Кирилл Соловьев
Жизнь и учение Павла Новгородцева
Единство правового и... вечного? Русская юридическая школа
5 601 
© Michael Coghlan
От редакции: Продолжение личного проекта Кирилла Соловьева на Gefter.ru.
«Павла Ивановича Новгородцева любили и за его предмет, и за спокойный вдохновенный голос, и за удивительную красоту лица; в мое время он был еще молод и чернобород; глаза выразительные до святости. Его философия права была для нас богословием, а он — пророком», — писал М. Осоргин, вспоминая свои студенческие годы [1].
«Пророк правоведения» родился 28 февраля 1866 года в г. Бахмуте Екатеринославской губернии. Отец, Иван Тимофеевич, был харьковским купцом 2-й гильдии [2]. Новгородцев окончил Екатеринославскую гимназию с золотой медалью. В 1884 году он поступил на физико-математический факультет Московского университета, однако вскоре перевелся на юридический. По словам адвоката, общественного деятеля Н.В. Тесленко, П.И. Новгородцев «провел свои студенческие годы как раз в эпоху перелома общественных настроений. Старое народничество, которое закончилось покушением 1 марта, это наивное народничество, принимало другие формы, на сцену выступали наши будущие эсеры. С другой стороны, появились наши будущие марксисты и социал-демократы. Казалось, нет места другим течениям, монополизировавшим всю общественную мысль. Но русский либерализм, однако, нашел в лице Павла Ивановича [Новгородцева] своего талантливого выразителя и основоположника» [3]. Окончив университет в 1888 году, П.И. Новгородцев был оставлен на кафедре для подготовки к профессорскому званию. Около четырех лет он стажировался в Берлине, Гейдельберге и Париже. Там Новгородцев слушал лекции В. Дильтея, Ф. Паульсена, Г. Трейчке [4]. Однако Западная Европа не слишком очаровывала молодого юриста. По мнению Новгородцева, немецкие ученые больше брали трудом, нежели умом. «Многие здешние крупные имена… кажутся мне не стоящими пальца наших Муромцева и Ковалевского» [5]. Франция же поразила Новгородцева вольностью нравов и всеобщностью порока [6].
Формирующемуся мировоззрению П.И. Новгородцева уже тогда были свойственны черты, которые впоследствии кристаллизовались в его политическую философию: отсутствие догматизма, вера в непрерывное, поступательное развитие, государственный склад мышления. 17 июля 1889 года он писал своему товарищу В.Э. Грабарю, характеризуя собственные политические взгляды: «Воспользуюсь параллелью, сделанной кем-то между английскими тори и вигами. По этой параллели программы тех и других в последнее время почти сошлись. Тори, как и виги, одинаково работают для народа. Сольсбери продолжает демократические реформы Гладстона, и наоборот. Не сходятся они только в одном. В то время как виги считают необходимым достигнуть того, чтобы в Англии все делалось для народа через народ, тори стремятся удержать старую форму, преобразовать в пользу народа при посредстве правящих высших классов. Не знаю, верна ли эта параллель, не знаю также и того, чем бы я был в Англии, но в России я решительно тори в упомянутом смысле слова…» [7] В письме от 24 июля 1889 года П.И. Новгородцев лишний раз подчеркнул свое скептическое отношение к творческому потенциалу широких масс: «Народная жизнь… т.е. масса, толпа — всегда течет по инерции. Нужны двигатели, встряхивающие по временам толпу, мешающие ей застыть и направляющие ее в иную, лучшую сторону» [8].
Эти высказывания перекликались с работами Б.Н. Чичерина, чьи идеи во многом шли вразрез с господствовавшим позитивистским направлением современной ему правовой мысли. Неслучайна та высокая оценка, которую П.И. Новгородцев много лет спустя дал в некрологе покойному мыслителю: последовательный философ-идеалист, принципиальный критик англо-французского позитивизма [9]. Полемика с этим направлением мысли — одна из важнейших тем в работах Новгородцева. Еще в 1890 году он на сей счет писал: «Вы (позитивисты. — К.С.) хотите, нагромоздив груду фактов, взобраться на неподобающую вам высоту философского созерцания и уверяете, что у вас, кроме фактов, ничего нет, тогда как, в сущности, из вашей груды предательски высматривает метафизика, полусознательная, полускрытая и переменчивая» [10]. По мысли Новгородцева, проблема позитивизма заключалась еще и в том, что он лишь декларировал наличие исторических закономерностей, но не мог указать на них [11]. И главное: позитивизм свел на нет общественные идеалы, обрекая социум на упадок [12]. Ведь «в позитивизме нет жизни, он несет нравственную смерть, но, к счастью, в нем нет и истины» [13].
