Галина Зеленина
Между каменным веком и Советским Союзом: Средневековье для рассерженных горожан и новых хипстеров
Для просвещенного сознания Средневековье было «ничейной землей» рокового провала в культуре. Как нам избежать недостаточного знания о мировой истории?
© Beth Fioritto
Это сокращенная версия статьи, которая готовится к выходу в сборнике: Шестое Средневековье / Под ред. М.А. Бойцова и А.В. Шаровой. М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2014.
В средние времена все было такое старое…
Люди были плохие и все разрушали.
Беня, 3 года
Нередко можно встретить выражение типа «общепринятое представление о Средневековье» [1]. Допущение подобной универсальности взгляда на этот период представляется некорректным — как по причине длительности, сложности и негомогенности самого периода («Средневековья никогда не существовало» [2]), так и по причине неравенства взглядов — разная дистанция, разная степень пристальности, разные цели смотрящих; даже пресловутый негатив в восприятии Средних веков как «темных» звучит далеко не всегда. При этом очевидно, что какие-то закономерности в восприятии Средневековья вывести можно. Американский медиевист Норман Кантор в своем исследовании различных медиевистических концепций ХХ века «Изобретая Средние века» предлагает следующую бинарную классификацию: рассмотрение Средневековья как совершенно особого мира, во всем отличного от нашего, остранение его и, наоборот, утверждение генеалогической связи со Средневековьем, признание в нем предка, нахождение в нем истоков тех или иных важнейших феноменов Нового времени и современности [3].
Предмет данного небольшого исследования — в отличие от Кантора — не профессиональная концептуализация Средних веков, а обыденное восприятие неспециалистами, выраженное в основном в упоминаниях этого периода в утилитарно-риторических целях. Наши информанты и авторы наших источников парадоксальным образом объединяют два подхода, выделенных Кантором, видя в Средневековье изолированную цивилизацию, счастливо канувшую в Лету, и при этом опасаясь, что те или иные ее неказистые или даже чудовищные черты могут вдруг проступить в облагороженном прогрессом облике современного общества.
Наша тема — восприятие Средних веков «новыми хипстерами», место Средних веков в дискурсе «рассерженных горожан». Термин «новый хипстер» (усовершенствованная версия просто «хипстера» — типажа, зафиксированного в России во второй половине 2000-х и ставшего предметом относительно бурных дискуссий — относительно как терминологии, так и социальной морали [4]) мы употребляем в максимально расширительном смысле: беловоротничковая столичная молодежь (старшие подростки и двадцатилетние) с высокими интеллектуальными запросами, активные пользователи социальных сетей, носители либеральной идеологии, готовые к умеренной гражданской деятельности вроде митингов, пикетов, флешмобов, петиций [5]. В последней множество «новых хипстеров» пересекается со множеством «рассерженных горожан» — жителей крупных городов России, как считается, в основном — представителей «креативного класса» [6], которые активно участвуют в протестном движении, развернувшемся после выборов в Государственную Думу в декабре 2011 года [7]. Впрочем, протестная деятельность, как кажется, потеряла свою регулярность, эпоха «белой революции» [8] завершилась [9], в свете чего наше изыскание получает определенную законченность и его материал логично ограничивается 2011 — началом 2013 года. Необходимо оговориться, что и «новые хипстеры», и «рассерженные горожане» — скорее, символ, помогающий определить наших информантов и авторов, чем их верифицируемая самоидентификация: хотя гражданский протест и критика в той или иной степени звучат в большинстве анализируемых нами источников, нельзя гарантировать, что все их авторы участвовали в «белых» акциях; наши информанты, удовлетворяя определенным параметрам «хипстера», не опрашивались на предмет консьюмеризма и эстетических и музыкальных предпочтений, а также на предмет отнесения себя к хипстерам — в силу определенной пейоративности этого термина [10] такой вопрос был бы обречен.
Наше исследование построено на двух группах источников: это результаты анкетирования в мае 2012 года «новых хипстеров» и условно приписанной к ним столичной молодежи и репрезентирующие позицию «рассерженных горожан» упоминания Средних веков в блогах и в публицистике за период с конца 2011 по начало 2013 года — без ограничения возраста авторов и с той или иной долей социально-политической критики.
