Ирина Чечель

В ответ на реплику Леонида Бляхера

Из выступления на круглом столе интернет-журнала «Гефтер», проходившем в рамках конференции «Пути России» (Московская высшая школа социальных и экономических наук, 22 марта 2014 года).

Дебаты 24.03.2014 //

1 635

© flickr.com/photos/luvjoyce

Из полутьмы кремлевского просцениума все чаще доносится нечто новое:

(с) «Мы вместе»; «мы очень переживаем за то, что происходит на Украине»; «мы вместе много сделали, но предстоит сделать еще больше, предстоит решить очень много задач. Но я знаю, я уверен, мы все преодолеем, все решим, потому что мы вместе» [1].

Мой в меру наивный вопрос, а как расшифровывается для Путина это «мы»?

Судя по общему пафосу речей последнего года, «мы» для него — это одновременно и российский народ, и условное «все» в значении «все до единого», либо же то или другое «подавляющее» или «абсолютное большинство» (сейчас эта президентская схема экспортируется на Украину, и вот мы уже с неделю имеем «абсолютное большинство» в России и «подавляющее большинство» в Крыму). Во всех этих случаях «мы» — не только чуть не мифологическое всеединство, совокупность народа как неделимого целого, захватывающего всех и каждого. Если бы только это! Нет-нет, в чисто политическом разрезе «мы» — это воплощение народной «воли», противостоять которой «трудно или практически невозможно» [2] — которую небезопасно опровергать. Там, где есть это «мы», не предполагается заднего хода — политически, сперва политически, а потом и практически, все решено [3].

Одновременно это новое «мы» — всегда и серьезнейшее указание на кровнородственную или родовую принадлежность к нации, к ее тысячелетней истории, к ее опыту, к ее жизни.

Понятия «родовые корни» — «тысячелетняя история» — «народный опыт» — «народная жизнь» (или вот еще: «образ жизни») создают неподражаемый узус новой политической речи — сетку понятий, от которых ни в коем случае нельзя отказываться. Отрицать «родовые корни» может лишь тот, кто не родился на этой земле. Недооценивать «тысячелетнюю историю» России способен только законченный идиот или слепец, нормальному человеку это недоступно. Народный «опыт» — часть всех нас, хотим мы того или нет. Наш «образ жизни» не изменят никакие привносимые абстрактные схемы коммунистического или либерального развития. Кровное «родство» — родство, которое не приходится отрицать, и почему же не в этом великом кейсе с Крымом? И т.д.

«Мы» в целом должно фиксировать неустранимые реалии, то, во что не нужно отдельным образом верить или что невозможно выбирать, очевидное для всех, но и неотъемлемое, как природа, как самое жизнь, точнее, возможность ее сохранения.

В центре «мы» — то, что должно безусловно отстаиваться, так как в каких-то моментах России не быть иной, общество сформировано «своим собственным», а не «чужим» опытом — и это смешно и странно, и, главное, аморально отрицать.

«Мы» — моральное большинство уже потому, что никто не собирается слыть Иваном, не помнящим родства, это сверх-память о своем, о родстве, о некотором изначальном народном духе, если угодно, об учреждающем значении любой народности.

Это «мы» необходимости, поскольку в национальной жизни есть реальности, в которых действует схема: «мы» равны себе или нас не существует. Это неразложимость на каком-то уровне всего истинно народного, но это и изначальная данность, пред-решенность, пресуппозиция того, от чего мы не имеем права отказываться и что составляет уже не столько нашу тягу к идентичности, а самоубийственность и даже неизбывную греховность отказа от себя и своего (припомним щемящую ноту у Путина-оратора последних дней: Крым — «свое», мы ищем «своего» и обретаем не чужое). Но в политической сфере это то, чего «мы» не можем не делать, что «мы» рано или поздно обязаны были предпринять, иначе, повторюсь, нас не существует, мы — не мы.

Путин выстраивает пространство «мы» как пространство необходимости, в котором ни он, ни Леонид Бляхер, странным образом не признающий, что мы есть мы, на каком-то этапе не могут действовать по-другому, обязаны двинуться навстречу необходимости. Для этого-то и необходим резус «мы»!

Это то понимание Virtus, которое мы встречаем в одном месте у Петрарки в переписке с Франческо ди Каррара: «Истинная Virtus приносит нам славу, даже если она могла бы не быть желанна»…

Но начинается этот период с его обрисовки «народной воли», которой «практически невозможно» противостоять. Перед нами принципиально новый политический подход.

Примечания