С 1896 года П.И. Новгородцев — приват-доцент Московского университета. В 1897 году он защитил магистерскую диссертацию «Историческая школа юристов, ее происхождение и судьба», а в 1902 году — докторскую «Кант и Гегель в их учениях о праве и государстве». В том же году под редакцией П.И. Новгородцева вышли «Проблемы идеализма», а вместе с ними и его статья «Нравственный идеализм в философии права». С этого исследования имя Новгородцева для юридической общественности прочно ассоциировалось с теорией возрождения естественного права. С точки зрения Новгородцева, доминировавшая в правоведении историческая и социологическая школы, в сущности, игнорировали особые законы развития духовной культуры человечества, апеллировавшей всегда к вечности и истине. Яркий пример бессилия такого подхода — неспособность предугадать перспективы развития права даже в ближайшем будущем [14]. П.И. Новгородцев отмечал, что многие «смеются над школой естественного права XVII и XVIII столетий. А не мешало бы припомнить, что почти до XIX столетия не существовало истинного понимания истории как органического закономерного развития, что историческое считалось противоестественным, каким-то случайным наростом на теле природы. И этот взгляд был понятен, если обратить [внимание] на время возникновения теорий. Они возникли над свежим преданием Средних веков, когда разнородные элементы не успели еще спеться под одной государственной властью, когда церковь сохраняла свои претензии на светскую власть, когда феодалы не отказались еще от своих привилегий, когда право было основано не на справедливости, а на традиции» [15]. Школа естественного права еще на заре Нового времени представляла собой восстание против исторических традиций, которые казались подобием «наследственной болезни» [16]. Возможно, и на рубеже XIX и XX столетий российские политические традиции не казались столь уж авторитетными…
С 1903 года П.И. Новгородцев — экстраординарный профессор Московского университета, а с 1904 года — ординарный. Одновременно с этим он преподавал на Высших женских курсах. П.И. Новгородцев неизменно вызывал живой интерес у студентов. М.В. Вишняк не без иронии подмечал, что особой популярностью он пользовался среди своих слушательниц на Высших курсах [17]. «Высокий, худой, с бледным лицом, украшенным ассирийской черной бородой и большими задумчивыми глазами, он обладал прекрасным бархатным баритоном, отличной дикцией и хорошо отделанным, немного витиеватым стилем. Его научная известность основывалась на интересной магистерской диссертации, в которой он выступил как родоначальник нового направления в философии права — именно возрождения естественного права. О нем в описываемые мною времена опять стали говорить в немецких и французских научных кругах. У нас в России идея естественного права была позабыта с начала XIX в., и пробуждение ее в начале XX столетия соответствовало, как казалось, назревающей у нас революционной ситуации, подобно тому как английская и французская естественно-правовые идеи XVII–XVIII веков соответствовали революционной ситуации этих стран в названную эпоху» [18]. Возможно, именно поэтому П.И. Новгородцеву было суждено принять самое активное участие в Первой русской революции.
Еще в 1903 году П.И. Новгородцев был среди немногих участников совещания в Шафхаузене, где обсуждались перспективы будущего «Союза Освобождения» [19]. С 1904 года он член Совета «Союза», а в 1905 году вошел в Конституционно-демократическую партию. В 1906 году Новгородцев был избран членом ее ЦК. Он участвовал в разработке программы партии, был лектором, агитировавшим в пользу кадетов в Москве. И в конце концов именно он предложил собственную версию либерального учения, во многом отрицавшую концепцию классического либерализма. Ее основное положение заключалась в названии статьи, опубликованной Новгородцевым в журнале «Полярная звезда», — «Право на достойное человеческое существование».
Новгородцев был уверен: либерал начала XX века не может ограничиваться констатацией прав человека на жизнь и свободу, когда они социально и политически не обеспечены за каждым гражданином. Государство должно стремиться дать всем по возможности равные стартовые возможности, без чего равенство перед законом является юридической фикцией. Лишь в случае исполнения правительством своих социальных функций, общественный строй может гарантировать свободу каждому в подлинном понимании этого слова [20]. В ряде случаев во имя реализации этого принципа можно было пожертвовать и другими важными положениями либеральной идеологии. Например, неотъемлемым правом на частную собственность, если она в сложившихся обстоятельствах мешает общественному прогрессу и утверждению свободы личности. «Ревнители старой догмы, исходившие из принципа священной и неприкосновенной собственности, нашли бы и в этой постановке вопроса извращение идеи права. Но правосознание нашего времени выше права собственности ставит право человеческой личности и, во имя этого права, во имя человеческого достоинства, во имя свободы, устраняет идею неотчуждаемой собственности, заменяя ее принципом публично-правового регулирования приобретенных прав с необходимым вознаграждением их обладателей в случае отчуждения» [21].
В 1906 году П.И. Новгородцев был избран депутатом I Гоcударственной думы от родной Екатеринославской губернии. Подобно многим своим коллегам, составлявшим сравнительно немногочисленное работоспособное ядро Думы, П.И. Новгородцев входил в сразу несколько комиссий: о неприкосновенности личности, редакционную и о гражданском равноправии [22]. Сложность работы определялась масштабностью замысла. Кадеты в своей законотворческой деятельности исходили из необходимости реформировать всю правовую систему России. Впоследствии П.И. Новгородцев вспоминал: «Трудность заключалась не столько в установлении новых положений, сколько в необходимости вводить их в состав старого свода законов, в котором многие части представлялись несовершенными и, однако, не могли быть изменены все сразу. Когда мы устанавливали новые начала, вытекавших из общих требований правового государства, мы тотчас же обнаруживали, что эти начала клином врезаются в наши старые законы, построенные на совершенно иных начала. Нам приходилось строить на почве, которая сплошь загромождена старыми… корнями» [23]. 10 июля 1906 года уже бывший депутат распущенной Думы П.И. Новгородцев подписал Выборгское воззвание, призывавшее население страны к пассивному сопротивлению — неповиновению власти. В итоге спустя два года это событие обернулось тремя месяцами заключения в Бутырской тюрьме Москвы. К этому моменту П.И. Новгородцев фактически отошел от активной политической деятельности [24].