[…]
Анализ средневековой темы — прямого обсуждения этой эпохи и небуквального употребления этого термина, производного эпитета и синонимов типа «варварский» и наиболее знаковых средневековых феноменов — в социальных медиа, осуществленный путем поиска через сервис «Яндекс.Блоги» и рандомного чтения одной из наиболее важных в столичном Рунете и самой крупной в мире соцсети Facebook, не имеющей поиска, и, в меньшей степени, в публицистике отчасти подтверждает, отчасти развивает наблюдения, сделанные на основе анкетирования.
Если Средневековье упоминается с положительными коннотациями, то речь, как правило, идет о его эстетическом наследии или о его подчеркнуто сказочном, фэнтезийном или романическом образе: замки, рыцари, принцессы, роскошь, «тяга к прекрасному», но подобные упоминания сравнительно немногочисленны. Словосочетание «прекрасное Средневековье» в поиске по блогам находится в три раза чаще, чем «ужасное Средневековье», но на самом деле это в основном ироническое передразнивание, за которым следует полемика с невидимыми глазу поклонниками эпохи с упором, как правило, на столь волнующую всех тему гигиены, например: «Ой, а вы могли бы поподробнее рассказать про это прекрасное Средневековье? Про улицы, залитые дерьмом, про водные процедуры раз в полгода (и стирку заодно, зачем отдельно стирать, если вместе помыть можно), про высокую культуру “все говно, лишь рыцарь в белом”. Очень хотелось бы послушать как про это, так и про многие другие прекрасные моменты. Или вы считаете, что Средневековье — это когда вы обязательно рождаетесь благородной прекрасной дамой и за вас рыцари бьются на турнире? )))))» [11].
Если не брать в расчет буквального и утилитарного обсуждения средневековых традиций или артефактов (таких, например, тем, как средневековый рецепт пива, туристический маршрут по средневековым замкам, средневековые костюмы для реконструкторов, концерт средневековой музыки), абсолютное большинство упоминаний иного рода — оценочных высказываний или переносных употреблений — однозначно негативно окрашены. В основном сравнение со Средневековьем используется в критике тех или иных явлений современности, преимущественно отечественной, но не только. Подобная апроприация «Средневековья» происходит в нескольких темах, рассмотрим их в порядке возрастания частотности.
Гендерное неравенство
Мне так кажется, что негоже женщине быть и жить — как при каменном веке или в Средневековье… [в контексте поддержки акции движения Femen] [12].
Несмотря на то что на дворе уже не каменный век, мы все еще живем в век предрассудков и средневековья. Женщины забиты правилами и общественным мнением [из пользовательской рецензии на романы Маргарет Этвуд] [13].
Закручивание же гаек со стороны обладателей адамова яблока откатит нас в каменный век, Средневековье или как минимум подобие сурового исламского общества, где женщины — не люди… [14]
Примечательно, что Средневековье в роли отрицательного образца, давней отсталой эпохи, получает постоянного компаньона в лице каменного века и практически уравнивается с ним.
Уклад и законы мусульманского мира
Самая дикая и жестокая страна мира — это Саудовская Аравия, где действуют бесчеловечные средневековые законы [15].
…Какое-то дикое потакание этим самым законам шариата и средневековому мракобесию [16].
Теперь Ливию отбрасывают назад, в Средние века: ей снова навязывают многоженство, ограничение прав и свобод женщин [17].
Высказываний подобного рода десятки, если не сотни, «дикие средневековые законы» обнаруживаются не только в арабских странах, но и в других мусульманских (например, в Чечне), а дальше, по смежности, и в горах вообще (например, в Грузии). В столь активном обсуждении «мусульманского варварства» видится не столько реакция на политические новости из стран исламского фундаментализма или на литературную, а особенно кинопродукцию о подобных обществах (например, на экранизацию романа Х. Хоссейни «Бегущий за ветром»), сколько ответ на встречу с мигрантами — в Европе («чтобы тот самый милый мне Париж, о котором писал Дюма, стал жить по шариату, по диким средневековым законам» [18]), но главное, конечно, в отечестве. Мы встречаем многочисленные разной степени грубости вариации на тему «муслимов», живущих по «диким средневековым законам» и обычаям (регулярно риторически «медиевизируется» забой баранов в городе на Курам-Байрам [19]), несовместимым с русской культурой и российскими законами, например: «Я против диких ублюдков, приносящих на мою землю свои средневековые законы, свои бандитские понятия, свое мировоззрение, не желающих ассимилироваться и жить по законам моей страны» [20].
