Что пугает новых атеистов

Яростный пыл нынешних миссионеров атеизма таит в себе панический страх, что религия не только не сдает своих позиций, но, напротив, процветает.

В 1929 году в серии «Библиотека мыслителя», выпускаемой Ассоциацией рационалистической прессы, пропагандирующей светское мышление и борьбу с религиозными предрассудками в Британии, был опубликован английский перевод книги немецкого биолога Эрнста Геккеля «Мировые загадки» (1899). Провозглашенный «немецким Дарвином» Геккель был одним из самых влиятельных публичных интеллектуалов конца XIX и начала XX столетия; только в Германии «Мировые загадки» разошлись полумиллионным тиражом и впоследствии были переведены на десятки других языков. Геккель не принимал еврейскую и христианскую традиции и основал свою собственную «научную религию» (монизм), которая включала в себя антропологию, выстраивающую иерархическую систему человеческих рас. Несмотря на то что он умер в 1919 году, т.е. до прихода к власти нацистов, его идеи и их широкая популярность в Германии, несомненно, способствовали созданию интеллектуальной атмосферы, в которой политика расовой дискриминации и геноцида смогла претендовать на статус фундаментально научной.

В «Библиотеке мыслителя» также были опубликованы работы Джулиана Хаксли, внука Томаса Хаксли, английского биолога Викторианской эпохи, за яростное отстаивание эволюционной теории получившего прозвище «Бульдог Дарвина». Являясь сторонником «эволюционного гуманизма», который он охарактеризовал как «религию без откровения», Джулиан Хаксли проповедовал некоторые идеи Геккеля, включая евгенику. В 1931 году Хаксли писал, что существует «немало доказательств того, что негр является более ранним продуктом эволюции человека, нежели монголоид или европеец, и поэтому можно предположить, что телесно и умственно он менее развит». Заявления подобного рода были в то время обычным явлением: многие представители светской интеллигенции — включая Герберта Уэллса, также внесшего свой вклад в «Библиотеку мыслителя», — считали, что придет время, когда «отсталые» народы будут перекроены по западному образцу или вообще исчезнут с лица земли.

Но к концу 1930-х годов подобного рода взгляды начнут вызывать подозрение: уже в 1935 году Хаксли признавал, что понятие расы «едва ли поддается определению в научных терминах». Хотя он никогда не отказывался от евгеники, но после Второй мировой войны на эту тему предпочитал не высказываться. Учение о превосходстве западного человека уже выглядело ложным. Однако веру Хаксли пошатнуло не научное озарение: ее пошатнул приход к власти нацистов, который наглядно продемонстрировал, к чему может привести расизм в стиле Геккеля.

Неоднократно отмечалось, что христианство подстраивается под изменение моральных ценностей, одновременно признавая, что занимает исключительную, отстраненную позицию. То же самое, но с большей долей справедливости, можно сказать и о популярной сегодня версии атеизма. Если предыдущее поколение неверующих разделяло расовые предрассудки своего времени и наделяло их статусом научных истин, то проповедники атеизма [1] делают то же самое с либеральными ценностями, которых придерживается сегодня западное общество, с презрением глядя на «отсталые» культуры, которые не отказались от религии. Расистские теории, развиваемые атеистами прошлого, были отправлены в «дыру памяти» [2] — и сегодня наиболее влиятельные атеисты уже не будут одобрительно относиться к расистской биологии, как не будут следовать и указаниям астролога. Однако они по-прежнему убеждены, что человеческие ценности должны иметь научную основу; и сегодня похвалы звучат уже в адрес либеральных ценностей. Конечно, ведутся споры, иногда ожесточенные, относительно определения и интерпретации этого рода ценностей, но их превосходство едва ли ставится под сомнение. Для миссионеров атеизма XXI века наука и либерализм тождественны.

Довольно простое и ободряющее тождество! Но в действительности между наукой и либеральными ценностями нет никаких устойчивых связей — ни логических, ни исторических. Некогда атеистическая идеология представляла собой организованное движение, опиралась на государственную власть и являлась неотъемлемой частью деспотических режимов (как, например, в Советском Союзе), которые также заявляли, что имеют научный базис. Кроме того, многие другие моральные и политические системы — большинство из них нелиберальные — тоже пытались найти себе научное обоснование. Но все эти обоснования оказывались обманчивыми и эфемерными. Тем не менее, современные атеистические движения не сдаются и продолжают верить, что либеральные ценности могут быть научно обоснованы и, следовательно, являются общечеловеческими.