Еще в 1906 году П.И. Новгородцев в связи с подписанием Выборгского воззвания уволился из университета. Вернулся туда через год, в 1907 году, и читал лекции в должности приват-доцента. Любимым курсом П.И. Новгородцева была история политических учений. В своих лекциях он заметно раздвигал границы этой дисциплины, которая в его изложении становилась историей философии права или даже просто философией. «Всего более популярны были практические занятия, руководимые Новгородцевым, сумевшим собрать вокруг себя, без преувеличения можно сказать, самую интеллигентную и образованную часть студентов юридического факультета» [25]. По сути дела, П.И. Новгородцев был основателем целой научной школы. Его учениками были Н.Н. Алексеев, Б.П. Вышеславцев, И.А. Ильин, С.Л. Франк, А.С. Ященко и др. По мнению Н.Н. Алексеева, «у него был талант привлекать и собирать вокруг себя молодых людей — способность, которой обладают далеко не все даже выдающиеся ученые» [26]. По прошествии многих лет И.А. Ильин вспоминал: «Мы, начинающие студенты, слушали его по-особенному, многого не понимая, напряженно ловя каждое слово, напряженно внимая: он говорил о главном; не о фактах и не о средствах, отвлеченно, но о живом; он говорил о целях жизни и, прежде всего, о праве ученого исследовать и обосновывать эти цели. Вокруг него, его трудов, докладов и лекций шла полемика, идейная борьба, проникавшая даже в газеты; с ним соглашались, ему возражали; раздраженно выступали “материалисты”, энергично смыкали свои ряды “философы”. Слагалось идейное бродило, закладывались основы духовного понимания жизни, общественности и политики. Его семинарий был многолюдный, оживленный, со страстными встречами марксистов, народников, идеалистов и с атмосферой общего доверия к истинному, уравновешенному, внутренне горящему и внешне сдержанному руководителю. Я помню ту бурю приветствия, которою мы встретили его, вернувшегося из Петербурга после защиты докторской диссертации, его взволнованное, побледневшее лицо, его дрогнувший в словах благодарности голос…» [27] Утверждали, что П.И. Новгородцев был невероятной силы полемист и диалектик. Его невозможно было переспорить. И тем не менее Новгородцев отличался удивительной терпимостью. «Он умел собирать вокруг себя и материалистов, и скептиков, и эмпириокритицистов, и гегельянцев, — лишь бы они были философами». Лишь в одном Новгородцев проявлял свою твердость и догматизм: «Он настойчиво внушал нам мысль, что человеческая личность есть высшая ценность и что человеком нельзя пользоваться как средством, т.к. он есть “цель себе”… Это было его высшей моральной нормой — “категорическим императивом”» [28].
При всей своей «утонченной деликатности», П.И. Новгородцев был весьма взыскательный профессор. Примечательно, что в свое время он не допустил к магистерскому экзамену Н.А. Бердяева [29]. Не оставил на кафедре и сына известного профессора графа Л.А. Камаровского. Камаровский-младший уже служил в цензурном комитете. Этим Новгородцев и объяснил свой отказ: нельзя совместить государственную и академическую деятельность. В студенческой среде поступок профессора был оценен как пример гражданского мужества [30]. Не получил его «благословления» и будущий известный юрист, один из лидеров партии эсеров М.В. Вишняк: «Новгородцев присматривался ко мне и примерял, гожусь ли я на то, чтобы быть оставленным при его кафедре. Он пришел к отрицательному выводу и был, конечно, прав. В философы права я не годился» [31].
Новгородцев продолжал и научную деятельность. Правда, на нее оставались лишь летние месяцы упорного труда, когда даже не хватало времени отвечать на письма знакомых. «Первые месяцы летом я настолько погружаюсь в свою работу, что с трудом уделяю время на письма. Теперь, когда передо мною лежит уже значительное количество исписанной бумаги и прочитанных книг, я с величайшим удовольствием осуществлю свое намерение побеседовать с Вами», — так П.И. Новгородцев предваряет свое письмо В.И. Вернадскому от 6 августа 1911 года [32]. В результате этих трудов в 1909 году и была опубликована книга «Кризис современного правосознания». Эту работу философ С.И. Гессен назвал одним из классических манифестов европейского неолиберализма [33]. Она задумывалась как вторая часть масштабной трилогии — «Введение в философию права», в которой была бы изложена целостная правовая и политическая философия автора. Первую часть должна была составить работа «Возрождение естественного права». В нее бы вошли заметно дополненные уже публиковавшиеся ранее статьи: «Нравственный идеализм в философии права» и «Государство и право». Эта книга так и не была написана. Заключительный же том трилогии — «Об общественном идеале» — вышел в 1917 году [34].