«Дикий» Восток — одна из точек отсчета для описания отечественной ситуации: Россия «катится» к этим неприглядным образцам, в то время как хочется, чтобы она двигалась в сторону прогрессивного Запада: «и это мечта моя, что мы в России, в этой дикой средневековой стране, будем жить хоть немного похоже [на Европу]» [21]. Впрочем, скорее, исламофобия (и в рамках исламофобской риторики — ориентализация Средневековья) — удел блогеров консервативного толка, сторонников русской самобытности, а «западники», как автор предыдущей цитаты, все то же порочное Средневековье ассоциируют с советским наследием: «…давайте каждый начнем с себя и наконец-то уже искореним это средневековье нравов, этот убогий совок, который в нашей стране уже несколько десятков лет передается из поколение в поколение».
Современная общественно-политическая ситуация в России
Эта область приложения средневековых метафор, самая обширная в Рунете, состоит из нескольких компонентов. Первый — особенности организации власти и ее отношений с обществом, то, что иногда клеймят «феодализмом» («страна все дальше и дальше скатывается к феодализму»):
Россия в этом смотрится страной отсталой (как в каменном веке), в России тебе за каждой бумажкой надо идти и кланяться к жирному чиновнику и нести какой-нибудь оброк ему (прямо средневековье)… [22]
Они голодают уже не за пост мэра и не за перевыборы, а просто за человеческое достоинство. Ну нельзя же терпеть, когда кучка бандитов (в буквальном смысле слова) захватила власть в одном из крупнейших городов — областном центре. Это уже даже не «проклятые 90-е», а XV век [комментарий А. Навального на ситуацию в Астрахани в апреле 2012 года] [23].
Как я уже писал про пошлины, паспорта и проч. — наше инновационное государство уверенно движется назад в Средние века! Причем во всех направлениях — от привилегий и ограничения передвижений — до новых податей в виде поднятых акцизов и неотменяемого транспортного налога… [24]
Путинизм есть феодальная власть плюс коррупцинизация всей страны [плакат на митинге в Москве 10 марта 2012 года] [25].
Вторая подтема, гораздо более обширная, — это нетерпимость на религиозной почве, неприглядная роль Церкви, законодательное ужесточение (псевдо)этических норм (прежде всего, такие два сюжета, как запреты «пропаганды гомосексуализма» и «оскорбления чувств верующих»). Ее можно, в свою очередь, поделить на общую критику «средневековой» — она же «палеолитическая» — нетерпимости на религиозной почве:
Нормально — уважать культуры друг друга. Без этого человечеству не выжить. Либо — назад, в Средние века. Искать ведьм, верить во всякую ахинею, слушать и нести бред, валить все на соседа с другим разрезом глаз или цветом кожи [26].
Человечество пережило Средневековье, когда религия вернула людей в каменный век [27].
Фанатично верующие всю цивилизацию ведут умирать, без различия конфесий и национальностей. Сперва в Средневековье, а затем и в каменный век [28].
— и более институциональную критику собственно клерикализации, усиления влияния РПЦ, заметки о котором во многих блогах и СМИ так и озаглавлены — «Назад в Средневековье» [29]. Диагноз вроде «возвращаемся в Средние века, когда Церковь правила миром» [30] ставится в дискуссиях о включении в школьную программу закона Божьего, введении праздника «День крещения Руси», передачи имущества Церкви, политических акциях православных движений [31] и т.д. Но два главных сюжета, обсуждения которых изобилуют отсылками к Средним векам, — это закон о пропаганде гомосексуализма, принятый в Санкт-Петербурге и ряде других субъектов Российской Федерации и продвигаемый на федеральном уровне [32], и судебный процесс над феминистской панк-группой Pussy Riot, в феврале 2012 года, накануне президентских выборов, устроившей перформанс («панк-молебен») в самом статусном храме столицы — кафедральном соборном Храме Христа Спасителя, содержащий недвусмысленный политический месседж, после чего, в неполном составе, осужденной за хулиганство на два года колоний. Примечательно то, что средневековые метафоры в описании этих двух событий современной политической жизни употребляют если и блогеры, то не просто «рассерженные горожане», а профессиональные гуманитарии (из фейсбука Т.Н. Эйдельман, историка, заслуженного учителя РФ: «Закон против пропаганды гомосексуализма, который рассматривается сейчас в Думе, отбросит нас в дикое средневековье»), а зачастую не блогеры в своих частных блогах, а журналисты в либеральной прессе, и употребляют не мимоходом, вскользь, с обывательской брезгливостью (хотя и так бывает: «Сейчас в России принимаются какие-то средневековые законы, направленные против людей нетрадиционной ориентации» [33]), а придают им центральное значение, выносят в заглавие, смакуют и развивают:
Теперь эта милая девушка Надя сидит в клетке за «неправильную» молитву в «неправильном» месте (молилась бы у себя в светелке!), и у людей, живущих в XXI веке, нет общего языка с людьми, живущими в средневековье, чтобы убедить их выпустить ее с подругами из клетки. Я подумала, что, может быть, медиевисты могут помочь с трудностями перевода? [34]
К весне обострилась борьба за чистоту моральных символов. То есть практически начался крестовый поход. Не в смысле, что обязательно с крестами, хотя и с крестами тоже. Но с той долей фанатизма, ригоризма и идиотизма, которая присутствует, когда еще и с крестами. И даже не только с крестами, но еще и с кострами, на которых сжигают отступников [35].