К счастью, этот тип атеизма не единственный из когда-либо существовавших. Есть и другие трактовки, более убедительные и интеллектуально вдохновляющие, чем та, что пользуется сегодня наибольшей популярностью. Атеистическая агитация — это миссионерское предприятие, имеющее целью приобщить человечество к определенной версии неверия; однако атеисты не всегда стремились распространять свою доктрину, а некоторые даже признавали ценность традиционных верований.

Нынешние проповедники атеизма рассматривают либеральные ценности как часть формирующейся глобальной цивилизации; но не все атеисты, даже те, кто считают себя либералами, разделяют это утешительное убеждение. Атеизм имеет множество различных проявлений, по сравнению с которыми та его версия, которая активно пропагандируется сегодня, выглядит на удивление банальной и ограниченной.

* * *

По сути, атеизм — это исключительно негативная позиция. В языческом Риме слово «атеист» (от греч. atheos) обозначало тех людей, которые отказывались поклоняться установленному пантеону божеств. Это понятие также применялось к христианам, которые не только отказывались поклоняться богам пантеона, но и требовали, чтобы отправлялся исключительно их культ. Многие незападные религии не содержат понятия бога-творца (в этом смысле некоторые версии буддизма и даосизма могут быть названы атеистическими) или не стремятся обращать в свою религию. Однако сегодня на Западе под атеизмом стали понимать исключительно отказ от монотеизма. Грубо говоря, атеистом называют того, кто не использует понятие Бога, а также идею о божественном разуме, сотворившем человечество и воплотившем в совершенной форме те ценности, которые почитают и стремятся воплотить человеческие существа. Многие из тех, кто предпочитают именно этот вид атеизма (включая меня), с легким недоумением наблюдают за распространением в последние десятилетия движения проповеднического атеизма. Зачем разводить столько суеты вокруг идеи, которая не имеет для вас никакого смысла? Существует множество людей, которые не хотят вести борьбу за ничего не значащие для них убеждения. На протяжении всей истории подавляющее большинство людей жили счастливо, не задаваясь вечными вопросами. Этот вид атеизма является наилучшим, основанным на человеческом опыте ответом на данный вопрос.

Как организованное движение атеизм не может предоставить подобной свободы. Он всегда навязывает альтернативную систему ценностей — как правило, набор идей, которые выдают современное западное общество за образец наивысшего развития цивилизации. В Европе с конца XIX века и вплоть до Второй мировой войны в качестве такой системы выступала эволюционная теория, согласно которой западный человек находился на наивысшей ступени развития. Примерно в то же время, когда Геккель развивал свои расовые теории, Маркс создавал теории превосходства Запада. Критикуя либеральные системы и предрекая их гибель, Маркс, тем не менее, считал их наивысшей точкой развития человечества на тот момент. (Именно поэтому он оценил британский колониализм в Индии как по существу прогрессивный.) Если Маркс и считал дарвинизм ошибочным — а именно так он и считал, — то только потому, что теория Дарвина не рассматривала эволюцию как прогрессивный процесс.

В XIX и начале XX века преобладающие версии атеизма стремились показать, что светская западная модель универсальна. Проповеднический атеизм сегодня воспроизводит тот же лейтмотив; но Запад находится в состоянии упадка, и поэтому за той яростью, с которой атеизм нападает на религию, безошибочно угадывается настроение страха и тревоги. Новый атеизм в значительной степени является проявлением либеральной моральной паники.

Сэм Харрис, американский нейробиолог и автор книг «Конец веры: религия, террор и будущее разума» (2004) и «Моральный ландшафт: как наука может влиять на моральные ценности» (2010), который был, возможно, первым из «новых атеистов», подтверждает эту точку зрения. Как и многие его предшественники, он мечтает о «научной морали»; но если более ранние представители такого рода атеизма использовали науку, чтобы обосновать ценности, которые, как мы видим теперь, были нелиберальными, то Харрис считает само собой разумеющимся, что содержание так называемой «науки добра и зла» может быть только либеральным. (Хотя далеко не все согласятся с той трактовкой либеральных ценностей, которую предлагает Харрис, учитывая, что он оправдывает применение пыток: «Принимая во внимание необходимость вести борьбу с терроризмом, — пишет он в 2004 году, — применение пыток в некоторых обстоятельствах кажется не только допустимым, но и необходимым».)