В 1911 году П.И. Новгородцев вновь покинул Московский университет, протестуя против политики министра народного просвещения Л.А. Кассо. Особое место в его жизни теперь занял Московский коммерческий институт (до 1906 года Московское коммерческое училище), который он бессменно возглавлял в 1906–1918 годах. Новгородцев организовывал постройку здания, собирал деньги, составлял учебные программы, подбирал профессорский состав. Москвичи, узнав, что П.И. Новгородцев оказался во главе этого «вольного университета», готовы были финансово поддержать новое учебное заведение. За один вечер Новгородцеву удалось собрать более 70 тыс. рублей. Неслучайно и многие профессора, покинувшие Московский университет в 1911 году, в итоге оказались именно в Московском коммерческом институте [35].
В те же годы Новгородцев преподавал в Народном университете им. А.Л. Шанявского, был членом московского отдела законодательной комиссии партии кадетов, сотрудничал с газетой «Русские ведомости», публикуя статьи на актуальные темы политической и общественной жизни [36]. С началом Первой мировой войны П.И. Новгородцев оказался вовлечен в активную общественную деятельность. Занял должность товарища председателя экономического совета при Главном комитете Всероссийского союза городов; в 1916 году был московским уполномоченным Особого совещания для обсуждения и объединения мероприятий по обеспечению топливом [37] и, по мнению современников, был весьма успешен на этом посту: перебоев с поставкой топлива Москва не знала. По словам К.К. Парчевского, «в губерниях обыкновенно председателями в комитетах по топливу были губернаторы, только в Москве был выбран профессор П.И. Новгородцев. В Петербурге дело было обставлено так плохо, что дров не хватало; в Москве — все очень быстро налаживалось. Удивительно, что губернаторы постоянно охотно прибегали к социалистическим мерам, когда сталкивались с затруднениями по снабжению топливом: нет, так реквизировать. Новгородцев никогда к реквизиции не прибегал; он старался производить собственные заготовки и всегда платил по вольной цене. Вместо председателя дровяной секции, министра внутренних дел Протопопова, был в конце концов назначен Новгородцев, который раз в месяц приезжал в Петроград на заседания. Вместо анекдотов о дворцовой жизни и сплетен мы вдруг услышали веское, разумное слово профессора Новгородцева. Протопопов ничего не знал, что касалось топлива. Этот был в полном курсе дела. П.И. Новгородцев вместе с талантом ученого обладал и волевыми качествами, и практической жилкой» [38].
После Февральской революции П.И. Новгородцев вернулся в Московский университет. Новгородцев неоднократно получал приглашения войти в состав Временного правительства, но всякий раз от них решительно отказывался [39]. Отношение к новой власти у него было неоднозначное. Он был противником коалиции кадетов с социалистами, настаивал на необходимости смертной казни и еще в августе 1917 года призывал решительно покончить с большевистской революцией [40]. «В эти тягостные, постыдные месяцы семнадцатого года он был весь — зоркость, тревога, отвращение. Он один из первых понял обреченность этого безволия, этой сентиментальности, этого сочетания интернационального авантюризма с исторической мечтательностью» [41]. Впоследствии уже в эмиграции П.И. Новгородцев дал весьма суровую оценку случившемуся в тот год: «Нередко думают, что провозглашение всяких свобод и всеобщего избирательного права имеет само по себе некоторую чудесную силу направлять жизнь на новые пути. На самом деле то, что в таких случаях водворяется в жизни, обычно оказывается не демократией, а, смотря по обороту событий, или олигархией, или анархией, причем в случае наступления анархии ближайшим этапом политического развития бывают самые сильные суровые формы демагогического деспотизма» [42]. Его точка зрения была резко конфронтационна по отношению к тому, что высказывалось социалистами, чьи идеологемы абсолютно доминировали в общественном мнении. Так, вопреки позиции многих однопартийцев, 26 июля 1917 года на IX съезде кадетов П.И. Новгородцев выступил против отделения церкви от государства. Православие должно быть не господствующей, а признанной церковью, подобно англиканству в Великобритании и католицизму в Италии. Его особое положение в России не может быть игнорировано правительством [43].
В августе 1917 года П.И. Новгородцев участвовал в работе Государственного совещания. Некоторое время спустя он был избран депутатом Учредительного собрания. Примерно в это же время в Москве была издана книга Новгородцева «Об общественном идеале», которая вобрала в себя результаты практически семилетней работы автора. По словам Н.В. Тесленко, «этот труд вышел как раз перед большевистским восстанием в Москве. В России тогда торжествовали социалисты; и в это время появляется замечательная философская книга, борющаяся против социалистических утопий. Это было торжеством науки, торжеством научной точки зрения» [44].
П.И. Новгородцев последовательно занимал жесткую позицию по отношению к большевистскому правительству, активно искал пути возможной борьбы с новой властью. Он был членом Совета общественных деятелей, Правого, Национального центров, Торгово-промышленного союза, Всероссийского союза земельных собственников [45].
