмотреть на концепцию русской истории, принадлежащую М.Н.Покровскому. Не стану сейчас воспроизводить ни концепцию, ни критическую оценку ее. Хочется лишь обратить внимание на то, что «торговый капитализм, увенчанный шапкой Мономаха» — не простое заблуждение, а попытка нащупать сквозную линию русского исторического процесса, по крайней мере, ХVI — начала ХХ вв.: логически соединить развитие экономики, которое сквозь все зигзаги шло к капитализму, с «закоченелостью» той политической формы, внутри которой этот процесс протекал, объяснив заодно (в борьбе с концепцией внеклассовости самодержавия, но не отбрасывая факты, эту концепцию питавшие) специфическую активность русского абсолютизма и по отношению к «своей», феодальной экономике, и по отношению к «чужой» в социальном смысле — экономике промышленно-капиталистической. Отмечают, что в конце жизни Покровский, желая преодолеть ошибочную посылку (превращение одного из укладов, сопутствующего разным формациям, в особый общественный строй), сделал это непоследовательно, фрагментарно. Все это так. Но даже и тогда Покровский стремился сохранить «сквозной» характер концепции, заменяя торговый капитализм товарным производством и торговым капиталом, утверждая, что без них не могло быть абсолютной, а не просто феодальной монархии, как не могло без такого абсолютизма, а не просто феодальной монархи и, как не могло без такого абсолютизма, питающегося соками товарного хозяйства, веками происходить расширенное воспроизводство крепостнических отношений, раздвижение границ военно-феодальной империи [1]. В какой мере прав и в какой не прав Покровский, может показать исследование тех же сюжетов. Нелишне, однако, напомнить себе, что вместе с концепцией Покровского наша историография «освободилась» в середине 30-х годов от проблемы целостности русского исторического процесса, а чисто формационная схема его дала зазоры, которые не удается восполнить и по сей день (несмотря на примечательные сдвиги в работах последних лет).

И еще один пример, имеющий непосредственное отношение к нашей теме, — дискуссия 1929 года о финансовом капитале в России. Дискуссия эта, как известно, вылилась в спор сторонников и противников «национального» происхождения системы российского империализма. Но ее исходной точкой была не сама по себе оценка русских и иностранных элементов этой системы, а проблема внутренней почвы — для появления перезрелого капитализма в стране, где еще не сложились окончательно или даже отсутствовали многие из основных условий для капитализма свободной конкуренции. Исходный пункт оказался оттесненным и даже забытым, настолько забытым, что о нем не всегда упоминает и современный историограф. А между тем, если вчитаться в стенограмму Первой всесоюзной конференции историков-марксистов, то можно обнаружить там почти все те вопросы, которые нас сегодня занимают и представляются нам вновь неясными [2].

Разумеется, возвращение — это не повторение. У нас неизмеримо более широкая источниковая база и намного больший исторический опыт, притом уже не только русский. В меру осмысления этого опыта мы «повзрослели» и в гносеологическом отношении: лучше подготовлены к восприятию диалектики процесса, который по самой природе своей не может быть выражен однозначной формулой. Наверное, один из наиболее важных уроков историографического прошлого и состоит в том, что общей слабостью разных точек зрения — при разном уровне их достоверности и практической применимости — был явный привкус предопределенности, благодаря чему все развитие вытягивалось в одну, единственно возможную линию.

Исходное положение. — Многоукладность не терпит однозначности даже по своему наименованию, тем более по существу. Назвав целое (общественно-экономический организм) многоукладным, мы обязываемся под этим углом зрения рассмотреть и его генезис. Но может возникнуть сомнение: имеем ли мы вообще право так определять целое? Не является ли формула многоукладности лишь мнимым выходом из положения?

Известно, что любое общество и в любую эпоху неоднородно. Наряду с господствующим способом производства в нем присутствуют обычно большие или меньшие остатки ранее господствовавших способов и зародыши будущих. Однако это еще не все. Социально-экономическая структура всегда пестрее. Она включает в себя и превращенные, вторичные, смешанные формы общественного производства (например, государственный капитализм), а также формы хозяйства и социальных связей, существующие внутри разных эпох, но во всех случаях сохраняющие общие черты (таково мелкотоварное производство). Как воспроизвести эту картину живой, полнокровной, сохраняя иерархию отдельных элементов, которая и образует целое?