Кажется, что решительный настрой Харриса бороться за эти ценности в значительной степени является реакцией на исламский терроризм. Для светских либералов его поколения атаки 11 сентября 2001 года стали шоком не только потому, что повлекли за собой большие жертвы. Эти атаки поставили под вопрос их веру в то, что либеральные ценности медленно, не беспрепятственно, но в долгосрочной перспективе неуклонно распространяются во всем мире. Поскольку общество становилось все более зависимым от науки, они предположили, что религия будет играть все менее заметную роль. Конечно, предполагалось, что этот процесс будет неравномерным и какие-то отголоски иррационального все-таки задержатся на задворках современности; но религия постепенно исчерпает себя как фактор, способствующий разжиганию конфликтов. Предполагалось, что этот путь будет долгим и извилистым, но наступление светского мышления продолжится, все больше сообществ будет принимать западные образцы, отодвигая религию на задний план, и когда-нибудь религиозные убеждения станут не более значимы, чем хобби или традиционная кухня.

Сегодня уже стало ясно, что никакого наступления не будет. Нарастание активности джихадизма — это только один из наиболее очевидных примеров отрицания светской жизни. Идеология джихадизма сочетает в себе элементы различных идеологий XX века, таких как нацизм и ленинизм, а также идеи ваххабитского исламского фундаментализма XVIII века. Общей чертой всех исламистских движений является категорическое неприятие светской власти. Однако происходящий отход от секуляризации характерен не только для исламизма.

Значение религии возрастает во всем мире. Так, Русская православная церковь сегодня намного сильнее, чем она была на протяжении последних ста лет, при этом в Китае также пробуждаются исконные конфессии и религиозные движения, которые могут превратить Китай к концу этого столетия в самую большую христианскую страну в мире. Несмотря на незначительные подвижки в общественном мнении, сигнализирующие, что американцы стали менее благочестивы, большая часть населения США по-прежнему остается набожной — например, совершенно немыслимо, чтобы неверующий мог стать американским президентом.

Для светских мыслителей подобная жизнеспособность религии ставит под сомнение их веру в то, что сама история служит обоснованием их ценностей. Конечно, существуют разногласия по поводу характера этих ценностей. Однако все светские мыслители сходятся в том, что современные общества должны, в конце концов, прийти к какой-либо модели либерализма. Будучи совершенно беспочвенными, эти предположения сегодня кажутся неразумными. Поэтому в очередной раз светские мыслители обращаются для обоснования своих ценностей к науке.

Кажется также вероятным, что современное поколение вольнодумцев довольно плохо разбирается в истории атеистических движений. Когда они утверждают, что наука может соединить факт и ценность, они не осознают, что многие самые различные ценностные системы пытались обосновать себя подобным образом. Сегодня, как и во времена Геккеля и Хаксли, у нас нет никаких оснований считать, что наука способна обосновать человеческие ценности. Ни одна из ценностей, которые периодически предлагают нам атеисты, не имеет прямой связи ни с атеизмом, ни с наукой. Каким образом расширение научных знаний может обосновать такие ценности, как равенство и личная автономия? Источником этих ценностей является не наука. Действительно, наиболее широко известные атеистические мыслители всех времен считали, что источником либеральных ценностей является монотеизм.

* * *

Новые атеисты редко ссылаются на Фридриха Ницше, и даже если ссылаются, то только для того, чтобы опровергнуть его утверждения. Возможно, это связано с распространенным мнением о том, что идеи Ницше вдохновили нацистов на создание учения о расовом неравенстве, что очевидно не так, поскольку нацисты заявляли, что расизм имел научную основу. Ницше был исключен из современного атеистического мейнстрима, скорее всего, потому, что он затрагивал вопрос связи атеизма и морали. Дело не в том, что атеист не может быть нравственным человеком, о чем ведется множество сентиментальных споров. Вопрос, скорее, в том, какой морали должен служить атеист?