Столь активная деятельность П.И. Новгородцева не могла остаться без внимания большевиков. И.А. Ильин впоследствии вспоминал: «19 мая в 10 ч. утра я уже знал, что всю ночь у него шел обыск, что дома его не нашли, что семья его заключена в квартире, что ученые рукописи его во власти коммунистов, что у него оставлена засада. В два часа дня факультет был в сборе; царила тревога и неизвестность; диспут не мог состояться при одном оппоненте (князь Е.Н. Трубецкой). В два с половиной приехал Павел Иванович, бодрый, уравновешенный. Все знали, в какой он опасности и что он должен переживать. Он начал свои возражения около трех часов; до шести длились наши реплики. В семь диспут был закончен. Его самообладание, его духовная сила были изумительны. Тревожно простился я с ним, уходящим; я знал уже, что такое подвал на Лубянке.
— Поберегите себя, Павел Иванович! Они будут искать вас.
— Помните ли вы, — сказал он, — слова Сократа, что с человеком, исполняющим свой долг, не может случиться зла ни в жизни, ни по смерти?» [46]
В тот день П.И. Новгородцев не вернулся домой, что позволило ему тогда избежать ареста, которого, однако, стоило опасаться каждый день. Летом 1918 года Новгородцев еще оставался в Москве: он участвовал в подготовке к изданию сборника статей «Из глубины». Осенью 1918 года П.И. Новгородцев — в расположении армии А.И. Деникина. Он отказался войти в Особое совещание при главнокомандующем, опасаясь повредить семье, остававшейся на территории, контролируемой большевиками. При этом он всячески содействовал его работе, принимая участие во всех заседаниях. В это время П.И. Новгородцев выступал сторонником военной диктатуры, которая могла бы консолидировать Россию. Он настаивал на единстве всех сил, способных оказывать сопротивление большевизму [47]. Программные отличия не могли иметь принципиального значения, когда речь вставала о возрождении отечественной государственности. 20 мая 1919 года в Омске на восточной конференции кадетов П.И. Новгородцев так обрисовал перспективы борьбы с большевиками: «Анархический большевизм, погубивший русскую государственность, поставил перед нами задачи более элементарного свойства, задачи сверхпартийного национального характера, и, прежде всего, основную задачу, восстановление русской государственности». Он доказывал, что «необходимо совершить над программой тот “взлет”, который может дать национальное объединение, объединить вокруг государственно мыслящих элементов страны наибольшее количество живых сил». П.И. Новгородцев вспоминал, что было время, «когда Россия была также разбросана, когда у нее не было ясно выраженной национальной идеи, когда Россия приходила с разных концов государства на богомолье в Кремль и, по вечерам, в мерцании восковых свечей, там, со стен Кремля, раздавались отдельные возгласы: “мы вятские, мы пермские”, а в ответ неслось “мы здесь рязанские, курские”. И вот нам сейчас, сибирякам и беженцам, также приходится перекликаться, чтобы восстановить разрушенное национальное целое — Россию» [48].
Постоянные переезды, публичные выступления, бесконечные совещания сказывались на самочувствии Новгородцева, который и прежде не отличался крепким здоровьем. В 1919 году во время харьковского съезда партии он простудился и слег с воспалением легких. Ввиду приближения Красной армии тяжело больного Новгородцева пришлось срочно эвакуировать из Харькова в Ростов, а затем в Крым, где он, наконец, вернулся к научной и преподавательской деятельности [49]. Лидеры кадетов намечали его и на министерские должности в Крымском краевом правительстве, однако в итоге это назначение не состоялось [50]. В 1920 году П.И. Новгородцев преподавал в Симферопольском университете до тех, пока в сентябре он не был эвакуирован из Севастополя. П.И. Новгородцев оказался в Берлине. 29 января 1921 года он писал С.В. Паниной: «В Берлин я попал каким-то чудом. Уезжая из Севастополя, я настолько был далек от мысли, что буду здесь, что не запасся даже немецким переводом своих бумаг и имел только французские. Мы предполагали ехать через Румынию и Польшу. Но, когда прибыли в Болгарию, вышло так, что поехали через Сербию и Австрию, а затем и в Германию попали» [51]. Новгородцев сотрудничал с газетой «Руль», в январе 1921 года участвовал в Париже в Совещании членов Учредительного собрания. В 1921 году переехал в Чехословакию, в Прагу. Там в 1922 году он был одним из тех, кто на средства чехословацкого правительства создал Русский юридический факультет при Пражском университете. Будучи в центре жизни русской диаспоры в Праге, П.И. Новгородцев был непременным членом множества организаций: Религиозно-философского общества им. В. Соловьева, Русского института, Комитета по обеспечению образования русских студентов в Чехословакии [52].
