Индульгенция бессилием

Понятно, что представления о некой многократной отраженности исторических событий друг в друге восходят, скорее, к поэтическому восприятию истории, нежели к политическим и научным фактам. Ничто в Истории не обязано точно повторяться в зависимости от круглых дат или неких мистических циклов. И то, что большевики во многом скопировали эстетику Великой французской революции (назвав себя комиссарами, учредив коммуны и представляя свои карающие органы «целомудренной секирой»), по-видимому, больше говорит о великой популярности образа, нежели о том, что все должно повториться в точности. Вплоть до буквальной реализации сентенции «революция пожирает своих детей». Хотя, по правде, она и действительно всех их тогда пожрала.

Ну, а то, что 1989 год в России запустил эпохальные процессы, похожие на 1789 год во Франции, очевидно, нужно отнести к чистым и удивительным совпадениям, которых в Истории случается во множестве. Точно так же, как совпадением, по-видимому, надо считать, что 1914 год ознаменовался Первой мировой войной, а 2014 год — угрозой Третьей.

Но, с другой стороны, понимание метафоричности громких дат не должно нас совсем расслабить и заставить отказываться от поиска закономерностей или пренебрежительно относиться к инцидентам, грозящим сходом лавин. Мы вправе спросить себя: а если бы кто-нибудь оказался рядом и схватил за рукав несчастного Гаврило Принципа, смогло б это предотвратить последующее убийство 22 000 000 человек? И если бы сам Гаврило Принцип — по нашей воле — предварительно посмотрел бы стильную киношку о войне и смог сам бы взвесить на весах своего воображения ее жертвы и жизнь одного ненавистного ему Франца Фердинанда… Не удержался бы он от рокового выстрела и не пошел бы домой лучше выпить Вранаца или Бермета?

Последующая историософия, к счастью для нас, отрицает такую возможность.

Она говорит, что если бы Гаврило Принцип не стрелял во Франца Фердинанда, то нашелся бы другой Гаврило Принцип и другой Франц Фердинанд, которые, как заведенные, проделали бы все эти пируэты. А не было бы террориста и герцога, все равно было бы что-нибудь другое, другие пары конфликтующих лиц. «Потому что историю толкают не единицы, а множества»? И объективно нужно было разделить колонии, дать простор быстро развивающейся Германии, куда-то канализировать рабочий протест. Аннушка разлила масло, и Ленин приготовился написать «Войну и российскую социал-демократию».

То есть Первая мировая все равно была неизбежна, и двадцать два миллиона, еще того не зная, были обречены, стреляй Гаврило Принцип или бросай бомбу под ноги государю.

Все это в меру успокаивает. В том смысле, что снимает ответственность с наблюдателя и избавляет его от мук причастности. Даже будучи чрезвычайным прозорливцем, самого скептического склада, наблюдателю, оказывается, вовсе не обязательно ловить за рукав малого, который подозрительно что-то прячет в кармане и зло поглядывает на машину с блистательным эрцгерцогом и его красавицей-женой Софи. История масс и огромных экономик захлестывает наблюдателя с головой, в дальнейшем неся, как щепку. Но и дарит покой. Не надо вставать во фронт перед чахоточным инсургентом, который чего доброго стрельнет не в эрцгерцога, а в наблюдателя. Двадцать два миллиона умрут все равно.

Индульгенция бессилием — самая лучшая.

Плевать против ветра — глупо. Плетку обухом не перешибешь. И совершенно бесполезно прорываться в кабинет к Владимиру Владимировичу Путину, склонившемуся над картой черноморского побережья, минуя вельможных подхалимов. Лучше всего присоединиться к деятелям культуры и подписать коллективное письмо в поддержку. Что с того, что вы вывалите ему на стол россыпь неоспоримых аргументов?

«Владимир Владимирович, не надо захватывать Крым». — «Почему?» — «Это будет против всего того, что мы делали двадцать лет». — «Но там наши люди. Разве есть такая цена, которую мы не можем за них заплатить?» — «Такая цена есть. Это будущее нашей страны. Это демократия. Это невозврат к диктатуре. В конце концов, это лично ваш след в Истории». — «Разве?» — Путин морщит лоб, такой аргумент ему в голову, видимо, не приходил.

Однако историософия в виде агента охраны с белым микрофоном в ухе неизбежно перехватывает нить разговора. Заводит вам руки за спину. Быстро уводит, оставляя в воздухе лишь небольшое торнадо из пыли.

Действительно, разве это Путин управляет Россией? Нет, это Россия Ленина-Сталина проросла и управляет Путиным. Она его обнаружила еще маленьким в свите одного перестроечного деятеля. Вознесла на самую высоту. Долго и конспиративно пестовала. Хвалила. Легко пережимала с похвалой. Трубила в фанфары. А теперь обволакивает со всех сторон — нормами ГТО и коллективными письмами деятелей культуры.

Путин не может быть слишком демократичным — не будут уважать. Либеральным — не поймут. «Единственным европейцем» — не простят. Такова Россия с незапамятных времен. Путин может быть только Путиным — дзюдоистом в японском кимоно и с самурайской улыбочкой. Или откроется люк, этого Путина уберут, а другого, неотличимого — поставят.

Удел наблюдателя — наблюдать за этим кошмаром в гуртовом, едином строю. Пропустить Гаврило Принципа, всех пропустить. Иначе можно будет наблюдать только собственный конец.

Единственный, у кого остается право голоса, — календарь, показывающий колоннам единомыслящих вполне себе говорящую цифру — 2014-й. Это очень сильная метафора, но ее еще можно понять…