Для континентальной Европы это знакомый вопрос, учитывая, что достаточно многие мыслители изучали перспективы так называемого «трудного атеизма», который не принимает либеральные ценности как само собой разумеющиеся. Однако нельзя сказать, что эти усилия принесли какие-либо значительные плоды. Постмодернистский проект «атеологии» Жоржа Батая не привел к созданию, как изначально предполагалось, религии без Бога или какой-либо цельной моральной теории. Но Батай и ему подобные, по крайней мере, осознавали, что с концом монотеизма моральные представления не могли продолжать существовать в прежнем виде. Помимо этого, претензии либерализма на статус универсальной идеологии также оказались под вопросом.

Если присмотреться к сегодняшней полемике против религии, создается впечатление, что для «новых атеистов» мир был бы лучше, если бы еврейская и христианская версии монотеизма никогда не существовали. Они утверждают, что либеральные ценности были бы в большей безопасности, если бы не эти докучливые братья-верующие. К несчастью для такого рода атеистов, Ницше осознавал, что современный либерализм был светским воплощением этих религиозных традиций. Как филолог-классик он понимал, что мистическая вера в разум у древних греков породила культурную матрицу, внутри которой возник либерализм. Некоторые стоики отстаивали идеал космополитического общества; однако этот идеал был основан на убеждении, что людей объединяет Логос, бессмертный принцип рациональности, который впоследствии был вписан в знакомую нам концепцию Бога. Для Ницше было ясно, что источником либерализма является еврейский и христианский теизм: вот почему он был так враждебно настроен против этих религий. Его атеизм в значительной степени основывался на неприятии либеральных ценностей.

Безусловно, проповедники неверия категорически отрицают, что либерализм нуждается в какой-либо поддержке теизма. Как философы они пользуются устаревшим интеллектуальным оружием и утверждают, что те, кто думают, что либерализм опирается на идеи и убеждения, унаследованные от религии, применяют генетический софизм [3]. Они не отрицают того факта, что такие классические либеральные мыслители, как Джон Локк и Иммануил Кант, были убежденными теистами; однако даже если в основании суждения лежит ошибка, заключение необязательно будет ложным. Те далеко идущие выводы в пользу либеральных ценностей, которые были сделаны этими мыслителями, могут быть оторваны от их теистических начал; либеральная модель, применимая ко всем людям, может быть сформулирована без упоминания о религии. По крайней мере, так нам говорят. Беда в том, что идея универсальной нравственности не имеет смысла без привлечения заимствованной у теизма идеи о сути человеческого бытия. Представление о том, что человеческий род — это моральный субъект, стремящийся реализовать свои врожденные способности (дискурс искупления, который поддерживают светские гуманисты во всем мире), — это урезанная версия теистического мифа. Представление о том, что человеческий род стремится достичь какой-либо цели или выполнить предназначение — скажем, всеобщей свободы и справедливости, — предполагает наличие додарвинистских теологических предпосылок, не имеющих места в науке. Эмпирически не существует коллективного субъекта, есть только отдельно взятые люди с конфликтующими ценностями и целями. Если вы размышляете о морали в научных терминах, как о поведении животного по имени человек, то вы обнаружите, что человеческая жизнь сложнее, чем воспроизведение единого универсального кода. Вместо этого люди применяют множество жизненных стратегий. Для животного по имени человек множественность морали так же естественна, как и множественность языков.

Сегодня страх перед призраком релятивизма усиливается. Если мы говорим о множественности моралей, то не значит ли это, что истина в этике невозможна? Однако для тех, кто хочет, чтобы их ценности были защищены от изменчивого человеческого мира, было бы лучше обратиться к старой доброй религии. Ведь если вы оставите в стороне представления о человечестве, заимствованные у религии, то вам придется иметь дело с живыми людьми и их противоречивыми ценностями.

Представление о том, что человеческие ценности являются культурными конструктами, не имеет ничего общего с постмодернистским релятивизмом. Нравится нам это или нет, но люди, как и другие животные, имеют определенную природу, которая влияет на их опыт. Никому не нравится быть преследуемым за его религиозные убеждения или сексуальную ориентацию. Вечная нищета — это тоже не всегда положительный, если не исключительно отрицательный, опыт. Постоянный риск насильственной смерти — это плохо для любого человека, независимо от культуры, к которой он принадлежит. Таких прописных истин можно насчитать немало. Таким образом, под общечеловеческими ценностями можно понимать некие моральные факты, отличающие добро от зла, и они являются чисто человеческими. Возможно, апеллируя к этим универсальным ценностям, мы могли бы определить минимальный стандарт цивилизованной жизни, которому должно удовлетворять любое общество; но под этим стандартом мы не подразумеваем современные либеральные ценности, выдаваемые за универсальные принципы.