В годы эмиграции многих удивил неожиданной поворот П.И. Новгородцева к религиозной проблематике [53]. Как-то, рассказывая о своих политических взглядах, он выдвинул формулу: «Цезарь, благословляемый патриархом и церковью на восстановление государственности и национальной державности». И при этом добавлял: «Что ж, если это кадетские идеи, то останемся кадетами» [54]. Юрист, рационалист хотя бы по роду своих занятий, он оказался православным мыслителем и славянофилом. В статье «О своеобразных элементах русской философии права» П.И. Новгородцев, не скрывая своих симпатий, писал: «Когда первые славянофилы, непосредственно чувствуя истину русской идеи, выступили против односторонности западного идеала, они не могли предвидеть, что близко то время, когда на Западе с полной ясностью обнаружится непрочность утопии обустройства сообразно разуму и осуществления рая на земле. Теперь этот крах западного идеала, являющийся одновременно и крахом всех основ западноевропейской культуры, есть факт, и этот факт, как я отметил уже выше, составляет в связи с углублением и одухотворением славянофильства новый и в высшей степени важный момент в утверждении русской идеи» [55]. В действительности подобная метаморфоза была вполне органична для того, кто долгие годы обосновывал теорию естественного права, возводящую конкретные законодательные нормы к абсолютным истинам и ценностям. Более того, еще в 1890 году Новгородцев признавался в симпатиях к славянофилам и видел порок западной цивилизации в господствующем католицизме и буржуазном государстве [56]. А двумя годами ранее, в июне 1888 года, он так наставлял своего друга В.Э. Грабаря в часы его отчаяния: «Прочти нашего христианского летописца и умились сердцем, преклонившись перед мудрым пониманием зла как… средства для исправления людских недостатков… Мир уснул бы блаженным сном покоя, если бы в нем не было зла. И нет выше воодушевления, как то, которое возбуждается страстным стремлением к борьбе со злом и несовершенством» [57].
П.И. Новгородцев умирал долго, мучительно. Еще 29 февраля 1924 года Н.И. Астров в письме В.А. Оболенскому описывал ужасающее состояние Новгородцева, который страдал грудной жабой (стенокардией), пережил два припадка, третий должен был стать последним [58]. Перед смертью его не раз исповедовал священник, философ С.Н. Булгаков. Новгородцев вспоминал всех знакомых, просил передать им привет. По словам Н.О. Лосского, «умирая… он в предсмертном бреду жаловался на то, что в его сердце спорят между собою студенты. Этот бред его можно понять как начало перехода от человеческого типа жизни к другому, более сложному, состоящему в том, что он становился душою целой общественной группы» [59].
П.И. Новгородцев скончался 23 апреля 1924 года. Он был похоронен в Праге на Ольшанском кладбище.
***
Создав масштабное полотно течения европейской мысли на протяжении последних двух веков, П.И. Новгородцев оказался сам органично вписан в этот непрерывный интеллектуальный процесс. Утрачивая веру в здравый смысл, взбудораженная Французской революцией Европа искала прочный закон, который, будучи воспринятым человеческим разумом, позволил бы преодолеть его бессилие. Абсолютизация категорий сознания человека, предложенная Гегелем, социологический закон общественный жизни О. Конта, экономический детерминизм К. Маркса, физиологическая предопределенность поведения З. Фрейда — эти и многие другие построения были основаны на убеждении, что законы развития сильнее конкретной человеческой воли, что сам человек не вполне осознает реальные мотивы своих поступков. П.И. Новгородцев одновременно противостоял этой традиции и легко вписывался в нее.
Объект его исследования — личностное сознание, вплетающееся в бесконечное течение человеческой мысли и духовной жизни и, естественно, подчиненное его законам. По мнению П.И. Новгородцева, человек всегда стремится к идеалу, который основывается на его представлении о нравственности, добре и зле. Этот идеал невозможно анализировать при помощи исторического метода поиска причинно-следственных связей или же социологии, основанной на вере в детерминированность человеческих поступков [60]. Он выпадает из обыденной жизни. Это утопия, имеющая особую природу. В ее основе лежит вера в возможность осуществления наилучшей формы организации общества. «Мысль человеческая имеет это свойство жить не только в настоящем, но и в будущем, переносить в него свои идеалы и стремления, и в этом смысле естественно-правовые построения являются неотъемлемым свойством нашего духа и свидетельством его высшего призвания. Общество, которое перестало бы создавать идеальные построения, было бы мертвым обществом; эти построения каждый раз показывают, что в нем есть дух жив, есть движение нравственного чувства и сознания» [61].
Утопии, господствующие в сознании человека, заключают в себе трагическое противоречие. Это проекты общественного устройства, которые должны быть воплощены в конкретных правовых нормах. Однако всякая попытка их юридической формализации ставит перед законодателем неразрешимую проблему. Любая утопическая теория содержит в себе столько допущений и аксиом, не подлежащих обсуждению, что делает невозможным ее практическое применение. Общественная мысль, сделав шаги в этом направлении, с неизбежностью начинает искать новые идеалы [62].