Вполне естественно, что среди средневековых феноменов, привлекаемых для описания одиозного судебного процесса, лидирует инквизиция. Вот один из самых развернутых примеров:
Вплоть до конца XVIII века европейские города «украшали» деревянные и металлические клетки, которые подвешивались на стены ратуш, кафедральных соборов и судов. Иногда сотрудники инквизиции выставляли эти клетки на площади, и скопившиеся вокруг зеваки глумились над еле живыми от пыток людьми: плевали в них и тыкали палкой.
Век XXI, в России модернизация, вместо металлической клетки — «аквариум» из пуленепробиваемого стекла, когда-то специально изготовленный для сидения в нем Ходорковского и Лебедева. В стеклянном саркофаге очень душно и плохо слышно. На просьбу установить микрофоны судья Сырова отвечает, что микрофонов нет, и советует «напрячь слух». […]
Еще в Средневековье была пытка жаждой, когда обвиняемого кормили соленой пищей и поили соленой водой, а вот простой воды не давали. Судья Сырова в Москве не хотела прерывать заседания ни на минуту, ну просто судейский марафонец. Уже и прокурор просит перерыва, и адвокатам православных потерпевших невмоготу, а судья все гонит. Такую скорость она называет «профессионализмом». Подсудимым, в отличие от обвинителей и адвокатов, в зале заседаний пить воду нельзя, вот и сидят они в своем душном саркофаге без глотка воды в 30-градусную жару в течение многих часов [36].
«Инквизиция» фигурирует в названиях еще целого ряда статей и публикаций в социальных сетях (например: «Обращение к инквизиции» [37], «Заседания Хамовнической инквизиции» [38], «Бесправо-славие. Пара слов по поводу текущего инквизитория» [39]), а один из комментаторов письма деятелей культуры в защиту Pussy Riot включил инквизицию в богатый ассоциативный ряд, содержащий и опричнину, самый печально известный эпизод царствования Ивана Грозного, главного «средневекового» отечественного деятеля:
Наблюдая за происходящим, может возникнуть только отвращение к власти, суду и Церкви! Мы скатываемся в средневековье: монархия, аристократия, опричнина, инквизиция, мракобесие… О такой ли России мы мечтали? Я — точно НЕТ! Путин и Ко, хватит позорить Россию! [40]
* * *
За исключением ряда частных изменений или дополнений образа Средневековья — например, выдвижения эковского «Имени розы» на первое место в ряду популярных источников по эпохе и вытеснения им «Айвенго», или «ориентализации» Средневековья в российском социокритическом дискурсе (в связи с озабоченностью проблемой гастарбайтеров и предубеждением перед исламским миром), или акцентом на пресловутой средневековой антисанитарии, объяснимым изменением хабитуса столичной молодежи, — представления об этой эпохе отчасти очень традиционны, укладываются в рамку, заданную еще гуманистами, придумавшими понятие презренного «среднего века», но с акцентами, выставленными просветителями, отчасти же не являются представлениями как таковыми, но лишь служебной риторикой, возникающей из-за отсутствия лучших средств выражения.