Универсальные ценности не укладываются в рамки одной универсальной морали. Такие ценности зачастую конфликтуют между собой, и различные общества разрешают эти конфликты различными способами. В некоторые периоды своей истории Османская империя была оазисом веротерпимости по отношению к религиозным общинам, которые в Европе подвергались гонениям; однако этот плюрализм не распространялся на возможность для каждого индивида переходить из одного сообщества в другое или по своему желанию образовывать новые сообщества, как требовал бы либеральный идеал личной автономии. Империя Габсбургов была основана на отказе от либерального принципа национального самоопределения, но, возможно именно по этой причине, она обеспечивала более высокий уровень защиты меньшинств, чем в тех странах, которые следовали ему. Защищая, но не воспевая универсальные ценности, которые сегодня рассматриваются как ядро либерального идеала, эти архаичные имперские режимы были более цивилизованными, чем многие современные государства.

Для многих такого рода примеры подтверждают, что все человеческие существа втайне желают жить в мире, где нет несвободных людей. В основе господствующей сегодня либеральной философии лежит убеждение, что тирания и гонения есть лишь аберрации человеческого поведения. Но это убеждение подкрепляется скорее не доказательствами, а верой. На протяжении всей истории мы можем найти немало примеров того, как люди отказывались от своей свободы, чтобы лишать ее тех, кого они ненавидят, — например, геев, евреев, иммигрантов и другие меньшинства. Многие из них были готовы поддерживать тиранию и угнетение. Против либеральных ценностей уже выступали миллиарды людей, и нет оснований полагать, что в будущем ситуация изменится.

Старшее поколение либеральных мыслителей уже смирилось с этим фактом. Как выразился философ Стюарт Гемпшир, «на сегодняшний день не только возможно, но и наиболее вероятно, что для большинства концепций блага и образа жизни, характерных для коммерческих, либеральных, промышленно развитых стран, существование меньшинств в рамках этих обществ даже более ненавистно, чем для населения традиционных обществ… Как либерал по своим философским убеждениям я думаю, что большая часть человечества должна ненавидеть меня, считать поверхностным и достойным презрения».

Сегодня так уже не думают. Мало кому приходит в голову, что человечество вовсе не хочет становиться тем, чем хотим стать мы. Предположение, что большинство ненавидит и презирает такие ценности, как терпимость и личная автономия, для многих сегодня — ужаснейшее оскорбление человеческому роду. На самом деле, в этом заключается сама суть иллюзии, которую питает господствующий либерализм, — иллюзии, что все человеческие существа рождаются свободолюбивыми и мирными и становятся иными только в результате подавляющих свободу условий. Однако вряд ли убийцы Исламского государства, «Боко Харам» или же палачи, которые обслуживали режим Пол Пота, в душе были тайными либералами. Конечно, это крайние случаи. Но на протяжении всей истории насилие и преследования, носящие светский или религиозный характер, были отнюдь не редкостью — и они получали широкую поддержку. Исключения, скорее, составляют периоды мирного сосуществования и практика терпимости.

* * *

Принимая во внимание имеющиеся альтернативы, либеральные общества заслуживают того, чтобы их защищали. Однако нет никаких оснований полагать, что эти общества положат начало развитию некой светской цивилизации, о которой грезят проповедники атеизма.

В Древней Греции и Риме религия была неотделима от всех прочих видов человеческой деятельности. Христианство было менее терпимым, чем эти языческие общества, но без него современные светские общества вряд ли были бы возможны. Установив различие между тем, что причитается кесарю, а что — Богу, Павел и Августин, превратившие учение Христа в универсальную религию, открыли путь для обществ, в которых религия больше не отождествляется с жизнью. Светские режимы бывают разные — как либеральные, так и тиранические. Кто-то ратует за отделение Церкви от государства, как в США или во Франции, кто-то — как, например, режим Ататюрка, до последнего времени правивший в Турции, — утверждает необходимость государственного контроля над религией. Вне зависимости от формы правления светское государство не гарантирует наличие чисто светской культуры. Великобритания имеет государственную религию, но, несмотря на это, — или, скорее, благодаря этому — религия играет там меньшую политическую роль, чем в Америке, и вносит меньше разногласий, чем во Франции.