На протяжении Нового времени утопии возникали регулярно: это народный суверенитет Ж.Ж. Руссо, коммунистическое общество К. Маркса, коммуна анархо-синдикалистов и т.д. Ни одна из них не могла быть реализована на практике, т.к. жизнь не знает окончательных решений, она состоит из противоречий, разрешаемых лишь путем компромисса [63]. Новгородцев считал, что практическая задача философии права — показать всю тщетность реализации утопического идеала и найти более рациональные пути воплощения общественных устремлений в правовой и политической жизни. «И подобно тому как постепенно человек свыкается с тем, что видимый им физический горизонт есть не более как иллюзия, что за этим мнимым пределом простирается бесконечность, так должен свыкнуться он и с тем, что такой же иллюзией является и мыслимый им моральный горизонт и что за этим кажущимся пределом исканий лежит бесконечность усилий и действий» [64].
Ценности, приоритеты людей меняются во времени. Но краеугольным камнем любого общественного идеала остается ценность человеческой личности. По мнению П.И. Новгородцева, нравственность, вера в лучшее, представления о добре — все то, на чем основывается общественный идеал, — проистекают из особенностей восприятия человеческой личностью окружающего мира. Соответственно, любая правовая, политическая система должна строиться, исходя из этого основного положения. Ее цель — защита прав человека, конечно, в той мере, в какой это соответствует современному общественному идеалу. Наибольшее приближение к нему и обеспечивает правовое государство [65].
При этом абсолютизация понятия личности не только не отрицает общество, но с необходимостью предполагает его. Лишь в общении с другими формируются представления о нравственности, идет поиск гармоничных, идеальных форм общежития — иными словами, формируется личность. Лишь в столкновении с окружающим миром возникает мысль о свободе, которая есть «коренной признак права» [66].
Во многом предвосхищая идеи современного французского мыслителя П. Розанваллона [67], П.И. Новгородцев дал объемную характеристику либеральной утопии, которая наиболее последовательно воплощалась в политической практике Европы Нового времени. Ее коренное противоречие — вера в возможность гармоничного сочетания равенства и свободы. Это представление обусловлено тем, что эпоха Просвещения, когда только формировалась либеральная идеология, не видела угрозы свободе личности со стороны общества. Мыслитель XVIII века был убежден, что правильно понятый общественный интерес строго соответствовал интересу каждого человека, составлявшего общество. Соответственно, не могло быть противоречия между либерализмом и демократией. Наоборот, европейская мысль была одушевлена возможностями демократической процедуры, которая позволила бы выявить народную волю, т.е. в действительности волю каждого гражданина [68].
Однако на практике это оказалось неосуществимым. Ни одна правовая процедура не гарантировала ее выявления. Причем даже с формальной точки зрения такой механизм, как выборы, не позволяет определить не только «общую волю», но и мнение большинства. Даже самые демократические избирательные системы не обеспечивают чисто арифметического господства большинства граждан. Более того, абсолютная масса населения политически индифферентна, пассивна, не имеет никаких устойчивых убеждений. Она может смутно угадывать прочувствованный ею идеал, но не может выразить его. Ссылаясь на мнение американского исследователя Дж. Брайса, П.И. Новгородцев констатировал: «Лишь небольшая часть взглядов, которыми располагает средний человек, когда он идет подавать свой голос, выработана им самим; достаточно сделать опыт ознакомления с выражением общественного мнения, чтобы убедиться, как однообразны мнения во всех классах народа, как мало в идеях каждого индивидуального и самостоятельно выработанного и как мало прочности и существенного содержания в политических и социальных воззрениях девятнадцати человек из двадцати» [69].
Народная масса вынуждена принимать точку зрения наиболее активной части общества, представляющей партии, органы власти, средства массовой информации. Они, в сущности, и формируют общественное мнение, которое подменяет собой народную волю [70].
И все же не стоит думать, что демократический режим мало отличается от прежних абсолютных монархий или аристократий. В отличие от них он полицентричен. Он основывается на конкуренции политических элит, претендующих на право выражать общественное мнение. Любая активная общественная группа пытается говорить от имени всех граждан, но далеко не все из них обретают политический вес. «Каждый из органов, претендующих на выражение общественного мнения, — и на это следует обратить особенное внимание — всегда, если разобрать вопрос по существу, исходит не из того, каково есть общественное мнение, а из того, каким оно должно быть. Говоря от имени народа или общества, всегда мысленно построят эти понятия, причем основаниями для этого построения являются, с одной стороны, известные принципы и цели, а с другой стороны, предположение о том сочувствии, которое эти принципы и цели могут встретить в общественных кругах» [71].
Мысль о том, что демократические институты не соответствуют той изначальной задаче, которая перед ним стояла, в начале XX столетия находила все большее распространение в европейском интеллектуальном пространстве. Причем с этих позиций выступали отнюдь не только убежденные консерваторы и левые радикалы, для которых парламентарные формы правления были в принципе неприемлемы. «Партийную олигархию» критиковал русский правовед М.Я. Острогорский [72] и немецкий — Р. Михельс. Теорию элит обосновали итальянцы Г. Моска и В. Парето [73]. Американский политический мыслитель Дж. Брайс положил немало усилий во имя демифологизации институтов демократии США [74]. Выводы этих авторов были неутешительны: демократии как собственно власти народа в европейских и североамериканских странах нет. Исходя из этого, одни авторы (М.Я. Острогорский) настаивали на необходимости реформирования сложившейся политической системы, другие (Г. Моска, В. Парето) констатировали неизменность существовавшего порядка, который исключал установление истинного народовластия. П.И. Новгородцев находил принципиально иное решение. Он примирял идеал и его практическое воплощение. Само представление о том, какова должна быть «истинная» демократия, есть фактор реальной политики, который определяет вектор развития государственных институтов. Общественный идеал демократии есть «высшая реальность», поскольку в него искренне верят. В сущности, это вариант платоновской идеи, которая существует независимо от своих отражений на земле.