Образ Средневековья неравномерно двойственен: эстетическое наследие оценивается позитивно и востребовано как туризмом, так и масскультом, наследие идеологическое и этическое оценивается безапелляционно негативно, с ним сопоставляются самые неприглядные, с точки зрения говорящего, современные явления: религиозный фанатизм, нетерпимость, несправедливые суды, неадекватно жестокие наказания, мизогинизм. Чудовище, сумевшее породить аленький цветочек. Чудовище огромное, цветочек крохотный — идеологический негатив заметно перевешивает эстетический позитив.
Занятые общественно-политическими материями авторы маркируют многие критикуемые явления как средневековые и тут же ужасаются этим «симптомам». Этот декларируемый ужас от прогноза «скатиться в Средневековье» проистекает, конечно, от встроенной уверенности в прогрессе: незыблемая вера в то, что современность за счет прошедших столетий гораздо лучше тех же Средних веков не только материально и технически, но и духовно, действительно делает соседство с «инквизицией» и перспективу «возвращения» к крестоносцам неудобной и даже пугающей. Маркируя обсуждаемое явление как средневековое, автор легко вызывает очевидный рефлекс у себя и своих читателей. Сколь бы научно некорректным, примитивным и демагогическим этот прием ни казался, он, в некотором смысле, является попыткой осуществления заветной миссии magistra vitae, в известном представлении, raison d’être исторической науки.
Можно поставить два вопроса: почему в качестве отрицательного референта используется именно Средневековье и почему вообще так часто прибегают к этому приему?
Одна из причин того, что подобная компаративная риторика сосредоточивается исключительно на Средневековье, — отмирание негативно коннотированных марксистских концептов. Как концепт феодализма отошел в прошлое и больше не ассоциируется со Средними веками в первую очередь, так и концепт рабовладельческой формации, видимо, отсутствует в активной памяти наших авторов, а без «рабовладения» (кстати, «рабство» в некоторых анкетах называется в числе средневековых явлений) от древности остается ее высококультурная составляющая — позитивно коннотированная «античность», возводить к которой разочаровывающие явления современности не с руки.
Таким образом, Средневековье оказывается в теплой компании каменного века и советского периода — эпох, совершенно разнозначных по своей протяженности, близости к нам и представимости для нас, однако риторически, очевидно, наиболее удобных в роли координат критики современной ситуации. Примечательно также, что интересующее нас «Средневековье», судя по его основным компонентам (инквизиция, крестовые походы, охота на ведьм), — западное, то есть «вернуться в него» мы можем разве что с эмиграцией — не «назад в Средневековье», а по диагонали. Как не осталось другой «плохой» эпохи в мировой истории, так вовсе нет ее в истории отечественной: Киевско-Московская Русь не переживала «дикое Средневековье», в ее истории были отдельные «перегибы» (княжеские усобицы, боярское местничество, опричнина — вспомним Ивана Грозного, почти единственного русского деятеля, упомянутого в анкетах), но в целом ее образ, как кажется, остается для россиянина вполне положительно окрашенным и не может служить отрицательной референтной точкой при обсуждении проблем современности.
Вообще же столь настойчивое использование этого приема — риторической маркировки дурных, с точки зрения автора, событий как «средневековых» и всего течения дел как возвращения к Средневековью — вызвано, как представляется, тем, что иная — позитивная — аргументация, которую авторы способны мобилизовать, стремится к нулю. В данной системе координат незаметно положительных точек отсчета, с помощью которых можно было бы объяснить, почему тот или иной закон или судебный процесс плох (противоречит демократии, не соответствует либеральным ценностям, нарушает гражданское равенство); эти положительные, с точки зрения рассматриваемых авторов, понятия на российской почве не укоренились, и избыточно отмечать, что то или иное явление им противоречит. В отсутствие общих для социума (или хотя бы чуть более широкой референтной группы, которой вообще надо что-то объяснять, а не просто констатировать новость, полагая, что у всех она автоматически вызовет одинаковую реакцию) ценностей, то есть положительных точек отсчета, очень сложно аргументировать что бы то ни было, и самым простым — если не единственным — путем становится апелляция к общепринятому жупелу. Согласие contra, консенсус относительно того, что плохо (в данном случае — Средние века), достигается, как известно, проще, чем согласие pro; и это коррелирует с известными упреками в адрес протестного движения — в том, что большинство его лозунгов — лозунги «против» (президента, нечестных выборов, коррупции, политических процессов), а никакой позитивной программы у него нет. Таким образом, использование Средневековья как главного референтного объекта в дискурсе «снежной революции» оказывается весьма симптоматичным для дефектов этого протестного движения.
Примечания
Комментарии