У нас нет никаких оснований полагать, что религия исчезает, и не все атеисты считали, что исчезновение религии возможно или желательно. Такие наиболее известные вольнодумцы, как поэт и философ первой половины XIX века Джакомо Леопарди, философ Артур Шопенгауэр, австро-венгерский философ и писатель Фриц Маутнер (который в начале 1920-х годов опубликовал четырехтомную историю атеизма) и Зигмунд Фрейд, признавали ценность религии для человека. Однако всех их объединяло поразительное безразличие к вопросам веры. Маутнер, о котором сегодня помнят только в связи с пренебрежительным упоминанием о нем в «Трактате» Витгенштейна, полагал, что вера и неверие служат языковым выражением предрассудков. По его мнению, «человечество» было таким же призраком, испаряющимся вслед за отмирающим божеством. Атеизм был попыткой жить, не принимая человеческие понятия за реально существующие. Интересно, что Маутнер увидел параллелизм между радикальным атеизмом и традицией негативной теологии, отрицающей возможность выносить какие-либо суждения о Боге, и охарактеризовал средневекового христианского мистика Майстера Экхарта как подобного рода атеиста.

Проповедники атеизма соглашаются с тем фактом, что религиозность присуща человеку. И несмотря на то что не все люди придают религии большое значение, в любом обществе присутствуют те или иные религиозные практики. Почему религия настолько распространена? Для миссионеров атеизма это явно неудобный вопрос. Они утверждают, что являются последователями Дарвина. Однако они никогда не задавались вопросом, какую эволюционную функцию выполняет этот широко распространенный феномен? Существует неразрешимое противоречие между натуралистической точкой зрения на религию как на способ адаптации человека в мире и ее осуждением как состоящей из ошибок и заблуждений. Что если наука придет к заключению, что потребность в заблуждениях является неотъемлемой частью сознания? Если религиозность присуща человеку и привносит смысл в его жизнь, то зачем тратить столько сил и времени на то, чтобы убедить людей отказаться от нее?

Конечно, нам могут возразить, что во имя религии совершается много зла. И это действительно так. Например, христианство, помимо всего прочего, явилось инициатором сексуальных репрессий, немыслимых в языческие времена. Другие религии тоже имеют свои отличительные недостатки. Но нельзя винить в этом религию, как нельзя винить науку в распространении оружия массового уничтожения или медицину и психологию в совершенствовании методов пыток. Все дело в неисправимой животной природе человека. Подобно религии в ее худших проявлениях, современный атеизм питает иллюзию, что переход из одной веры в другую, в данном случае в атеизм, сможет изменить жизнь людей.

Сегодня миссионеры атеизма проповедуют свои собственные ценности. Если прежние поколения атеистов выдавали за научные истины расовые предрассудки своего времени, то сегодня они стремятся отыскать научное обоснование для либерализма. Конечно, можно представить себе и иные формы атеизма — например, атеизм в стиле Фрейда, который не пытался заменить Бога приукрашенным образом человечества. Но вряд ли такого рода атеизм может стать популярным, ибо больше всего на свете наших атеистов пугает, что большая часть человечества не хочет принимать их ценности. Сегодняшние вольнодумцы хотят быть свободными от сомнений, и популярная версия атеизма дает им этот шанс.

 

Примечания

↑1. Проповедники атеизма [evangelical atheists] — атеисты, которые не только не верят в существование Бога или любого другого высшего существа, но также пытаются убедить всех окружающих принять их точку зрения, как правило, проявляя нетерпимость по отношению к верующим.

↑2. «Дыра памяти» (memory hole) — в книге Оруэлла «1984» вымышленное устройство для уничтожения документов.

↑3. Генетический софизм [genetic fallacy], который иногда также называют «порицанием источника», — это метод анализа, состоящий в критике или подтверждении теории или идеи не с помощью анализа ее содержания, но с помощью отсылки к ее происхождению, в частности к намерениям ее автора.

Источник: The Guardian