Опасаясь диктатуры партий, европейские мыслители искали новые формы волеизъявления народа, рассчитывая на плебисциты и референдумы. По мнению П.И. Новгородцев, в действительности, это не меняло природы демократического устройства. В любом случае решения принимались подготовленным меньшинством, а не всей массой избирателей [75].
Пессимистическая оценка современных политических реалий вынуждала общество искать иные правовые институты. П.И. Новгородцев отмечал перспективность подобного поиска, однако при этом настаивал, что самая совершенная процедура не может гарантировать идеального решения [76]. Новгородцев предсказывал, что в скором будущем должны возникнуть новые центры формирования общественного мнения, что заметно способствовало бы его еще большей плюрализации и совершенствованию институтов правового государства [77]. При этом цель политической системы оставалась той же — обеспечение прав и свобод человека.
В течение Нового времени представления о правах личности постепенно менялись. В первой половине XIX века считалось достаточным гарантировать лишь правовое равенство всем гражданам. К концу столетия доминирующей стала другая точка зрения: государство несет социальную функцию, т.к. не может быть речи о правовом равноправии, если для многих стоит вопрос об элементарном физическом выживании [78].
П.И. Новгородцев констатировал кризис современного правосознания, которое чутко ощущало имевшийся разрыв между нормами действующего законодательства, существующими политическими институтами и господствующим общественным идеалом. Это предполагало неизбежность изменения правовой системы, т.к. П.И. Новгородцев был убежден в первичности правосознания по отношению к государственной власти и юридической норме. Причем, по его мнению, законодательство в любом случае обречено на несовершенство. Оно есть квази-право, вынужденно ущемляющее свободу, которую вроде бы оно должно защищать [79]. Это, в свою очередь, подразумевало возможность изменения политической системы путями, не предусмотренными действующим законодательством. Данная концепция была системообразующей для правовых и политических построений русского либерализма начала XX века. Ее разделяли теоретики возрождения естественного права П.И. Новгородцев, Е.Н. Трубецкой [80] и В.М. Гессен [81], сторонник формально-догматического подхода Ф.Ф. Кокошкин [82], с некоторыми оговорками представитель социологической школы С.А. Муромцев [83]. Она давала основания рассчитывать на изменение правовых устоев государственной жизни вопреки существующему политическому режиму и под давлением общественных сил.
Однако в этом ряду доктрина П.И. Новгородцева стоит особняком; у нее принципиально иная отправная точка, иное представление о человеке. Это не «человек властвующий или подчиненный» исторической школы права, не «человек потребляющий» К. Маркса, не «человек, удовлетворяющий собственный интерес» Р. Иеринга и Н.М. Коркунова. Это человек, стремящийся к идеалу, «человек мечтающий». Характерная черта философии П.И. Новгородцева — антропологизм. Мировоззрение, духовный склад и даже интуиция человека лежат в основе его учения. Это в значительной мере определяет своеобразие взглядов мыслителя.
1. Рассматривая право как часть культуры, проявление духовной жизни человека, П.И. Новгородцев, в сущности, заметно раздвигал границы юриспруденции. Вопросы права, политики, социума — для него проблемы, прежде всего, философского характера.
2. «Человеческое измерение» вопросов права исключало формально-догматический подход. Такого рода исследование требовало обращения к практике. Необходима демифологизация категорий правовой науки и политики, которые в значительной мере воспроизводят идеологемы утопического сознания.
3. Деконструируя категории разнообразных идеологий, П.И. Новгородцев, в сущности, решал задачу интеллектуальной истории. Показательно, что он использовал понятие «утопия» для характеристики особой формы политического сознания еще до К. Манхейма, К. Поппера, П. Розанваллона и др.
Очевидно, антропоцентризм этой правовой концепции предполагал многоуровневый, комплексный подход в разрешении любой проблемы. При анализе законодательного акта нужно было иметь в виду духовную культуру современности; говоря же о господствующих представлениях об общественном идеале, следовало иллюстрировать свои заключения описанием попыток его практического воплощения. Богослову Г.В. Флоровскому, лично хорошо знавшему П.И. Новгородцева, своеобразие этого метода представлялось основополагающим в построениях юриста. Флоровский утверждал, что «все обаяние и красота образа П.И. Новгородцева в том и заключалась, что в равной мере он видел и хотел видеть и горнее и дольнее, — возводил каждый житейский вопрос до высоты нравственно-философской проблемы и, обратно, развертывал метафизические идеи в систему практических постулатов и прикладных знаний. Так окрыленность духа животворила житейское действие» [84].
Примечания
Комментарии